Прежде чем он бросил остальное в реку, я успел все же спасти икру форели-самки. Целый стакан икры, причем каждая икринка величиной с кукурузное зерно. На мгновение я растерялся, вспомнив о зернистой икре в ресторане Ритц, о пышных банкетах, но все же бодро объявил меню: филе лосося с гарниром из икры вышеназванной рыбы.
Как только я положил икру на политую оливковым маслом сковороду, началась перестрелка ковбоев, сопровождавшаяся редчайшим пиротехническим зрелищем. Икринки лопались с адским шипением и грохотом, и во все стороны летели горячие брызги.
Когда пальба стихла и меню свелось к одной жареной рыбе, мне удалось кое-как поджарить филе.
Скорее благодаря отменному качеству рыбы, чем мастерству кока, завтрак получился весьма вкусным.
Пора было отправляться в путь. Сняв палатку и погрузив ее в каноэ, мы подплыли к гостеприимной излучине.
То, что мы гордо именовали каноэ, было обычной плоскодонкой 380 сантиметров длины и немногим более 70 сантиметров ширины, с высокими бортами, слегка открытой кормой и узким носом. Лодка немало повидала на своем долгом веку, и, купив ее, мы первым делом сменили днище. Тяжелая, неуклюжая, наша лодка была, однако, крепкой и устойчивой. Зная, что нам нередко придется нестись по бурному течению, мы пожертвовали красотой ради прочности. Франческо сидел посредине, вздымая два здоровенных весла. Он должен был вступать в сражение с рекой только в крайнем случае и лишь по моему приказу; я попытался наглядно обучить его начальным элементам гребного искусства. Я сидел напротив Франческо на корме и третьим веслом, вставленным в уключину, наподобие руля у плота, должен был направлять каноэ. Груз, размещенный вдоль бортов, оставлял лишь узенькую дорожку от носа до кормы, позволявшую двигаться, осторожно переставляя ноги.
Вода в маленькой бухте была тихой, как в садовом бассейне. Мы воспользовались этим, чтобы слегка поработать веслами и осуществить два-три несложных поворота, словно конники в манеже.
Затем мы вырулили на линию старта. Она была четко обозначена пенистой волной, которая с бешеной скоростью мчалась в нескольких метрах от каноэ, неприятно контрастируя с зеркальной гладью крохотного залива, бескорыстно приютившего нас.
Стоя на корме, я окинул реку зорким взглядом из-под очков. Нам оставалось только плыть по течению. Река спокойно несла свои воды лишь на коротких отрезках пути, да и то у берега, куда нам на веслах не пробиться. Мы же любой ценой должны были держаться по центру потока, даже если скорость тут окажется много выше дозволенной.
Так мы по крайней мере сбережем силы и избежим опасности сесть на мель. Тогда я еще не предполагал, что нас ожидает множество других неприятностей. Но что бы ни случилось, где промчится поток - проплывет и наше каноэ. Итак, полный вперед!
Однако попытка выйти на дистанцию потерпела полную неудачу. Когда Франческо резко подтолкнул лодку, я направил киль под слишком большим углом к течению, и каноэ, описав полный круг на месте, угрожающе накренилось на левый борт, зачерпнуло немного воды, а затем отлетело назад. Франческо сопроводил это событие темпераментным "caramba", выражавшим то ли его изумление силой течения, то ли возмущение столь скверным началом.
Я вернулся к месту старта и теперь уже осторожно, по касательной, приблизился к ревущему потоку.
Некоторое время я плыл с ним рядом, а потом мгновенно юркнул в него. Маневр удался на славу. Ощущение было такое, словно вы в дождливый день у входа в подвал с разбегу споткнулись о банановую корку и полетели вниз по лестнице.
Я всегда мечтал тихо и плавно скользить по одной из таких девственных рек, убаюканный легким и нежным покачиванием, и вот теперь подскакивал, как одержимый, на бурлящем потоке воды, уносившем лодку все дальше и дальше.
