Но, пожалуй, самой восхитительной чертой Джиджи был горячий энтузиазм, с каким он брался за любое дело, пусть даже заведомо было ясно, что ему не суждено добиться успеха на данном поприще. Когда Ларри с ним познакомился, Джиджи как раз решил стать в ряд величайших поэтов Индии и с помощью одного соотечественника, кое-как изъяснявшегося по-английски ("Он был у меня наборщиком", - сообщил Джиджи), начал издавать журнал, называвшийся "Поэзия для Народа", или "Поза для Нарда", или "Позэя для Надорода"- смотря по тому, как внимательно Джиджи следил за своим наборщиком. Журнальчик выходил раз в месяц, в нем печатались творения всех знакомых издателя, и были среди них весьма причудливые вещицы, в чем мы смогли убедиться благодаря тому, что в багаже Джиджи нашлось множество неряшливо отпечатанных экземпляров, кои он с готовностью раздавал всем желающим.
Штудируя их, можно было обнаружить интересные сообщения вроде "Стехи Сивого Сплендора - кретинский анализ". Приятель Джиджи явно предпочитал набирать слова так, как они ему слышались в данный момент. А потому пространная панегирическая статья самого издателя о Т. С. Элиоте получила название "Тээс Элеот - Выдающий Пот". Орфографические новации наборщика вместе с естественными в любом издании опечатками гарантировали читателю немало удовольствия, хотя иной раз приходилось и поломать голову. Так, на вопрос: "Почто Не Черный Пот Лорат?" с налетом старинной речи мало кто взялся бы ответить; статья же под названием "Рой Камбил, Безболист и Пот" невольно заставляла читателя недоумевать, куда идет поэзия. Впрочем, Джиджи ничто не могло обескуражить, даже тот факт, что его наборщик не произносил букву "эйч" и, следственно, никогда не пользовался этой литерой. Последним детищем энтузиазма Джиджи был второй журнал (печатаемый на той же ручной машине тем же беспечным наборщиком), посвященный созданному им учению, которое Джиджи назвал "факйо"; в первом номере "Факйо для Всех" об этом учении говорилось, что оно есть "сплав таинственного Востока, соединяющий лучшее в йоге и факиризме, сообщающий подробности и наставляющий людей как".
Мама была весьма увлечена факйо, пока Джиджи не приступил к практическому показу. В одной набедренной повязке, весь перемазанный золой, он часами предавался на веранде медитации или же бродил по дому, изображая транс и оставляя на полу россыпи золы. Четыре дня он выдерживал строжайший пост и на пятый день насмерть перепугал маму, упав без сознания с лестницы.
- Право же, Джиджи, - сердито сказала мама, - это дело надо прекратить. От вас и так ничего не осталось.
Уложив факира в постель, мама принялась стряпать огромные порции укрепляющего тушеного мяса, однако Джиджи пожаловался на отсутствие "бомбейской утки"- сушеной рыбы, придающей соусам столь резкий и заманчивый запах.
- Но ведь здесь на острове ее нет, - возразила мама. - Я спрашивала.
Джиджи повел руками - словно бледно-бронзовые мотыльки вспорхнули над белой простыней.
- Факйо учит нас, что в жизни на все есть заменители, - твердо произнес он.
Оправившись в достаточной мере, он посетил рыбный рынок в городе и приобрел огромное количество свежих сардин. И когда мы возвратились с приятной утренней вылазки в город, посвященной различным закупкам, оказалось, что к кухне и ее окрестностям невозможно подступиться. Размахивая ножом, которым он потрошил рыбу перед тем, как разложить ее для сушки на солнце перед задней дверью, Джиджи отчаянно сражался с полчищами мух и ос, явно слетевшихся к нам со всех Ионических островов. Его уже раз пять ужалили осы, и один глаз совершенно заплыл. Воздух был насыщен запахом быстро гниющих сардин, а кухонный стол и полы покрывали сугробы серебристой чешуи и клочья внутренностей. Лишь после того, как мама, полистав "Британскую энциклопедию", показала Джиджи статью о бомбиле (в сушеном виде известной на западном побережье Индии под названием "бомбейской утки"), Джиджи нехотя оставил идею заменить эту рыбу сардинами. Два дня мама изгоняла из кухни зловоние с применением горячей воды и дезинфицирующих средств, но и то через окна время от времени залетали оптимистически настроенные осы.
