"Встреча с границей" - это повесть о людях, которым доверено самое дорогое - охрана священных рубежей нашей Родины. Вместе с главным героем молодым солдатом Николаем Ивановым, от имени которого идет повествование, мы знакомимся с боевыми буднями одной из отдаленных пограничных застав, буднями, полными напряженного труда, юношеских дерзаний, настоящей романтики.
Граница требовательна, строга к каждому, кто связал свою судьбу с ней. Здесь заслужить "аттестат зрелости" нелегко. Нужна большая сила воли, мужество, стойкий характер, мастерство, чтобы быстро и вовремя пресекать происки империалистических разведок и их агентуры.
О том, как с помощью товарищей и коллектива молодые солдаты становятся опытными воинами, как закаляется их характер в борьбе с трудностями, проявляется подлинная доблесть в схватках с врагами Родины, и рассказывается в книге. С большой любовью, теплым лиризмом рисуются образы солдат, говорится о чистоте и искренности их чувств, благородстве помыслов, высоких духовных идеалах.
Содержание:
ТРЕВОГА В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ 1
РАССКАЗ ПОГРАНИЧНИКА 4
БРОНЗОВЫЙ ЗАКАТ 7
БЕЗ КОМПАСА 8
В ДЖУНГЛЯХ 10
НА КРЫЛЬЯХ МЕЧТЫ 11
ПЕРВЫЕ ШАГИ 12
СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ 15
ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ 16
ГРАНИЦА 17
КОГДА КРИЧАТЬ "УРА"? 21
НА ВИСЯЧЕЙ СКАЛЕ 22
СОЛДАТСКОЕ БОГАТСТВО И СОЛДАТСКАЯ ПЕЧАЛЬ 24
ЧУЖИЕ СЛЕДЫ 24
НЕПРЕДУСМОТРЕННЫЙ РЕЙС 28
СВИДАНИЕ 28
ИЗ МАТЕРИАЛОВ СЛЕДСТВИЯ 29
ПОПОЛНЕНИЕ 30
ТЕМНОЙ НОЧЬЮ 30
В ПРЕЗИДИУМЕ 30
ТЯЖЕЛАЯ НЕДЕЛЯ 31
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ 32
ПРОЩАЙ, АЛЕША! 33
БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ 34
СТРЕЛЬБА ПО СВОИМ 36
СНОВА ДВА ПИСЬМА 37
В СТРОЮ И ВНЕ СТРОЯ 38
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ 40
ЧЕТЫРЕ СТЕНЫ 41
МАМА 44
ЛЮБА 45
НА ЗАСТАВЕ 47
ДЕРЖИСЬ КРЕПЧЕ, ДРУЖИЩЕ! 48
А ГОРЫ СТОЯЛИ И СТОЯТЬ БУДУТ 51
Встреча с границей
ТРЕВОГА В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ
В нашем селе Володятино беспроволочного телеграфа нет и, вероятно, скоро не будет, однако все новости распространяются с удивительной быстротой. Не успели приезжие ступить на изрезанную глубокими колеями улицу, а людская молва уже шла впереди них: "К трактористу Федору Корнилову брат Павел приехал. Звезд-то, звезд на погонах - не сосчитать!" - "Сколько лет не был?" - "Да, почитай, с тех пор, как с братом повздорили". - "А дочка в кого такая красавица?"
Нас тоже разбирало любопытство, не терпелось посмотреть на приезжих, но задерживало неотложное дело. В молодежной бригаде по ремонту колхозных ферм оказались два дезертира: Нюрка Рогозина и Петька Стручков. Ну с Нюркой все ясно: обиделась. Ее не только не переизбрали секретарем, но даже в бюро не оставили. А с Петькой надо было разобраться. И мы ждали его в клубе.
Мы - это Ванюха Лягутин, Лука Челадан, члены бюро комсомольской организации, и я, Николай Иванов, секретарь.
Петька влез в окно, насмешливо козырнул и замер в солдатской стойке. К нему шагнул Лука Челадан.
