- Ну, это я слышал. Это твоя блажь. Ты молодая и всякого встречаешь улыбкой. Как младенец. Было такое время, и я улыбался. Но когда один за другим умерли мои родители, мне сказали: их отравили. Я не верил, но теперь верю: да, отравили. У меня на флоте одиннадцать компаньонов. Столько же танкеров - футбольная команда! Шестьдесят процентов прибыли идёт на мои счета, остальное - на счета компаньонов. Вот чего они не могут пережить. Хотят иметь больше. Я смотрю им в глаза и вижу: да, они недовольны. Потому и отравили родителей. И ракетой по нам ударили - это они, компаньоны. А теперь вот будут подкупать врачей, чтобы добить меня.
Элл замолчал и отвернул голову к стене. Тонкие ноздри его побелели, нервно дрожали. Дышал он тяжело, края одеяла туго сжимал в кулаках. Потом вдруг оживился, повернул лицо к Дане.
- Да, Дануш, друзей у человека нет, и если есть, то не друзья, а союзники на почве деловых интересов. А ещё есть люди забавные. Таких людей мало, но они есть. Вот и ты… забавная. Наверное, за то я тебя и люблю. Но если ты думаешь иначе - думай на здоровье. У тебя от таких мыслей всегда хорошее настроение. Верь людям, но и оглядывайся. Если подставят ножку, то падай не так больно, как упали мы с тобой.
Пришла медицинская сестра. Дважды в день она делала Битчеру уколы. Драгана удалилась. Встреча с Эллом не прибавила ей хорошего настроения. Она сейчас думала: неужели всю жизнь вот так - лежать на койке без движения?
В полдень домой приехал отец. Позвал Драгану вниз, в свой кабинет, где горничная для них накрывала обед. Отец её встретил словами:
- О Битчере не беспокойся. Профессор мне сказал: ему нужно заменить два сегмента позвоночника. Подберут хорошие сегменты и сделают операцию. Президент Кеннеди тоже имел такие сегменты. Оттого он не мог долго сидеть на совещаниях. Когда встречался с Хрущевым, ему через каждые два часа делали укол, и тогда он мог продолжать переговоры. Эллу не грозит президентство, и длинных разговоров он ни с кем заводить не станет.
- А его танкерный флот? Его дела? Насколько я понимаю, от них зависят и наши заводы.
- Да, это так. Все установки на наших заводах рассчитаны на русскую нефть. Многие из них бесперебойного цикла. Случись перебои - и мы сядем на мель. Нам грозят многомиллионные, а может быть, и миллиардные убытки. Я потому так боюсь охлаждения в ваших отношениях. И дедушка боится.
- Теперь вам ничего не угрожает. Я не из тех, кто бросает в беде друзей. Элл по сути дела спас меня; принял удар на себя. Взрывная волна не достала. Он прикрыл меня своим телом. Так, папа. Такая вот история. Элл хотя мне никогда не нравился, но давно заметила: он хороший парень. И вы напрасно с дедушкой опасаетесь: Битчер никогда нас не подведёт, он не способен на подлость. Но я к тебе прилетела за тем, чтобы сообщить неприятную новость: русский молодой учёный не хочет расширять "Розовое облако". Маленький приборчик для улучшения психики он имеет, а вот усиливать его он, кажется, не станет.
- Почему?
- Говорит, это страшное оружие и он не хотел бы давать его врагам своего народа.
