Разведчик знал также, что и в городе у Вороного есть свои люди, сеть связи и оповещения. Выжгород - довольно большой, но в городе живет в людях страх перед гневом атамана Вороного. Знают, что он скор на расправу, что помнит добро, что всегда защитит сторонников и сочувствующих. Чего пока не может сделать городская власть - защитить от Вороного. Поэтому в городе никто, в том числе наше командование и контрразведка, ничего не знали про заброску Игната и вообще про него. Операция была задумана высшим командованием. Генерал из армейской разведки попросил Игната перед увольнением из армии провести эту сложнейшую и опасную операцию по просьбе контрразведки.
Углов поставил условие: чтобы операцией руководил Хохлов. Разыскали в военной разведке подполковника Хохлова Станислава Ивановича и прикомандировали к военной контрразведке - особому отделу - для руководства этой самой операцией. После чего Игнат дал согласие.
Сведения о банде и обо всем, что известно в этой связи, передали наверх, и там разведчик изучил их. Таких банд в Карпатах было несколько, они создавали серьезную угрозу для мирной, нормальной жизни края, но выявить их и уничтожить не получалось, потому что их поддерживало население. Не все, конечно. Но немалая часть. Так или иначе Игнат с головой оказался в этом горячем котле человеческих страстей, военной, политической, открытой и тайной смертельной борьбы.
- Я слушаю вас, господин боевик. Разведчик понимал, почему атаман банды называет его так странно. Вороной, конечно, в подробностях знал, как он убил капитана. Игнат обратил внимание, что, если капитан говорил по-русски с явным польским акцентом, подчеркивая звук "пше", то Вороной говорит чисто, грамотно, без малейшего польского, украинского или другого акцента. О самом командире банды в городе почти ничего не знали. Неизвестно было также - кличка или фамилия Вороной.
- У меня, господин командир, есть для вас сообщение и вместе с ним предложение.
- Сначала прошу вас представиться.
- Меня зовут Игнат Углов.
- Теперь говорите суть дела.
- В двухстах с небольшим километрах отсюда... - тут разведчик будто спохватился и обернулся на охранника, стоявшего у дверей,- господин командир... это бы надо сказать... с глазу на глаз.
Атаман кивнул, и охранник вышел.
- В двухстах с гаком километрах, за перевалом, в одном небольшом ущелье, я точно знаю место...
Разведчик видел, как загорелись огоньки интереса в полубезразличных до этого глазах атамана.
- ...Устроен тайник, совсем неглубоко, метра три надо копать. Там лежит контейнер с драгоценностями. Бриллианты, золото, жемчуг, валюта в долларах и английских фунтах. Всего на сумму около трех миллионов бывших рейхсмарок, по курсу еще сорок третьего года.
- Откуда у вас эти сведения?
- Я работал в Киеве в отделе абвера и был прикомандирован на несколько недель к разведке из ведомства Гиммлера, к штандартенфюреру Файту. Он занимался экспроприацией и сбором ценностей для рейха на оккупированных территориях. И когда он уже был уверен, что война проиграна, он присвоил собранные сокровища. Специально, как я думаю, накапливал, а потом спрятал их и следом исчез сам. Но забрать пока не успел.
- Когда вы работали у него?
- В конце сорок четвертого.
- Когда устроен тайник и вложен контейнер?
- Как раз в это время, когда я работал у Файта. - Чем вы там занимались?
- Я обучал его агентов приемам рукопашного боя, бесшумному хождению в лесу, преследованию, уходу от преследования, разбору и распознанию следов и так далее в этом роде.
- Я так и думал, господин боевик, что вы специалист в этой области. Уж очень вы ловко убрали моего заместителя. Кстати, вы знаете, что вам за это полагается петля?
- Знаю. Но у меня не было выхода. Он хотел меня застрелить. А я должен был сообщить вам то, что сейчас сообщил.
- Из любви ко мне?
- Конечно, нет. Мне нужна помощь в этом деле. Одному мне не справиться. Нужен сильный компаньон.
- Условия?
- Десять процентов.
- Вам?