- Возможно, я смогу найти лучший заменитель в Афинах или Истанбуле, - заключил Джиджи. - Пожалуй, если испечь и измельчить лангуста…
- Не стоит затруднять себя, дорогой Джиджи, - поспешно возразила мама. - Мы столько времени обходились без такого блюда, и ничего.
После Корфу Джиджи собирался ехать через Турцию в Иран, где хотел посетить практиковавшего там факира.
- От него я узнаю много такого, что можно включить в факйо, - сообщил он. - Это великий человек. Мало кто сравнится с ним в искусстве подолгу задерживать дыхание и пребывать в трансе. Один раз он был погребен на сто двадцать дней.
- Потрясающе, - с глубоким интересом произнесла мама.
- Вы хотите сказать - погребен заживо? - спросила Марго. - Заживо погребен на сто двадцать дней? Какой ужас! По-моему, это противоестественно.
- Но ведь он пребывает в трансе, дорогая Марго, - объяснил Джиджи. - Он ничего не чувствует.
- Вот тут я не совсем уверена, - задумчиво сказала мама. - Потому-то, кстати, и хочу, чтобы меня кремировала. А то ведь впадешь в транс, и никто не догадается.
- Что за нелепости ты говоришь, мама, - вмешался Лесли.
- И вовсе это не нелепости, - решительно возразила мама. - Все теперь такие невнимательные стали.
- А что еще умеют факиры? - спросила Марго. - Могут они вырастить из семени манговое дерево? Прямо на глазах у вас? Я однажды видела такое в Симле.
- Это элементарный фокус, - ответил Джиджи. - Андраватхи делает вещи куда посложнее. Например, он специалист по левитации, это одна из причин, почему я хочу с ним познакомиться.
- Левитация - разве это не карточный фокус? - удивилась Марго.
- Да нет же, - сказал Лесли. - Это когда человек парит в воздухе, как бы летает, верно, Джиджи?
- Верно, - подтвердил Джиджи. - Замечательное свойство. Многие древние христианские святые были им наделены. Сам я еще не достиг такого мастерства, вот и хочу учиться у Андраватхи.
- Как это должно быть чудесно, - восхитилась Марго, - парить, будто птица. Как интересно!
- Да, это должно быть великолепно, - подхватил Джиджи; глаза его сияли.
- Такое чувство, словно тебя возносит к небесам.
На другой день перед самым ленчем Марго в панике вбежала в гостиную.
- Скорей! Скорей! - кричала она. - Джиджи задумал самоубийство!
Мы выскочили на веранду и увидели, что Джиджи сидит на подоконнике своей комнаты в одной набедренной повязке.
- Он опять подхватил этот транс, - сообщила Марго, точно речь шла о заразной болезни.
Мама поправила очки и посмотрела наверх. Джиджи начал слегка покачиваться.
- Поднимись наверх, Лес, и хватай его, - распорядилась мама. - Живей, пока я отвлеку его разговором.
Тот факт, что Джиджи молчал, как рыба, явно прошел мимо ее сознания. Лесли ринулся в дом. Мама прокашлялась.
- Дорогой Джиджи, - пропела она. - По-моему, вам не следует сидеть там, это неразумно. Почему бы вам не спуститься и не поесть с нами?
Джиджи спустился, однако не совсем так, как того хотелось маме. Он лихо шагнул в пространство и под испуганные крики мамы и Марго полетел вниз. Со всего маху он врезался в переплетение виноградной лозы под его окном, и ягоды посыпались градом на каменные плиты. К счастью, лоза была старая и жилистая, так что ей не стоило труда выдержать малый вес Джиджи.
