А зачем бы, если не это, он шлифовал свои познания в испанском языке, так сосредоточенно читая книгу об "исчезнувших" и собираясь сделать остановку в Лиме? То, что он мог влюбиться в Айрис Сандерби, даже не приходило мне в голову.
Часть вторая
Ангел смерти
Глава 1
Разница во времени между Лондоном и Мехико шесть часов, а так как мы летели вместе с солнцем, оно по-прежнему стояло довольно высоко в небе, когда мы опускались в желто-коричневый туман, висевший надо всей обширной равниной, которая когда-то была огромным озером. Пыль! Таким было первое впечатление от города, ставшего из-за катастрофически высокой рождаемости самым большим в мире. Огромное пространство, занятое плотной жилой застройкой, прерывающейся только участками голой выжженной земли, где крутилась поднятая ветром пыль, и вдалеке с левого борта над коричневой дымкой гари возвышались заснеженными громадинами вулканы Попокатепетль и Истаксиуатль.
- Бросим вещи в отеле, - сказал Уорд, - и, если будет время, осмотримся здесь.
Посадка прошла благополучно, но в здании аэропорта все происходило с черепашьей скоростью. Длинная очередь к паспортному контролю едва двигалась. Когда мы оказались наконец у окошка, я понял его правоту насчет того, что "букинист" заставит служащих контроля призадуматься. Они добрых десять минут спорили о том, что же это значит, даже звонили старшему смены, немного знавшему английский.
- Старые книги? Зачем вам старые книги? Вы турист, не так ли? Проездом?
- Да, у меня билет на утренний рейс в Лиму.
Уорд сиял ослепительной, счастливой, почти что пьяной улыбкой, изображая бесхитростного шотландца с чудовищным акцентом.
- А вы сами не любите книги? Видите ли, книги - самое дорогое, что у меня есть. Эти переплеты. А внутри можно найти всю правду о нашем мире. Старые книги, гравюры, рисунки. Вы видели рисунки Леонардо да Винчи? Восхитительные иллюстрации, миниатюры с монахами и священниками, сказочный мир под расписанными золотом обложками.
Он продолжал в том же духе, пока старший кивнул, глядя на него потускневшими глазами. Он даже не стал смотреть на визы, не взглянул даже на мой паспорт.
- Что я вам говорил, - негромко сказал Уорд без тени акцента, когда мы забирали свой багаж. - Это выручает в самых разных ситуациях.
Как только мы прошли таможню, он направился к телефону-автомату, а вернулся с улыбкой на лице.
- Все готово. Он получил мою телеграмму и встретится с нами за обедом.
- Кто? - спросил я, когда мы, подхватив сумки с личными вещами, направились к выходу.
- Автор той книжки, Луис Родригес. Он здесь живет.
У отеля он сказал водителю такси, чтобы тот подождал, и после того, как мы зарегистрировались и по-быстрому приняли душ в своих номерах, поехали в Теотиуакан.
- Хотелось бы побывать в археологическом музее, но, боюсь, из-за пробок на дорогах у нас не хватит времени. Это на другом конце города, а в Теотиуакан добираться относительно удобно.
Он передал мне карту и проспект, который прихватил в отеле.
- Посмотрим хотя бы храм Кетцалькоатля, улицу Мертвых и великие пирамиды Солнца и Луны.
До Теотиуакана было около двадцати километров к северо-востоку от центра Мехико, и я думаю, что, вероятно, видел эти пирамиды сквозь пыльную дымку, когда мы подлетали. В проспекте говорилось, что высота пирамиды Солнца превышает шестьдесят метров, что больше, чем высота пирамиды Хеопса в Египте, а улица Мертвых имеет более трех километров в длину, но, даже при том, что там была карта и фотографии, я не представлял колоссальных масштабов древнего города.
Мы пробыли там не более сорока минут, но смогли обойти весь огромный комплекс строений, даже забрались на пирамиду Луны, меньшую из двух. У Уорда с собой была фотокамера, и, хотя он водил меня столь быстрым шагом, что я едва не задыхался, сам он без умолку рассказывал о жутком религиозном культе ацтеков и успел наснимать довольно много кадров, обычно либо со мной, либо с кем-то другим на переднем плане, чтобы можно было оценить размеры строений.
