После полудня я отнес птенцов домой на веранду и до самого вечера добивался от них разумных действий. Увы, они принимали пищу только в том случае, если я силком открывал им клюв и проталкивал корм пальцем; при этом они отчаянно сопротивлялись - и их не трудно понять. В конце концов, напичкав и застраховав птенцов от голодной смерти, я оставил их в корзинке и пошел за Гайаватой, который явно предпочитал моей комнате веранду в качестве столовой. Посадив удода на пол, я стал бросать на каменные плиты заготовленных для него кузнечиков. Гайавата нетерпеливо прыгнул вперед, схватил первую жертву и проглотил ее с неподобающей поспешностью.
Пока он делал глотательные движения (ни дать ни взять чопорная престарелая герцогиня, подавившаяся на балу шербетом), птенцы, свесив через край корзины качающиеся головы, словно два дряхлых старичка, выглядывающих из-за ограды, узрели его своими мутными глазенками и принялись хрипло кричать, широко разинув клювы. Гайавата раскрыл хохол и повернулся к ним. Он никогда не реагировал на требовательные крики голодных птенцов, поэтому я не ждал от него особого внимания к этим малышам, однако Гайавата приблизился и с интересом посмотрел на них. Я подбросил ему кузнечика, он схватил его, убил и, к моему величайшему удивлению, допрыгав к самой корзине, затолкал добычу в разинутый клюв одного птенца. Оба малыша зашипели, запищали и захлопали крыльями от радости, сам же удод, похоже, не менее моего был удивлен своим поступком. Бросаю ему еще одного кузнечика; Гайавата убивает его и кормит второго птенца. После этого случая я кормил Гайавату в своей комнате, потом выносил его на веранду, где он замещал кормилицу-сойку.
Никаких других материнских чувств при этом не проявлялось; так, Гайавата не спешил подхватить маленькие капсулы испражнений, отправленные птенцами за борт корзины. Заниматься уборкой предоставлялось мне. Досыта накормив птенцов, удод терял к ним всякий интерес. Я заключил, что материнский инстинкт пробуждался от тембра их криков, ибо сколько я ни экспериментировал с другими птенцами, Гайавата совершенно игнорировал их отчаянные призывы. Мало-помалу сойки стали принимать корм от меня, и, как только они перестали кричать при появлении Гайаваты, удод забыл о них. Не то, чтобы сознательно пренебрегал ими, нет, они просто не существовали для него.
Когда крыло срослось, я снял лубки. Хотя кость была в полном порядке, мышцы без упражнения ослабли, и Гайавата старался не нагружать крыло, предпочитая ходить, а не летать. Я начал носить удода для тренировки в оливковую рощу, где подбрасывал его в воздух, так что ему поневоле приходилось работать крыльями, чтобы правильно приземлиться. Постепенно крылья окрепли, Гайавата стал понемногу летать, и я уже подумывал о том, что смогу выпустить его на волю, но тут удода настигла смерть. В тот день я вынес его на веранду и приступил к кормлению птенцов, а Гайавата тем временем направился парящим полетом в ближайшую рощу, чтобы поупражнять там крылья и закусить новорожденными долгоножками.
Поглощенный кормлением, я не особенно следил за Гайаватой. Вдруг до моего слуха донеслись его отчаянные хриплые крики. Перемахнув через перила, я ворвался в рощу. Поздно… Здоровенный, весь в метинах от схваток, облезлый одичавший кот держал в зубах безжизненное тельце Гайаваты, глядя на меня большими зелеными глазами. Я крикнул и бросился вперед; кот плавно повернулся и нырнул в миртовый кустарник, унося добычу. Я побежал за ним, но попробуй, выследи его в густых миртовых зарослях. Расстроенный и взбешенный, я вернулся под оливы, где лишь несколько рыжих перьев да сверкающие на траве рубинами капли крови остались мне на память об удоде. Я дал себе клятву убить этого кота, если он попадется мне еще раз. Хотя бы потому, что он являл собой угрозу другим птицам моей коллекции.