- Боже мой! - вскричал он. - Где я?
- На виноградной лозе! - взволнованно крикнула Марго. - Вы попали туда в состоянии ажитации.
- Не шевелитесь, мы принесем лесенку, - вымолвила мама.
Мы сходили за стремянкой и извлекли взъерошенного Джиджи из пут лозы. Он был весь в ссадинах и царапинах, в остальном же не пострадал.
Успокоив нервы глотком бренди, мы с опозданием принялись за ленч. И еще до вечера Джиджи сумел убедить самого себя, что ему удалась левитация.
- Не запутайся я пальцами ног в этой несносной лозе, так и полетел бы вокруг дома, - говорил он, лежа на диване, весь в бинтах, но счастливый. - Замечательное достижение!
- Да, конечно, только я предпочла бы, чтобы вы больше не практиковались у нас, - заметила мама. - Мои нервы не выдержат.
- На пути обратно из Ирана, дорогая миссис Даррелл, я заеду к вам и отпраздную мой день рождения, - заверил ее Джиджи. - Тогда вы увидите, как я преуспел.
- Только не надо повторения сегодняшнего, - строго произнесла мама. - Вы могли убиться насмерть.
Два дня спустя Джиджибой, облепленный пластырем, но нисколько не унывающий, отбыл в Иран.
- Интересно, вернется он в самом деле к своему дню Рождения, - сказала Марго. - Если вернется, устроим ему настоящий праздник.
- Что ж, это хорошая идея, - отозвалась мама. - Такой славный мальчик, вот только очень… неуравновешенный, очень… рисковый.
- Зато это единственный гость, о котором мы можем сказать, что он нанес нам летучий визит, - заключил Лесли.
Королевское событие
Короли и медведи стражей часто грызут.
Шотландская пословица
Можно сказать, что каждый день безмятежной поры, проведенной нами на Корфу, был особенным, со своей окраской, своим содержанием, памятным именно потому, что он разительно отличался от остальных трехсот шестидесяти четырех дней года. И все же один день стоит особняком в моей памяти, ибо он был знаменателен не только для моих родных и круга наших знакомых, а для всего населения Корфу.
В этот день в Грецию возвратился король Георг, и никогда еще остров не переживал такого яркого, волнующего и интригующего события. Даже трудности, сопряженные с организацией шествия в честь святого Спиридиона, не шли ни в какое сравнение.
Впервые про честь, выпавшую на долю Корфу, я услышал от моего наставника, мистера Кралевского. Он был до того возбужден, что почти не обратил внимания на самца коноплянки, которого я с таким трудом добыл для него.
- Великая новость, дорогой мальчик, великая новость! Доброе утро, доброе утро, - приветствовал он меня; большие выразительные глаза его увлажнились от волнения, изящные руки порхали в воздухе, посаженная на круглый горб голова качалась. - Счастливый день для этого острова, видит бог! Нет, конечно, это счастливый день для всей Греции, но особенно для нашего острова. Э… что? А, коноплянка… Да-да, милая птичка… чирик, чирик. Но, повторяю, какое торжество для нас в сем малом царстве средь голубого моря, как говорил Шекспир, сам король нас посещает.
На то он и Шекспир, подумалось мне. Лично у меня приезд реального короля не вызывал особого восторга, разве что из этого можно извлечь для себя какие-то блага. Чей это король, справился я, и будут ли мне каникулы, когда он приедет?
- Как это чей? - воскликнул мистер Кралевский, потрясенный моим невежеством. - Король Греции, король Георг. Разве ты не знал?
Я заметил, что мы не обзавелись сомнительным благом в виде радиоприемника, а потому, как правило, пребываем в состоянии блаженного неведения.
