Я успел лишь вздрогнуть от выстрела и, ничего не разглядев в кустах, решил, что Франческо просто хотел выразить свою радость - ведь начался охотничий сезон,- а заодно опробовать ружье. Поэтому я весьма удивился, когда увидел, что он возвращается с какой-то птицей в руках. Значит, сбывается моя романтическая мечта, которую, впрочем, лелеет каждый европеец: "Жить лишь охотой и рыбной ловлей".
- Это на ужин? - спросил я, разглядывая странную птицу с ярким оперением.
- Да, для рыб,- ответил Франческо и принялся разделывать бедную птицу, насаживая кишки на крепкие крючки перемета.
Я попытался ему помочь, но без всякого успеха.
Немного погодя переметы с дьявольской приманкой опустились на дно, поразив воображение неискушенных местных рыб.
Мы выволокли на сушу каноэ, накрыли наши запасы и разожгли костер.
Темнота и холод все явственнее давали о себе знать. Серая пелена мало-помалу обволакивала все вокруг, скрадывая очертания предметов.
У меня, представителя страны, где плотность населения превышает сто семьдесят человек на квадратный километр, этот ночлег у костра на берегу большой реки, у подножия пустынного плоскогорья и высоченных голых скал, вызывал чувство неописуемого восторга и даже преклонения перед дикой и суровой природой.
Нашу крохотную долину окружали горы, снежные вершины которых казались бахромой низких серых облаков.
Тишина, нарушаемая лишь ворчанием реки да изредка криком птиц, невольно заставляла нас говорить шепотом, прерывая беседу долгими паузами. Мы наслаждались тишиной, запахами земли и трав, теплом костра, пламя которого совсем по-домашнему освещало полоску берега.
Я с удовольствием заметил, что мой товарищ внимал ночной природе сдержанно, спокойно, что немного не вязалось с его кипучей деятельностью днем. Мы ели молча, не торопясь гренки, мед, сыр.
И тут Франческо преподнес мне сюрприз. Из своих карманов он извлек горсть бархатистых листьев с острым лекарственным запахом, собранных им при первой беглой разведке местности. Листья придали кипятку нежный аромат.
Теперь можно было и укладываться. И вот начались непредвиденные осложнения, грозившие разрушить всю идиллию мирного ужина на лоне природы. Моя эпическая битва со спальным мешком и палаткой достигла такого драматизма, что поставила под угрозу саму жизнь Франческо. Он не только не скупился на советы, но даже любезно согласился в виде наглядного примера первым влезть в палатку, а затем в спальный мешок.
Оттуда он внимательно наблюдал за моими маневрами. После третьей, самой отчаянной, но столь же безуспешной попытки, учитывая, что устойчивость палатки весьма сильно поколеблена и внутри палатки все перевернуто вверх дном, Франческо решил прийти мне на помощь. Я, правда, подозревал, что в спальном мешке он рисковал задохнуться от хохота.
Он все разложил по своим местам и стал снаружи руководить моими действиями. В конечном счете, его указания сводились к следующему. Необходимо:
1. Стать лицом к входу в палатку, опуститься на колени и ползком подобраться к спальному мешку.
2. Добившись этого, развернуться и сесть, наклонив голову.
3. Подтянуть колени к подбородку и развязать мешок.
4. Извиваясь, как змея, медленно залезть в мешок. При этом ни в коем случае нельзя утаскивать в глубь мешка простыни, заранее расстеленные внутри. Если они окажутся на дне мешка, новичку лишь ценой величайших мучений удастся извлечь их оттуда рукой или ногой, учитывая крайне ограниченные размеры мешка.
5. Высвободить руки, подложить под голову подушку, каковой может служить камень или любая часть" одежды.
6. Пристроить ружье в удобной и стратегически выгодной позиции.
7. Пожелать другу спокойной ночи.
После соответствующей тренировки эти операции, которые утром выполняются в обратном порядке, даются с известной легкостью и уже не кажутся чем-то сверхъестественным. Первое время ввиду серьезнейших трудностей не исключены травмы. Забравшись наконец в мешок, вы прячете в него руки, а при сильном холоде и голову. Несмотря на недостаток кислорода, условия для сна создаются самые благоприятные. Мы, к примеру, заснули мгновенно: ведь день выдался, право же, нелегкий. А ложе было таким мягким!
ТРАМПЕАДОР
Хоть я и нуждался в благодатном сне, но, по совести говоря, мне полагалось бодрствовать всю ночь. Ведь река таила многочисленные опасности, которые я принимал во внимание, но все же недооценивал, считая себя опытным моряком.
