Боб рос, познавая различные профессии - большей частью весьма сомнительного свойства. В семнадцать лет он усвоил лишь те нравственные понятия, что исходят от полисмена или судьи. Он задыхался в бесконечной череде дней, требующих от него ежеминутных усилий, как физических, так и душевных, чувствуя себя диким зверем, загнанным в тесную клетку, и, подобно такому животному, жаждал свободы. В этой мечте заключалось его спасение.
Еще немного, и он сделался бы преступником, неисправимым головорезом, чье место лишь на скамье подсудимых и в исправительных учреждениях.
Конечно, он не заслуживал особого сожаления, но и не был безнадежно испорченным человеком. Его деятельная натура, находчивость, что помогала выбираться из самых сложных жизненных коллизий, даже его бунтарские наклонности могли найти себе лучшее применение.
К счастью, крупные американские города, переполняясь, словно бы выплескивают излишки населения на безграничные просторы Дальнего Запада. Ежедневно сотни таких, как Боб Кеннеди, обретают свободу в краю, где человек почти не ведает ограничений, где цивилизация и варварство переплетаются настолько тесно, что с трудом удается внести хоть какое-то подобие порядка в эту вольницу. Зато здешняя земля принимает всех. Корчевать глухие леса и осушать зловонные болота доверялось каторжникам.
Городские отщепенцы становились тут ковбоями, охраняя громадные стада полудикого скота от зверей и от разбойников с белой или красной кожей. Это ремесло требовало железного здоровья, нечеловеческой выносливости, ловкости циркового гимнаста и абсолютного бесстрашия.
Таков был Боб Кеннеди. Не лучший и не худший среди себе подобных, он был способен порой на добрый поступок, однако не знал различий между своим и чужим, был груб, плохо воспитан - точнее, совсем не воспитан - и не признавал ничьих желаний, кроме своих собственных. Жизнь его проходила в чередовании изнурительного труда и чудовищных попоек, крайняя нищета сменялась периодами безумного расточительства.
Ему ничего не стоило убить человека. По здешнему выражению, он "продырявил" по меньшей мере восемь или десять человек. Что поделаешь, горячие головы! Да и невозможно разобраться, кто был прав, а кто виноват.
Гораздо более серьезным было обвинение в конокрадстве. На границе убийство легко сходит с рук, воров же вешают беспощадно. Но Боб ни разу не попался на месте преступления. Впрочем, пусть первым бросит в него камень тот, кто, нуждаясь в лошади, поборол искушение позаимствовать ее у владельца ранчо с двумя или тремя тысячами скакунов.
…Когда показались первые дома Гелл-Гэпа, Боб Кеннеди уже заканчивал краткое повествование своей жизни. Братья, воспитанные в строгих понятиях о чести, глубоко верующие и проникнутые духом почитания старших, были изумлены и в немалой степени смущены, ибо в их глазах многие деяния Боба выглядели просто ужасающими.
Но они чувствовали, что этот незнакомец, рассказывавший о себе с бесхитростной откровенностью, обладал бесценным опытом, какого им недоставало: молодые люди понятия не имели о порядках и обычаях, принятых в этих местах.
В интересах дела следовало воспользоваться случайным знакомством. Преодолев вполне понятное отвращение, они сочли, что в их положении не стоит привередничать. Без поддержки бывалого человека братья оказались бы совершенно беспомощными. Итак, они решили примириться с темным прошлым Боба и принять предложенную помощь, хотя смутно осознавали, что в будущем это может доставить им крупные неприятности.
Первым, кого встретила небольшая процессия, был золотоискатель, что направлялся верхом к приискам. За спиной у него болтался винчестер, а к седлу было привязано металлическое решето для промывания песка.
Увидев Боба, смело шагавшего во главе отряда, золотоискатель ошеломленно уставился на него, невольно натянув поводья.
- Здорово, дружище Пим! - насмешливо приветствовал всадника ковбой. - Хороший денек, а?
- Здравствуйте, Боб. Рад вас видеть… по правде говоря, не ожидал…
- Значит, не ожидали, дорогой Пим? Ах да! Вы ведь по-прежнему числитесь среди блюстителей…
- Чистая клевета, Боб!
- У вас прекрасная лошадь, дружище, - продолжал Кеннеди, не обращая внимания на слова золотоискателя. - Мне нужна как раз такая.
- Очень жаль, Боб, не могу вам ее подарить, - плаксиво проговорил Пим, не сводя глаз с рослых канадцев, принятых им за сообщников Боба.