Обдаваемый брызгами пены, я изо всех сил пытался не потерять контроль над каноэ.
Франческо, напрягаясь, как струна, по-прежнему сжимал в руках весла, ожидая моих приказаний.
Он вобрал голову в плечи и старался не глядеть на смелого викинга, который яростно скрежетал зубами и, судорожно вцепившись в рулевое весло, таращил близорукие глаза в тщетной надежде отыскать свободный проход на юго-запад.
И тут начался поворот, бесконечно длинный и опасный. У меня не оставалось времени ни на то, чтобы отвернуть вправо, где течение казалось не таким быстрым, ни даже на то, чтобы принять какое-либо решение. И это было нашим спасением.
Я успел только отдать экипажу команду убрать весла.
Течение вздымало нас все выше. У меня было такое чувство, словно я обгоняю на вираже двух-трех гонщиков-соперников. А скала ближе и ближе; вот уже она всего в нескольких сантиметрах. Я тоже убрал весло, признав бесплодность любой попытки удержаться на курсе. Малейший поворот оказался бы для нас роковым - каноэ носом или кормой коснулось бы скалы, и мы бы опрокинулись. Наше каноэ плыло, как обыкновенное бревно. Думается, начни мы наш маневр кормой вперед, он завершился бы столь же блистательно. Все зависело от гладкости скалы, поверхность которой вода за тысячелетия отполировала с величайшей тщательностью. Скорость была такова, что казалось с минуты на минуту центробежной силой нас выбросит на камни.
Между тем нас отбросило на середину реки, где среди коварных отмелей и множества незаметных средь пены камней оставался лишь узкий проход.
Настоящий водный кросс, в котором мы с Франческо рисковали жизнью.
Так мы путешествовали примерно полчаса, пока по счастливой случайности не приблизились к берегу. В акробатическом прыжке Франческо соскочил на берег, сжимая в руке трос. Наконец-то!
Без этой нежданной встречи с каменистым выступом, да еще в зоне сравнительно тихого течения, скакать бы нам по волнам целый день. В глубине души я начал сомневаться в том, что мы вернемся целыми и невредимыми. Франческо хотя и не пал духом, но все же был несколько обескуражен нашим боевым крещением. Впрочем, как я ни. был взволнован, все же сумел по достоинству оценить его двойное сальто-мортале и тройной обратный пируэт, притом без предохранительной сетки.
При такой сумасшедшей скорости течения мы, должно быть, отмахали не один десяток километров.
Франческо, взяв карабин, отправился на разведку местности. Я услышал, как он ворчит, что, если это место столь же богато дичью, как начало похода приключениями, лучшего и не придумаешь. Я прошел немного вперед, чтобы понаблюдать за рекой.
Ближайший отрезок пути показался мне ничуть не лучше предыдущего. Оставалось надеяться, что мы сумеем еще раз пристать к берегу и снова осмотреться.
Немного спустя мы опять сидели в каноэ. Пора было плыть дальше. Военная сводка Франческо была весьма краткой: две-три лисицы, несколько птиц.
Возможно, есть пума. Никаких следов нутрий.
Мы снова пустились в дорогу. Мало-помалу я освоился с рекой и стал разговаривать с ней на "ты", как со старым другом. Теперь нам удавалось чередовать короткие привалы с долгим плаванием вдоль берега. Мы даже научились приставать то к одному, то к другому берегу, когда нас привлекали его растительность и топография. И все-таки не обошлось без новых происшествий и волнений.
Тем временем небо затянули тучи. Часам к четырем, когда Франческо отыскал удобное место, мы высадились на "сушу". Вскоре пошел снег.
Я занялся едой, а Франческо отправился на охоту, захватив десять капканов и неизменный карабин. Вернулся он уже в сумерки. Ожидая, пока я сварю похлебку из риса, чечевицы и гороха, он начал ощипывать подстреленную им птицу; потроха пошли на приманку для лисиц.
