- ПКТ ваш отряд называют, - сказал Генерал, - не за лакиндрошные условия. Начальник отряда у вас капитан Татаринов. Вот и получается питомцы капитана Татаринова, - аббревиатура такая ПКТ, или помещение камерного типа. Единственный барак, где вместо нар стоят койки, так что насчёт этого тебе повезло. Лично я на досках сплю, правда подо мной два матраса лежит и подушка с одеялом богатые.
- Понятно, - ответил Иван.
- Значит, тебя посадили недавно?
- В мае год уже будет, я уже вроде свыкся со сроком.
Для молодого человека это всё равно приличный срок, его надо просидеть достойно без косяков, - наставлял Беду Генерал. - Я бы тебя забрал к себе, но у нас сбыт. Самая изнурительная хоть и свободная работа. У нас нет никаких графиков. Пришли вагоны, мы идём на погрузку. Вот я иду сейчас с тобой, а в это время могут сообщить по громкой связи отряд номер восемь, бригада тридцать два, через тридцать минут должна быть построена на развод у ворот вахты. При таком режиме работы бывает, отдыхаешь по нескольку дней. А бывает, безвылазно пашешь, пока все вагоны не загрузят. Нам в отряде разрешается спать в любое время суток, и чем он хорош, нет в нём краснопёрых, одни отрицательные жуки.
- А что Рудольф тоже в отрицательные элементы записался? - спросил Иван
- Его Курком у нас кличут, - сказал Генерал, - нет, он простой мужик, но мы его уважаем, и его никто не обижает. Он у нас вроде чайханщика. Весь чай у него хранится. И он никогда никого не обманывает, а работает он учётчиком в отряде, на него никто не обижается.
Они подошли к бараку, сбили снег с сапог и вошли в секцию.
Беда подвёл его к своей койке и показал на второй ярус.
- Вот моё место, - сказал Иван.
Генерал прошёл в проход откинул матрас и сел на кровать.
- Где шнырь? - крикнул он на всю секцию.
К проходу подбежал, растопырив руки, Валет, дневальный секции.
- Вот он я, здесь я, - засуетился, шнырь.
- Найди и тащи сюда Лупу быстро.
Лупа тут - же предстал перед Генералом.
- Привет Володя, - протянул он с подобострастием руку для приветствия Генералу.
Но не получив взаимности для рукопожатия, спрятал свою руку за спину. Генерал сделал вид, что не заметил его жеста, но зато одарил нарядчика таким взглядом, что того от испуга пот прошиб:
- Лупа, это что получается? - Я прихожу в гости к своему другу, а мне и присесть негде. Это непорядок. Кто у тебя в правом углу спит около окна? - спросил Генерал.
- Там Леденец, а рядом Тюля.
- Дай команду на перетрубацию, передвинь их на пару шконок в сторону, а эти два матраса киньте туда. Не мне тебя учить. Сделай это при мне сейчас, чтобы я посидел нормально в гостях у друга.
- Всё будет ничтяк Володя, я устрою мигом, как нужно, - закрутился как ужаленный Лупа.
Нарядчик, с дневальным, перекинули матрасы с углового места, а постели Беды и Рамбая перекочевали в уютный угол.
- Володя, всё готово, а тумбочки они сами переставят. Сам понимаешь эта мебель неприкосновенная. Можете проходить и сидеть там?
- Всё нормально Лупа, - одобрительно сказал Генерал, - теперь посмотри Мотыль в бараке? Если здесь, скажи, чтобы заглянул сюда?
…Беда осознавал, что это новоселье придаст, ему пускай не авторитет, но чувство уважения и интерес окружающего люда это точно. Этот сделанный Генералом бытовой демарш ему пришёлся по душе. В секции уже присутствующие поглядывали в сторону Ивана с завистью и неподдельным страхом. Не выражая недоумения, почему его наделили такими почестями.
Было ясно одно, что Беда пришёл в секцию с паханом зоны, и что Генерал на зоне фигура номер один, Ивану было известно до сегодняшнего новоселья.
Володя Мотыль, мужчина сорока лет с симпатичной и решительной внешностью, высокого роста пришёл, обнялся с Генералом, Беде протянул руку и присел на кровать.
- Как здоровье Володя, что это ты решил забросить кости в наш дешёвый мир?
- Нужда привела. В гости пришёл к крестнику моего друга, передаю его под твою опеку, присмотри за ним. Я по возможности сюда буду заглядывать чаще. Прими к сведению Володя, - положил он руку на плечо Беде, - Иван парень правильный, школу нашу знает с малых лет. За него Часовщик ручается.
