Остальные пиратствующие личности тут же последовали его примеру, загремела канонада, одна из пуль разбила судовой фонарь, висевший около входа в рубку в двух метрах от Ника. Но прицельной стрельбы пока никто не открывал, видимо, ждали отдельной команды.
"Что это такое: просто "золотая молодёжь" куражится, или что-то посерьёзней?" – не мог решить он для себя, осторожно указательным пальцем поглаживая красную кнопку, заманчиво выступавшую из тела коробочки.
Дождавшись, когда стрельба прекратится, Ник громко прокричал, обращаясь непосредственно к блондинке-капитану:
– Наш позывной в эфире: "Большой Джим", повторяю – "Большой Джим"!
Вот здесь блондинку проняло уже по полной программе: пошатнулась, чтобы не упасть, схватилась за перила, но тут же взяла себя в руки. То есть, правой рукой достала из-за выреза купальника круглую белую таблетку, бросила себе в рот и головой кивнула одноглазому, явно подавая какой-то условный знак.
Ник не мог рисковать: мало ли что этот знак мог обозначать, поэтому без всяких сомнений и колебаний он нажал на красную кнопку.
Откуда-то снизу, как показалось от самой ватерлинии "Кошки", со стороны носа и кормы, на пиратское судно обрушились два огненных вихря, сметая со своего пути и белокурую атаманшу, и всех её лихих подчинённых, так любящих весело пострелять. А ещё через пару секунд раздался сильный взрыв, очевидно, что одновременно с залпом из мощных огнемётов в борт недружественной яхты была выпущена и солидная торпеда…
– Да, друзья мои, "Кошка" – совсем даже непростая яхта, – хвастливо заявил поднявшийся на палубу из своего тайного боевого арсенала храбрый капитан Куликов, меланхолично рассматривая горящие обломки, плавающие невдалеке. Неожиданно оживился: – Смотрите, мазуты невнимательные, там же кто-то плывёт! Вон голова лохматая мелькает в волнах. Пытается за дым спрятаться, собака американская, и уйти к острову…
Спустили на воду маленькую дюралевую лодку. Ник с Банкиным уселись на вёсла и без промедления поплыли к предполагаемому беглецу. На этот раз непогрешимый морской волк Сергей Анатольевич ошибся: "одноглазый", державшийся одной рукой за обломок мачты, сбежать никуда уже не мог – по причине отсутствия второй руки, на месте которой находился неаппетитный обгоревший обрубок.
– Господа, пристрелите меня, пожалуйста, – едва слышно попросил несчастный.
Банкин достал из заднего брючного кармана плоскую фляжку с коньяком, отвинтил колпачок и поднес фляжку ко рту одноглазого. Тот в несколько жадных глотков выпил всё её содержимое, облегчённо вздохнул и негромко поблагодарил:
– Не знаю, кто вы такие, но – большое спасибо. По-божески поступаете.
– Что вы здесь делали, любезный? – голосом Большого Джима поинтересовался Банкин.
– Я толком не знаю, – с трудом выдавил из себя "одноглазый", сплюнув в сторону чёрным сгустком крови. – По рации сообщили, что в эти места следует яхта с русскими диверсантами, а на её носу нанесены такие-то китайские значки. Но куда конкретно следует – неизвестно. Велено было закрасить наше старое название, а на его месте нарисовать этих странных червячков…. А потом позверствовать по полной программе, изображая кровожадных пиратов, причём так, чтобы всё это происходило при свидетелях, чтобы слух мгновенно разнёсся на всю Карибию. Зачем – не знаю, честное слово…. На этом необитаемом острове располагалась наша временная база. Всё, больше мне не о чем рассказывать. Пристрелите, господа, будьте милосердны! Христом Богом молю!
– Что будем делать, командир? – неуверенно спросил Банкин.
Ник посмотрел Гешке в глаза и нерешительно пожал плечами.