- Честный и хороший парень. Мы с тобой тоже не хотим работать против славян. И американцы не хотели бросать бомбы на Белград. И на Ирак они тоже не хотели бросать ракеты. Но весь вопрос в том и состоит, что есть на свете Америка, но нет американцев. И Франция пока ещё есть на свете, но давно уж нет во Франции французов. И вся старая Европа пожелтела и почернела - там тоже европейцы растворились в полчищах мигрантов и себя не узнают в зеркале. Держится пока русский народ, а вместе с ним и все наши братья–славяне. К управлению миром подбираются невидимки–глобалисты. Они теперь взялись за арабов и за нас, славян. На пути глобалистов возникли два народа: русские и арабы. Покончив с нами, они возьмутся за китайцев и индусов. Оставят лишь тех из них, кто будет трудиться на чёрных работах. Но это только планы. У нас свои планы и свои цели, нам для их выполнения нужны не только бомбы и ракеты, нам нужно новое оружие. "Розовое облако" и является таким оружием. Мы с тобой должны всё это разъяснить русскому парню. Нам важно зажечь "Розовое облако", а уж как его удержать в своих руках - это вопрос особый. Надеюсь, и его мы сумеем решить с помощью того же русского учёного. Как его фамилия?.. Ах, да - Простаков. Ишь ведь, фамилия какая! У них, у русских, много таких фамилий: Лаптев, Горшков, Телегин, Оглоблин, Грибов, Редькин - чёрт знает что! А этот Простаков. Но заметь: тут тебе и пословица подоспела: на всякого мудреца довольно простоты. Говорят, он молодой, этот твой Простаков?
- Почему мой?
- Там, на острове, все твои. Дядюшка Ян волю тебе дал большую. Любит он тебя до беспамятства. Да и как не любить тебя! Ты как солнышко красное: и светишь, и греешь. Против таких красавиц, как ты, у мужиков воли нет. Есть в нашей природе механизм какой–то: мы на женскую красоту, как корабль на маяк, идём. Ну, ладно. Скоро я на остров приеду, разберусь с вами. Ну, а этот - Простаков, как он? Хорош собой или так себе: как говорят в Закарпатье, не тэ, не сэ? А?..
Заглянул в глаза дочери: смутилась Дана, лёгким румянцем зашлась. Подошёл к ней, привлёк к себе головку, целовал волосы.
- Ладно, ладно. Если влюбишься, перечить не стану. Женишка–то, суженого с детства, вижу не приняла душой, а теперь–то уж… Мне президент Кеннеди рассказывал: он после повреждения на фронте позвоночника лет пять на ноги встать не мог. У него два сегмента заменили, а тут у Элла, как мне доложил профессор, третья часть позвоночника зашиблена. Боюсь, он и вовсе не встанет на ноги. Да… Не повезло парню. Доллары на счетах на пятый миллиард полезли, а судьба ножку подставила.
- Пап, я давно хотела у тебя спросить: зачем человеку так много денег?.. Тем более такому, как наш Элл?
- Что значит, такому? Чем Элл отличается от нас с тобой?
- Ну, разница, как я понимаю, между нами большая. У нас Родина есть, народ большой, - можно сказать, семья родная. Ты сам мне об этом говорил. И дедушка деньги на Русский остров даёт. Всё время спрашивает: много ли детей рожают славянские женщины? Стипендию на каждого ребёнка обещает давать. Пока не даёт, но обещает. Элл же одинок. Родители рано умерли, а Родины нет, и народа своего нет. Родился в Бразилии от смешанного брака: мать - черноокая мулатка, отец из Шотландии, но национальности своей не знал. В семье не любили говорить о родстве по крови; и каждого, кто затрагивал эту тему, считали человеком недобрым, опасным, старались держаться от него подальше. И Элл, потеряв своих родителей, почувствовал себя человеком одиноким. У него кроме меня, тебя и нашего дедушки никого нет. И если бы не большие деньги, не заводы и танкерный флот, которые достались ему по наследству, он бы возненавидел весь свет и легко мог бы стать человеком, промышлявшим каким–нибудь тёмным делом. Тяжёлым камнем лежит у него под сердцем вопрос: кому достанутся после смерти его капиталы?..
Губернатор откинулся на спинку кресла, смотрел на дочь испытующе. Старался понять, насколько дочь его, такая ещё молодая, и будто бы не очень серьёзная, - насколько она повзрослела с тех пор, как живёт на острове и трудится в химико- биологической лаборатории. Речь её о смысле денег ему нравилась, и он решил побольше внимания уделять дочери, растолковать ей многие процессы в их стране и в мире, которые, словно снежный ком с горы, валятся на их головы и грозят в ближайшие годы изменить весь мир, вносят коррективы и в их личную жизнь.
Сказал Драгане:
- Элл тебя любит. Как ты относишься к этому факту?
- А никак. Мне его любовь не мешает.
- Это так, но парень страдает, ждёт от тебя ответа.