- Кто говорит о подарке? - с живостью возразил ковбой. - Мне нужна лошадь. Ваша мне нравится. Сколько за нее просите?
- Сорок долларов, дорогой Боб, - ответил Пим, явно нервничая.
- Ну, это вы с испугу. Лошадь стоит гораздо дороже. Что ж, я назначу цену сам. Я не такой мошенник, как вы, блюстители…
Пим, заметно побледнев, сглотнул слюну. Какую шутку хочет сыграть с ним этот проклятый ковбой, кого он собственными руками повесил два часа назад?
- Скажем, так, - продолжал Боб, - за лошадь даю пятьдесят, а не сорок долларов, за седло и поводья - двадцать, два кольта - двадцать пять, винчестер - столько же… Итого: сто двадцать долларов. Подходит?
- Это слишком много, Боб, уверяю вас. Ста долларов вполне хватит!
- Еще одно слово, Пим, и я приговорю вас к ста пятидесяти!
- Ста пятидесяти - чего? - простонал Пим, совершенно сбитый с толку.
- Долларов, идиот! Ну, сходи с лошади… Так! Оружие… патроны… все на месте…
Закинув за спину карабин и засунув за пояс револьверы, Боб проворно вскочил в седло и обернулся к Жану:
- Жан, милый друг, вы при деньгах. Будьте столь любезны, одолжите мне сто двадцать долларов. Я должен заплатить мистеру Пиму.
- Охотно, Боб, - ответил Жан.
Ни минуты не колеблясь, он развязал мешок и отсчитал требуемую сумму.
- Боб… Дорогой Боб! - взмолился Пим, испуганный до того, что слезы выступили у него на глазах. - Не надо денег, я поверю вам в долг!
- Берите без всяких возражений! - приказал ковбой. - Зарубите себе на носу: я не нуждаюсь в услугах людей, подобных вам. Подарок из ваших рук оскорбил бы меня. Прощайте, господин честный человек… Вешайте людей, но не смейте оскорблять их!
Не обращая больше внимания на остолбенелого мистера Пима, Боб занял место справа от братьев, и шеренга из четырех всадников продолжала путь, вступив на главную улицу города и направляясь к зданию суда.
Гелл-Гэп уже приобрел свой обычный вид. Трупы перенесли в больницу: предполагалось похоронить их на следующий день, о чем уже был оповещен методистский священник. Посетители салуна, пожар коего, учиненный Бобом и его друзьями, заставил прервать попойку, перебрались в соседние заведения. Ждали свежего выпуска "Гелл-Гэп ньюс", дабы заново пережить недавние драматические события.
Можно представить, какое волнение охватило падкую до сенсаций публику при виде двойника повешенного, гордо восседающего на коне рядом с тремя вооруженными до зубов большерослыми юношами в индейском одеянии.
В мгновение опустели гостиницы, салуны и даже церкви, где добровольные проповедники из числа самых рьяных верующих предавали анафеме Боба и его банду.
Толпа валила за великолепной четверкой и остановилась у здания суда, окна которого были открыты настежь.
Шериф, только что вернувшийся из служебной поездки, выслушивал доклад о происшедших событиях: убийстве своих друзей Роберта Оллингера и Уильяма Бонни, бегстве семи заключенных и казни Боба.
Услышав цокот копыт, шериф подошел к окну, и перед его изумленным взором предстал Боб Кеннеди, о чьей смерти едва успели доложить. В воскрешение казненного верилось плохо, но приходилось считаться с фактом.
Боб отвесил церемонный поклон, почти коснувшись лицом гривы лошади, а затем состоялся диалог в сугубо американском духе:
- Добрый день, шериф. Рад вас видеть.
- Взаимно. Здравствуйте, Боб Кеннеди. Чему обязан?
- Вы - настоящий джентльмен, шериф. И неподкупный человек.
- Благодарю за добрые слова, Боб, но повторяю свой вопрос. Чему обязан?
Толпа, став полукругом, будто у театральных подмостков, хранила молчание, напряженно следя за беседой. Помолчав минуту, страж порядка сказал:
- Насколько я понимаю, вы стали жертвой… э… весьма неприятного происшествия…
- Скажите прямо, шериф, что меня вздернули на телеграфном столбе граждане города, что возомнили себя хранителями закона во время вашего отсутствия.
- Не может быть! - откликнулся, еще не вполне придя в себя, шериф, а толпа одобрительно загудела.
- Вы не считаете этот акт законным?
- Я этого не сказал, - ответил шериф уклончиво. Для виду ему приходилось осуждать действия блюстителей порядка, но он нуждался в них, ибо никакой другой организованной силы в его распоряжении не числилось.
