"Нет, её невозможно забыть. Можно отвлечься на время. Только хорошее можно быстро забыть, особенно если в жизни его много было. А сейчас, почти каждый месяц судят кого - то с их двора, даже своих родственников половина побывала в тюрьме, а некоторые до сих пор сидят. В конце пятидесятых годов, когда на дворе социализм был. Мы с Захаром Мининым самыми дерзкими в городе были. Захар чуть старше был меня, и вкус тюремных сухариков узнал с малых лет. И между тюремными перерывами, он играл в футбол за команду Водник и надо сказать не плохо. Крёстный Часовщик, конечно, был вне конкуренции. А ещё позже в середине шестидесятых годов в городе появился вор в законе по кличке Таган, которого я и в глаза не видел. Но слышал от крёстного, что Таган считался первым идеологом в воровском ордене, который хотя и имел физический недостаток, - у него отсутствовала одна нога, но до сих пор находится в полном здравии. Это надо - же каков Человечище этот Таган! На дворе другой век наступил, а в городе никто и никогда не слыхивали, чтобы он размахивал "воровским флагом", - видимо интеллигентной выправки человек? Большой поклон таким ворам! А я был просто баклан уличный, хотя и справедливый. И, нечего кривить душой ведь на самом деле я и Захар являлись криминальными маяками для некоторых своих родственников". И его грустные воспоминания окунулись в те далёкие года, - в таёжный уголок, обнесённый высоким забором и колючей проволокой, где он оставил часть своей молодости.
Милости прошу
Свою тюремную карьеру, Иван Беда начал со штрафного изолятора, в который помещали нарушителей внутреннего режима. Привезли его в таёжную станцию под названием Бурелом. Не подымаясь в лагерь, он и его спутник Коля Рамбай, имевший вторую судимость, избили на этапе мешочника за его прижимистость, за что им и выписали при подъёме на зону двадцать суток на двоих. Штрафной изолятор был рабочий. Выгоняли на лесоповал, где Иван цеплял трос за лесины, прицепленный к лошади, и выволакивал лесину на площадку, которая называлась верхним складом. Здесь впервые Иван увидал, как вольные шофера привозят запрещённый чай в носках. Зэки, сняв носки у водителей, снимали каждую чаинку с них, а затем трясущими пальцами отряхивали голые пятки на газету. За этой любопытной картиной Иван наблюдал и не заметил, как штабеля брёвен начали лавиной скатываться на него и если бы не прыткость Коли Рамбая, лежать бы ему под этими баланами раздавленным. Перед самым Новым годом у них окончился срок штрафного наказания, и они в совершенно голом виде предстали перед комиссией, для распределения на соответствующие по здоровью работы. Тогда седовласый майор с заячьей губой, которую он пытался замаскировать усами, - как оказалось начальник производственной зоны, им сказал:
- Вы оба являетесь не только свидетелями, но участниками гуманного акта Советского правительства, так - как накануне Нового 59 года вышел указ о переименовании лагерей в Исправительные трудовые колонии. Труд отныне станет приоритетной дисциплиной в исправлении находящегося контингента всех подобных учреждений страны. Так что милости прошу на трудовые подвиги и прошу запомнить новый девиз. - "Только труд и труд исправляет человека"! Считайте сегодняшний день вашим первым шагом на свободу!
Беду и Рамбая направили в один отряд. В бараке, куда их привели, было многолюдно. Все расспрашивали, откуда они родом и за что сидят.
И эти расспросы продолжались бы до бесконечности, если бы в секцию не вошёл высокий чернобровый брюнет с золотыми зубами. Это был последний вор в законе, оставшийся на зоне - Володя Потёмкин по кличке Генерал.
Когда он подошёл к толпе окруживших новичков, все быстро разбежались по своим закуткам.
- Кто из вас Иван Беда? - спросил он металлическим голосом.
- Я, - смело ответил Иван.
Генерал протянул Ивану правую руку для приветствия:
- Меня Генерал зовут, - представился он.
Иван обратил внимание, что левая рука у него была не живая - это был протез, одетый в чёрную перчатку.