- Он мне никаких вопросов не задавал. А если любовь доставляет ему страдания, это его проблемы. Но только не понимаю, как это любовь может доставлять страдания? Я мечтаю о любви, но она ко мне не приходит. А если бы пришла, я была бы счастлива. Любить кого–нибудь… Даже того, кто тебя не любит. Это ведь такое счастье! Так пишут в книгах. Да я и сама так понимаю.
На это отец сказал:
- Драгана! Мне не нравится твой стиль и твоя манера говорить со мной на такую важную тему.
- Почему, папа?
- Ты взрослая, и я вправе ждать от тебя серьёзного обсуждения этой важной для нашей семьи, и даже для нашего дела темы. Танкерный флот Битчера пополнился новыми судами, купленными по дешевке в России, там же он наладил закупку более качественной нефти, чем у него была прежде. Доходы его полезли вверх, его ценные бумаги, суда и хранилища горючего достигли астрономических размеров, он вот–вот войдёт в клуб миллиардеров, членом которого имеет честь быть твой дедушка. Ты теперь представляешь, какого масштаба человек удостоил тебя своей любви?..
Девушка смотрела в раскрытое окно, за которым вечно плескался, ворчал и шумел океан. Лицо её было задумчивым и печальным. Не поворачиваясь к отцу, она тихо проговорила:
- Странно устроены люди! Любит меня, знает, как я нуждаюсь в деньгах, и никогда не предложил помощи. Это от такой–то денежной горы… и - не предложить. Странно.
- А тебе нужны деньги?
- Очень.
- Для чего же?
- Для борьбы. Я должна бороться за свой народ, а для борьбы нужны деньги.
- Я знал, что ты у меня патриотка. Такой я воспитал тебя. Но я не знал, что для какой–то там химерической борьбы, где невозможно достичь победы, тебе нужны деньги. Я ведь тоже человек не бедный. Готов дать тебе нужную сумму. Но ты мне скажи: для какой–такой борьбы понадобились тебе деньги?
- Я знаю, что ты будешь ждать отчёта, а потому и не прошу у тебя денег. И у дедушки не прошу. Я вас люблю обоих, вы для меня самые дорогие люди на свете, но если уж говорить честно - не понимаю, почему вы не вкладываете хотя бы небольшую часть своих денег в святое дело борьбы сербского народа за своё выживание.
Губернатор поднялся и сказал Драгане:
- Дочь моя! Спасибо тебе за то, что повела со мной такой серьёзный и мужественный разговор о судьбе нашего народа. Я рад, что ты пошла в меня и в дедушку. Да и матушка твоя истинно русская и благородная женщина. Но вопросы твои слишком серьезны, чтобы обсуждать их накоротке. Мне сейчас нужно ехать на службу, а ты действуй по своим планам, только имей в виду: ни на каких аппаратах, даже на автомобилях, сама ты теперь ездить, плавать и летать не будешь. Для тебя уже составлены правила передвижения, которые ты будешь исполнять беспрекословно. И всюду тебя будет сопровождать охрана. Это моя воля - воля твоего отца и губернатора. А я скоро приеду к вам на остров, и мы там о многом с тобой поговорим. Что же до "Облака" - пусть твой Простаков не тревожится. Было бы оно, это "Облако", а уж как вручить его в нужные руки - мы эту проблему вместе решать будем. Она уже отчасти решена у нас, но мы не будем делить шкуру неубитого медведя. Этой проблемой займёмся тогда, когда будет у нас "Облако".
В правом крыле нижнего этажа у Драганы был свой "уголок" - три небольших комнаты, обставленных родной сербской мебелью. На полках книги национальной сербской и русской литературы, на стенах картины сербской природы. Это был подарок отца ко дню возвращения дочери из России, где она проходила практику в лаборатории Арсения Петровича. Сюда сейчас и зашла Драгана, взяла томик Пушкина и легла отдыхать. Скоро она уснула и проспала до вечера. А вечером к ней тихо зашла горничная и присела на край дивана. Дана проснулась и, точно в детстве, когда горничная Жанетта была совсем молодой, протянула к ней руки, обняла, прижалась щекой и долго этак держала её, ощущая тепло молодой женщины, заменявшей ей мать, когда та уезжала в Белград к своим родителям. Временами мать прилетала в Дом Волка, посещала дочь на острове, навещала дедушку Драгана, но затем так же внезапно улетала. У мамы были непростые отношения с мужем, и она часто отлучалась из дома. Иногда дедушка задерживал её у себя, и тогда к ним прилетала или приплывала на яхте Драгана и они жили втроём, ухаживали с мамой за дедушкой, встречая и провожая гостей, которых у дедушки всегда было много.