Кроме Кетцалькоатля, пернатого змея, божества учености, он рассказал о Тескатлипоке, боге неба, Тлалоке, боге дождя, и о самом ужасном божестве из всех, чье имя мне не только выговорить, но и написать непросто - Уицилопочтли.
Я до сих пор мысленно вижу бесконечную цепь пленников в окружении стражей, ожидающих своей очереди подняться по ступеням ацтекских храмов, где обреченных встречают жрецы Уицилопочтли и их обсидиановые ножи. От запекшейся крови их лица и руки черны, а одежды отвердели. Они усердно рассекают грудь каждому, вынимают все еще бьющееся сердце и приносят его в жертву своему мерзкому богу, затем сталкивают распоротое тело вниз с лестницы, где ожидающие воины рубят его на куски для ритуального каннибализма, обостряющего плотские наслаждения и усиливающего отвагу живых за счет поглощения плоти пленника.
Эта картина неизгладимо запечатлелась в моей памяти. Уорд нарисовал ее негромким голосом, лишенным как волнения, так и отвращения, несмотря на ее чудовищность, просто повторив ту информацию, которую он почерпнул в книге, взятой в библиотеке в Глазго сразу же, как узнал, где пройдет наш маршрут в Пунта-Аренас и далее в Антарктику. Я обратился к ней здесь потому, что, на мой взгляд, Мехико явился прологом к тем ужасам, которые нам предстояло узнать позже.
Солнце садилось. В кроваво-красном зареве заката мы возвращались в центр Мехико. Длинные, геометрически правильно расчерченные улицы уже превратились в темные ущелья, залитые светом автомобильных фар. Иногда на углах улиц стояли мужчины, наполовину скрытые нагромождениями разноцветных шариков, по словам Уорда, представляющих собой жалкое подобие роскошных головных уборов ацтеков из перьев. Вечер стоял тихий, пыль улеглась, и огромная площадь Сокало дышала задумчиво-умиротворенным настроением, теплые лучи заходящего солнца все еще касались башен-близнецов кафедрального собора, возвышающегося над президентским дворцом.
Ресторан, который выбрал Родригес, расположился на одной из улиц позади собора. Это было небольшое полутемное заведение, где подавали только блюда мексиканской кухни. Единственный посетитель без компании, он, устроившись в углу, сосредоточенно писал что-то на листе бумаги, и одинокая свеча на столе освещала его лицо. Оно было довольно необычным: желтовато-коричневая, похожая на старый пергамент кожа туго обтягивала острые скулы, а широкий лоб и выдающийся нос придавали ему почти аристократический вид.
Он не поднял взгляд, пока мы шли через зал, а, склонившись, быстро бегал ручкой по закрепленному на планшете листу бумаги. На меня он произвел впечатление нелюдимого отшельника.
- Родригес?
В голосе Уорда не прозвучало теплоты.
Тот поднял глаза, затем закрыл планшет и поднялся на ноги.
- Сеньор Уорд, верно?
Они обменялись рукопожатием, настороженно глядя друг на друга. Уорд представил меня, и мы расселись.
- Что это вы пьете? - спросил Уорд, наклонившись вперед и нюхая своим длинным носом бледную жидкость.
- Текила.
- Ах да! Делается из Agave tequilana, голубой агавы.
Родригес кивнул.
- Выпьете немного?
- Не откажусь. А вы как? - спросил он у меня. - Жгучая такая вещь.
Я кивнул, соглашаясь, и он щелкнул пальцами проходящему официанту.
- Dos tequilas. А как насчет вас, сеньор Родригес?
- Gracias.
Он заказал три, затем откинулся на спинку и уставился на человека, ради которого мы сюда пришли.
- Вы пишете очередную книгу?
- Нет, это статья для американского журнала.
- О Desaparecidos?
- Нет, тут речь о наркотрафике на мексиканско-штатовской границе. Кокаин. Его везут через страну транзитом в основном из Колумбии и Эквадора.
Он немного помолчал.
- Вы хотели встретиться со мной с определенной целью?
Его слова прозвучали вопросом, не утверждением, и он явно нервничал.
- О чем вы хотели со мной поговорить?
Уорд ничего не ответил, молча продолжая сидеть и глазеть на писателя.
- Вы говорили, дело срочное, вопрос жизни и смерти для меня.