- Чего ты Генерал объясняешь, сказал, присмотри, - и всё понятно. Я же не мальчик, - и Мотыль перевёл взгляд на Ивана:
- Ты, в какую смену работаешь?
- Завтра во вторую смену иду.
- Ну и отлично, я так же хожу. Ты на сборке парт стоишь, а я слесарю, когда будет скучно, заходи. А секция моя напротив вашей стоит. Тоже не забывай.
- Может заварить чайку? - предложил Мотыль Генералу.
- Только час назад глотнул, хватит пока, - отказался Генерал.
- Тогда я пошёл. Партию в шахматы отложил с Дурбасом. Надо доиграть.
Он пожал обоим, руки и ушёл. Имея длинные ноги, как ни странно передвигался Мотыль коротким размеренным шагом.
- Он, почему так ходит у него что геморрой? - спросил Беда.
Генерал улыбнулся:
- Внимательный ты! Нет у него геморроя. Жизнь у него раньше была такая, ежедневно ходить по шпалам, вот и выработалась такая походка. Ну, что пойдём к нам. Курок тебя заждался, наверное, а то я забрал тебя в нахалюгу, не дав вам вволю пообщаться.
Беда взял из тумбочки пачку папирос для Рудольфа, и они покинули барак. Идя с Генералом по зоне, Иван понимал, что привлекал к себе внимание прохожих. Если кто - то гуляет с Генералом по зоне, значит, не простой. С абы кем Генерал расхаживать не будет.
И Генерал, как бы угадав мысли Беды, сказал:
- Со временем познакомишься с серьёзной блатной знатью.
Я тебе хромовые сапоги и телогрейку закажу лагерным умельцам. Будешь гарцевать, как жиган. Но при больших шмонах прохоря прятать надо или одевать на себя. Соловьи, себе могут забрать. У меня - то не заберут, знают, что из этого может получиться.
- А что может быть? - спросил Беда.
- На работу никто не выйдет, а за простой вагонов их облагают огромными штрафными санкциями. Чуешь, что это такое. Хотя, по сути, здесь зона спокойная, как и везде в последнее время. Я с Часовщиком познакомился на исходе войны, в госпитале. Ухаживал за ним безногим. Для меня он был герой особой породы. Штрафник, а наград как у пламенного бойца за мир. И главное, что меня поразило, он боли переносил, стиснув зубы, никак некоторые, выпрашивали у врачей морфий, чтобы боль заглушить. Одним словом Гриша - это исполин. Ему бы генералом, быть, глядишь и война бы раньше окончилась. - Примерно так однажды перед сном, я ему и обмолвился. А он в ответ, похлопал меня дружески по плечу, и уснул.
- Эту привычка подбадривать кого - то по плечу, у него осталась до сих пор, - вспомнил Иван, - если он с собеседником находится на одном уровне, обязательно взбодрит его своим неизменным контактным жестом.
- Ты понимаешь Иван, - остановил Беду Генерал, - он не забыл мои слова насчёт командирского чина и совсем скоро напомнил, только это был уже не госпиталь.
- А где же это было?
Генерал, развернув Беду на дорогу, ведущую к восьмому бараку, рукой указал вперёд.