Впрочем, траур по Гайавате был вскоре прерван появлением в нашем доме существа, чуть более экзотического и причинившего нам несравненно больше беспокойства. Перед тем Ларри вдруг объявил, что отправляется к друзьям в Афины, чтобы заняться там кое-какими исследованиями. После суматохи, связанной с его отъездом, в доме воцарилось безмятежное спокойствие. Лесли по большей части возился со своими ружьями, а Марго, чье сердце временно не обуревали страсти, занялась лепкой. Уединившись в мансарде, она лепила из едко пахнущего желтого мыла скользкие кривобокие скульптуры и являлась к столу в цветистом халате и творческом трансе.
Мама, пользуясь неожиданным затишьем, приступила к делу, которым давно следовало заняться. Предыдущий год выдался на редкость урожайным для всяких плодов, и мама часами заготавливала различные варенья и приправы, в том числе по рецептам ее бабушки, составленным в начале прошлого века. Продукция получилась отменная, и в просторной прохладной кладовке заблестели нескончаемые шеренги стеклянной посуды. К сожалению, в один особенно лютый зимний шторм крыша кладовки протекла, и придя туда однажды утром, мама обнаружила, что все ярлыки посмывало. Перед ней было несколько сотен банок, чье содержимое можно было определить, только откупорив их. А потому теперь, когда семейство предоставило маме краткую передышку, она решила навести порядок. Так как при этом требовалась дегустация, я предложил свою помощь. Расставив на кухонном столе полторы сотни банок с вареньем, мы вооружились ложками и новыми ярлыками и только приготовились начать массированную дегустацию, как приехал Спиро.
- Добрые дни, миссисы Дарреллы, добрые дни, мастеры Дарреллы, - пророкотал он, вваливаясь в кухню этаким каштановым динозавром. - Я привези для вас телеграммы, миссисы Дарреллы.
- Телеграмму? - с дрожью произнесла мама. - От кого бы это? Надеюсь, не дурные новости.
- Нет-нет, не беспокойтесь, не дурные новости, миссисы Дарреллы, - заверил Спиро, вручая ей телеграмму. - Я попросить человека на почте прочитать мне. Это от мистеры Ларри.
- О боже, - сказала мама, предчувствуя неладное.
В телеграмме говорилось всего-навсего следующее: "Забыл сказать что Принц Джиджибой приедет погостить немного одиннадцатого. Афины чудесны. Обнимаю Ларри".
- Право же, этот Ларри несносен! - сердито воскликнула мама. - Как он может приглашать к нам принца? Знает ведь, что у нас нет подходящих комнат для членов королевской семьи. И самого его нет дома. Кто скажет мне, как принимать принца?
Она в смятении смотрела на нас, но ни Спиро, ни я не могли посоветовать ей ничего разумного. И не было даже возможности вызвать телеграммой Ларри, потому что он, как обычно, отбыл, не оставив адреса своих друзей.
- Одиннадцатое, это же завтра, верно? - продолжала мама. - Очевидно, он прибудет на пароходе, который идет из Бриндизи. Спиро, вы не могли бы встретить его и привезти сюда? И захватить молодой баранины для ленча? Джерри, пойди попроси Марго поставить цветы в гостевой комнате и проверить, не напустили ли там собаки блох. И пусть Лесли отправится в деревню и закажет свежей рыбы у рыжего Спиро. Ох уж этот Ларри… Ну, я с ним поговорю, когда он вернется. Взваливать на меня такую обузу в моем возрасте - принцев принимать…
Мама бесцельно заходила по кухне, сердито гремя кастрюлями и сковородками.
- Я привезти георгины из своего садов, чтобы украсить столы. Шампанское вам нужны? - спросил Спиро, явно считая, что принца надлежит встретить подобающим образом.
- Ну уж нет. Если он думает, что я готова платить по фунту за бутылку шампанского, то ошибается. Хоть и принц, а вино пусть пьет такое же, как мы все, - твердо произнесла мама и тут же добавила: - Ладно, привезите ящик на всякий случай. Его поить шампанским не обязательно, а вообще может пригодиться.