Родригес говорил тихо, почти шепотом.
- Что же это?
Слегка поколебавшись, Уорд покачал головой.
- Позже.
Он взял со стола меню.
- Мы поговорим об этом позже, когда поедим.
Однако Родригес хотел получить ответ безотлагательно. Он напряженно теребил ручку, опустив карие, чуть миндалевидные глаза в стол, не в силах встретиться с пристальным взглядом Уорда.
Принесли выпивку - три бокала толстого стекла, полных сладковатой жидкости, напоминающей медовуху, но более ароматной и резкой на вкус и, как и предупреждал Уорд, очень жгучей. Он заказал себе sopa de mariscos, что оказалось крабом, мидиями и креветками с cilantro, луком и рисом, затем guacamole и chile salteados с tortilla. Свой заказ Родригес сделал еще раньше. Я последовал примеру Уорда, так как он, видимо, знал, что эти блюда из себя представляют.
Родригес - невысокий мужчина с гладкими черными волосами - отчасти был индейцем.
- Во мне есть немного крови кечуа.
Это он объявил по-английски, объясняя что-то им сказанное, чего Уорд не понял. Их беседа проходила на испанском.
- Я прошу прощения, - сказал писатель. - Мое произношение не вполне правильное. Я говорю на аргентинском варианте испанского. В Южной Америке множество его диалектов, а здесь, в Центральной, он, конечно же, тоже свой, особенно тут, в Мексике.
"Мексика" он произнес как "Мехико".
Уорд настоял на том, чтобы говорить по-испански, под тем предлогом, что ему нужно упражняться в его свободном использовании. Принесли суп и вместе с ним три бутылки пива, заказанные Уордом. У Родригеса на первое были завернутые в бекон креветки. Разговор между тем, по-прежнему на испанском, видимо, касался политики и мексиканской экономики, но, как только Уорд покончил с супом, он неожиданно вновь перешел на английский.
- Марио Ангел Гомес.
Он отодвинул тарелку в сторону и уставился на Родригеса.
- Когда вы видели его в последний раз?
Повисло молчание, глаза писателя вдруг стали пустыми. Как зверь, избегающий нежелательной конфронтации, он прибегнул к смене занятия, взяв последнее острое от приправ печенье, которое принесли вместе с выпивкой, и протянул пустую тарелку проходившему мимо официанту.
- Ну?
- Когда заканчивал книгу. Вы говорили, что прочли ее. Это есть в книге, там все, что мне известно про Гомеса.
- Он уехал в Перу, не так ли?
- Он собирался в Перу. Так он сказал мне, когда я брал у него интервью в тот второй раз в Буэнос-Айресе.
- И там с ним не встречались?
- Нет, я с ним не встречаюсь.
- Вы хотите сказать, что не виделись с ним в Перу? Не разговаривали с ним после того, как он там поселился?
Родригес покачал головой, но прежде того на его лице промелькнула неуверенность.
- Он в Перу, так ведь?
Писатель снова помотал головой, и, когда Уорд настойчиво повторил свой вопрос, он ответил:
- Возможно, но я не знаю точно.
Официант принес следующее блюдо, и они опять стали говорить по-испански о политике. Тон Уорда, как и вся его манера поведения, смягчился, он старался вселить в Родригеса спокойствие, а потом неожиданно спросил:
- Почему он уехал из Аргентины?
Он быстро ел и теперь, наклонившись над пустой тарелкой, резко заговорил по-английски.
- Почему?
Родригес пожал плечами. Уорд продолжал упорствовать, и писатель будто нехотя сказал:
- Почему люди уезжают? Ходили кое-какие слухи. В книге я об этом писал.
- Слухи касаемо Desaparecidos?
- Возможно.
- И они не подтвердились?
- Нет. Только в нескольких газетах были статьи, в основном в перонистских изданиях.
- И по этой причине вы брали у него интервью?
- Да.
- Вы написали, что застали его в его квартире как раз тогда, когда он уезжал из страны.
- Верно, во второй раз так и было. Он уже упаковывал вещи.
- Из-за страха быть арестованным, если останется?
Родригес помотал головой.
- Когда к власти пришел Альфонсин, о его аресте не было разговоров?
- Говорю вам, никто никогда ни в чем его не обвинял. После войны на Мальвинах он стал чем-то вроде героя. Его самолет разбился в Пуэрто-Архентино. Все "Айэрмакки" были уничтожены, и он, взяв с собой несколько морских пехотинцев, провел рекогносцировку на острове. Его целью было поселение Гус-Грин. Вскоре он улетел на большую землю на самую южную военно-морскую базу на реке Рио-Гранде на острове Огненная Земля. Оттуда он летал пилотом самолета наведения для "Скайхоков" и, я полагаю, один раз для "Супер-Этандаров". В то время у них еще был один "Экзосет".
- Да, но как насчет предвоенного времени, когда он еще был курсантом, до службы в армии? Он был членом ААА?
- ААА?
- Да, правое крыло перонистов, разгромившее "монтонерос" в семьдесят третьем, двадцатого июня. Это было в аэропорту Эсейсы, так ведь? Вы об этом тоже упоминали в вашей книге.
Родригес неотрывно смотрел в свою тарелку, своими короткими смуглыми пальцами он крошил остатки tortilla. Нависнув над столом, Уорд глядел на него в упор.
- ААА базировалось на ESMA, военно-морском училище механики, - сказал он резко.
Он мне напомнил одного адвоката, когда-то мною виденного, который допрашивал враждебно настроенного свидетеля, и на английский он перешел, несомненно, не ради меня, а с тем, чтобы заставить Родригеса чувствовать себя неуверенно.
- В вашей книге не сказано, учился он в Escuela Mecánica de la Armada или нет, но в подтексте…
Родригес решительно замотал головой.
- Вы в моей книге высмотрели то, чего я не писал, по-моему. Были кое-какие разговоры, но ничего не доказано, никаких обвинений не выдвинуто.
Осушив бокал, он налил себе еще пива.
- Мне известно лишь то, что он служил в военно-морской авиации. К началу войны на Мальвинах он состоял в Штурмовой эскадрилье, базировавшейся в Пунта-Индио, летал на Aermacchi MB-339As и был послан в Пуэрто-Архентино…
- Вы имеете в виду Порт-Стэнли. Это все было намного позже. Меня интересует время до того, как он был прикомандирован на авианосец Veinticinco de Mayo, до того, как стал летчиком. А также почему он теперь уехал из Аргентины. В вашей книге вы не пишете почему. Может, вы скажете мне это сейчас?
Уорд снова резко подался вперед.
- Ну давайте, говорите, почему?
И, не дождавшись от Родригеса ответа, он сказал очень тихо:
- Связано ли это с чем-то, что произошло, когда он учился в Escuela Mecánica de la Armada?
Помолчав, он прибавил:
- Ángel de Muerte, такое у него было прозвище, не так ли? И он им гордился. У него оно даже было выведено на фюзеляже, вы писали.
Воцарилось долгое молчание. Родригес сидел, безмолвствуя.
- Ладно, хотя бы скажите мне, где он сейчас. Наверняка вы это знаете. Где я его могу найти, в Перу, где именно?
- Te digo, no sáé.
Эти слова по-испански Родригес сказал полным упрямства тоном, означавшим, что это конец разговора.
- Я не собираюсь говорить о нем ни с вами, ни с кем-либо другим.
Он хлопнул ладонями о стол и поднялся. Затем, склонившись и глядя Уорду в лицо, он нервно произнес:
- Кто вы такой? С какой стати вы задаете мне все эти вопросы о нем? Он не имеет никакого значения. Теперь не имеет.
Родригес был напуган, это было видно по его глазам и по тому, что его голос становился все резче и резче.
- Сядьте.
Хотя Уорд и сказал это негромким голосом, прозвучало это как приказ.
Родригес покачал головой.
- Я не могу больше отвечать на вопросы. Я не знаю, кто вы, - прибавил он, - зачем меня расспрашиваете…
- Прошу вас!
Уорд примирительно поднял левую ладонь.
- Por favor. Пожалуй, для пригласившего я был слегка грубоват. Пожалуйста, сядьте. И, прошу вас, дайте мне какие-нибудь ориентиры, как мне найти этого человека.
- Зачем вы хотеть это знать? - взвизгнул Родригес, сбиваясь на ломаный английский.
Он замер всем своим коротким коренастым телом, пристально глядя сверху вниз на Уорда.