А когда снова перевёл взгляд на морские волны, то увидел в них только плавающий обломок корабельной мачты да редкие воздушные пузыри, поднимавшиеся к поверхности откуда-то из глубины.
– Видимо, силы закончились, потерял сознание, рука и разжалась, – облегчённо вздохнул Банкин. – Так оно и правильно получилось, не пришлось лишнего греха брать на душу, там и так всего достаточно…
Куликов объяснил эту ситуацию просто:
– Очень элегантное решение, надо признать. Искать одинокую яхту в Карибском море, не зная, в какой порт она направляется, это то же самое, что и иголку в большом стоге сена. Или же песца с чёрным пятном на правом ухе – в бескрайней чукотской тундре…. А тут всё просто: всем с помощью телеграфа быстро становится известно, что яхта с китайскими иероглифами на носу – пиратская. Поэтому нас мгновенно арестовали бы в любом местном порту. Но мы уже давно и тщательно закрасили эти китайские закорючки. Напрасно, право слово, ребятишки старались…
Ник крепко взял Сергея Анатольевича за руку, отвёл на нос судна, любезно попросил нагнуться и хорошенько всмотреться.
– Смотри-ка – просвечивают. Как нехорошо-то получилось, – покаянно запричитал Куликов и убежал в трюм за банкой с краской и кистью.
Через два часа на свежепокрашенном носу яхты красовалось её настоящее название: "Cat"…
Морское течение протащило "Кошку" мимо необитаемого острова, а ещё через сутки с небольшим вынесло к низким зелёным берегам.
– Ба, Барбадос. Куда и плыли, собственно. Бывает, – невозмутимо прокомментировал это событие Куликов.
– Мяу! – охотно согласился с ним сиамский кот Кукусь.
Мореплаватели отстоялись на Барбадосе с недельку, поставили новую мачту, починили дизель и руль, разжились новыми парусами, поплыли дальше.
Ещё через сутки пришвартовались в бухте Сан-Анхелино.
Это такой городишко на Карибском побережье, все улицы, переулки и ближайшие окрестности которого были засажены круглогодично цветущими кустами жёлтых роз.
Какая это страна, спрашиваете?
А так ли это важно, господа мои?
Даже не все местные жители на этот вопрос отвечают уверенно.
Некоторые, безмятежно и лениво улыбаясь, заявляют:
– Да Карибия, наверное…
Ранним утром путешественники сошли на благословенный карибский берег и у босоногого мальчишки-мулата узнали, где находится искомая таверна "La Golondrina blanka", что переводилось на русский язык как "белая ласточка".
– Может, это такой тутошний аналог нашей "белой вороны"? – предположил Ник.
– Очень даже может быть, – согласился с ним Банкин.
Внутреннее убранство таверны особыми изысками не отличалось: грубые некрашеные стены, сложенные из глинистого терракотового кирпича, низкие почерневшие потолки, маленькие квадратные, плохо помытые окна, покоцанная старая мебель, небрежно сколоченная из широких пальмовых досок.
Достопочтенная донья Розана, женщина тучная и неприветливая, не знала, где сейчас находится сеньор Зорго, но, спрятав за кружевной корсаж десятидолларовую купюру, предложенную ей Банкиным, незамедлительно пообещала помочь.
– Вот, возьмите, – нехотя протянула Нику крохотный листочек папиросной бумаги. – Напишите Зорго, что вам от него требуется. Я это письмо пошлю голубиной почтой, ещё до заката солнца получите ответ…
Ник аккуратно вывел на тоненькой прозрачной бумаге специальным карандашом: "Разыскиваем Алекса Гонсалеса. Мы – его друзья. С нами жена Алекса. Лев готовится к прыжку!".
Сеньора Розана своими толстыми пальцами, напоминавшими переваренные сардельки, ловко прикрепила послание к крохотной лапке белоснежного голубя и одним сильным движением подбросила птицу вверх.