Как мы с Ванюхой ни старались держаться строго, официально, но смотреть на эту пару без улыбки было нельзя.
Петька высок, но до того худ, что казался сплющенным, точно велосипедная камера без воздуха. Даже голова плоская, примятая с висков. Рыжие волосы торчали, как у дикобраза. Причесать их невозможно, разве что полить расплавленной смолой и проехать катком. Пиджачишко на нем коротенький, брюки на четверть выше щиколоток.
Лука же низенький, толстый, с широким круглым лицом, усеянным необыкновенно крупными веснушками, которые даже зимой не сходили.
- Черт долговязый! - обрушился на Петьку Лука. - Кто же на заседание бюро влезает через окно?
- А кто проводит заседание стоя? - осклабился Петька, видимо решив, что обогатил человечество новым афоризмом. - Уйди с дороги, ортодокс, а то шагну через голову.
- Почему не являешься на работу?
- А мы не слесари, не плотники, да... - пропел Петька.
- Решение о бригаде вместе принимали.
- Я воздержался.
- Вот всыплем тебе по число по первое! - Это грозился уже Ванюха Лягутин, сверкая своими воронеными глазами. В детстве его дразнили цыганенком. Похож. Лицо смуглое, ресницы, брови, волосы черные как ночь. - Девчата крышу чинят, а ты баклуши бьешь.
- С баклушами покончено. В институт готовлюсь.
- В какой же? - поинтересовался я.
- Туда, где с тройками принимают. Ладно, сменим пластинку. Завтра приду. Слышали новость?
По части улавливания новостей на селе равных Стручкову не было. И сейчас он уже выкладывал: у Павла Корнилова пять орденов, восемь медалей и знак почетного чекиста. С братом Федором заключено перемирие после того, как тракторист перестал закладывать за воротник. Дочку Павла зовут Любой, она перешла в десятый класс...
Чувствовалось, однако, что на сей раз эти тощие сведения не удовлетворяли Петьку. Он и сам признался:
- Надо бы зайти к ним, да оторопь берет. Вдруг Павел Корнилов вспомнит про пожар, "дворцовый переворот" и потребует: "Подать сюда Тяпкина-Ляпкина!"
Вот рыжий чертушка, спутал-таки наши мысли, расстроил.
Бывает так, что некоторые события, пусть они и пятилетней давности, ты вспоминаешь настолько ясно, словно они происходили вчера.
Скажем прямо, это были не лучшие страницы из нашей жизни.
Как-то прибежали ко мне дружки, раскрасневшиеся, словно только что выскочили из бани. Больше всех кипятились Петька Стручок и Ванька Лягушонок. (У Ванюхи Лягутина кличка Лягушонок с годами стерлась, а у Петьки - приросла намертво. Его и сейчас звали не иначе как Стручок.) Обычно они говорили нормально, но когда были возбуждены, голоса их ломались, становились петушиными. В таких случаях слушать их вместе было невозможно.
Кое-как разобрался, в чем дело. Речь шла о мести нашей соседке тетке Агриппине. Петька Стручок дергал меня за рукав:
- Понимаешь, эта святоша, христова судомойка, обругала нас последними словами: христопродавцы, басурманы. Жуть!
- Иуды искариотские, - подсказал Ванька Лягушонок.
- Верно, иудами тоже, - согласился Петька. - На всю улицу срамила!
- За что же срамила?
- Пели.
- Что пели?
- Ну не псалмы, конечно, - пояснил Петька. - Песни разные про богов.
Тут уж ребята не выдержали, заговорили все разом.
- Праздник большущий завтра, престол.
- Кто-то из святых то ли вознесся, то ли сверзился.
- Не бреши, Никола завтра.
- Никола зимой бывает.
- А может, их два, почем тебе знать?
- Агриппина попа привела, всех в колхозе сбивает, чтобы завтра не работать.
- Врешь про попа.
- Клянусь честью! - солидно пробасил Лука Челадан. - Откуда-то издалека, может, из другого района.