- Я убил… меня приговорили к смерти, а потом повесили именем закона! Ну же! Подтвердите законность приговора перед всеми собравшимися.
- Хорошо, подтверждаю! Ваша казнь, хотя и была произведена с излишней поспешностью, является справедливой и законной. Ну а теперь что вам угодно?
- Я хочу сдаться под охрану закона.
- Как это понять? - проговорил шериф, по-прежнему стоя у окна и немного напоминая порывистыми жестами марионетку в театре гиньоль.
- Все очень просто. Следите за ходом моих рассуждений! Вы не можете отрицать, что своей казнью я искупил совершенные мной убийства. Строго говоря, я уже мертв. Если в данный момент я жив, то не по своей вине и не по вине блюстителей. Меня повесили, и я принял наказание без всяких возражений. Итак, я заплатил за все. Что вы на это скажете, шериф?
- Я полагаю, что мы имеем дело с весьма любопытным и в некотором роде уникальным казусом, доселе не встречавшимся в судебной практике.
- Ответьте прямо: если я впредь не совершу ничего предосудительного, будете ли вы преследовать меня за поступки, совершенные до казни?
- Идите к черту!
- Я остался в живых благодаря стечению обстоятельств, возникших независимо от моей воли… Я уже был одной ногой на том свете, когда пришло чудесное спасение.
- Боб Кеннеди прав, - раздался громкий голос из толпы, - нельзя дважды наказывать за одно преступление. Сам шериф признал, что казнь была законной, значит, Боб искупил свою вину. Да здравствует Боб Кеннеди!
- Ничего подобного! - перебил его другой, не менее зычный голос. - Это нечестно! Вина не искуплена до конца! Нужно снова вздернуть негодяя! Смерть Бобу Кеннеди!
Толпа разделилась на два лагеря: одни защищали ковбоя, другие требовали наказания. Спутники Боба, равно как и он сам, сохраняли полную невозмутимость, застыв, словно конные статуи.
Человеку, незнакомому с американскими нравами, могло бы показаться, что сейчас эти кричащие, жестикулирующие, возбужденные люди вцепятся друг в друга, и начнется драка. Однако они всего-навсего заключали пари. Но с каким пылом!
Отпустит ли шериф Боба или объявит повторный приговор? Будет ли ковбой ночью убит блюстителями, которые предпочитали действовать под покровом темноты? Таковы были основания для пари, и ставки делались все внушительнее.
Боб насторожился, готовясь отразить нападение разгоряченного игрока, которого могла соблазнить возможность сорвать банк одним ударом. Шериф же размышлял, пытаясь найти разумное решение сложного вопроса.
- Итак, шериф? - спросил Кеннеди, сохраняя прежнее благодушие. - Что вы собираетесь предпринять?
- Я думаю, дружище Боб, что вам стоило бы покинуть Гелл-Гэп… Я буду огорчен, если с вами случится несчастье.
- Если вы гарантируете мне защиту закона, я сумею сам позаботиться о своей безопасности. У меня есть друзья…
- Стало быть, вы хотите остаться здесь, Боб?
- Мне необходимо задержаться в Гелл-Гэпе хотя бы на сутки.
- Ну что ж! Я готов дать вам еще двенадцать часов в придачу, если вы обещаете проститься с нами послезавтра.
- Согласен! Даю вам слово, шериф.
- Взамен вы получаете мое, Боб. В ближайшие тридцать шесть часов вам гарантирована защита. Смею надеяться, что вы и ваши друзья, не откажетесь воспользоваться моим гостеприимством. Места хватит и для вас, и для ваших лошадей. Мы разопьем бутылочку шерри. Не правда ли хорошая идея?
ГЛАВА 4
Ростбиф из конины. - Лошадь секретаря суда. - В салуне. - Бесплатная выпивка для героев дня. - Боб рассказывает о своих приключениях. - "Телеграфом до востребования". - Серьезнее, чем кажется. - Столкновение с ирландцем. - Оскорбление. - "Желторотик" и бородач. - Суровое, но справедливое наказание. - Незнакомец.
Даже опустившийся североамериканец относится с большим почтением к закону. Именно поэтому одному человеку, что представляет официальную власть, но не имеет организованной вооруженной силы, удается поддерживать порядок на огромной территории, населенной по большей части своевольными и малоуправляемыми людьми.
Это, конечно, не означает, что здесь, в местах, где цивилизация соседствует с дикостью, не случается прискорбных происшествий. Однако даже самый незначительный чиновник всегда найдет поддержку среди жителей и так или иначе добьется торжества правопорядка.
