К тому же северные реки не столь живописны и богаты растительностью. Но у них есть свои достоинства и преимущества. Отсутствие мошкары, свежий воздух, чистейшая вода, которую не нужно ни кипятить, ни фильтровать. А воды реки Лимая, казалось, текли из специального отстойника в Кордильерах. Даже у рыб здесь свой особый запах. Мы забрались в самое сердце Патагонской месеты, в которой река веками рыла глубокое ложе. Со временем она образовала широкую долину, ограниченную с двух сторон на редкость крутыми склонами, напоминавшими северные каньоны. Днем и ночью точит их и полирует неутомимая река. Нередко, чтобы попасть на плато и поставить капканы, нам приходилось превращаться на время в альпинистов. Но чаще мы ставили капканы в долине, где богаче растительность и зверям легче добыть еду. Обилию зверей и птиц в этой долине могут позавидовать многие заповедники.
Переход от долины к плато обозначен так же четко, как переход от оазиса к пустыне.
Приветливая, полная жизни, радующая своими красками долина, высокие растения, вечнозеленый кустарник, густая трава.
Однообразное, печальное, наводящее тоску плато, галька, песчаные дюны, чахлые кусты, кактусы.
Обычно мы не приставали к правому берегу; здесь и долина, и плоскогорье бедны растительностью. Надменная и гордая в своей суровой красоте, протянулась тут на сотни километров к югу желтая пустыня.
На живописном левом берегу, по нашим сведениям, параллельно реке проходит, хотя и не всюду, проезжая дорога к Андам. Нам попадались огромные стада овец, которые сами, без пастухов, бродили по долине в поисках пастбищ. Раз или два в году их пригоняют в поместья и там стригут.
Одну из этих овец нам довелось однажды спасти от мучительной агонии, ниспослав ей быструю смерть.
Проплывая вблизи берега, мы услышали жалобное блеяние. Пытаясь спуститься к реке на водопой, животное свалилось с крутого склона; окруженная с трех сторон водой, осыпь образовала крохотный полуостров. Обессилев от безуспешных попыток одолеть склон, попавшая в ловушку овца печально блеяла тоненьким голоском, взывая о помощи. К счастью, подоспели мы, двое спасителей, и теперь ей уже не грозила смерть от голода. Мы спрыгнули на землю, полные решимости спасти бедное животное.
Сейчас мы поможем ей взобраться на холм, а потом, хлопнув ее легонько по спине, отпустим на волю.
Я думал, что овца начнет кувыркаться от радости, а она еле-еле переставляла ноги. Каждый шаг стоил ей неимоверных усилий. Захваченные своей высокой миссией, мы в первый момент не заметили, что у овцы сломана нога. Дело принимало совсем иной оборот.
В этом случае вступает в силу неписаный закон, согласно которому раненая или хромая овца переходит в собственность того, кто ее увидел. Конечно, если поблизости нет фактории.
Франческо забрался на холм, обвел внимательным взглядом долину и плоскогорье, а затем очень довольный вернулся на берег.
Отныне овца принадлежала нам.
Но, вместо того чтобы положить в гипс ногу несчастной, Франческо угостил ее пулей в лоб.
Помогая ему разделывать тушу, я спросил, почему он так поступил. Франческо объяснил, что, по здешним обычаям, полагается пристрелить животное и облегчить этим его страдания, если только нет никакой надежды его спасти.
Владелец животного благодарен вам за это, иначе говоря, он признает справедливым милосердный выстрел. Но вы обязаны снять с животного шкуру и повесить ее на сук или растение на видном месте. Словом, хозяин как бы просит: "Ешьте на здоровье овцу или барана, но оставьте мне хотя бы шкуру".
Путешественник имеет право убить и совершенно здоровое животное, но только в том случае, если он заблудился и умирает с голоду.
Нашей жертвой случайно оказался молоденький borrego. Боррего - это кастрированный барашек, которого специально разводят ради очень вкусного мяса. Чтобы отличить его от других животных, гаучо делают ему глубокий надрез на ухе. Лучшее кушанье трудно придумать, и меня беспокоило лишь, что, отведав мясо боррего, я надолго потеряю вкус к домашнему жаркому. Повесив шкуру на ветку, мы быстро разделали тушу и положили большие куски мяса в мешок. Затем снова поплыли вниз по реке.
Теперь продовольственная проблема была решена до самого конца путешествия. Мы могли твердо рассчитывать на два килограмма мяса pro capite в течение полных десяти дней. Отбивные котлеты, прожаренные на горячих угольях, бифштексы, супы из бараньих ножек, шашлыки. Лишь теперь я мог с полным правом гордо именовать себя коком экспедиции.