- Не волноваться, миссисы Дарреллы, - успокоил ее Спиро. - Я делать все, что вам пожелаете. Хотите, я снова привезти королевских дворецкого?
Бывшим королевским дворецким был аристократического вида древний старик, которого Спиро извлекал из небытия всякий раз, когда у нас затевался большой прием.
- Нет-нет, Спиро, к чему нам такие хлопоты. Как-никак, он является нежданным гостем, пусть уж не взыщет. Чем богаты, тем и рады… разделит наши трапезы… и… и если ему не понравится… беда, да и только, - сбивчиво говорила мама, шелуша дрожащими пальцами горох над дуршлагом и роняя половину на пол. - Да, Джерри, пойди попроси Марго, чтобы быстренько пошила новые занавески для столовой. Материал лежит у меня в спальне. Старые совсем не смотрятся после того, как Лес подпалил их.
В доме развернулась кипучая деятельность. Опасаясь возможных блох, деревянный пол гостевой комнаты выскоблили почти до белизны; Марго в рекордный срок сшила новые занавески и повсюду расставила цветы; Лесли почистил свои ружья и навел порядок в лодке на случай, если принц захочет поохотиться или совершить морскую прогулку. Румяная от печного жара, мама сновала по кухне, готовя лепешки, торты, запеканки, пряники, яблочные пироги, бисквиты со сбитыми сливками, желе и тушеное мясо. Мне всего лишь было сказано, чтобы очистил веранду от животных и не спускал с них глаз, сходил постричься и не забыл надеть чистую рубашку. На другой день, одетые по указаниям мамы, мы все сидели на веранде и терпеливо ждали, когда Спиро доставит принца.
- Интересно, чей же он принц? - спросил Лесли.
- По правде говоря, не знаю, - ответила мама. - Наверно, из какого-нибудь маленького штата, где управляют махараджи.
- Какое странное имя - Джиджибой, - заметила Марго. - Ты уверена, что оно настоящее?
- Разумеется, настоящее, милая, - сказала мама. - В Индии множество Джиджибоев. Это очень старинная фамилия, вроде… э… вроде…
- Вроде как у нас Смиты? - предположил Лесли.
- Ну, что ты, совсем не такая распространенная. Нет, Джиджибоям принадлежит прочное место в истории Индии. Они существовали там задолго до того, как туда приехали мои бабушка и дедушка.
- Вероятно, это его предки организовали великое восстание, - воодушевился Лесли. - Давайте спросим, не его ли дед изобрел калькуттский карцер?
- Правда, давайте, - подхватила Марго. - Думаешь, это в самом деле был он? А что это такое?
- Лесли, милый, не следует так говорить, - сказала мама. - Право же, надо уметь забывать и прощать.
- Что забывать и прощать? - озадаченно спросил Лесли, не уследив за ходом маминой мысли.
- Все, - твердо произнесла мама и добавила не совсем понятно: - Я уверена, что у них были только добрые намерения.
Лесли не успел выяснить, что она подразумевает, потому что на дороге пророкотала машина и остановилась около веранды под громкий визг тормозов. На заднем сиденье, весь в черном, с красиво уложенным на голове белым, как бутон подснежника, тюрбаном, сидел изящный маленький индиец с огромными, блестящими, словно жидкие агаты, миндалевидными глазами в обрамлении пушистых ресниц. Проворно открыв дверцу, он соскочил на землю. Его приветственная улыбка белой вспышкой озарила смуглое лицо.
- Ну вот, мы и приехали, - воскликнул он взволнованно, раскинув тонкие коричневые руки, будто крылья бабочки, и вспорхнул по ступенькам на веранду.
- Вы, разумеется, миссис Даррелл. Какое очарование. А вы - охотник этого дома… Лесли. Это, вне всякого сомнения, краса острова - Марго. Вы - Джерри, ученый, в основном натуралист. Я не могу выразить, какое это для меня событие познакомиться со всеми вами.
- О-о… конечно… э… э… конечно, мы счастливы познакомиться с вами, ваше высочество, - начала мама.
Джиджибой охнул и хлопнул себя ладонью по лбу.