- Ирония судьбы. Так уж получилось, что мне с твоим крёстным Часовщиком вскоре, пришлось встретиться в лагере в оздоровительном бараке, так называли помещения, где жили инвалиды. Он же был вор с довоенным стажем, и влияние имел огромное, как на арестантов, так и на администрацию. Поэтому где был он, ни одной сучьей войны не произошло. Я же тогда юный был, всего девятнадцать лет. Первая ходка на зону, и повоевать успел немного. Посадили меня за часики, которые я увёл в поезде в Барановичах в сорок пятом году. Пострадавшим оказался известный местный врач. Когда я сел в поезд он смотрел на меня, с явным пренебрежением и высокомерием. Будто я не с госпиталя, а с каторги возвращаюсь. Сильно он меня тогда оскорбил. Хотя я сам виноват, надо было мне гимнастёрку на себя одеть, а я как босяк ехал в кальсонной рубашке и поверх её телогрейка. Саквояж свой из рук он не выпускал, и каждый раз проверял карманы. Вот я и решил ему отомстить, за цепочку вытащил у него карманные часики. Патруль меня через полчаса взял. В вещевом мешке нашли документы, гимнастёрку с орденом красной звезды и лекарства которыми меня снабдил в дорогу госпиталь. Врачу неудобно стало, и он готов был подарить эти часы мне. Но патруль выслужиться хотел и его часики в жертву не приняли. А мне червонец дали. Правда, после по амнистии Лаврентия Берия в пятьдесят третьем году вышел на свободу. А времена я тебе скажу, тогда были беспредельные в лагерях. Нас за людей не считала администрация. Надзиратели в одиночку не выходили на зону. Ходили косяками человек по пять с автоматами и столько же с металлическими прутьями. Кости у нас хрустели неимоверно, при избиении была только одна мысль у всех. Выжить освободиться и отомстить. Двоих политических у нас из пожарного шланга в лютый мороз облили водой и заморозили. Так фашисты поступили в войну с нашим доблестным генералом. Потом в резервуар, откуда пожарная помпа качала воду, скинули, списав это на несчастный случай. Но в лагере сидел родной брат одного из замороженных, по кличке Минёр, тихий мужичок был, чуть даже пришибленный, он прознал, кто творил зверства против брата. Заточил две дубовых коротких пики, на размер ножа и вымазал их негашеной известью, - привезли её тогда нам бараки белить. Изготовил он пики по принципу ерша, туда лезет - оттуда нет. В течение нескольких минут он завалил в разных местах карателей своего брата. Проткнул, как жареных поросят. Одного при мне в столовой. Смотреть на это зрелище было с одной стороны радостно, с другой стороны ужасно. Потом залез на резервуар, куда был скинут его брат, перерезал заточкой себе сонную артерию и ушёл под воду. И готовился он к этому акту не один месяц. В лагере тогда зеки хотели переворот сделать, но Гриша был против такого ярко выраженного протеста, и я, конечно, был с ним солидарен. А зона шаталась, как ветхое здание, того и гляди рухнет. Анархия, тогда нужна была тем, у кого свобода не маячила близко, одним словом их мы называли четвертаки. Так вот мы с Гришей и объяснили сидельцам, что четвертаки может, под шумок и слиняют за колючку, а на других у надзирателей найдутся автоматы с запасными рожками. Мы смогли переубедить зону, к тому же, после случая с Минёром надзиратели поуспокоились, и агрессивность былую к нам не проявляли. А сколько этих палачей подрезали после освобождений зеки. Так сильно они озлобили каторжан. Сейчас всё совсем иначе, даже оскорбивший словесно заключённого надзиратель или другой администратор, может потерять свою работу. Но и жизнь в лагерях другая стала, преступник не кровожадный пошёл. Воров в законе мало осталось, а это очень плохо. После сучьих войн всех по тюрьмам закрыли. Иногда полукровки хвост подымают, приходиться им популярно объяснять, что войну у сук мы выиграли и с большим перевесом. Им после этого один только путь на вахту ломиться. Администрация сейчас на это закрывает глаза. Им легче этих полукровок в БУР посадить или на другую зону отправить, чем позволить развиться новой сучьей войне. А с недавних пор главными нарушениями в зоне считаются отказ от работы, чифирь и иногда кто - то подерётся между собой, и конечно карты. Вот и весь арсенал нарушений. Ты своему другу скажи, чтобы завязывал с ними, - предупредил Генерал Беду, - а не то его на икру пустят, если проиграется.
- А ты откуда знаешь, что он играет, - удивлённо спросил Иван.
- Я всё знаю о каждом заключённом, - ответил Генерал.
- А Кожевник в законе или нет? - спросил Иван.
- Ты и его знаешь?
- Да он часто раньше до тюрьмы к дяде Грише приезжал.
- Нет, он отказник и давно. В крытой тюрьме уже с год, наверное, сидит. Воров мало сейчас и на зонах и на свободе. Все по крыткам чалятся. Кстати Генералом меня обозвал Часовщик. Я тоже вор, но этот титул у меня по сути дела условный. Всех практически поломали. Законы только остались, и нормальные каторжане придерживаются их по мере возможности. Меня пока не трогают, так - как я на промышленную зону выхожу. Работают сейчас в заключении все поголовно, правда, каждый, как умеет. Администрация знает, что меня короновали ещё в пятидесятом году. И я, находясь рядом с Гришей, не попал под сучьи войны. Остался, как видишь целым и невредимым. В других лагерях поножовщина была после войны с суками жестокая, и сотворил её Сталин со своим подручным Натаном Френкелем. Наши козлодои всю подноготную знают про меня и стараются не тревожить, так - как буча может подняться не хилая. А им производственный план важнее, чем бунт. Хотя для них отправить меня на крытку ничего не стоит. Но я в этом году иду на свободу.