Поджаренное на вертеле мясо становилось нежным, душистым и совсем не жирным; оно, словно крем, таяло во рту. Иногда я оставлял изрядный кусок румяниться на огне до тех пор, пока косточка не вынималась из мяса чистой-чистой, точно ее обглодала собака. Я ел, ел и никак не мог насытиться.
Очень скоро мои непрочные убеждения вегетарианца угрожающе зашатались.
21 августа.
С первого же дня нашей экспедиции мы насыщались в благоговейном молчании. Вы думаете из-за того, что неприлично болтать с полным ртом? Нет, подобные тонкости этикета были нам чужды. Просто мы ели с огромным аппетитом. Нам было не до бесед.
Но со вчерашнего дня я стараюсь говорить непрерывно и крайне громко. Франческо хотя и удивляется, но не возражает. Когда хочет, он отвечает. А я уверен, что, заговори я вчера за обедом, ничего подобного не случилось бы.
Пума, которая заглянула к нам в лагерь, наверняка не зашла бы, если бы услышала чьи-то голоса.
Конечно, ее привлек манящий запах мяса молодого барашка, но лишь предательская тишина выманила пуму из укрытия. Ей и в голову не пришло, что у огня сидят два охотника, причем один их них настоящий. Заметив свою оплошность, пума обратилась в бегство, и тут она поступила весьма опрометчиво.
Зверь выскочил из кустов неподалеку от Франческо; если у него не было агрессивных намерений, он должен был повернуться и снова нырнуть в кусты. Мы бы не стали возражать или сердиться, ведь никто не застрахован от ошибок.
Но эта странная пума то ли потому, что совершенно потеряла голову, то ли потому, что не могла свернуть с заданного направления, прыгнула вперед, намереваясь, очевидно, скрыться в кустах, росших на моей стороне. При этом она очутилась в опасной близости от меня. Я допускаю, что пума "совсем не страшное животное", но мне не доставило особого удовольствия увидеть ее совсем рядом в тот самый момент, когда я поднес ко рту кусок аппетитного жаркого.
Решив, что пума хочет рассчитаться со мной за все мои беззакония и разбой, я замер от ужаса в ожидании быстрой и беспощадной расправы. К счастью, Франческо метким выстрелом уложил ее на месте еще до того, как окончательно выяснились намерения этой наглой дамы. Всю вторую половину дня я пролежал в спальном мешке, дробно стуча зубами.
Наше каноэ было перегружено сверх всякой меры, и управлять им стало очень трудно. С таким объемистым грузом мы бы не смогли проплыть по рекам Кольон-Куре и Лимаю.
А так мы лишь однажды, за день до прибытия в Неукен, пережили несколько страшных часов. Застигнутые посреди реки воздушным смерчем, сметавшим все на своем пути, мы застыли на месте.
Как мы ни старались достичь берега, нам это не удалось. Течение реки не в силах было перебороть гудящий ветер, который гнал на нас пенные буруны.
Наше судно качало, как в сильнейший шторм на море. Ослепленные принесенной ветром густой пылью и брызгами, мы чудом удерживали каноэ носом вперед. Всякая попытка свернуть в сторону наверняка кончилась бы плачевно.
Любопытно, что сила ветра и течения уравновешивались настолько, что мы не продвинулись вперед или назад даже на миллиметр. Как видно, ветер и река решили побороться как раз у нашего каноэ.
Часа через два нас выбросило на берег, и мы так и не узнали, кто же из двух победил.
Взобравшись на холм, чтобы лучше рассмотреть месету, мы увидели тонкую нитку телеграфных столбов. Это была проезжая дорога, по которой шесть месяцев тому назад мы мчались на грузовике к Андам.
А прогресс уже несся нам навстречу, оглушив грохотом мотора. Шофер дружелюбно приветствовал нас, а "филин" удивленно протер глаза.
На следующий день поздно вечером мы пристали к берегу прямо напротив города Неукена. Он был весь в огнях, и это поразило нас больше всего. И все же в этом залитом огнями городе люди были куда более одинокими, чем мы у своего костра.
Наша охотничья эпопея подошла к концу. Чтобы снова добраться до богатых дичью мест, нам предстояло проплыть еще сто километров.
Тогда мы смогли бы опять охотиться и рыбачить до самого Атлантического океана. Что же мешало нам это сделать?
Мой старый охотник, продолжим наш путь! Давай заложим ватой уши, вопьемся глазами в нашу милую реку и умчимся прочь от этого города, не позволим ему увлечь нас своими огнями и призывным шумом.