- Я тоже видел, ряса длиннющая, а из-под нее кирзовые сапоги выглядывают, - подтвердил Ванька Лягушонок. - Пироги печь собирается, самогонки наготовила для того попика.
- Пироги печь? - вслух подумал я. - Надо дымоход в трубе заложить.
Петька Стручок скептически присвистнул:
- Старо! Не первый раз ей доски с трубы снимать.
- Так сделаем, что и не заметит, - не сдавался я. - Пошли!
Для важных советов у нас было излюбленное место - темный прогон с раскидистыми ветлами.
А наутро разыгрались события, взбудоражившие все село.
Тетка Агриппина чуть свет, чтобы управиться до заутрени, развела русскую печь. Но густой, черный дым повалил не в трубу, а прямо в избу. Хозяйка распахнула окна. Кто-то подозрительно быстро заметил, что у тетки Агриппины пожар, и ударил в тревожный колокол.
К дому подкатили на тройке дружинники из сельского добровольного пожарного общества, развернули во всю длину рукава, и в дымящиеся окна с шипением и треском устремились выгнутые струи воды.
Тракторист Федор Корнилов, с похмелья не разобравшись, высадил стекла в горнице, где вообще, никакого дыма не было. Пожарники вгорячах направили и туда свой медный, начищенный до блеска брандспойт...
Женщины потом заглядывали в разбитые окна и ахали:
- Батюшки-светы, потоп!
Смущенные дружинники торопливо сматывали мокрые, негнущиеся пожарные рукава.
Искупанный попик, видимо, не имея смены своей замысловатой одежды, протрусил через огород по задворкам и подался в другие обетованные края.
Престольный праздник не состоялся.
Остальное мы узнали от печника деда Шубина, к которому обратилась за помощью соседка. Он простукал невидимые печные колодцы, пересмотрел вьюшки, заслонки и нехотя полез на крышу. Слез оттуда довольный и бросил перед хозяйкой связку куриных перьев.
- Чистая работа, - усмехаясь, проговорил он.
- Какая может быть чистая работа у трубочиста? - не поняла тетка Агриппина.
- Не кумекаешь, деревня? Ну так слушай. Когда затопляешь, в трубе тяга образуется. Перышки - опусти их туда - начинают крутиться, вихриться. Эти самые завихрения дым и не пущают.
- Почему же это не пущают?
- Согласно законам физики.
- В башке у тебя завихрения. Небось хватил с утра пораньше.
- Не угощала, так не кори. Ты вот в господа бога веришь, а я в науку. Значит, мы с тобой на разных основах стоим.
- На мокром полу мы с тобой стоим. Проклятые пожарники, чтоб им сдохнуть! Исправишь ты печь, ученый?!
- А ну, затопляй!
- Двадцать раз уж затопляла, сама на воблу копченую похожа стала.
- Затопляй, говорю!
Тетка Агриппина в сердцах бросила зажженную лучину под заготовленную клетушку дров и со злорадством глянула на печника. Но, к ее удивлению, веселый огонек быстро расползался по сухим поленьям, лучина задорно постреливала, дым привычным путем устремился в трубу.
- Растопилась! - изумилась соседка. - Колдун ты, право слово, колдун.
- Не всем же святыми быть, - обиделся старик, - тогда перьев не наберешься.
- Как же они туда попали? - спохватилась тетка Агриппина.
- Ну, это уж не мои хвункции разгадывать. Я печник, а не сыщик.
- Мальчишки! - вдруг осенило хозяйку. - Ах они богохульники, антихристы, христопродавцы! Ну я до них доберусь! - И богомольная соседка сделала такой жест, что печник счел за лучшее поскорее убраться из хаты.
Тетка Агриппина громогласно на все село и сто верст в окружности предавала нас анафеме.
- Нечистая сила, иродово племя! Чтоб вас громом разразило! Ну погодите у меня! Ужо самому архиерею нажалуюсь. Проклянет богохульников. Будете в аду на вертеле жариться!