…При подходе к восьмому отряду, на улице завьюжило, и мороз от этого усилился. Иван опустил уши на своей шапке и, расстегнув пуговицы на ватнике, плотно захлестнул полы обеими руками, чтобы теплее было. Делал он это так, будь - то на его плечах сидела бобровая шуба, а не реплика из диагонали с жидким воротником и подкладкой из крашеной бязи. Генерал посмотрел на Ивана с улыбкой, но ничего на это ему не сказал. Он знал, что такая манера запахивать ватник была популярной у многих блатарей зоны. Когда они пришли в курилку, Рудольф сидел ещё за домино.
Генерал ушёл в секцию, когда вернулся, в его руках был чёрный в белую полоску тёплый шарф:
- Носи, - протянул он шарф Беде. - С голой шеей не ходи, это мой. У меня ещё один такой есть. Тепла много не даст, но от ангины убережёт, а главное, ни одна тварь при этом шарфе хвост не подымет. Таких в зоне шесть штук, у тебя седьмой будет. Поднимай Курка, я пойду немного вздремну до ужина.
- Спасибо Володя, действительно шею продувает. Теперь есть чем её согревать, - сказал обрадованный Иван.
Рудольф, увидав, что Беда вернулся, передал домино Палёному, - мужику с обожжённым лицом и подошёл к Ивану.
Увидав у него на шее шарф, как у Генерала, сказал:
- Поздравляю, ты знаешь, что это обозначает? - показал он на шарф.
- Знаю, спасение от ангины, - ответил Иван.
- Нет, это, скорее всего вступление в блатной парламент, это как коронование. С любого другого такой шарф снимут и передадут тому, кто его заслуживает носить. Поперечные полосы на нём, считается у нас на зоне, как символ мудрости и неприкосновенности.
Иван, услышав такую новость от Рудольфа, едва смог скрыть радость и гордость, за вручённый Генералом подарок.
Беда отдал пачку папирос Рудольфу:
- Пошли, может на улицу, прогуляемся, чего здесь сидеть, - предложил он Рудику.
- Ты знаешь, я зимой стараюсь меньше в дневное время находиться на улице. Не заметил, что я моргать глазами часто стал. А на снег как посмотрю, какая - то пелена в глазах появляется и резь длительная. Давай после ужина погуляем, заходи?
Бразилец
Беда ушёл к себе в барак. Бросив телогрейку на край кровати, он шарф не снял, оставив его у себя на шее. К нему подошёл сухопарый Леденец:
- Беда, давай тумбочки переставим?
В его голосе чувствовались скрытые нотки обиды.
- Давай переставим, ты, надеюсь, не обижаешься, что я оккупировал твою койку?
- Обижайся, не обижайся, что поделаешь, если я с этого козырного места уже несколько раз вылетаю, - больше не буду занимать его, - сказал он.
Они переставили, тумбочки, потом вместе пошли в курилку покурить. Все курилки в бараках были одинаковые. Они служили и как раздевалки и как умывальники, как сушилки и как комнаты для развлечений. Многие заключённые любили посидеть около печки и покурить махорки, смотря на живой огонь пылающий в открытой топке. В этот раз там была как всегда сплошная игротека, шахматы, шашки, домино, всё то, что разрешалось использовать в лагере. Очень громко спорил в домино шепелявый парень, но спор у него был добрый и весёлый. Его все называли Бразильцем.
- Леденец, а чего его Бразильцем зовут? Он что футболист великий? - спросил Беда.
- Коля Бразилец, - фамилия его Зотов. Он раньше играл в Ашхабаде за команду Спартак в классе "Б". Его фамилию пару лет назад нередко можно было встретить в газетах в рубрике "Спортивные новости". Когда Коля сидит в изоляторе и в это время в футбол играет наш отряд. Татаринов вытаскивает его оттуда и говорит, если забьёшь гол, амнистирую. А Коля на таких условиях от радости вколачивал в чужие ворота по три и четыре мяча. Если мяч попал ему в ноги, то отобрать его практически невозможно у Бразильца. Ты с ним в разные смены работаешь и не видишь, а он каждый день с мячом забавляется. Если мяч на ноге не подержит больной ходит и раздражительный. У него один мяч под шконкой лежит, а один на промке. Он бы и тебя пригласил попинать с собой, но ты в этом шарфе, он не посмеет. Побоится напороться на грубость.
- Я бы сам ему предложил, но у меня спортивной обуви нет, - с досадой сказал Беда.