- Тебе Часовщик маячок приветствий прислал, - сказал Генерал. - Присмотреть он за тобой просил. Так, что ты здесь обживайся, со всеми вопросами и проблемами ко мне забегай в восьмой отряд, в любое время. Но думаю, у тебя здесь будет всё чики-пики, - приятно успокоил он Ивана.
- Лупа, - негромко крикнул он нарядчику, сидевшему на кровати с газетой. - Посели ребят на путёвые койки, я через неделю проверю, - и вышел из барака.
Нарядчика звали Лупой, за то, что он носил очки с толстыми линзами, без душек. Они были зафиксированы у него резинкой на голове. И когда его глаза требовали отдыха, он снимал свои очки. Но газеты нарядчик читал, используя очки как лупу, держа их в руках. За что и получил он кличку Лупа.
Лупа выделил им тумбочки и койки на втором ярусе.
С этого дня у Ивана началась настоящая лагерная жизнь, где ему преподнёс протекцию Часовщик. Беда в этот же день понял, что он непросто приземлился в лагере простым сидельцем для отбытия срока, а въехал на белом коне в одну из самых больших зон страны. И здесь ему придётся постигать каторжанскую жизнь и учится мудрости у авторитетных зеков.
…На работу их вывели в этот же день во вторую смену, на сборку школьных парт. Работа была чистая и не тяжёлая. Основным инструментом был пневматический гайковёрт, работающий по принципу электродрели. Гайками и болтами они скрепляли парты и передавали их на покраску. Цех был большой и светлый, но запах смолы и краски резко бил в нос.
Работа считалась вредной, и поэтому за вредность выдавались ежедневно специальные жиры. Производство по изготовлению мебели трудным и сложным нельзя было назвать, всё было автоматизировано. Но когда Иван выходил на улицу, создавалось впечатление, что стоит время эпохи дореволюционной России. По узкоколейной железной дороге, таская, тяжёлые вагоны бегали запряжённые конки. По дорогам производственной зоны везде сновали разномастные лошадки. Этими выносливыми и умными животными осуществлялись все транспортные перевозки на производстве. Ветеринар - или по лагерной терминологии, коновал, - был командиром отряда гужевого транспорта. Он смотрел за лошадьми и руководил извозчиками. В этом отряде работал Лёня Покер, которого Иван знал по свободе, - ему доверили одноглазого мерина по кличке Маг. На нём он возил бункера с опилками в цех прессованной плиты. Впервые в жизни Беда смог прокатиться верхом на коне, хоть и одноглазом. На разводе у проходной Лёня всегда дожидался Беду, и он верхом на Маге подвозил его до места работы. Иногда они взбирались на него втроём, сажая позади Рамбая. Цеха находились далеко от проходной и лошади зачастую использовались в начале работы для извоза зеков.
Прошла рабочая неделя, Беда с Рамбаем совсем освоились с работой и адаптировались в отряде. Коля парень был рисковый и подсел на карты, где ему постоянно фартило. Беда его увлечение не одобрял, но Рамбай был на несколько лет старше и в его советах не нуждался.
- Ты видишь, у нас в тумбочке продукты появились? Жить надо как-то. А не то ноги протянем, - говорил он.
- Это до поры до времени, а срежут тебя. Чем платить будешь? - спрашивал его Беда.
- Будет день и будет пища, - отвечал он, - мне тоже должны бабки. Если что я долг свой на них переведу.
Полосатый шарф
В столовой на рождество Беда наткнулся на Рудольфа, парня, который раньше играл за команду Спартак, но что он находится в заключении, Иван об это не знал. Рудольф что-то доказывал рядом сидящему с ним мужику. Беда, обрадовавшись такой встречи, сорвался с места и подошёл к его столу сюрпризом:
- О чём торг ведём? - спросил он.
Рудольф повернул голову, присмотревшись в знакомое лицо, вскочил со скамейки, облапил Беду и приподнял его в воздух.
- Ты, как здесь очутился? - Ты - же в городе был недавно. Я письма со свободы получал, и о твоих успехах в футболе знаю хорошо.