- Так вот, - мистер Кралевский озабоченно посмотрел на меня, словно коря себя за пробелы в моих познаниях, - так вот, у нас, как тебе известно, был Метаксас, и он был диктатором. Теперь, слава богу, от этого скверного человека избавились, и его величество может возвратиться к нам.
- А когда же мы избавились от Метаксаса, - поинтересовался я. - Мне никто об этом не говорил.
- Ну как же! - воскликнул мистер Кралевский. - Вспомни! Ты должен помнить, когда у нас была революция и кондитерская пострадала от пулеметного обстрела. Я всегда считал, что эти пулеметы чересчур опасны.
Я и впрямь помнил революцию, потому что целых три дня был свободен от занятий, а кондитерская всегда была одной из моих любимых торговых точек. Но я не связывал это с Метаксасом. А теперь, спросил я с надеждой, по случаю приезда короля опять какую-нибудь лавку изрешетят из пулемета?
- Что ты, что ты, - испуганно ответил Кралевский. - Ничего подобного, это будет исключительно радостное событие. Всеобщий праздник, говорят. Право же, это такая волнующая новость, что, я думаю, нас не осудят, если мы ради праздника завтра устроим выходной. А теперь пошли наверх, помоги мне покормить птиц.
Мы поднялись в просторную мансарду, где Кралевский держал своих канареек и диких птиц, и очень славно провели утро, кормя их. Кралевский порхал по комнате, размахивая леечкой и напевая себе под нос "Марсельезу", и упавшие на пол семена хрустели у него под ногами, точно галька на пляже.
За ленчем я поделился с родичами новостью о прибытии короля. Каждый воспринял ее по-своему.
- Это чудесно, - сказала мама. - Пожалуй, мне следует подумать о меню.
- Но ведь он, благодарение богу, не собирается гостить у нас, - заметил Ларри.
- Знаю, милый, - отозвалась мама. - А все же… э… наверно, будут всевозможные приемы и так далее.
- С чего бы это? - спросил Ларри.
- Так заведено, - объяснила мама. - Когда мы жили в Индии, по случаю таких событий всегда устраивали приемы.
- Здесь не Индия, - возразил Ларри, - так что я не собираюсь тратить свое драгоценное время, заготавливая корм для слонов. И без того мирное течение нашей жизни будет грубо нарушено, попомните мои слова.
- Если у нас будут приемы, мама, можно мне сшить новые платья? - всколыхнулась Марго. - Мне совсем нечего надеть.
- Интересно, будет ли салют, - задумчиво произнес Лесли. - У них ведь нет ничего, кроме этих старых венецианских пушек, а они, сдается мне, чертовски опасны. Может быть, стоит зайти к коменданту крепости и потолковать с ним.
- Лучше не впутывайся, - посоветовал Ларри. - Они готовятся приветствовать гостя, а не убивать его.
- Я видела на днях чудесный красный шелк, - продолжала Марго. - В той маленькой лавочке… ну, ты знаешь, как повернуть направо от лаборатории Теодора.
- Да-да, милая, прелестно, - отозвалась мама, не слушая. - Хотела бы я знать, сумеет ли Спиро достать для меня несколько индеек?
Однако действие Королевского Визита на нашу семью не идет ни в какое сравнение с потрясением, которое испытал остров Корфу в целом. Кто-то по неосторожности отметил, что дело не просто в почетном для острова внимании со стороны монарха - весь эпизод приобретает особое, символическое значение, ибо на Корфу государь впервые после своего изгнания ступит на греческую землю. Сия мысль побудила корфян развернуть лихорадочную активность, и вскоре приготовления приняли такой сложный и накаленный характер, что нам пришлось каждый день отправляться в город и общаться на Главной площади с прочими жителями Корфу, чтобы быть в курсе последних событий.