Я отвечал за плавание, Франческо - за охоту.
Каждый из нас был незаменим в своей области.
Я ни разу в жизни не охотился, а Франческо никогда не плавал на подобном судне.
Но если он был серьезным профессиональным охотником, за много лет изучившим все хитрости и повадки зверей, то мое мореходное образование носило явные следы дилетантизма и, понятно, имело немало изъянов.
Франческо, как и многие обитатели этого материка, перепробовал множество занятий. Однако, если большинство людей ищет работу полегче и получше, Франческо, давным-давно выбрав себе профессию по душе, вынужден был то и дело ее оставлять. Уже много лет он занимался охотой, но в летние месяцы шкуры животных ценятся здесь очень дешево, и ему приходилось зарабатывать на жизнь всеми возможными способами. Каменщик, дровосек, пастух - таковы этапы его приобщения к физическому труду. Зато он стал крепким, мускулистым, ловким, способным переносить любые лишения.
Чтение книг по зоологии способствовало формированию его культуры, а симпатии к учению утопистов стоили ему нескольких месяцев тюрьмы.
К тридцати годам он женился. Брак укрепил его романтические чувства, что вскоре привело к появлению двух девочек, и его финансовое положение, ибо он занялся теперь исключительно продажей фруктов.
Это было его hobby в летние месяцы. Он открыл на одном из приморских курортов фруктовую лавку, и выручки вполне хватало семье на безбедное житье.
В зимние месяцы курорт закрывался, и с первыми холодами Франческо оставлял семью и отправлялся в путь. По железной дороге он добирался до глухого селения на крайнем юге страны, туда, где, обессилев, умирают холодные ветры Огненной Земли. Это была его охотничья база. Отсюда, пешком или на коне, он забирался в пустынные высокогорные долины юго-запада страны либо отправлялся на запад в Кордильеры. Это и было для него настоящей работой - щедро раздавать сотни пуль пумам, нанду и гуанако и дарить ловушки красным и серым лисицам, нутриям и зайцам.
Как заботливый отец семейства, он и тут стремился извлечь экономические выгоды. Профессия охотника, хотя и отмирает, не выдерживая бесчестной конкуренции звероферм, все же остается сравнительно доходной. И хотя на первый взгляд могло показаться, что Франческо гонится за деньгами, но ни драгоценные шкуры, ни сама охота не заставили бы его каждую зиму отправляться в рискованное путешествие. Пустыня заразила его страстью к бродячей жизни, и с каждым днем я все больше убеждался, что это стало для него как наркотик, без которого уже нельзя обойтись.
А я, когда впервые приобретал некоторый опыт плавания по реке, отнюдь не был очарован той жизнью, которую принужден был вести. В самом деле, вся прелесть военной службы как-то ускользнула от меня. Тем не менее я вбил себе в голову, что обладаю глубокими познаниями в искусстве мореплавания, и только встреча с аргентинской рекой Кольон-Курой показала мне, сколь жалкими они были. Восемь месяцев учебы на офицерских курсах в полку понтонеров, богатом традициями и весьма бедном средствами передвижения. Все эти восемь месяцев на обоих берегах По жители приходили в неописуемое волнение, завидев лодку образца 1864 года; этой лодкой командовал безрассудный рулевой из Эмилии по имени Антонио Арлетти, направлявший усилия дружной команды изрядно оголодавших гребцов. Вопреки элементарным нормам навигационного искусства и в нарушение самых строгих уставных правил ватага безумцев, как нас с полнейшим презрением называли офицеры полка, лезла в воду и, если позволяло дно, водружала лодку на плечи и брела назад к мосту. Это происходило всякий раз, когда гребля против течения требовала усилий, значительно превышавших скудную норму калорий, полученных нами за обедом.
А неукоснительным подсчетом нужных нам калорий занимался добровольный диетолог нашей команды.
Таким образом, мой военный опыт был весьма скромным и ненадежным, ибо приобрел я его на реке, вконец испорченной прогрессом.
Высадившись несколько месяцев тому назад на берег Южной Америки, я привез с собой кроме единственного чемодана еще и скудный багаж навигационных познаний, готовый, однако, применить их при первой же возможности. И вот теперь охотничья экспедиция по рекам в компании Франческо позволяла мне продемонстрировать несравненные мореходные таланты сына страны, давшей миру Христофора Колумба. В самом деле, я предпочитал рисковать жизнью на реке, чем на крупе лошади. В реке я по крайней мере мог утонуть со всеми удобствами, а на коне непременно сломал бы себе при падении позвоночник, жестоко намучившись вначале от кровавых ран и волдырей на бедрах и заду.