- Проклятие! - воскликнул он. - Опять это дурацкое имя! Дражайшая миссис Даррелл, как мне извиниться перед вами? Принц - это мое имя. Маленькая прихоть моей матушки, которой хотелось придать царственный ореол нашей скромной семье, понимаете? Материнская любовь, а? Мечта о том, что сын вознесется на сияющие вершины, а? Нет-нет, бедная женщина, мы ведь простим ее а? Я всего-навсего Принц Джиджибой, к вашим услугам.
- О, - вырвалось у мамы; настроенная на общение с членом королевского семейства, она была несколько разочарована. - Хорошо, но как нам теперь называть вас?
- Мои друзья, а их у меня несметное количество, - серьезно произнес наш гость, - зовут меня Джиджи. От души надеюсь, что вы будете звать меня так же.
Итак, Джиджи поселился в нашем доме - и за то короткое время, что он гостил у нас, ему удалось вызвать невиданный до той поры переполох и завоевать наши сердца, как ни один гость еще не завоевывал. Правильная до педантизма английская речь, учтивость и искренность поведения вместе с подлинно глубоким интересом ко всем и ко всему делали его неотразимым. Для Лугареции у него нашлись всевозможные баночки с едко пахнущим липким содержимым, призванным помогать от ее многочисленных мнимых болячек и хворей; с Лесли он во всех мрачных деталях обсуждал положение с охотой в мире, описывая красочные и, по всей вероятности, вымышленные случаи из практики охоты на тигров и кабанов с его участием. Для Марго он добыл несколько кусков материи, сделал сари и научил ее, как их носить; Спиро увлеченно слушал его рассказы о сокровищах и тайнах Востока, о битвах слонов, украшенных драгоценными камнями, о владеющих несметными богатствами махараджах. Искусный рисовальщик, он совершенно покорил меня не только искренним интересом к моему зверинцу, но и тем, что делал изящные маленькие зарисовки для моего натуралистического дневника - документа, который в моих глазах был неизмеримо важнее Великой хартии вольностей, книги из Келлса и гутенберговой Библии вместе взятых и с которым наш взыскательный гость обращался соответственно. Но сильнее всех была им очарована наша мама: мало того, что у Джиджи обнаружился неисчерпаемый запас заманчивых кулинарных рецептов, а также фольклора и историй о привидениях, - с его приездом у мамы появилась возможность без конца говорить об Индии, где она родилась и выросла, стране, которую она почитала своей истинной родиной.
Вечерами мы подолгу сидели за большим скрипучим обеденным столом. Грозди ламп в углах просторной комнаты купались в лимонно-желтых облачках света, притягивая метелицу мотыльков; лежащие у порога псы (с той поры, как число их возросло до четырех, им не дозволялось входить в столовую) зевали и вздыхали, недовольные нашей бездеятельностью, но мы их не замечали. Бархатная ночь за окнами жила в звонком стрекоте цикад и кваканье древесных лягушек. В свете ламп глаза Джиджи как будто расширялись, точно у совы, и наливались чернотой, в которой плескалось таинственное, жидкое пламя.
- Конечно, миссис Даррелл, в ваши дни все было иначе, - начал Джиджи в один из таких вечеров. - Межрасовое общение не допускалось. Ни в коем случае, строгая сегрегация, верно? Теперь дело обстоит лучше. Сперва открылись двери для махараджей, а нынче даже некоторым из нас, простых индийцев, дозволено общаться и обретать некоторые блага цивилизации.
- В мое время, - отозвалась мама, - особенно нетерпимо относились к евразийцам. Бабушка даже не разрешала нам играть с ними. Но мы-то, конечно, играли.
- Детям совершенно чуждо понятие о правильном, цивилизованном поведении, - сказал Джиджи с улыбкой. - И все-таки поначалу, знаете ли, без трудностей не обходилось. Так ведь и Рим был построен не в один день. Вы слыхали про англизированного индийца в моем городе, которого пригласили на бал?
- Нет, а что с ним было?
- Так вот, он увидел, что джентльмены после танца с леди провожали дам к их стулу и обмахивали веером. И после бойкого вальса с довольно знатной европейской леди он проводил ее к стулу, взял ее веер и сказал: "Мадам, разрешите мне пустить вам ветры в лицо?"