Скорее уйдем отсюда! Мне жаль тех, кто богаче нас и путешествует в роскошных машинах, живет в серых домах и не видит неба в жемчужинах звезд, тех, кто покупает музыку, но ни разу не слышал мелодий пустыни.
Так продолжим же наш путь! Дай мне затеряться в бескрайней степи, и пусть я путаю крик терутеро с криком чиманго и забываю вовремя снять с огня лепешки, мне нравится эта жизнь. Конечно, ты еще вернешься в Патагонию, но, если мы не убежим отсюда, город схватит меня в тиски, и я больше не увижу этих мест.
Идем же, прошу тебя, Франческо, пустыня околдовала меня!
ADIOS, FRANCISCO!
Есть провинция Неукен со столицей Неукен и река Неукен - подлинный триптих.
Город Неукен расположен при слиянии реки Неукена с рекой Лимаем. Вместе эти две реки образуют Рио-Негро. От места слияния на сотню километров к юго-востоку по берегам Рио-Негро тянется долина-оазис. Рио-Негро, прорыв гигантское ложе на сто метров ниже месеты, повернула впоследствии вправо, образовав плодородную долину. Словно опомнившись, крутые склоны затем снова подступают с двух сторон к реке и уже до самого Атлантического океана держат ее в каменном плену.
В эту чудесную долину и нахлынули белые, как только им удалось изгнать оттуда индейцев. Земля здесь плодороднейшая; орошаемая через сложную систему отводных каналов водой из реки Неукена, она дает богатейшие урожаи. Создал эту совершенную оросительную систему конечно же итальянец, инженер Чиполлетти.
Среди множества испанских и итальянских поселений здесь есть даже английская сельскохозяйственная колония. Выращивают тут преимущественно фрукты, при том столь вкусные, что слава о них распространилась по всей Южной Америке. Однако лишь немногие знают, что район Рио-Негро по размерам почти не уступает Италии, но фрукты поставляет только этот небольшой, в тридцать-сорок квадратных километров, оазис.
На следующее утро мы начали спускаться вниз по Рио-Негро и вскоре увидели цветущие сады и виноградники. Они были геометрически правильной формы и резко контрастировали с окружающей их пустыней, этим беспорядочным нагромождением камней и песка. Здесь мы пробыли целых три дня, прежде чем добраться до селения, откуда началось наше путешествие.
Конечно, мы могли пробыть в этом оазисе и меньше, но нас задержала утомительная работа по отбору и отделке шкурок восьмидесяти пяти нутрий, ста семидесяти пяти лисиц, семи пум, двадцати двух нанду, пятидесяти пяти диких кошек и множества вонючек, европейских и патагонских зайцев, а также двух мешочков перьев.
Но, честно говоря, еще больше, чем отбор и разделка шкурок, меня удерживало здесь нежелание перейти на тот берег и навсегда распрощаться с пустыней.
БУЭНОС-АЙРЕС, СЕНТЯБРЬ
Я получил от Франческо денежный перевод - мою долю от продажи шкурок. К переводу Франческо приложил письмо, в котором он с величайшей точностью и тщательностью сообщал мне о расходах, ценах и окончательной выручке.
Этот год оказался урожайным на лисиц, и Франческо пришлось продавать их шкурки по совершенно мизерным ценам. И все же после продажи всех шкурок набралась изрядная сумма. Моей доли мне хватило бы на то, чтобы продержаться несколько месяцев, если я сразу же не подыщу себе работу в городе.
Франческо писал, что будущей зимой мы отправимся в новое путешествие, по новому маршруту.
Он очень рассчитывает на меня.
Такие люди, как Франческо, встречаются только раз в жизни. Если бы их было больше, мир выглядел бы куда лучше.
Настоящие трампеадоры постепенно исчезают так же, как звери, на которых они охотятся, как милая их сердцу бродячая жизнь, одиночество, покой, все эти незаметные, маленькие радости, воспеть которые способен лишь поэт.
Адиос, Франсиско!
Я больше не смогу вернуться в горы и уже никогда не буду преследовать гуанако и водить каноэ, хотя частица моей души навсегда осталась на рио Лимае, чтобы внимать молчанию пустыни.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Следуя по страницам книги Антонио Арлетти за двумя охотниками, странствующими по безлюдной и дикой патагонской реке, как-то не сразу проникаешься истинным духом и смыслом их путешествия. Вначале кажется, что перед тобой развертывается умелое описание обычного путешествия небогатых жизнерадостных туристов и охотников, бодро преодолевающих трудности пути, отдыхающих на лоне природы и постреливающих дичь. И правда, книга насыщена описаниями почти незнакомой нам природы, известной большинству русских читателей лишь по "Детям капитана Гранта" Жюля Верна, множества необычных приключений и встреч; все пронизано жизнеутверждающим юмором... Однако главный смысл книги, ее идея, на мой взгляд, не в этом.