- Конечно. Я же трезвый человек.
- Хорошо.
- Но мне нужны гарантии, господин командир.
- Гарантии будут. Об этом поговорим позже. Позже поговорим и подробнее о том, как вам удалось заполучить данные о кладе. Вы что, были на месте во время захоронения контейнера?
- Нет, конечно. Иначе я был бы захоронен там неподалеку. Делали это в декабре. Около десятка солдат долбили мерзлую землю, вырыли две ямы. Потом, когда они все закончили, в одну из ям захоронили контейнер, а солдат здесь же перестреляли и закопали во второй яме. Акцию осуществили два шарфюрера СС, их уже по дороге застрелил и выбросил из машины адъютант Файта.
- Как же об этом узнали вы?
- Ошибка штандартенфюрера в том, что он ликвидировал адъютанта через двое суток после акции с захоронением контейнера. Адъютант был моим другом, я когда-то спас ему жизнь. Мы с ним напились в тот самый вечер после акции, и он намекнул на расстрелы. Я все понял и сразу же разыскал у него, спящего, документ о захоронении, опись, приметы места и карту; Мы пили в СД, у него в кабинете. Файт, старый, толстый и ленивый, все поручал адъютанту, брал только готовые результаты. А тот все данные свел воедино, в одну маленькую бумажку, отдал ее шефу, чем и подписал себе приговор.
- Так... Понятно.
- А вы уверены, что все на месте?
- Уверен.
- Почему?
- Я осенью, этой осенью проверял. Кроме того, по непроверенным данным, Файт погиб в сорок пятом.
- Почему вы не взяли клад осенью, когда проверяли?
- Там работали лесорубы, буквально рядом с местом захоронения контейнера. Я поговорил с ними, как будто хотел наняться, и выяснил,- что они закончат дело в декабре и перейдут на другой, далекий от того места участок.
- Когда же вы думаете, надо наведаться туда?
- Думаю, ранней весной, едва оттает. Зимой надо много людей. Да и через перевал зимой не перейти. Лед, мороз, ветры - можно погибнуть. Да еще на подступах к перевалу могут быть пограничники. Потому что зимой - всего одна тропа и та трудная. А летом и весной десятки троп.
- Тут вы правы. Хорошо. К этому разговору мы еще вернемся. А теперь назовите мне ущелье, которое вы не назвали.
Игнат подошел к атаману, наклонился и шепнул на ухо название.
Тот кивнул. Соглашение было достигнуто.
3. ТАЙНИК
Городской парк Выжгорода был заметен снегом. Только прибраны узенькие дорожки на аллеях да площадки перед несколькими скамейками.
Боковая скамейка в конце аллеи была новая, хотя внешне ничем не отличалась от старых. Такая же выгоревшая краска, в одном месте треснувшая рейка. То есть, краска новая, но выглядит как выгоревшая. Внешне - не отличишь. И зачем так делают? Только недели две назад ее куда-то увозили рабочие, временно заменили другой скамейкой, точно такой же. Потом вскоре, может на другой день, привезли и поставили на место. А временную увезли.
День сегодня стоял пасмурный, слегка шел снег. Высокий широкоплечий молодой человек в немецкой меховой куртке без шапки, со светлыми русыми волосами, держа руки в карманах куртки, сел на эту самую скамейку, с правого ее края. Посидел минут пять, отдыхая и наслаждаясь холодными нежными снежинками, тающими на лице. Потом встал и не спеша пошел прочь из парка. Это был Игнат Углов.
Спустя два часа на ту же скамейку, на то же самое место присел другой мужчина в армейской ушанке без кокарды или звезды и в полушубке черного цвета. Правой рукой, пошарив в торце скамейки прямо у своего бедра, он извлек из тайничка, выдолбленного в рейке сиденья, винтовочный патрон. Рейки эти толстые, вроде узких брусьев, и патрон был удобно и надежно упрятан. Осторожность проявляли особую. Никто в Выжгороде не знал о приезде подполковника Хохлова. В гостинице проживал снабженец Хохлов Станислав Иванович. Он зашел на мебельную фабрику, отметил командировку и вернулся к себе в номер.