- Был там, теперь лесным воздухом дышу, - улыбаясь, сказал Иван.
- Пошли на улицу выйдем, там покурим и заодно почирикаем, - позвал Беду Рудольф, отодвинув свой обед в сторону.
Они спустились с возвышенности, на которой стояла столовая, и встали у отведённого места для курения. Рудольф достал из кармана табакерку местного изготовления и начал с газетной бумаги скручивать себе цигарку. Беда вытащил из своего кармана портсигар с набитыми папиросами "Север" и протянул его Рудику.
Когда Рудольф брал в руки портсигар, Беда заметил у него на левой руке отсутствие трёх пальцев. На кисти торчали большой палец и изуродованный мизинец.
- Ты же не курящий и откуда такое богатство? - удивлённо спросил он, часто хлопая глазами.
- Жизнь заставила закурить, а папиросы это гуманитарная помощь. Беда подробно рассказал, что их тумбочка благодаря Рамбаю наполовину заполнена папиросами и сигаретами.
Беда закурил вместе с Рудольфом. Он пару раз затянулся и бросил бычок в металлическую бочку, которая была врыта глубоко в землю и служила вместо большой пепельницы.
- Пошли в тепло? Не могу на морозе курить, удовольствия никакого не получаю, - предложил Беда.
- Пойдём лучше ко мне в гости, посмотришь, как я живу, чифиря сейчас глотнём, - затушил Рудольф большим пальцем левой руки папиросу и положил себе в табакерку.
- Ты где пальцы потерял Рудик?
- На прессе, год назад. Зеванул трохи и под прессом оставил их. Кстати меня Рудиком здесь редко кто зовёт, больше Курком или Руфом кличут.
- Нормальная кликуха, а меня по фамилии кличут. Многие думают, что у меня погоняло такое, а я не возражаю. - Беда тяжело вздохнул и тревожно произнёс. - Я вот подельника своего потерял Кадыка, - ты его, наверное, не знаешь, он в футбол мало играл, и то только в юношеской команде. Потом в ДОСАФ пошёл на планериста учиться. В тюрьме слух прошёл, что его за неделю до меня отправили сюда.
- Погоди! Погоди! - а Захар Минин, - тебе же родственником приходится? - спросил Рудик, - он, где сидит?
- С Захаром ясней некуда, он в Соликамске чалится, а вот Кадык должен быть рядом.
- Кадыка я не знаю, но ты не тужи, может он здесь? Ты просто не знаешь. Лагерь большой, около трёх тысяч человек. Здесь затеряться запросто можно, - пытался обнадёжить его Рудольф. - Многие зэки работают в три смены и встречи бывают случайные, как у нас сейчас с тобой произошла.
- Нет его, - уверенно отверг предположение Рудольфа Иван, - был бы здесь, мне давно бы сказали. Я почти все отряды проверил, с первого дня пребывания на зоне.
Пока они шли до барака, Беда обратил внимание, что с Рудольфом многие встречные здороваются и перекидываются на ходу добродушными фразами.
- Вот этот маленький дедушка с приятной улыбкой, - он показал в спину удалявшего от них заключённого в шапке с опущенными ушами, - это ходячая летопись советских карманников. В прошлом знаменитый щипач по кличке "Чужой", гастролировал по всем городам и щипал лопатники у буржуев и торгашей. В войну был в розыске у сыскарей за свои грехи. Но в Харькове, говорят у какого - то немецкого офицера из автомобиля утянул планшетку с важными сведениями для нашей разведки. Его моментально по всем старым хвостам амнистировали. Сейчас на пенсии, но чёрт попутал на старости. Пришёл на приём к врачу и обчистил его карман халата, пока тот его осматривал. Здесь много сидят публичных людей, даже двое бывших генерала есть с большими сроками. За нарушение норм строительства аэродромов они срока свои отбывают. Один генерал за зону выходит без конвоя, прорабом у гражданских строителей работает. Музыкант из оркестра Александра Цфасмана, тоже здесь отбывает. Знаменитый своим сроком и наш земляк дядя Костя с сорок седьмого года сидит, ему двадцать пять лет дали. Сейчас хорошо Хрущёв сделал, - вышка пятнадцать. Этого срока вполне достаточно осознать тяжесть вины любого тяжелейшего преступления.