Архиерея мы, конечно, не боялись. Для нас он был таким же стертым от времени пятном, как распятие Христа над воротами церковной ограды. Всякие там ироды, антихристы, христопродавцы - тоже не в счет. Но тетка Агриппина приберегла к концу самое обидное:
- Лоботрясы окаянные! Вымахали с оглоблю, а в голове мякина.
Этого мы уже не могли стерпеть. Кто это "вымахал с оглоблю"? Ванька Лягушонок, сколько я его помню, всегда такой. Он сам жалуется, что растет медленно. Лука Челадан раздается только вширь. Здоровяк. С места не сдвинешь. Скорее пень или тумба, чем оглобля. Бегает Лука медленно. Когда приходится удирать, ему бывает туго. Но он изобрел свою собственную тактику отступления. Немножко отбежит от места происшествия и идет шагом. А то и совсем остановится. И к нему обращаются уже, как к свидетелю: "Куда они побежали?" К чести Луки, он всегда показывает в другую сторону.
Петька Стручок? Да, этот вымахал! А толку что? Худущий, ветром сдунет.
Последняя оглобля - это, значит, я. Меня мама всегда называла большим. Так ведь это мама! Конечно, я выше Луки. И Ваньки выше. Но до Петьки Стручка далеко. Когда мы мерились, первым всегда стоял Петька, вторым - я, третий - Ванька и четвертым - Лука. Сначала Ванька обижался, думал, что я поднимаюсь на цыпочки. Но потом понял: от обиды не подрастешь.
Мама иногда расчувствуется, обнимет меня, шепчет: "Ты у меня самый красивый, Колька!" Но это же опять мама! Правда, как-то вечером я случайно подслушал разговор девчат. Одна вздыхала:
- Вот если бы у меня так вились волосы, как у Кольки Иванова! И цвет красивый - шатен.
- А мне его глаза нравятся - синие-пресиние, как васильки.
Это говорила Нюрка Рогозина, что живет напротив. Я узнал по голосу. Вот почему она смотрит мне прямо в глаза. У девчонок, известно, одни цветочки на уме.
Я потом долго рассматривал себя в зеркало. И что эти хохотушки нашли во мне? Глаза как глаза, хоть и синие. Подбородок острый, противный румянец во все щеки. И зимой и летом ходишь розовый, как девчонка...
Вообще мы были не из обидчивых, а вот "лоботрясы" и "оглобля" тетки Агриппины почему-то всех заели. Даже Петьку Стручка. Наверное, мы подстроили бы соседке еще какую-нибудь пакость, но нас отвлекло другое событие.
Надо же было так случиться, что именно во время потешного пожара, когда тетка Агриппина кричала внутри дома, а пьяный тракторист Федор Корнилов вышибал стекла снаружи, со станции шел брат Федора - Павел Александрович Корнилов. Он как был в новеньком военном плаще с блестящими погонами, так и кинулся в дымящуюся избу. А когда вышел - светлый плащ был уже черным...
Приезжий пообещал выдергать нам вихры.
Мы бы, наверное, не пожалели тогда свои вихры, лишь бы увидеться с загадочным военным, который так редко появлялся на своей родине. Но он так быстро уехал, что после "пожара" никто из мальчишек его не видел. Знали только, что Павел Александрович крупно повздорил со своим братом-трактористом из-за какого-то зеленого змия.
А вскоре после отъезда Павла Александровича в селе случилось еще одно происшествие, которое печник дедушка Шубин окрестил "дворцовым переворотом".
* * *
Между прочим, тракторист Федор Корнилов был тоже когда-то знаменит. К нему со всей округи ехали учиться, перенимать опыт и даже просто поглазеть на чудо-тракториста, не ведавшего, что такое поломка, простои, огрех.
Федора сделали бригадиром. Слава полилась через край.