Рабочие не знали, зачем им надо возить скамейку туда и обратно. Они ворчали, считая начальство дураками, которым все не нравится. Сначала - замени, потом что-то не понравилось - снова меняй. Покрасили, оказывается. И только один человек, бывший фронтовик разведчик, получил из Киева задание оформиться в мастерскую парка на несколько дней, и, когда привезут скамейку, выдолбить отверстие и сделать деревянную пробку-заглушку. Для чего? Он тоже, конечно, не знал.
Станислав Иванович заперся в номере на ключ, зашторил окно, погасил верхний свет, сел за тумбочку, зажег ночничок.
Извлек из патрона пулю, вынул рулончик папиросной бумаги с четкими колонками цифр. Достал книгу-ключ: томик стихов Тараса Шевченко на русском языке. Занялся расшифровкой.
Игнат писал: "Приняли нормально. Работаю вместе с Ним. Рядом. Вариант двенадцать он принял. В феврале готовится акция на продовольственных складах города. Замешан зам. директора Шурыга. Это Его человек. Но брать его сейчас нельзя. Только после моего сигнала. Численность Его отряда определить трудно. В горах триста-четыреста человек. И еще немало в городе. Выясняю. Иду на контакт с подпольем. Связь через младшего ксендза в главном соборе. Серый".
Станислав Иванович сочинил и зашифровал ответ. Аккуратно переписал на новый листок папиросной бумаги, свернул и уложил в гильзу, вставил пулю на место. Патрон к отправке был готов.
Хохлов надел черный полушубок, поправил под мышкой кобуру с "парабеллумом", ему пока разрешали иметь кроме штатного "ТТ" нештатный пистолет, к которому привык на фронте. Нахлобучил шапку и вышел из гостиницы.
Поземка вытягивала вдоль улиц длинные шипящие шлейфы, они змеились, облизывая снежную бровку и наледь у края панели. Зима в Карпатах была суровая, и снега намело необычно много. Пришли ветры злые. Люди говорили - не к добру.
Человек в черном полушубке, прогуливаясь, шел по вечернему Выжгороду. Прохожих было немного. Прошла эйфория сорок пятого, когда плясали на улицах дотемна. Правда, и тогда здесь было неспокойно. Но в то время в городе стояли советские танки. Было много войск, и банды прятались далеко в горах. А если кто из этих и шастал по городу, то уж никак не объявлялся. Опасно было для них. По отношению к немецким прихвостням, власовцам и бандеровцам русские солдаты были скоры на расправу, не церемонились.
А теперь вот и время голодное, и солдаты, в основном, по домам разъехались. И затревожился Выжгород. Как и вся Западная Украина. Вечерами грабят. По ночам, бывает, слышны выстрелы. Фонарей уличных нет. Где снесли, где поразбивали. Редкие из них горят. Мрак.
Хохлов вошел в городской парк. На улицах - очень редкие прохожие. И те торопятся дойти до дома. А в парке - ни души, хотя всего-то девять часов вечера.
Прогулочным шагом, поскрипывая сапогами по мерзлой тропинке, он прошагал к скамейке, сел. Неторопливо, но быстро и совершенно незаметно для постороннего глаза извлек из тайника заглушку - открыл гнездо, вставил туда патрон и пробку-заглушку воткнул на место. Дело сделано.
Конечно, кругом темно, но Хохлов сторожился. Огромный опыт работы в разведке заставлял всегда быть начеку. Нет ничего опаснее для разведчика, чем расслабленность в надежде на темноту, на непогоду, на то, что никого вокруг.
Так же не спеша, но внимательно оглядывая улицу, он вышел из парка и зашагал к гостинице. Едва повернул за угол, как засек, что за ним пошли двое. Он заметил их сразу, как только они вышли из подъезда. По привычке быстрым взглядом Хохлов охватил всю перспективу улицы. И вовремя засек их. Скорей всего, они следили не за ним и не за скамьей. Он все время проверялся - и на пути из гостиницы к парку и в парке тоже. Слежки не было. Ошибиться он не мог. Значит, эти типы просто караулят прохожих. Грабят, пожалуй. А ему нельзя засвечиваться. Очень нежелательно попадать в милицию, предъявлять удостоверение. Сразу о его появлении в Выжгороде могут донести Вороному. У него везде есть свои люди. И в милиции тоже. И в НКВД вполне могут быть. А после схватки сразу патруль может объявиться...