Придя в восхищение от рисунков Молины Кампоса и увиденного в Пампе состязания гаучо, я попытался было овладеть азами верховой езды.
Но вскоре отказался от этой опасной затеи. Случилось это после того, как самая смирная и добрая из лошадей на десять миль вокруг научилась сбрасывать меня самым унизительным образом, к радости школьников, которые, возвращаясь домой, играли по двое в карты на спинах своих огромных коней. Моя лошадь подходила к ним, притворяясь, будто интересуется карточной игрой, и, заговорщически подмигнув маленьким бесенятам, внезапно опускала голову. Все это время я небрежно сидел в седле, отчаянно сжимая в руках поводья, а тут, перелетев через голову моей коняги, падал к ее ногам. Вскоре я отказался от безумной затеи стать гаучо, но не оставил надежды забраться в глубь страны. Однако о путешествии на лошади я даже подумать не смел, пешком же в пустыне много не пройдешь, и мне оставалась лишь лодка.
Подняться вверх по бурным, порожистым рекам юга Аргентины совершенно немыслимо, и я задумал спуститься по течению, заставив реку поработать на меня. И вот однажды я получил письмо от приятеля, который жил на берегу Рио-Негро и знал о моих планах.
Он писал, что один местный охотник любезно согласился взять меня с собой в зимнюю экспедицию. С наступлением холодов я попросил двадцать дней отпуска по состоянию здоровья, предоставив фирме право считать меня уволенным или пропавшим без вести, если я не вернусь к назначенному сроку. Кстати, слова о плохом состоянии здоровья не были лишь предлогом. В столице Аргентины нетрудно заболеть от адского грохота, прескверного климата и давки в автобусах, магазинах и просто на тротуаре. В годы же трагической и одновременно похожей на фарс военной диктатуры к этому коктейлю неприятностей добавлялась прямая опасность для жизни.
После двух дней езды я сошел на маленькой красивой станции района Рио-Негро. Всю дорогу я смотрел на бесчисленные стада коров, мирно пасшихся по обеим сторонам железнодорожного полотна.
Это была Пампа, зеленое степное море, рай для коров и скотоводов. Миновав Рио-Колорадо, мы углубились в полупустынный район, где редкие ранчо, селения или крохотные городки служат одновременно и железнодорожными станциями. Унылую картину серых колючих зарослей здесь изредка оживляют лишь мерно жующие овцы да пугливые нанду.
Это Рио-Негро - самый северный район Патагонии, получивший название от одноименной реки.
После долгих часов созерцания пыльной желтой пустыни вам наконец открывается зеленый, радующий взор оазис в несколько сот квадратных километров.
Приехав в гости к своему приятелю, который выращивает на этой плодородной земле огромные яблоки, не забывая, однако, оплодотворять душу чтением книг из своей обширной библиотеки, я познакомился с трампеадором Франческо. Встреча закончилась к обоюдному удовольствию сторон. На другой день мы приступили к дорожным сборам и определили маршрут, вдвое удлинив его, так как нам предстояло путешествовать не верхом, а на лодке.
Наш план заключался примерно в следующем: на машине добраться до подножия потухшего вулкана Ланин, у границы с Чили. Погрузиться в каноэ и спуститься по реке Кольон-Куре. Через триста километров, попав в реку Лимай, проплыть вниз еще шестьсот километров до встречи с рекой Неукен. От слияния этих двух рек образуется Рио-Негро.
Позволить течению этой могучей реки протащить нас еще сто километров, как раз до того места, откуда мы отправились в экспедицию.
Франческо согласился делить со мной опасности, труды, расходы и доходы по той простой причине, что лодка позволяла ему охотиться на обоих берегах реки, чего прежде он не мог сделать из-за отсутствия здесь бродов.
Он предупредил, что, кроме последних ста километров, остальная часть пути ему совершенно незнакома; он слышал только, что там почти нет селений и что это настоящий охотничий заповедник.
Вот по каким причинам я накануне корейской войны очутился в крохотной палатке, на берегу пустынной реки. Рядом со мной, громко посапывая, спал старый аргентинский охотник, родом из Андалузии, не в пример своим соплеменникам скромный и молчаливый. Уже в эти первые дни знакомства я понял, что он будет смелым и верным товарищем.