- Тут бы и остановиться, - в который раз сокрушался колхозный печник дедушка Шубин, - аккурат на энтом самом месте бы и притормозить. Так нет. Зазвонили во все колокола. Туда зовут, сюда тянут, ни на одном совещании без Федора дело не обходится. Фотографы, корреспонденты, портреты в газетах. А слава-то - штука хмельная и не таким головы кружила. Раньше-то Федор о праздниках али там после бани зайдет в чайную, пропустит лафитничек и идет себе тихонько домой. Утром чуть свет на работу - не разгуляешься. А уж как пошел о нем звон - эх, расступись, мелкота! Стол от бутылок ломится. Чаю в наших чайных не сыщешь, а по части крепких напитков - море разливанное. Вот и утонул в том море знаменитый тракторист Федор Корнилов...
- Беда, - привычно подытоживал печник, - когда человека при жизни в святцы заносят.
Говорили и другое. Федор - рослый, плечистый, с медлительной осанистой походкой, с темно-коричневыми глазами. Этими глазами да славой он притягивал девок, будто магнитом. На володятинских и не смотрел: примелькались. Уверен был, во всей округе не сыщется крали, которая не попала бы в магнитное поле его карих глаз.
Но и его притянула одна из соседнего села Спаса. Притянула, а замуж вышла за другого.
Одним словом, точно никто не знал, когда и по какой причине случилась у Федора первая поломка и куда подевались те самые люди, что возводили его на пьедестал почета.
И вот когда от славы тракториста Федора Корнилова осталась одна шелуха, когда выперли его из МТС, он снова появился в нашем колхозе "Рассвет".
Односельчане посочувствовали: с кем не бывает! Все-таки свой, володятинский. И домишко тут, и усадьба. Да и руки золотые. Не приветь - другие переманят. О том, что было в МТС, не многие знают, а газеты с его портретами по всем колхозам разошлись.
Первые две-три недели прошли благополучно. С Федором можно было стоять почти рядом без риска опьянеть от его винного перегара. Он целыми днями колдовал над старым, насквозь проржавевшим колхозным трактором, который в свое время даже в МТС не взяли. Добился, пустил. Да еще из разных прицепов смастерил нечто вроде тракторного поезда. И совсем покорил односельчан.
Наступил покос. Дни стояли погожие. Колхозники сушили сено и радовались: богат нынче травостой, хватит и для общественного стада, и для личной живности. Оставалось, правда, самое трудное: свезти сено к скотным дворам и сложить в стога. К заливным лугам ни на автомашине, ни на лошади не подъехать. Взять можно только трактором. И до зимы оставлять нельзя. При дождливой осени половина сена уходит под воду, потом вмерзает в толщу льда, пропадает. Вот где пригодится Федорова упряжка!
Но когда на скошенных лугах должен был появиться тракторный поезд, Федор Корнилов запил горькую. Четыре дня его вообще не могли найти. Пятый день отпаивали огуречным рассолом, от которого он почему-то тоже пьянел. А на шестой день на землю обрушился дождь и лил три недели подряд.
Сено почернело, задымилось, начало преть. От него несло одуряющим запахом гнили.
Тут уж не только взрослые, но и мы, мальчишки, обиделись на тракториста. Мы не разбирались в тонкостях запоя - горький он или сладкий. На наш взгляд, Федор, кроме горького, вообще ничего не пил. Мы жалели душисто-зеленое сено, в которое было вложено столько нашего труда.
Кто из мальчишек в сенокосную пору не хочет потягаться со взрослыми! Встать в один ряд, взять такой же широкий захват и, до изнеможения размахивая косой, рваться вперед и вперед, чтобы опытные косари "пятки не подрезали". А как легко, как широко дышится оттого, что и у тебя, как у взрослых, сочная, отяжелевшая от росы трава послушно ложится в тугие валки, что и у тебя так же весело пожужживает тонко отбитая коса: вжик, вжик, вжик! А когда оглянешься назад, уже не увидишь привычного луга, точно по нему прошла гигантская швейная машина и наложила на зеленое покрывало темные рубцы швов.