Перевертывая последние страницы и заканчивая путешествие, совершенное вместе с охотниками, с которыми успел сжиться, я, так же как и автор, почувствовал вдруг острую тоску, словно расставался с чем-то привычным и дорогим.
После нескольких месяцев, проведенных лицом к лицу с дикой природой, месяцев, которые помогли автору "Трампеадора" лучше понять самого себя и смысл жизни, охотники вдруг увидели залитый огнями город. И вот звучат заключительные фразы: "...умчимся прочь от этого города, не позволим ему увлечь нас своими огнями и призывным шумом. Скорее уйдем отсюда! Мне жаль тех, кто богаче нас и путешествует в роскошных машинах, живет в серых домах и не видит неба в жемчужинах звезд, тех, кто покупает музыку, но ни разу не слышал мелодий пустыни". Антонио Арлетти прав: человек, по-настоящему близкий природе, стремящийся к ней не как гость или легкомысленный турист-верхогляд,- настоящий богач, и его богатства не купить за миллионы. Нет цены сокровищам, которыми наполнили души путешественников река Лимай и пустынные степи Патагонии.
Природа хороша всякая. Однако люди уже давно заметили, что особенно глубоко проникают в душу не сочные и яркие пейзажи богатых теплом и влагой стран, а более скромные и скупые, более суровые картины. Известна особая притягательность Крайнего Севера. Полярники хорошо знают, что "зов Севера" силен и иногда похож на болезнь. Горы й пустыни Патагонии, в которые читатель проникает вслед за бродягами-охотниками, похожи в этом отношении на Север. Скалы, песок, чистые и холодные струи быстрой и порой опасной реки, прозрачнейший воздух, снежные вершины потухших вулканов, леса из легендарных араукарий на склонах и заросли колючих кустарников на плато. Безмолвие и суровое величие быстро берут человека в плен.
Вместе с тем природа Патагонии не так уж скупа. В реке много рыбы: стоит забросить вечером перемет, как утром с крючков можно снять крупных, сверкающих и жирных радужных форелей - каждая рыбина по два-три килограмма! Всюду обилие зайцев (за три часа можно добыть штук двадцать) и других, совсем не обычных для европейца грызунов - мелких, а иногда очень крупных (водосвинка мара весит до 15 кг). На широких плесах реки - тьма водяных птиц. Здесь тысячи и тысячи разнообразнейших уток, красивых черношейных лебедей, пурпурных фламинго, белых и серых цапель. А нанду? Как странные видения прошлых веков, бродят они по остепненным речным террасам. Если охотникам холодно и понадобилось большое теплое одеяло, то можно на водопое подкараулить крупного гуанако - родственника известного нам верблюда. А пушные звери - вожделенная добыча трампеадоров?
Здесь многочисленны лисицы, дикие кошки, "болотные бобры" - нутрии, нередка пума, которую иногда называют горным львом.
Да, настоящему трампеадору есть чем заняться в Патагонии!
Герой книги - прекрасный знаток местной природы и животных, следопыт, профессиональный охотник Франческо (как зовет его Арлетти, переиначивая на итальянский манер испанское имя Франсиско).
Конечно, только благодаря Франческо его спутнику удалось понять своеобразную красоту и поэзию патагонской пустыни, познакомиться с жизнью ее диких обитателей. Трампеадор, его образ жизни и деятельность особенно интересны читателю-европейцу, который привык к мысли, что профессиональные охотники- в основном жители северных лесов Сибири и Америки. Франческо- местный житель, коренной аргентинец, хотя и родился в Испании.
В душе он прежде всего вольный охотник. Однако промысел уже не обеспечивает материально его семью, и он вынужден находить другие занятия. Прежде Франческо был каменщиком, дровосеком, пастухом. Теперь в свободное от охоты время основное его занятие- торговля фруктами. По натуре он также и мыслитель - симпатии к учению утопистов стоили ему нескольких месяцев тюрьмы. Франческо - охотнику и человеку большой души, укрытой под личиной грубоватой простоты,- посвящена почти вся книга, хотя автор делает это незаметно, нередко оставляя главного героя как бы в стороне. Франческо не совершает никаких подвигов или героических поступков. Он просто живет и работает в родной ему среде.
Но именно эти простота и цельность позволили Арлетти написать книгу о единении человека с природой.