- Об этом, наверное, не только вольный люд, но и зеки все знают, - сказал Иван, - а что - же этот дядя Костя в 53 году и под амнистию не попал?
- Никаких амнистий для него не было. Зарубил двух кассиров в сберкассе и забрал деньги. Ему под шестьдесят лет сейчас. Выйдет куда пойдёт, - неизвестно? Родственников никого нет, наверное, сразу в дом престарелых направят. Бабок будет там шарахать. Здесь такие огурцы у крахов попадаются. Один без двух рук за изнасилование сидит. Экземпляров подобных ему, хватает в лагере.
Они пришли к бараку и, смахнув снег с сапог, прошли в курилку. Там сидел парень в подшитых валенках и нижнем белье. В пальцах он держал козью ножку, от которой вился змейкой сизый дым и исходил крепкий запах самосада.
- Палёный, давай чифирю заварим? - земляка встретил, надо отметить, - сказал Рудольф парню.
Парень, не докуривая до конца цигарку, бросил её в ведро:
- Сейчас схожу, самовар принесу, - сказал он и ушёл в секцию.
- Раздевайся, жарко здесь. Давай повесим бушлат на вешалку, - проявил заботливость Рудольф.
Парень, которого Рудик назвал Палёным, принёс закопчённую алюминиевую кружку и полплитки чая, завернутого в фольгу.
- Сколько заваривать будем? - спросил он.
- Полтора мальца кинь на самовар и хватит, остатки положи назад. С чаем сейчас трудновато. Надо экономней пользоваться, чтобы до конца недели хватило, - сказал Рудольф.
Парень, залил в кружку воды и поставил её на печку.
- Не боитесь, что арестуют? - спросил Иван у парня.
- Зеки не заложат, а за красными на улице стоит кто - то смотрит, если что свиснут, - объяснил Палёный.
- У нас тоже своя охрана имеется, - сказал Рудольф. - Здесь есть надзиратель Шурик Краснов, всю свою сознательную жизнь работает в лагере. Он по запаху чай находит. Это самая натуральная ищейка. Все повадки у него жандармские. Нашего брата стрелял бы с закрытыми глазами, дай ему волю. Берию сука почитает, как бога.
- Я понял у вас здесь одна отрада, - это чай. А водки и наркоты не бывает?
- Какие наркотики с водкой, чаю - то вдоволь нет. Если подача есть, в течение часа не успел взять, всё - жди следующего раза. Но нам, как элитному бараку всегда оставляют. У нас пахан зоны здесь живёт, а наркоманов в лагере нет. И дикий закон со времён Берии ещё не изжит, - если в секции найдут запрещённые предметы, заточки, наркотики, водку, чай, то вся секция, а нас здесь восемьдесят человек, сажают на пять дней на пониженный паёк. Поэтому мы бдим за этим.
Когда чай был готов, Рудольф послал парня, в секцию за мужиками. Пришли ещё пять человек.
- А Генерала, что не разбудил? Может и он пару глотков сделает, - сказал Рудольф Палёному.
- Ага, разбуди, а если он сапогом по горбу отоварит,
- заканючил Палёный.
- Хорошо, я сам его разбужу, - успокоил Палёного Рудольф и обернулся к Беде. - Слушай Иван, - этот Генерал лучший кореш нашего Часовщика. Может, ты его и видал у него?
- Не видал, но с Генералом знаком.
Рудольф не слышал или не обратил внимания на последние слова Ивана, так - как моментально скрылся за дверью секции. Вернулся он назад со знакомым ему массивным мужчиной, который при первой встрече с Иваном назывался Генералом.
- Ну что, чифиристы, воюете с лагерным законом? - сказал он, не замечая Беду. - Рождество отмечаете?
- Это кто за забором для них праздник, а для нас выходной день, - сказал Рудольф, - а у меня земляк объявился, - он положил руку на плечо Ивана.
Генерал взглянул в упор Беде в лицо, затем протёр глаза. Иван смотрел на него и улыбался.
- Не может быть! Иван, неужели ты? - спросил он заспанным голосом, не прекращая протирать глаза.
Генерал подошёл к Беде, радушно пожал ему руку и потрепал по голове.
- Видать хорошо устроился, если в гости не приходишь.
- Вроде не плохо, никто не злит, хавка и курево есть.
- А иначе у тебя и не может быть. Лады, пускайте пиалу в круг, - садясь на скамейку рядом с Иваном, сказал он.
Когда кружка опустела, Беда достал портсигар и угостил всех сидящих. Генерал от Севера отказался, а вытащил из-за уха свою папиросу Герцеговина Флор, размял её пальцами и как фокусник ловко кинул себе в рот.
- Какой срок получил? - прикуривая папиросу, спросил он у Ивана.
- Пятёрку. Ну, это и немного и немало, - успокоил Ивана Генерал, - но хватит, чтобы узнать цену свободы и понять каторжанскую жизнь.
- Цену свободы и без срока мы все знаем, - сказал мужчина с хриплым голосом.
- Если бы мы знали ей цену, то сидели бы сейчас в Метрополе за кучерявым столом, а не варили бы чифирь на печке, - веско заявил Генерал. И он вновь всё внимание обратил к Ивану:
- Как там Часовщик поживает, базар шёл, что он приютил себе молодицу какую - то. Не то прислуга не то сожительница?
- Я сам толком не знаю, кто она ему, - остерегаясь сболтнуть лишнего, ответил Иван, так - как по воровским законам семьи заводить ворам, было запрещено.
- Ты не бойся, со мной можно говорить откровенно, - с понятием улыбнулся Генерал. - Ему воровской сходняк, как инвалиду разрешил такую привилегию. А вообще Часовщик твёрдый и справедливый вор, сейчас мало ему подобных авторитетов осталось. Поломали почти всех. Ему бы и здоровому разрешили завести себе прислугу. Когда такие люди на зоне и на свободе есть, значит, порядок обеспечен. Я ещё молодой против него, и мне пришлось немало полезных жизненных уроков получить от Григория. Да что там говорить, многие воры учились на нём как по букварю. В рот ему заглядывали. А сейчас некоторые в лакировках рассекают по воровским паркетам, а Гриша на привязанных подушках прыгает по грязным улицам, но уши не забывает, им крутит за их помпезное и неправильное поведение.
- Нет, он уже давно катается на коляске, - уточнил Иван, - правда ростом выше от этого не стал.
- Это уже хорошо, - одобрительно сказал Генерал, - глядишь, ему как фронтовику сообразят какой - ни будь моторизированный транспорт вроде трёхколёсного велосипеда.
Мужики, не прислушиваясь к разговору, достали из стола домино и стали играть в козла.
Генерал посмотрел в окно. На улице валил снег крупными шапками:
- Уважаю такую погоду, - сказал он. - Пошли Иван прогуляемся с тобой? Я сейчас оденусь. Подожди меня здесь, и никуда не уходи, - предупредил Генерал.
Рудольф, держа в правой руке домино, левой покалеченной клешнёй стучал костяшками по столу и приговаривал:
- Я ваши камешки срисовал с фронта.
Потом он увидал, что Беда собрался уходить, спросил:
- Ты куда оделся? Посиди, я сейчас освобожусь.
- Я воздухом подышу немного и приду, - пообещал он.
Генерал появился в хромовых сапогах и телогрейке индивидуального пошива. На голове "сидела" гражданская шапка, которая и рядом не лежала с лагерным головным убором. Потому, как одевается заключённый, можно было судить, какое положение он занимает на зоне. Это Беда уяснил, как только поднялся на зону.
- Пойдём, покажешь мне, как ты устроился у себя в бараке? - сказал он, положив на плечи Ивана свою единственную руку.
- Нормально я устроился.