Дедушка любил свою невестку, но признавался, что "никого так сильно не любит в целом свете, как внучку". А в другой раз за утренним или вечерним чаем, или сидя у горящего камина, подолгу смотрит то на невестку, то на внучку и в раздумье скажет: "Я ещё не решил, кому оставить свои миллиарды, - скорее всего, разделю их поровну между сынами и внучкой".
О дедушке говорили, что он член клуба трёхсот самых богатых людей Америки; если ему нездоровится, тогда об этом пишут газеты, а президент страны звонит и спрашивает: "Не прислать ли вам моих врачей?"
Мама Драганы, сорокатрёхлетняя Русина, "ослепительная красавица", как её называют журналисты всех мастей, неизменно вежлива и даже ласкова с отцом мужа, с мужем и дочерью, не повышает тона в отношениях со всеми подчинёнными ей людьми, но как бы не по своей, а по чужой воле держит всех на дистанции, и оттого иногда кажется чужой, недоступной и даже будто бы чем–то недовольной. В русских сказаниях о таких говорят: "красавица с холодным сердцем", "светит, но не греет", "снегурочка" и так далее. Одного только мужа она одаривала постоянной и неизменной любовью, нежностью, каковой обыкновенно пользуются только горячо любимые малые дети. Но недавно между любящими супругами вдруг произошло охлаждение. Все это замечали, но никто не знал причины такой перемены. И лишь Драгана догадывалась, что мама к кому–то приревновала отца. Однако заговаривать об этом ни с отцом, ни с матерью не смела. Вот после этого Русина и стала часто уезжать из дома.
Русиной её назвал отец в честь матери, наполовину сербки, наполовину русской по происхождению.
Драгана поднялась с дивана и села на мягкий стульчик перед зеркалом. Жанетта подошла к ней и по заведенной с детства привычке стала расчёсывать волосы.
- Жаннушка, - заговорила с ней Дана, - ты всегда и всё знаешь: скажи мне, пожалуйста, что случилось с моим отцом? Он сегодня был со мной строг и холоден, ничего не рассказывал, а только предостерегал и советовал.
- Ах, нет тут никаких секретов; он за вас сильно напугался. Уж так он вас любит, барышня, так любит!.. Намедни звонила госпожа Русина. Она в Белграде, и неизвестно, когда вернётся в Штаты. У них и разговоров только о тебе и о тебе. Госпожа пытает: когда у вас свадьба с Эллом, а отец будто и не хочет вашей свадьбы. Господин губернатор остыл к нему; говорит, жадный, не даёт денег на славянскую общину. Как–то угощала их пельменями, а господин и говорит ему: сербскую общину надо расширять, еще пятьсот новых семей из Косово завезём на остров. А Элл возражает: община да община, прорва какая–то! Этак ваши сербы все деньги у нас поедят. А господин стращает Элла: подберётся к тебе желторотая саранча, - так он мексиканцев называет, - я посмотрю тогда, как ты запрыгаешь со своими деньгами.
- А что Элл? Он боится этих к, ано?
- Негров больше боится. Говорит, с мексиканцами найду общий язык; человек тридцать в охрану к себе возьму, - они верными умеют быть, - а вот негры… этих я боюсь. Теперь же вот, как вас ракетой подорвали, папаша ваш и вовсе испугался. Спит плохо. Всё сидит в кабинете и пишет. Его сейчас выборы беспокоят. Я слышала, как он сказал: Америка раньше России в тартарары полетит. Мигранты прихлынут к нам новой волной, она и закачается. С мигрантами цунами придут, ураганы разные, смерчи да потопы, и не такие, как прежде, а целые города с побережья снесут. Говорит, у Бога терпение вышло, долго он художества наши прощал, а теперь беды страшные нашлёт. Россию–то он уж наказал, а нам всё на будущее заготовил. Всё чаще ваш папаша об этом говорит, а я таскаю со стола да на стол угощения разные, а сама во все уши слушаю. Страшно мне становится.