Тот факт, что он согласился отправиться вместе со мной, давал основания думать, что мое участие в экспедиции не показалось ему слишком рискованным и неоправданным. Это утешало меня и почти избавляло от естественного комплекса неполноценности. Нам предстояло проплыть тысячу километров по незнакомым рекам, останавливаясь на два-три дня в богатых дичью местах. Путешествие могло продлиться от двадцати дней до шести месяцев.
Это зависело от погоды, удачной или неудачной охоты и от всяких непредвиденных обстоятельств, Но прежде всего от решений Франческо. На этот счет у нас была молчаливая договоренность.
БЛОХИ ДОНА ХУАНА
Проснувшись, я увидел, что Франческо мирно сидит у костра и кипятит настой из листьев. Этот лиственный настой и корни какого-то растения до самого конца экспедиции заменяли нам кофе, чай и аперитив, служили дезинфицирующим средством для ран и мазью от язв на ногах. Вскоре и я научился различать эти листья, но замысловатого индейского названия растений, из которых Франческо готовил свои колдовские снадобья, я так и не запомнил.
Чтобы надеть меховую куртку и башмаки, единственные вещи, которые я снял перед сном, мне понадобилось не особенно много времени. Франческо встретил меня улыбкой и приветливым "buenas dias".
Светало. За ночь ветер разогнал тучи и аккуратно отполировал небо, придав ему характерные для этих мест прозрачность и глубину. В необъятном небосводе Аргентины больше беспредельности и голубизны, чем в заснеженных вершинах Кордильер. Кажется, будто взор проникает за пределы звезд, теряясь за бесконечно далеким горизонтом в бесплодном усилии отыскать что-то новое.
Минуту спустя солнце в последний раз протерло до блеска звезды Южного Креста. Справа от нас у истоков реки - старый, ушедший на пенсию вулкан Ланин с крутыми, голыми склонами, погребенными под снегом. Словно герой древней трагедии, которого годы и невзгоды не лишили королевского величия, высится он на три тысячи метров над хмурой рекой.
За его плечами, спрятав главы в облака, цепочкой вытянулись горы помоложе и повыше. Куда-то далеко-далеко убегает извилистое ущелье. Там, где струя воды разбивается о каменные стены, еле виден лес араукарий, этих симпатичных гигантов растительного мира, радости и гордости всех ботаников.
Несколько часов пути, и я наконец узнаю, обнимают ли и теперь шесть человек ствол могучей араукарии высотой двести сорок футов.
Вокруг нас скалы, кустарник, редкие пинии и ивы. Здесь была граница между хвойными и лиственными деревьями. Спускаясь вниз по течению, мы постепенно расстаемся с пиниями и елями, и на смену им приходят скромные ивы, которыми поросли берега и речные островки. Разноцветные скалы перемежаются с невысокими холмами из камня и песка, на вершине которых одинокие птицы ждут свидания с солнцем. А оно уже приближается широким шагом сеятеля, бросая в реку пригоршни цветов и красок.
Я не уставал любоваться этой незабываемой" не поддающейся описанию картиной с волнением и жадностью первооткрывателя. Казалось, что этот удивительный пейзаж уже не повторится ни завтра, ни через год.
Франческо, притворяясь равнодушным, ко всему привыкшим старожилом, не упускал, однако, ни единой подробности. Это была его родина, его подлинная жизнь. Я заметил, что он жадно отыскивает знакомые цвета и напряженно прислушивается к голосам природы, язык которой понятен лишь тем, кто любит тишину и одиночество.
Выпив настой из листьев, мы отправились проверять переметы, поставленные еще вечером. В один из них попались два лосося. Теряя последние силы, они, словно безумные, бились о прибрежную гальку.
Жирные, сверкающие рыбины, слишком большие для лосося. Позже мы узнали, что это были не лососи, а особый вид форели - радужная форель.
В этих реках водится особенно много радужной форели, и с того дня она весьма часто входила в наше меню. При одном взгляде на этих рыбин я уже видел, как они розовеют на сковороде. Каждая из них тянула примерно на два-три килограмма.
Через пять минут я приступил к обязанностям кока экспедиции. Как истинный homo oeconomicus europaeus , никогда не забывающий о дневном рационе калорий, я предложил сварить одну форель; тем временем Франческо без лишних слов разделал обе, оставив лишь нарезанное кусками филе.