Голубь, сделав над трактиром два широких круга, уверенно полетел на северо-запад и вскоре скрылся из вида.
Перед самым закатом усталый пернатый почтальон, еле-еле шевеля крыльями, принёс долгожданный ответ: "Буду в Сан-Анхелино через двое с половиной суток, утром. Встречаемся в таверне у доньи Розаны. Всё расскажу при встрече. Зорго".
Оставалось только одно – терпеливо ждать, старательно и планомерно знакомясь с местными достопримечательностями.
Допустим, что вы пришли на морской берег, просто так пришли, без всякой конкретной цели. Например, на пляж славной Одессы или, допустим, какого-нибудь там провинциального Гениченска. Стоите и задумчиво глядите себе под ноги, а потом медленно поднимаете голову. В этом случае перед вашим взором последовательно промелькнёт череда непритязательных картинок: песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо…
Но так бывает далеко не везде и не всегда.
Например, на набережной городка Сан-Анхелино, во второй декаде июня, при полном безветрии, на рассвете – между шестью и семью утренними часами, череда картинок будет иной: песок, песок, море, море, море, море (а может – уже небо?), точно небо (а может – еще море?), небо…
И никаких тебе фокусов, просто море и небо совершенно одинакового ярко бирюзового цвета – линия горизонта полностью отсутствует, небо и море сливаются в нечто единое, нераздельное и неразгаданное….
Ничего прекрасней на белом свете нет.
И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы – настоящий счастливчик, у вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним.
Ну, а тот, кто уже стал свидетелем сего непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости, или по зову сил Высших…
Вот, примерно такие мысли лениво копошились у Ника в голове, ведь общеизвестно, что когда рыба не клюет, то всегда тянет слегка пофилософствовать.
Зеленый поплавок, сделанный из пера попугая, медленно пошел в сторону, покачнулся и незамедлительно утонул.
Ник ловко подсёк, уверенно победил в последовавшей затем короткой борьбе, и вот очередная длинная зеленая рыбина, широко разевая зубастую пасть, запрыгала по белоснежному песку заброшенного пляжа.
Это была уже пятая за утро, теперь можно было и остановиться, на завтрак всей компании хватит. Если, конечно, непредсказуемая сеньора Розана согласится зажарить пойманную рыбёшку – молодь барракуды, судя по всему…
Ник, никуда не торопясь, набил курительную глиняную трубку, купленную позавчера на местном рынке за сущие копейки, ароматным табаком, приобретённым там же, и с удовольствием закурил.
Сан-Анхелино, наконец, проснулся.
Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким улицам, мощеным диким необработанным камнем. Кто-то по делам, но большинство просто так – ради променада, пока не наступил полуденный зной, а следовательно, и сиеста – четырех-, а то и пятичасовой послеобеденный сон где-нибудь в спасительной тени.
В крохотную бухту, надсадно подавая хриплые гудки, ввалился грузный лесовоз "Святой Августин", оставляя за собой мазутные пятна и устойчивый запах керосина…
Рыба больше не клевала.
Оранжевое, все еще утреннее и поэтому не особенно злобное солнышко выглянуло из-за апельсиновой рощи, что уютно расположилась у Ника прямо за спиной.
Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы.
И вот уже нежно-зеленое море было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто бы кто-то торопливо провел по прекрасному полотну тупым ножом, оставляя где-то в немыслимой дали грубый шрам – линию горизонта…
Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился безжалостный в своей грядущей жаре новый тропический день…
На завтрак все, кроме Фьорда и Куликова, собрались в "La Golondrina blanka", славном таком трактирчике, pulperia – по-местному. Норвежец остался на борту "Кошки" – не бросать же шхуну без присмотра, а Куликов в компании с дальнобойным карабином был отправлен на башню ратуши – внимательно надзирать за окрестностями.