- Похоже на то, как выражается Спиро, - заметил Лесли.
- Помню однажды, - вступила мама, с удовольствием предаваясь воспоминаниям, - когда я была замужем за главным инженером в Рурки, разразился ужаснейший циклон. Ларри тогда был совсем маленький. Мы жили в длинном низком доме, и я помню, как мы перебегали из комнаты в комнату, старались не дать ветру распахнуть двери. И вот, бежим мы так из комнаты в комнату, а за нами дом разваливается по частям. Под конец укрылись мы в кладовой. Когда же после дом все-таки отремонтировали, подрядчик из местных прислал нам счет, в котором значилось: "За починку задней стороны главного инженера".
- Должно быть, Индия в ту пору была пленительна, - сказал Джиджибой, - ведь вы в отличие от большинства европейцев были частью страны.
- О да, - подхватила мама. - Еще моя бабушка там родилась. Когда большинство людей говорили о родине и подразумевали Англию, мы под этим словом понимали Индию.
- Наверно, вы много путешествовали, - с завистью произнес Джиджибой. - Полагаю, вы лучше моего узнали мою страну.
- Буквально каждый уголок, - подтвердила мама. - Поскольку муж был инженер-строитель, ему, конечно, приходилось много разъезжать. И я всегда его сопровождала. И когда он строил мост или железную дорогу прямо в джунглях, я была с ним и жила на биваках.
- Должно быть, это было здорово, - воодушевился Лесли. - Примитивная жизнь в палатках.
- О да. Я обожала простую бивачную жизнь. Помню, слоны шли впереди с шатрами, коврами и мебелью, за ними следовали на запряженных быками повозках слуги с постельным бельем и посудой…
- И это ты называешь бивачной жизнью? - удивился Лесли. - Большие шатры?
- У нас их было всего три, - объяснила мама, словно оправдываясь. - Спальня, столовая и гостиная. И сами-то шатры собирали из ковров.
- Все же я бы не назвал это биваком, - возразил Лесли.
- И напрасно, - сказала мама. - Мы располагались прямо в джунглях. Слышали, как рычат тигры, и все наши слуги дрожали от страха. Один раз они убили кобру под обеденным столом.
- Это было до рождения Джерри, - добавила Марго.
- Вам следовало бы написать свои мемуары, миссис Даррелл, - серьезно заметил Джиджибой.
- Ну, что вы, - засмеялась мама. - Какой из меня писатель. Да и как бы я назвала свое сочинение?
- Как насчет такого названия: "Караван в четырнадцать слонов"? - предложил Лесли.
- Или: "Через лес на шатровом ковре", - сказал Джиджибой.
- Беда с вами, мальчиками, - строго произнесла мама. - Вам все бы только шутить.
- Верно, - подхватила Марго. - Я вот считаю, что мама просто молодец - жить на биваке всего в трех шатрах, а кругом кобры и прочие твари.
- Тоже мне бивачная жизнь! - презрительно фыркнул Лесли.
- Да-да, милый, бивачная. Помню, как-то один слон куда-то запропал, и нам пришлось три дня обходиться без чистых простынь. Ваш отец был очень недоволен.
- Вот не думал, что такое большое животное, как слон, могло пропасть, - удивился Джиджибой.
- Ну, как же, - возразил Лесли. - Слоны сплошь и рядом теряются.
- Во всяком случае, вряд ли вам понравилось бы остаться без чистых простынь, - с достоинством произнесла мама.
- Да уж, им бы не понравилось, - сказала Марго. - И пусть им все равно, а мне вот интересно слушать про то, как было в Индии в старину.
- Почему же, - отозвался Джиджибой, - я так нахожу в этом очень много просветительного.
- Вам бы только смеяться над мамой, - отпарировала Марго. - А я не вижу оснований вам заноситься только потому, что ваш отец изобрел карцер или что-то в этом роде.
К чести Джиджи надо сказать, что он чуть не свалился под стол от смеха, и псы громким лаем отозвались на его хохот.