Идут сзади, догоняют. Куда же теперь денешься? Не убегать же от этой шпаны! Хохлов шел тем же прогулочным шагом, нельзя их настораживать.
Они догнали его перед перекрестком. Чуток шаги он все-таки замедлил. Незаметно так. Чтобы не успеть дойти до перекрестка - там светлей.
Они настигли его как раз в темном месте, хотя большая полная луна освещала город.
По теням и по звуку Хохлов точно знал расстояние до этих двух. Он ударил первого ногой в пах, с разворотом и шагом в сторону. Второму воткнул кулак в горло, оба упали. Из руки второго выскользнул, звякнув о мостовую, плоский немецкий штык. Он сверкнул в лунном свете, и опытным глазом разведчик отметил, что лезвие остро отточено. "Сволочи",- подумал он и быстро свернул за угол.
Внезапно заиграла трель свистка, и по улице покатился топот сапог военного патруля. Видимо, хоть издалека, но увидели эту сценку.
Бегом, через два проходных двора (которые с утра изучил, знакомясь с маршрутом) Хохлов ушел от патруля и влез в окно первого этажа гостиницы, которое загодя отпер для себя. Пригодилось. Швейцар сидел у дверей и ничего не заметил. Заранее отпирая шпингалет и отрывая непрочную оклейку рам, он знал, какое окно выбрать,- то, которое не видит швейцар.
Под утро у него проверили документы, он был сонный, сразу же дал патрулю паспорт, и никаких подозрений на его счет не возникло. Снова запер дверь номера и лег досматривать сон.
4. ОРГАН
Переночевав у "знакомых", Игнат вышел на заснеженный тротуар утреннего Выжгорода. Кругом спешили люди: кто на службу, кто на базар, кто еще по каким делам. С корзинами и узелками шли прибывшие из местечек, с окрестных хуторов,- выменять или продать драгоценное сало и яйца, чтобы привезти домой кусок сукна мужу на шинель. Или еще что-то, очень нужное в хозяйстве. Улицы были полны народа. Оно и понятно - воскресенье.
Разведчик прошагал через центральную площадь, спустился по крутой улочке, снова поднялся,- город стоял на холмах. Фактически - здесь уже были горы. Сам Выжгород раскинулся в горной холмистой долине, улицы пролегли по склонам и оврагам низких и высоких, отлогих и не очень отлогих холмов. А вокруг города, начинаясь с окраин, высились горы.
Празднично одетые люди поднимались по широкой улице на возвышенную площадь перед собором. Шпили храма устремились в небо.
Певучий звон не из костела, а откуда-то с окраины, из дальней лютеранской кирхи, возникал и возвышался над страстями и судьбами людей. Он перекатывался по черепичным крышам, отражался от сверкающих окон, взлетал к поднебесью и, соскользнув с заснеженных склонов гор, проникал в сердца. И, казалось, что будто и в костеле отдается этот тягучий, легкий, заунывный и светлый звон, усиливаясь в серебряных трубах органа.
Люди шли к костелу. Слышалась украинская, русская, польская речь. На лицах не было печали. Улыбки, возбужденный говор. И, может быть, тихая грусть об ушедших близких. Об утерянных в кровавой пасти войны. О любимых и родных. Об исчезнувших в ветреных изломах Карпатских гор.
Там, где Игнат ночевал, ему вопросов не задавали. Это была явка. Там жили люди атамана. Правда, в отряде командира не называли атаманом. Вороной не любил этого. Пан командир или господин командир. Он не был привередлив, как покойный капитан. И только иногда, за глаза, говорили: "пан атаман". Вороного боялись. Он был очень умен, крайне сдержан и вежлив. И жесток. Застрелить или повесить для него было обычным, даже пустяковым делом.
Игната он приблизил к себе. Точнее, держал на глазах. Игнату было поручено проверять и организовывать наружную службу, охрану лагеря. Но он подчинялся тому самому ОУНовцу, что его задержал в первый день на дороге. Тот командовал всей охраной лагеря. В отряде было еще три лесных избы и множество пещер и землянок, оборудованных для жилья. Так что люди были разбросаны по всему Мертвому ущелью, и сосчитать силы банды оказалось не просто. Хотя оповещение и сбор по сигналу были отлажены, и готовность к бою составляла всего несколько минут.
Игнат прошел в храм и сел на скамью. Надо было высмотреть ксендза, когда тот уйдет с кафедры к себе в заднюю комнату. А пока он еще на кафедру и не выходил. И еще, нельзя перепутать: другой ксендз не был связан с бандой. Он вообще отвергал кровопролитие, будучи истинным христианином. Бандитов называл богоотступниками. Равно, как и энкэвэдэшни-ков, которые уже после войны постреляли здесь немало невинных людей. Притом он с кафедры проклинал фашистов и благословлял Красную Армию, как армию-освободительницу. Но власть советскую не благословлял и, видимо, не воспринимал. Вот такой сложный человек возглавлял этот собор, пользовался большой популярностью в народе и даже уважением со стороны Вороного. Убийца очень почитал настоятеля.
Как-то пришли командиры рот к атаману с предложением убрать этого ксендза. Уж очень он им мешал. И не только тем, что осуждал бандитов и благословлял красноармейцев. Но главное - требовал ревностного исполнения службы от второго ксендза. А у того было много дел с бандой - через него осуществлялся один из каналов связи. А ксендз-идеалист мешал. Он, конечно, подозревал своего помощника в связях с богоотступниками, презирая его за это, но внешне был вежливо сух и официален. А требовал по полной мере.
Когда об этом предложении доложили Вороному, он побледнел. Зная его крутой нрав, четыре командира рот пожалели о своем приходе.
Всего рот в банде было девять - по пятьдесят-шестьдесят человек. Атаман не любил крупных подразделений. Мелкие легче держать в железной руке.
И вот из девяти ротных с этим предложением явились четверо. Увидев такую реакцию командира, они поняли, что в этот момент жизнь их не стоит ни гроша. Сейчас он может позвонить в колокольчик, вмиг появятся адъютант и два охранника с автоматами, всегда дежурившие у его дверей. И через две минуты - не позднее - все четверо ротных станут покойниками.
Но Вороной с минуту помолчал, потом спокойно и вежливо посоветовал ротным больше таких предложений не вносить. И еще посоветовал им уважать христианскую религию и католическую церковь и почитать ее служителей. С тем и отпустил. Они вышли мокрые от холодного пота, хотя в штабе жарко не было. Их, пожалуй, спасло то, что разговор шел о религии, о христианстве. Это, видимо, заставило атамана сдержать гнев. Он чтил бога и любил говорить, что воюет за поруганную веру.
Нужный Игнату ксендз сегодня должен был читать с кафедры; он был намного моложе своего настоятеля, и его просто было отличить, не зная в лицо.
Когда он встал за кафедру и нараспев начал проповедь, разведчик уже не сомневался, что это именно тот, кто ему нужен. Розовое, гладкое, холеное лицо тридцатилетнего ксендза было одновременно возбуждено и спокойно.
Слова его проповеди, непонятной Игнату, слова чужой незнакомой речи несли звуковой смысл. Едва сорвавшись с языка проповедника, они тотчас устремлялись вверх, троились, множились, усиливались и, уже разросшись до гула, метались по высоченным сводам древнего готического собора, призывая к чему-то неизвестному, предостерегая от чего-то неведомого, но страшного.
Ксендз закончил проповедь и сошел с кафедры. Благословил зал. Игнат, чтобы не плутать в поисках ксендза, сразу последовал за ним следом. Едва за католическим священником закрылась дверь, разведчик постучал.
- Войдите!