Нехорошие предчувствия одолевали Ника, а к ним он всегда прислушивался с уважением. Лучше уж перестраховаться вхолостую, чем по беспечности попасть в незапланированную передрягу. Да и располагалась эта pulperia не совсем удачно: прямо на центральной площади городка, в самом людном месте, для опытного человека – в идеальнейшем месте для проведения эффективной диверсии.
Напротив харчевни, на другой стороне площади, находилось здание городской ратуши, украшенное, как и полагалось по карибским архитектурным канонам, высокой башней со старинными, неработающими уже лет тридцать часами. Вот, на этой башне капитан Куликов и находился, бдительно высматривая всяких подозрительных личностей…
Внутренняя отделка "La Golondrina blanka", может быть, и не соответствовала европейским дизайнерским веяниям, зато кухня ресторанчика была просто превосходной.
Приготовленные сегодня блюда оказались выше всяческих похвал.
На закуску подали салат из виноградных улиток, крабового мяса и авокадо. В качестве основных блюд фигурировали тушеная баранина, приготовленная в соусе из прокисших плодов хлебного дерева, и жареная барракуда, пойманная Ником. На десерт были предложены многочисленные и разнообразные тропические фрукты. И, конечно же, местное апельсиновое вино, пахучее и терпкое – в неограниченных количествах.
Сеньор Зорго запаздывал…
Банкин, допив финальный бокал вина, довольно откинулся на спинку стула и решил поделиться с товарищами своими знаниями об этих краях, почерпнутыми во время вчерашней дружеской беседы с одной весьма симпатичной синьориной – обладательницей шикарной гривы чёрных как смоль волос и бархатистой кожи лимонно-оливкового цвета.
– Кстати, братцы мои, этот самый Сан-Анхелино – городишко совсем непростой, о его возникновении даже сложена самая настоящая легенда. Вот, послушайте-ка…
Эта история произошла лет сто назад, а может, и все сто пятьдесят.
Карибия тогда только-только обрела независимость.
Сан-Анхелино назывался как-то по-другому и был то ли большой деревушкой, то ли маленьким посёлком, дававшим приют разным тёмным личностям и авантюристам всех мастей: пиратам, золотоискателям, охотникам за старинными кладами и преступникам, скрывавшимся от правосудия стран большого мира.
Белые, вест-индские негры, метисы, мулаты, дикие индейцы, всякие – в буро-малиновую крапинку…
Та ещё публика, живущая весело и беспутно
А какое настоящее беспутство может, собственно говоря, быть, если женщин в деревушке практически и не было – так, только несколько индианок да толстая старая афроамериканка донья Розита, владелица трактира "La Golondrina blanka". Да, этого самого…
И вот, представьте себе, в католической миссии, что располагалась рядышком с этим посёлком авантюристов, появилась девушка-американка необыкновенной красоты – высокая, стройная, молоденькая.
Ухаживала в миссии за больными, детишек индейских обучала английскому языку, а в посёлке появлялась только по крайней необходимости: в галантерейной лавке купить ниток-иголок да на почту наведаться.
Звали её – Анхелина Томпсон, и была она такая хрупкая, грустная и печальная, что, глядя на неё, даже у бродячих собак на глаза наворачивались крупные слёзы.
Говорили, что её жених трагически погиб где-то, вот она от тоски и уехала служить Господу в далёкую миссию.
Разве это могло остановить местных головорезов, истосковавшихся по женскому обществу? Стали они все по очереди оказывать мисс Томпсон различные знаки внимания: цветы тропические дарить охапками, самородки золотые предлагать через посыльных мальчишек-индейцев.
Только не принимала она никаких подарков, да и вообще, ни с кем из тех кавалеров даже парой слов не перебросилась – идёт себе, глаза долу опустив, на вопросы и приветствия не отвечая.
Лопнуло тогда у бродяг терпение. Однажды под вечер, дружной толпой человек в сто, пожаловали они к бессердечной недотроге в гости.
Жила мисс Анхелина в глинобитной хижине рядом с миссией и выращивала на крохотной клумбе жёлтые розы – неизвестные тогда в Карибии цветы, видимо, с собой из Штатов привезла черенки.