Уважение к праву простирается настолько глубоко, что придает силу решениям выборного магистрата.
Боб Кеннеди, получив покровительство шерифа на тридцать шесть часов, мог считать себя в полной безопасности - конечно, при условии, что не примется вновь за прежние делишки.
Казалось, ковбою пошел впрок жестокий урок тайного трибунала Гелл-Гэпа.
Вся компания распила бутылку старого шерри, причем был здесь и секретарь суда, чью лошадь Боб позаимствовал для бегства. Настроенный вполне миролюбиво, чиновник вслед за шерифом принял предложение Боба отобедать в ближайшей гостинице.
Как и в других приграничных местностях, на стол подали отвратительное мясо, жаренное на сале - излюбленное блюдо американцев, - в сочетании с не менее ужасным пеклеванным хлебом. Хозяину пришлось изрядно побегать. Выдающиеся персоны - шериф, секретарь, Боб и трое братьев, чье появление в Гелл-Гэпе стало главным событием дня, - привлекли массу любопытных. Посетителей собралось вчетверо больше обычного.
Несмотря на обилие скота, в Дакоте редко едят парное мясо, но ради такого исключительного случая подали бифштексы - самые настоящие бифштексы, но только по виду смахивающие на почерневшие подошвы башмаков, политые желтым жиром.
Канадцы отнюдь не были гурманами, однако, привыкнув к сочному мясу диких животных, лишь поморщились и, невзирая на молодой аппетит, не притронулись к жаркому с противным запахом пригорелого жира.
- Хелло, Джонни, мой мальчик, как вам эта говядина?
- О! - ответил Жан не без лукавства. - По всему видно, что это говядина для кавалеристов.
- Что вы хотите сказать?
- А то, что когда она бегала на четырех ногах, то ходила под седлом.
- Неужели это конина?
- Во всех отношениях выдающаяся кляча, уж поверьте мне!
- Именно так! - раздался насмешливый голос за соседним столом. - Чужестранец прав. Джентльмены, мы лакомимся той самой кобылой, на которой бежал Боб.
- Это ваша лошадь, секретарь!
- Именно она! - продолжал говоривший. - У нее была сломана нога. Пришлось пристрелить бедняжку выстрелом в голову и привезти сюда… А уж здесь старушку разделали на куски. Отличный получился ростбиф!
Ответом был взрыв хохота. Среди бурного веселья, под крики "Ура!", стали поднимать тосты за здоровье шерифа, Боба, секретаря и даже почившей коняги… Затем побили немного посуды - к ликованию корреспондента "Гелл-Гэп ньюс", который собирал материал для местной хроники.
Хозяин, получивший изрядный доход, наотрез отказался от предложенного Бобом шиллинга, который, разумеется, был извлечен из кошелька Жана, ставшего казначеем новоявленного содружества. Шериф и секретарь пили, не отставая от других, горланя и хохоча, как простые ковбои.
Когда обед близился к концу, к Бобу подошел хозяин ближайшего салуна и с таинственным видом сообщил, что если компания отправится ужинать к нему, то гостям будет бесплатно подано столько спиртных напитков, сколько может вместить в себя человек.
До своей казни Боб никогда не становился центром подобного внимания. Он охотно принял любезное приглашение, и вся публика переместилась в кабак, на дверях коего тут же появился транспарант с извещением о грядущем празднестве.
Боб стал героем дня. Он веселился от души, сыпал забавными историями, поглощал спиртное в неимоверных количествах, но головы не терял и рассказывал "выдающимся согражданам", как Джон, Джеймс и Фрэнсис получили его тело "телеграфом до востребования".
Это словцо имело бешеный успех: оно передавалось из уст в уста и дошло наконец до репортера; тот, подхватив его на лету, умчался в редакцию, чтобы тут же вставить в свежий номер газеты.
Тем временем шериф, пользуясь ситуацией и имея в виду близкие выборы, старался завоевать популярность и расширить круг своих сторонников. Его должность считалась весьма завидной, ибо не только давала большую власть, но и сулила изрядный доход. Конечно, ей сопутствовало много сложностей: шерифу надлежало быть и судебным исполнителем, и комиссаром полиции, и следователем, а при необходимости и палачом. Именно поэтому государство отпускало немалые деньги тем, кто нес столь тяжкое бремя. Оно платило и за опрос свидетелей, и за организацию поимки преступника, и за его доставку в место заключения, и за его казнь. В первый же год шериф Гелл-Гэпа получал не менее сорока - сорока пяти тысяч долларов, весьма приличную сумму для чиновника низшего ранга.