- Я поставил шесть капканов на лисиц и четыре на нутрий,- сказал Франческо.- Но на удачу не рассчитываю. Мы еще слишком высоко,- объяснил он,- завтра двинемся дальше.
Птица, которую он ощипывал, называется мартинетта, и по оперению она очень похожа на цесарку.
Мне эти птицы уже были знакомы, так как они водятся и в менее пустынных местах. Обычно они живут стаями по десяти-двенадцати в каждой. Подстрелить их довольно легко, особенно когда они взлетают и тяжело, медленно плывут низко над землей. Труднее попасть в них, когда они спасаются бегством в кусты, часто и внезапно меняя направление.
На следующее утро, по-братски разделив мартинетту, мы пошли осматривать капканы. Пройдя по берегу, мы начали продираться через густые заросли.
- Дон Хуан ждет нас,- бросил на ходу Франческо.
- Дон Хуан?
- Да, el Zorro . Ночью я слышал, как он угодил в капкан.
Значит, нас ждет дон Жуан, иначе лис! Я ночью ровным счетом ничего не слышал. Совершенно обессилев за весьма богатый приключениями день, я бы не проснулся, даже если бы с меня сдирали кожу.
Наконец мы увидели капканы на нутрий. Франческо поставил их в маленькой лагуне, у самой поверхности воды; они были пусты все до одного.
Ночью лагуна покрылась тонкой коркой льда.
Чуть дальше мы увидели лису. Красивую рыжую лису. Она угодила передней лапой в тиски капкана.
Глаза у нее уже остекленели; казалось, будто она жует резинку. Должно быть, она умерла совсем недавно, на рассвете, всю ночь безуспешно пытаясь, вырваться на волю.
Еще метров двести - и мы увидели вторую лису.
Заслышав наши шаги, зверь с отчаянием и упорством обреченного в последний раз попытался спастись бегством. Но, убедившись в бесполезности своих усилий, он приготовился к последнему сражению. Это был огромный и злобный лис. Он скрежетал зубами со слепой яростью голодного волка. Впрочем, он и похож был скорее на волка.
Я даже не подозревал, что бывают столь крупные лисицы. Попади в его челюсть рука, из нее получилось бы крошево.
Франческо отыскал узловатую палку и стал неторопливо остругивать ее ножом. Догадавшись о его намерениях, я попытался вступиться за лиса.
Нельзя ли его прикончить выстрелом из ружья?
Моя просьба была отвергнута. Франческо объяснил, что пуля может попортить шкуру.
Осторожно подойдя поближе, Франческо нанес лису страшный удар по голове. Я решил, что все кончено. Но раненый лис снова отважно бросился на своего врага. И снова вступила в действие палица.
Должно быть, точно так же сражались с дикими животными наши предки с острова Ява. Но у них хоть не было другого оружия.
Когда неравный поединок закончился, я попросил разрешения самому нести убитого лиса в лагерь. Во-первых, мне хотелось показать Франческо, что, даже будучи новичком, я могу быть ему полезным и на охоте, а главное, я стремился раз и навсегда победить свое отвращение к виду крови.
Связав лису ноги, я поплелся вслед за Франческо, таща свою жертву, как тяжелое ведро. Ведро, из которого сочилась кровь. Как только рука у меня уставала и почему-то начинала зудеть, я перекладывал добычу в другую руку.
Внимательно следя за дорогой, я менял руку совершенно автоматически. Пока... Пока не сделал одно довольно любопытное открытие: в то время как боль в плече и свободном локте тут же исчезала, рука продолжала зудеть и чесаться.
Зуд был какой-то странный и вызывал всякие подозрения. Нарушение кровообращения? Застой крови? Я поднял руку. Она вспухла и была даже не синей, а цвета молотого кофе. Наоборот, прилив крови?