Вернее, роза была всего одна, остальные не прижились.
Выдвинули тогда пришедшие бандерлоги девушке недвусмысленный ультиматум: мол, либо она сама незамедлительно выберет своего избранника, либо всё решит честный жребий. Так ли, иначе – но свадьбе к заходу солнца быть!
Грустно улыбнулась тогда Анхелина и спокойно так отвечает, мол, я, конечно, уступаю насилию, а выбор свой сама сделаю: срежу сейчас эту жёлтую розу и вручу своему милому избраннику.
Радостно заволновались потенциальные женихи, завопили в предвкушении волнующего кровь спектакля.
Тут девушка взяла у ближайшего к ней примата острый кинжал, осторожно срезала жёлтую розу, тщательно шипы все со стебля удалила и аккуратно воткнула: розу – себе в волосы, кинжал – себе в сердце. И упала бездыханной.
Долго стояли бандерлоги над мёртвым телом, стояли и молчали.
Потом похоронили девушку, над могилой поставили каменную часовню.
А город нарекли – Сан-Анхелино.
И стали все и повсюду выращивать жёлтые розы…
Потом уже, как-то сам собой, родился милый обычай: если мужчина хочет предложить девушке или женщине руку и сердце, то дарит ей жёлтую розу. Если она согласна, то пристраивает цветок в свою причёску.
Вот, здесь всё только и начинается…
Видимо, дух невинно убиенной Анхелины так и не нашёл покоя, до сих пор бродит по городку да и вмешивается беспардонно в дела любовные.
Когда, например, мужчина неискренен или намерения имеет нечестные, то тут же раздаётся негромкий хлопок, и виновник впадает в летаргический сон.
Каждый раз всё происходит по-разному: кто-то десять минут спит, кто-то месяц, видимо – в зависимости от степени нечестности.
Впрочем, с женщинами и девушками, которые цветок без должных на то оснований – то есть, без любви настоящей – принимают, то же самое происходит.
Бывает, что и оба засыпают. Одна пара полгода проспала, потом несостоявшиеся супруги одновременно проснулись, встретились, поглядели друг другу в глаза и рассмеялись. А сейчас ничего – друзья закадычные…
Ещё бывает, что когда девушка в свои волосы жёлтую розу, принесённую кавалером, втыкает – над Сан-Анхелино, вдруг, загорается яркая радуга.
Это означает, что всё хорошо, и Святая Анхелина данный брак благословляет.
Правда, красивая легенда?
– Очень красивая! – подтвердила Айна, украдкой смахнув со щеки крохотную слезинку.
Негромко прозвенел старинный колокольчик. Узенькая входная дверь распахнулась, и в pulperia вошёл новый посетитель весьма примечательной наружности: роста среднего, толст, широк и неповоротлив, одет в поношенный сюртук старинного фасона, рыжая лопата-борода, в мочке левого уха – массивная серебреная серьга с жёлтым камнем, на боку – огромный тесак непонятного предназначения, на голове – классическая пиратская треуголка. Лет обладателю рыжей бороды было, пожалуй, шестьдесят с небольшим, но его карие глаза сверкали молодо и ярко, что говорило об увлекающейся и романтичной натуре вошедшего.
Незнакомец, стряхнув на пороге дорожную пыль со своей одежды, сразу направился к столику, за которым располагались Ник и его товарищи, медленно, с чувством собственного достоинства, стащил с головы треуголку, обнажив обширную лысину, покрытую редкими рыжими волосинками, и негромко представился:
– Зорго, капитан карибской шхуны "Услада Ветров". Вернее, уже бывший капитан, так как два года тому назад передал все дела своему племяннику Диего. Сейчас я – обыкновенный береговой бездельник.
Вежливый Банкин тут же вскочил на ноги, крепко пожал рыжебородому руку и любезно заверил: