Лежа на траве, я смотрел снизу, как подошел Гомес, и Уорд, обернувшись, накинулся на него:
- Что это, мать вашу?! Чем вы ее накачали? Кокаином, надо полагать?
Он протянул к нему свой протез, и стальные пальцы ухватили Гомеса за руку.
- Как она его принимала - ела или нюхала?
Стиснув пальцы, он тряс Гомеса из стороны в сторону, побагровев от гнева.
- Или вы ей вкололи?
Сжатым кулаком другой руки он ткнул Гомеса, и тот, застигнутый врасплох, пытался вырваться.
- Если это крэк, я вас убью, мать вашу!
Гомес решительно замотал головой:
- Не крэк, у меня нет крэка. Думаю, это, скорее всего, кокаин, который я держу дома в медицинских целях. Чистый кокаин без добавок. Наилучший. Я его ни с чем не смешиваю.
- Как вы ей его давали?
- Нет, я ей не давал. Она, должно быть, нашла его в комнате, где я храню оружие. Там есть ящик со всем необходимым на случай травм. Кокаин там как обезболивающее средство.
Айрис поднялась на ноги.
- Отпустите его, - сказала она заплетающимся языком и потянула Уорда за рукав.
Она сделала усилие, овладевая собой. Затем, отойдя чуть в сторону, сказала с достоинством, тщательно произнося каждое слово:
- Вы, д-двое, не должны ссориться. Нам предстоит провести на "Айсвике" много времени. Мы будем там жить бок о бок в тесном пространстве. Вы должны стать друзьями.
- Так он, значит, едет с нами?
Уорд смотрел не на нее, а снова на Гомеса.
- Это правда? Вы едете с нами?
Не дождавшись от Гомеса ответа, он резко обернулся к ней.
- Это надо понимать так, что он знает, где находится корабль?
Она уставилась на него снова ставшим бессмысленным взглядом.
- Он знает или нет, где находится корабль? - спросил он медленно, как будто обращаясь к ребенку.
- Он считает, что может нас туда провести.
Секунду Уорд пристально на нее глядел. К этому времени я уже поднялся на ноги и видел ее лицо - на нем краснели следы от его пощечин, в глазах опять появилась осмысленность. Она как будто взяла себя в руки, но на его вопрос не ответила.
Уорд обернулся к Гомесу. Он был похож на готового ринуться быка. Но он сдержал себя и спросил негромко:
- Опыт хождения под парусами есть?
- Кое-какой.
- И вы видели корабль, который мы собираемся искать?
После недолгого раздумья он кивнул:
- Думаю, что видел. Тогда была низкая облачность, по льду стелился туман, но, пожалуй, я его видел.
- И вы запомнили место?
- Да, я помню место.
- Вы сообщили координаты миссис Сандерби?
Гомес промолчал, зато Айрис Сандерби сказала:
- Нет, он отказывается говорить. Я долго пыталась их из него выудить, - прибавила она, сатанея, ее щеки вдруг залились румянцем. - Я права, Ангел? Я делаю все, что ты хочешь, но ты мне не говоришь, так ведь? Я валяюсь у тебя в ногах, лижу тебе задницу, делаю все…
Она взвинтила себя почти до состояния невменяемости, как ребенок в истерическом припадке, слезы текли у нее по щекам и все тело тряслось от ярости, когда она, внезапно на него налетев, вцепилась ногтями.
Он без труда отстранил ее от себя и стоял так, улыбаясь, с довольным выражением лица. Это был властный, очень привлекательный внешне мужчина, явно испытывавший наслаждение от того эмоционального смятения, в которое он ее ввергал, и осознания того, что она перед ним бессильна.
- Ублюдок!
В голосе Уорда прозвучала гремучая смесь злости и презрения.
Все еще улыбаясь и удерживая Айрис Сандерби на расстоянии вытянутой руки, Гомес сказал поверх ее головы:
- А вот это неправда.
Он сказал это с особым напором, и его смуглое лицо налилось багрянцем, а глаза вновь свирепо потемнели.
Уорд взглянул на него с живым интересом.
- Вам не нравится, когда вас называют ублюдком?
- Нет. Никому это не понравится.
- Ну, это не совсем так. Не всех это огорчает так, как вас. У некоторых это даже считается ласковым прозвищем.
Он негромко хохотнул. Он вдруг стал совершенно спокойным, а голос приобрел почти легкомысленные нотки.
- Значит, ваши родители были женаты, так?
- Разумеется, они были женаты.
Краска гнева еще не отхлынула от его лица.
- Так что не нужно называть меня ублюдком.
- Приношу свои извинения, - улыбнулся Уорд.
Он так наслаждался своей игрой, что едва не поклонился.
- Это так грубо с моей стороны. Или даже, можно сказать, очень глупо. Кажется, припоминаю, что все это было в той книге Луиса Родригеса. Ваш отец женился на певице из ночного клуба. Потом, когда об этом узнали его родные, они выпроводили его в Ирландию, позаботившись, чтобы этот брак был признан недействительным, и он женился на девушке по фамилии Коннор.
- Это вас совершенно не касается.
Гомес развернулся, чтобы уйти, но Уорд его задержал.
- Конечно же нет. Я лишь хотел удостовериться, что Родригес все верно передал. Он очень кратко это описал. Если мне не изменяет память, он сообщает, что семья Гомес уже была в родственной связи с ирландцами, так что они без особого труда подыскали обедневшего землевладельца с красивой незамужней дочерью. Отсюда в вашей фамилии появилось "Коннор", верно?
Кивнув, Гомес подтвердил.
- В дикой спешке ваш дедушка, Эдуардо Гомес, получил специальное разрешение на бракосочетание, или как там это у вас называется, от папы римского.
Гомес опять кивнул, с пристальным взглядом ожидая дальнейшего.
- И они поженились в Ирландии, в Ратдраме, в графстве Уиклоу, так?
- Да, но они почти сразу вернулись в Аргентину.
- Так кто же ваша мать? Не Розали, певица из ночного клуба?
- Нет, конечно нет. Я наполовину ирландец.
Уорд рассмеялся.
- Значит, ваша мать - та ирландская девушка, Шейла Коннор, вы это хотите сказать?
- Разумеется, говорю же вам…
Он запнулся, вдруг осознав, что это значит.
- Шейла Коннор, она же миссис Хуан Гомес, также и мать Айрис Сандерби, - сказал Уорд совсем тихо. - Это значит, что вы с Айрис Сандерби брат и сестра. Вы это понимаете?
Повисла тишина, и Уорд обернулся к Айрис Сандерби с улыбкой, более похожей на ухмылку.
- Я просто хочу знать, в какой компании мне предстоит отправиться в Южный океан.
Она побледнела. Понимала ли она, что ее безрассудная страсть к этому человеку была кровосмесительной?
- Матерь божья!
Уорд переводил взгляд с Айрис на Гомеса и обратно.
- Полагаю, вам двоим нужно кое-что посущественнее, чем спецразрешение папы римского, если вы собираетесь продолжать в том же духе.
Он обернулся к Гомесу, вытянув шею вперед.
- Но, может, вы все же ошиблись и в действительности та сицилийская женщина…
Улыбаясь сам себе, он не стал развивать свою мысль дальше, а предложил Айрис Сандерби пойти в ее комнату и собрать свои вещи.
- Мы уедем сразу же, как только я поговорю здесь напоследок с вашим другом. Вы пойдете с миссис Сандерби, - добавил он, обращаясь ко мне. - Поможете собраться. Она еще немного не в себе, хотя ее уже отпускает.
Немного не в себе - это было слишком мягко сказано. Думаю, если бы меня там не было, она сразу бы улеглась спать.
- Ублюдок! - повторила она несколько раз, кругами расхаживая по комнате.
Не знаю, кого она имела в виду - своего брата или Уорда. Потом она неожиданно повалилась на кровать и закрыла глаза.
- Где ваш чемодан? - спросил я и принялся выдвигать ящики, чтобы понять, сколько вещей предстоит упаковать.
- Под кроватью. Где ему еще быть, по-вашему?
Мне пришлось встать на колени, чтобы его достать, и она в этот момент вцепилась пальцами в мои волосы.
- Вы осуждаете, да?
- Что?
Я ухватил чемодан, а другой рукой разжал ее пальцы на своей голове.
- А как бы я еще могла вытащить из него координаты?
- И вам это удалось?
Но теперь она вдруг заснула или впала в прострацию, не знаю, что именно. Я положил чемодан на другую кровать и начал складывать в него содержимое ящиков. В основном там были теплые вещи, легкие хлопковые и шелковые платья, блузы, юбки, джинсы, колготки, трусы, бюстгальтеры, и все это пахло ею: смесью ароматов парфюмерии, пудры, пота и особенного запаха ее тела. К тому времени, когда я упаковал вещи из комода, а сверху сложил ее туалетные принадлежности, я с трудом смог закрыть чемодан. Я выставил его за дверь, сверху положив ее куртку и малиновое с золотистым пальто. Обувь! Я совсем забыл о ее обуви. И когда я сложил ее в полиэтиленовый пакет, который нашелся под туалетным столиком, я положил руку ей на плечо, собираясь ее растолкать. Но вместо этого я уставился на нее, вспоминая тот миг возле "Катти Сарк", когда мы с ней в первый раз встретились глазами.
Она казалась такой спокойной и расслабленной, лежа с закрытыми глазами, с лицом, лишенным всякого выражения, - просто цветущая здоровьем безупречная плоть, слегка смуглая кожа, как Мадонна, очень красивая. Жалко было будить ее. Она так тихо дышала, что ее грудь почти не поднималась, а губы казались полнее, чем я их помнил, рот шире, а едва выглядывающие зубы были белоснежными.
- Миссис Сандерби!.. Айрис!
Я легонько потряс ее плечо. Ее ресницы вздрогнули, и губы едва заметно шевельнулись.
- Мы уезжаем, - сказал я.
- Нет.
Ее глаза, ярко-синие, неожиданно широко распахнулись. Но в них никакого выражения, просто широко открыты, и их синий цвет очень насыщенный, почти фиолетовый.
- Только если он поедет.
Она говорила медленно, с явным усилием.
- Идемте, - сказал я, крепче сжимая ее плечо.
Ее губы вновь шевельнулись, и я склонился над ней.
- Что такое?
- Я говорю… он мне… не брат.
Я покачал головой.
- Я вас не понимаю.
- Вы ведь так думаете, да?
Неожиданно она села на кровати прямо, глядя на меня в упор.
- Вы и Айан Уорд этот. Говорю вам, он мне не брат. Он говорит, что брат, но это не так. Я это знаю. Я это чувствую. Здесь. - Она прижала ладонь к животу. - Нутром.
Я не знал, что и сказать.
- Если верить Родригесу…
- К черту Родригеса! Я знаю. Когда я ложусь с ним в постель и он во мне, в эту секунду я это знаю наверняка.
Она скинула ноги с кровати.
- Ладно, идемте.
Подняв ноги, она пошевелила большими пальцами передо мной.
- А моя обувь? Я не пойду босиком.
Я вынул из пакета пару крепких башмаков, и все то время, пока я их на нее натягивал, она не сводила с меня пустого взгляда широко раскрытых глаз с ненормально большими зрачками. Я понес ее вещи к машине. Уорда нигде не было видно, но был слышен негромкий шум голосов со стороны конюшни. Я крикнул, что мы готовы, но мне никто не ответил, и, когда я вернулся в спальню, я обнаружил ее лежащей на спине на кровати с тем же самым бессмысленным взглядом, устремленным в потолок.
- Вы в порядке?
Впрочем, я, должно быть, говорил с трупом - она была очень бледна и неподвижна. Кто-то где-то играл на дудочке, жалобные звуки наполняли горячий воздух. Я сильнее открыл раздвижное стекло в двери, чтобы было лучше слышно. Как таковая мелодия отсутствовала, тем не менее ноты складывались в созвучия, неодолимо захватывающие внимание. Эти примитивные звуки затронули во мне что-то глубинное, будто сам Пан играл на свирели, а не какой-нибудь работник-индеец извлекал тянущие душу ноты из примитивного инструмента.
Я взглянул на Айрис, гадая, слышит ли она их тоже. Но она даже не шевельнулась, и я стал размышлять, как мне доставить ее к автомобилю.
Игра на флейте внезапно прекратилась, заржала лошадь. Я вышел через стеклянные двери с краю маленькой террасы. То была та же самая лошадь. Пока индеец придерживал ее, Гомес вскочил в седло, а Уорд при этом стоял в дверях конюшни. Гомес что-то сказал, улыбаясь, его белые зубы блеснули на широком красивом лице. Он выглядел молодым и беззаботным, почти что юношей.
Он поднял руку, затем взял вожжи и, быстро ткнув лошадь пятками в бока, с места пустился легким галопом. Уорд бесстрастно наблюдал, как он проехал под аркой, повернул направо и скрылся из виду за строениями, с одной стороны отгораживающими двор. Тогда он повернулся и подошел ко мне.
- И как там наш маленький шкипер? - спросил он шутливым, без тени усталости, голосом.
- Идите сами взгляните, - сказал я. - Пожалуй, нам придется ее нести. На чем вы остановились с Гомесом?
- С Коннор-Гомесом, прошу заметить!
Он улыбался, чуть ли не осклабившись.
- Мы с ним поняли друг друга в конце концов.
А потом он сказал мне нечто такое, что показалось мне довольно странным.
- Он в окончательно определился и поедет с нами. Он решительно настроен в этой связи.
- Почему?
- Ну, может, вы мне сами это скажете, дружище. Это избавило бы меня от долгих объяснений.
Мы вернулись в спальню, где он пару секунд постоял, глядя на нее.
- Да, вы правы.
Невидящий взгляд ее по-прежнему широко открытых глаз не выражал никакого проблеска осмысленности.
- Это не спидбол, - сказал он. - Видимо, крэк. Это худший способ употребления чертова зелья. Интересно, где он берет паральдегид?
- Это его мешают в крэк?
Он кивнул.
- У него, как и у кокаина, анестезирующее свойство. Достаточно трех приемов крэка, и у вас произойдет привыкание. Ладно, очень скоро мы все узнаем.
Подняв, мы понесли ее и, податливую, как парусный мешок, засунули на заднее сиденье.
- Куда мы направляемся? - спросил я, пока он пристегивал ремни безопасности, чтобы она не скатилась с сиденья при резком торможении.
- Назад, на юг.
Он хлопотал над ней, пристраивая ей под голову вместо подушки спальный мешок.
- Если верить нашему герою, есть другая дорога к побережью через Кахабамбу и Уамачуко. Он утверждает, что она свободна и ведет прямо в Трухильо. Там переночуем, а потом, если она придет в себя, продолжим путь утром через Лиму в Такну, это на юге Перу. Сядем на самолет в Пунта-Аренас в Арике, сразу после границы с Чили.
Он все продумал так, чтобы нигде не терять времени.
- Вы поведете, - сказал он, садясь на пассажирское сиденье.
- Куда отправился Гомес? - спросил я, заводя мотор.
- Объезжать свое поместье.
- Если только не для того, чтобы подстроить со своими подручными какую-нибудь очередную гадость в горах на этой другой дороге.
- Нет, больше он к этому не прибегнет.
- Чего ради тогда такая спешка?
Какое-то время он молчал, и я подумал, что он не ответит. Но потом он сказал:
- Не знаю. Просто есть чувство, что чем быстрее мы попадем на борт "Айсвика", тем лучше. Когда он присоединится к нам, тогда, наверное, все будет в порядке. Но до тех пор…
Он помолчал.
- Я хочу все там осмотреть, убедиться, что никто не устроит глупых пакостей с двигателем или кингстонами и тому подобное. Пожар на борту…
Уорд обернулся к заднему сиденью, когда я проезжал под аркой и повернул к Баньос-дель-Инка.
- Интересно, знает ли она что-нибудь об этом. Вы задавали ей этот вопрос?