И тут я увидел, что по обеим моим рукам ползают легионы блох. Здоровенных темных блох, проделывавших сложнейшие перестроения на моей бледной коже.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Сняв шкуры с убитых зверей, мы снова пустились в плавание, договорившись бросить якорь через два-три часа. И хотя ритм нашего путешествия можно было сравнить с учащенным сердцебиением, кризис уже миновал. Мне почти всегда удавалось пристать в указанном Франческо месте с разницей в двадцать-тридцать метров. Моя точность заметно возросла: еще днем раньше отклонение составляло двести-триста метров. Франческо, не прикованный больше к веслам, теперь довольно спокойно исследовал берега, помогая мне благодаря своей поразительной дальнозоркости следить за рекой. Частенько ему доводилось тревожно кричать: "Пена по носу!" Это означало, что впереди стремнина, пороги или небольшой водопад. Впрочем, это мог быть и естественный каменный барьер, перед которым вода взбухала пенистыми барашками.
Во всех случаях "белой опасности" на борту каноэ объявлялась тревога. Ведь каждый такой узкий проход таил в себе подвох. Франческо готов был в любую минуту применить свою геркулесову силу, а я свой "богатый" опыт. Но обычно ему не приходилось напрягать мускулы, а мне - ум, чтобы отыскать удобный проход.
Течение неумолимо волокло нас как и куда ему хотелось. Нас бросало из стороны в сторону, и мы мечтали лишь о том, как бы удержать лодку носом вперед. Этого было вполне достаточно. Плоское и крепкое днище каноэ, его весьма малая осадка позволяли нам одолевать любые водные преграды, даже задевая скалы и торчащие из воды камни, поросшие водорослями. А мощные борта лодки способны были выдержать и более сильные удары.
Плохо ли, хорошо ли, но лодка прокладывала себе путь через все препятствия.
Возглас "Пена по левому борту!" или "Пена у правого борта!" означал, что нам еще остается свободный проход и нет особых причин для волнения.
Убедившись, что нас ждет не опасный прыжок с высоты, а простая быстрина, мы сами устремлялись вниз по течению. Нам доставляло удовольствие гарцевать на бурунах, меж камней, подставляя лицо брызгам пены. Впрочем, это удовольствие могло иметь довольно скверные последствия.
Новая стоянка на усеянной галькой отмели, весьма отличавшаяся от прежней, показалась нам идеальным местом для отдыха и охоты. Раскинувшаяся амфитеатром в нескольких метрах от реки обращенная к югу терраса. По краям она поросла травой и .кустарником, и здесь можно поставить палатку. У самой террасы кладбище мертвых деревьев, бесценная находка для всякого повара.
Солнце и море света. Волшебство тишины, безбрежные дали, глубокое бездонное небо. И вода! Великое богатство и первейшая необходимость. Вода у наших ног. Вода для питья, стирки и промывания желудка.
Не вода, текущая из крана, или дистиллированная водичка химических кабинетов, а нежных голубых тонов речная вода с запахом хвои и водорослей.
В обед, прикинув все возможности охоты, мы решили пробыть здесь два-три дня. По правде говоря, прикидывал и решал один Франческо.
- Muy bien ,- сказал Франческо,- мы останемся тут, пока не сгорит вот этот ствол.- Идея пришлась мне по душе: огонь с охапки веток перебирался на большущий ствол рухнувшего дерева.
Под защитой этого ствола я оборудовал кухню.
Если подбрасывать в костер сучья, ствол будет гореть не меньше двух дней. После обеда мы отправились ставить все двадцать пять капканов.
Две узкие и длинные лагуны на берегу, одна из которых соединялась с рекой, были для нутрий.