Главная площадь - Платиа, - которая во времена французской оккупации Корфу была оформлена аркадами наподобие Рю де Риволи в Париже, являла собой, образно говоря, пуп острова. Обосновавшись за столиком под аркой или под сенью мерцающей листвы, вы в короткий срок могли соприкоснуться со всем местным населением и узнать все подробности очередного скандала. Сидишь, безмятежно смакуя какой-нибудь напиток, и рано или поздно к твоему столику прибьет течением жизни всех персонажей драмы.
- Я олицетворяю собой Корфу, - заявила графиня Малинопулос. - Следовательно, мне надлежит образовать комитет, который разработает программу приема нашего доброго государя.
- Конечно, конечно, я вас понимаю, - нервно согласилась мама.
Графиня, смахивающая на тощую ворону в оранжевом парике, несомненно, пользовалась огромным влиянием, однако вопрос был слишком серьезным, чтобы позволить ей безраздельно всем заправлять. В короткий срок было создано целых шесть комитетов, и каждый силился убедить губернатора, что его планы следует предпочесть всем прочим. Люди говорили, будто губернатор поставил у дома вооруженную охрану и на ночь запирал все двери после того, как представительница одного из комитетов проявила готовность пожертвовать невинностью, чтобы склонить его в пользу своего проекта.
- Это омерзительно! - бушевала Лена Маврокондас, вращая черными очами и причмокивая красными губами, словно завидовала, что самой не пришла в голову такая мысль. - Только представьте себе, мои дорогие, женщина в ее возрасте пытается вторгнуться в комнату губернатора - обнаженная!
- Действительно, странный способ добиваться, чтобы тебя выслушали, - согласился Ларри с простодушным видом.
- Да это просто смехотворно, - продолжала Лена, ловко начиняя свой алый рот оливками, точно ружье заряжала. - Я разговаривала с губернатором и не сомневаюсь, что он признает мой комитет официальным. А как досадно, что в порту нет кораблей британского флота, - мы могли бы выстроить почетный караул. До чего хороши моряки в своей форме, у них такой опрятный и грозный вид.
- Процент инфекционных болезней в королевском флоте… - начал Ларри, но его поспешно перебила мама.
- Пожалуйста, Лена, расскажите нам о ваших планах, - сказала она, строго глядя на Ларри, который налил себе уже восьмой стаканчик анисовки и был способен что-нибудь отмочить.
- У нас та-акие планы, мои дорогие, та-акие планы! Вся Платиа будет украшена синими и белыми полотнищами, вот только с этим дурнем Марко Паниотиссой вечные неприятности.
Лена в отчаянии закатила глаза.
Зная Марко как вдохновенного безумца, мы подивились, как он вообще оказался в составе комитета.
- И что же задумал Марко? - спросил Ларри.
- Ослики! - прошипела Лена так, точно это было неприличное слово.
- Ослики? - повторил Ларри. - Ему понадобились ослики? Решил устроить сельскохозяйственную выставку?
- Что я ему и толкую, - сказала Лена. - А он свое твердит. Говорит, что получится символично, вроде прибытия Христа в Иерусалим верхом на осле, и чтобы ослики были сине-белые.
- Сине-белые? То есть покрашенные? - спросила мама. - Это еще зачем?
- Чтобы было в тон греческому флагу, - ответила Лена, поднимаясь с суровым видом, плечи расправлены, руки сжаты в кулак. - Но тут я ему сказала - Марко, говорю, осликов ты приведешь только через мой труп.
И Лена Маврокондас, истинная дочь Греции, решительно зашагала дальше по площади.
Следующим у нашего столика задержался полковник Велвит, высокий благообразный старик с байроновским профилем и угловатой фигурой; судорожные телодвижения придавали ему сходство с качающейся на ветру марионеткой. Седые вьющиеся волосы и сверкающие темные глаза плохо вязались с бойскаутской формой, но он носил ее с большим достоинством. Уйдя в отставку, полковник всецело посвятил себя местному движению бойскаутов, и хотя злые языки утверждали, будто его увлечение бойскаутами не совсем альтруистично, он прилежно трудился и ни разу не был уличен ни в чем предосудительном.