- Какой именно? - переспросил я, пытаясь вспомнить дорогу.
- Она приехала сюда, бросилась в объятия человеку, который может быть ее братом, а может и не быть, но, несомненно, замешан в крайне неприглядных эпизодах в истории своей страны, дает ему уговорить себя побаловаться очень опасными наркотиками… Почему? И почему он приложил столько усилий, чтобы не дать нам сюда приехать?
- Ну, это просто, - возразил я. - Если бы такая привлекательная девушка, как Айрис Сандерби, оказалась наедине с вами в вашей гасиенде…
- Вы хотите сказать, что вы бы решили поубивать ее друзей, чтобы только удержать женщину при себе?
Он покачал головой.
- Этот тип хладнокровен, как змея. Нет, должна быть какая-то более глубокая причина. И внезапно он решил, что поедет с нами.
Он уставился на меня пристальным вопросительным взглядом.
- Что там с этим кораблем? Он знает, где он. Он желает отвезти нас туда. Зачем? Что он знает о нем такого, чего не знаем мы? А когда мы его найдем, тогда что?
Я покачал головой, отчасти поглощенный ситуацией на дороге. Вокруг было немало людей: и мужчины, и женщины, почти все они индейцы, на мулах, и на ослах тоже. И, поскольку было жарко, легкий ветерок едва ощущался, многие мужчины сдвинули свои широкополые шляпы на затылок, где они удерживались кожаным ремешком, застегнутым под подбородком. Иногда мимо нас проезжали ярко раскрашенные грузовики, поднимая облако пыли, а на западе над нами нависала светлая, хорошо видная теперь, когда облачность расступилась, прибрежная горная гряда, подрагивая в горячем воздухе. Окружающая природа привлекала меня своим подобием английской: заросшими травой лугами, усеянными полевыми цветами, нависающими над водой ивами.
Конечно, это была не Англия. Эти виды вызывали другие ощущения, по-другому пахли, по-другому выглядели. А еще на заднем сиденье лежало, раскинувшись, тело Айрис Сандерби. И все же окружающий ландшафт пробуждал во мне мысли о Восточной Англии, в особенности ивы, напоминающие, насколько далеко я находился от дома.
В Кахабамбе мы выехали на дорогу чуть получше и, вскоре повернув к западу, стали подниматься по склону горы, миновав Уамачуко. Не знаю, на какой высоте располагался перевал, но того жуткого ощущения, которое сопровождало совершенную нами этим утром поездку, сейчас не было и близко, даже от вытянувшихся черных вечерних теней. Не было ни грозового тумана, окутывающего склоны гор, ни дождя, ни пронзающих небо молний, ни раскатов грома. Облачность рассеялась, словно по мановению волшебной палочки, и в вечерней синеве горы казались умиротворенными и даже дружелюбными.
Но по мере приближения к перевалу дорога, как того и следовало ожидать, ухудшилась - разбитая грузовиками, все еще в лужах от стекающих с крутых склонов ущелья ручейков воды. Брошенный грузовик, уткнувшийся носом в откос, вызвал у меня секундный приступ панического страха. Уорд спал. Я взбирался на низкой передаче, пристально осматривая автомобиль и склон позади него в ожидании малейшего движения.
- Все в порядке.
Он, должно быть, почувствовал мою тревогу, бдительно улавливая любое изменение в звуке двигателя.
- Я не сказал ему, по какой дороге мы поедем. Этот грузовик стоит тут как минимум три дня.
- Откуда вы знаете?
- Разуйте глаза. Дорога под кузовом сухая.
Уорд уснул еще до того, как я объехал грузовик. Вскоре мы уже были на верху перевала и начали спуск к побережью. Солнце клонилось к горизонту, и я иногда чувствовал себя Кортесом, когда моему взору открывался Тихий океан. Наверное, отсюда, сверху, со склонов Анд, я мог бы увидеть вспышку зеленого света, когда верхний край диска закатится за линию горизонта в океане, оставляя последний луч солнечного света, разложившегося в толще атмосферы на спектральные составляющие.