обетованным краем. В этих тихих, неглубоких заводях росло водяное растение, которое Франческо искал давно, но никак не мог найти. Это растение - любимая еда нутрий. Оно крепко прирастает ко дну и на целый метр возвышается над водой. Листья у него мясистые и длинные, словно шпага. Плотным зеленым ковром устилает оно поверхность мелководных лагун у самого берега. Нутрия миокастор питается корнями и черешками листьев этого растения белыми и аппетитными, как стебель сельдерея. Франческо начал ставить капканы на глубине одной-двух ладоней от поверхности воды, даже не пытаясь их замаскировать. Каждый капкан висячим замком с цепочкой он прикреплял к кустам на берегу, а если их поблизости не было - просто к колышку, который сам вбивал. На поверхности лагуны, вокруг капкана, мы разбросали корни, стебли, кусочки листьев, которые я выудил из воды.
Нутрии должны были соблазниться, этим дьявольским салатом. Не прерывая работы, Франческо показывал мне следы лапок, отпечатавшиеся в грязи, и пучки шерстки в зарослях камыша и на сухих листьях. Здесь нутрии дремали после сытного обеда и грелись на солнышке. Франческо называл их сонями. Он и на берегу осторожно поставил капкан.
Впрочем, особых предосторожностей тут не нужно - нутрия от природы не слишком сообразительна.
Это тихое, добродушное животное вообще не следовало бы трогать. Оно не опасно, никому не вредит ведет жизнь тихую и уединенную. Бедная нутрия счастлива, если ей не мешают мирно плодиться в своих уютных норах у самой поверхности воды.
Нет у нее и творческих притязаний своего североамериканского кузена. Хотя внешне нутрия очень похожа на бобра, она никогда не ставила перед собой .сложных гидротехнических задач и не пыталась блеснуть архитектурным мастерством. У этого скромного и доверчивого зверька - настолько доверчивого, что он одинаково смело ставит лапу на камень и на тарелку капкана,- к несчастью, очень ценный мех.
По этой причине целая дюжина хитроумных капканов несколько дней подряд безжалостно покушалась на жизнь безвредных обитателей двух маленьких лагун. Остальные капканы были расставлены полукругом за озером, весьма далеко от нашей стоянки. Предназначались они для лисиц.
На своем пути мы видели заросли кустарника, ущелья, расщелины, густо поросшие травой поляны, узкие проходы, тропинки. Легкие, осторожные следы говорили, что нас ждет богатая добыча.
Работа (я заметил, что тут требовалось куда больше умения, чем при ловле нутрий) была совсем не простой. Ведь это был поединок с одним из самых хитрых в мире животных. Здесь нужны были находчивость и тонкий расчет.
Хотя в этом году шкурка нутрии ценилась в четыре-пять раз дороже лисьей, Франческо готов был даже поставить лишний капкан на рыжую плутовку. Ведь ни один настоящий охотник не в силах отказаться от невидимой схватки с этим почти неуловимым хищником.
Только когда охотник ставит лисьи капканы, можно проверить, сколь он искусен и опытен: охота на лисиц - пробный камень для истинного трампеадора.
- Потому что лиса очень умное животное.
Это "умное" вбирало в себя ловкость, хитрость, смекалку, решительность, осторожность, а в крайнем случае и смелость, силу и даже отвагу.
Я, как примерный ученик, слушал и молча кивал головой.
Расписывая мне вполголоса все достоинства лисы, Франческо без устали отыскивал удобные тропинки, самые заманчивые уголки и нужные кусты. Тут он и ставил капканы. Те же, что и для нутрий, они состояли из двух полукруглых металлических лап диаметром тридцать сантиметров, соединенных с двумя мощными пружинами.
Когда животное дотрагивается до тарелки капкана, срабатывает пружина, и пленнику приходится весьма скверно. Обычно зубья капкана впиваются в переднюю лапу зверя. Зарядив капкан, его закапывают в специально отрытую ямку. И заряжение, и маскировка капкана требуют большой осторожности: очень рекомендуется во избежание потери нескольких пальцев надеть предварительно кожаные перчатки с толстой подкладкой. Почва большинства плоскогорий Патагонии песчаная, и закапывать капканы тут нетрудно.