Потом замолчала Жанетта, и надолго; любовно прибирала головку госпожи, - с выдумкой, как художник, как театральная парикмахерша. Потом неуверенно, сбивчиво заговорила:
- Тут человек один - не молодой, не старый, я его давно знаю, из наших он, косовский. Он сейчас по заданию вашего папеньки отряд ополченцев к полёту в Белград готовит, давно меня просил, чтобы вам его представила.
- Так в чём же дело? Я многих земляков своих знаю, и хоть втайне от отца, но бываю у них и в спортивном лагере, и на квартирах. Помогаю, чем могу…
- Мне известно, барышня. Говорят они - и как деньги вы им даёте и многосемейным помогаете. Но всегда опасаюсь, вдруг как папенька прознает и гневаться станет. Я уж и ребятам всем говорю, чтоб молчали больше, не подводили вас.
- Да не надо за меня бояться. Папа знает обо всём, о каждом моём шаге. Недавно он мне на мою благотворительность и на прочие расходы полезные сто миллионов долларов перевёл. И дедушка даёт. Что же до меня: все свои доходы от двенадцати пляжей и отелей, и от мебельных фабрик вкладываю на развитие двух лабораторий и на привлечение учёных из славянских стран. Элла хотела бы раскошелить, - он–то сказочно богат, - да не могу к нему подступиться. Теперь–то вроде и неудобно уж. Сильно его зашибло, и не знаю, когда поправится. Ну, а этого своего знакомого зови сейчас. Мы в его обществе завтракать будем.
Сходила Жанетта на свою половину и привела мужчину: не старого и не молодого, не малого ростом и не высокого, однако ладного, весёлого и на серба не очень похожего.
- Ёван Дундич, - представился он.
- Фамилия у вас звонкая и в сербском мире известная, но обличьем–то вы…
- Я серб, но отец мой с цыганскими кровями.
Жанетта добавила:
- А уж какой он патриот - сказать нельзя.
- Ну, ты, Жанна, помолчи, - грубовато прервал её Дундич. - Я в адвокатах не нуждаюсь.
Повернулся к Драгане, поклонился в пояс.
- Благодарить вас просили… земляки косовские: за всё, что для нас делаете. Господь не забудет доброты вашей, таких–то, как вы, он близко у своего престола держит. Мы все молимся за вас. И за вашего папеньку, и за дедушку, и за дядюшку Яна. Он для нашего землячества всю свою зарплату адмиральскую отдаёт, а мы и сами не сидим сложа руки. Почти все к делу приставлены, деньги за свой труд получаем. Женщины наши много детишек рожают. Мы роду славянскому не дадим заглохнуть.
Драгана качала головой, улыбалась. Служение своему народу было целью её жизни, она и своим островским славянам помогала, и здешних материковых не забывала. Сербскую общину многотысячную считала своей семьёй, радовалась, когда из Сербии и новые люди приезжали, помогала им вид на жительство, а то и гражданство получить. Здесь, в южных штатах, в лагерях спортивных и разных детских заведениях, боевое ополчение сербов готовилось. И каждый целью своей жизни полагал: освободить все земли, захваченные албанцами.
Дундич рассказывал о том, как они готовятся к полёту в Белград, какую операцию по освобождению косовской земли задумали.
- Но оружие? - восклицала Драгана. - Для такого дела новое оружие нужно. У наших ребят из физической лаборатории кое–что есть, но насколько оно готово? И дадут ли вам они его?.. Я вот поеду на остров и буду говорить с ними.
Дундич загадочно улыбался, в глазах его вспыхивал победный блеск.
- Есть у нас оружие. Есть.
- А если есть, то и я с вами поеду. Я буду драться на главном рубеже - на передовой.
Дундич посерьёзнел, насупился. В голосе его зазвучала тревога.
- А это уж, любезная госпожа, как я понимаю, ваш отец будет решать.