Это уже было самое настоящее оскорбление. Гасконская кровь немедленно вскипела - вся и сразу. Д’Артаньян даже опомниться не успел, как его кулак сам сжался и впечатался в жиденькую "испанскую" бородку лейтенанта. Де Кервель лязгнул зубами, странно всхлипнул и рухнул навзничь, опрокинув стул и выронив бутылку.
"Охо-хо, ну и натворил ты дел, Шарль! - обругал себя д’Артаньян. - Не миновать тебе дуэли… Хотя постой, почему же сразу - дуэль? Свидетелей нет, лейтенант пьян. Мало ли как он мог в таком виде упасть и удариться?.."
Он быстро подошел и наклонился над поверженным грубияном. Де Кервель был без сознания, но дышал ровно, и никакого кровоподтека на подбородке Шарль не заметил. "Ну и черт с ним! - решил гасконец. - Будет шуметь и приставать, скажу, что ему померещилось спьяну…" И отправился на пост, решив сослаться на лейтенанта при разговоре с де Лузиньяком, дескать, перепутал господин де Кервель, сегодня должен дежурить именно д’Артаньян, а месье де Лузиньяк может быть совершенно свободен.
Так и случилось. Де Лузиньяк даже не стал уточнять, из-за чего вышла путаница, радостно хлопнул д’Артаньяна по плечу, пожелал тихого дежурства и рысцой припустил по коридору. Однако не в сторону кордегардии, а наоборот - в глубь дворцовых покоев, туда, где располагались комнаты фрейлин королевы.
"Ай да Лузиньяк! - мысленно поаплодировал товарищу Шарль. - Времени зря не теряет!.."
Два часа до смены караула прошли почти незаметно. Д’Артаньян, поглощенный думами о засаде, где он оставил Паскаля, очнулся, лишь когда его сменщик, смешливый и улыбчивый Ла Перрье, неожиданно рыкнул почти над ухом:
- К оружию, мушкетеры!
Шарль вздрогнул и схватился за эфес шпаги, а Ла Перрье, довольный, покатился со смеху.
- Ох, дошутишься ты когда-нибудь! - смущенно проворчал д’Артаньян. - Проткнут тебя, как поросенка вертелом.
- А ты не спи на карауле, - отмахнулся Ла Перрье. - Не то злодей однажды подкрадется… Или того хуже - господин де Кервель додумается пойти посты проверять.
- Не приведи господь! - притворно ужаснулся Шарль, отсалютовал товарищу и направился в кордегардию.
Идти туда ох как не хотелось! Лейтенант наверняка уже проспался и копит злобу на обидчика. Но порядок службы требовал засвидетельствовать окончание дежурства у начальника караула. Однако, когда д’Артаньян, сделав каменное лицо, перешагнул порог помещения, де Кервель, как ни в чем не бывало, кивнул в ответ на приветствие Шарля и спросил:
- Не желаете ли бокал для бодрости, граф?
Д’Артаньян сначала подумал, что это новая издевка лейтенанта, но тот демонстративно откупорил бутылку и плеснул в две кружки. Тогда Шарль решил, что де Кервель действительно не помнит подробностей инцидента, и взял кружку:
- За здоровье короля и королевы!
- Да здравствует Франция! - напыщенно изрек лейтенант и одним гигантским глотком опустошил свою кружку.
- Благодарю, господин лейтенант, - сказал д’Артаньян и скорым шагом покинул кордегардию. Предчувствие неприятности, возникшее за последний час, все настойчивее давало о себе знать.
Поэтому Шарль решил не заезжать домой, а сразу направился на улицу Святой Катарины.
* * *
А с Паскалем действительно случилась беда.
Когда д’Артаньян отправился на службу, капуцин не внял совету - не пить в засаде. Он потребовал еще кувшин бургундского и закуски.
- Но господин мушкетер приказал не давать вам больше вина, - пробовала возразить Камилла.
- Мало ли, что там болтал этот гасконец! - возмутился Паскаль. - Он мне не господин! У меня только один господин, - он ткнул пальцем в потолок и перекрестился, - и Он, между прочим, сам превращал воду в вино, дабы напоить страждущих!
Девица не стала вступать в богословскую дискуссию, принесла кувшин и лепешек с сыром, и Паскаль принялся чревоугодничать. Он так этим увлекся, что пропустил появление в трапезной нового человека.
Просто в какой-то момент капуцин обнаружил, что напротив него за столом сидит изящный юноша с тонкими чертами лица и внимательно разглядывает Паскаля.
- Что ты на меня так уставился, сын мой?
- Извините, святой отец, - произнес юноша необычно высоким голосом, - но мне кажется, что я вас где-то видел…
- А вот я вас - нет, - неприветливо отозвался Паскаль.
- Но все-таки, раз судьба нас свела в столь поздний час в столь необычном месте, разрешите мне хотя бы спросить вас об одной очень важной для меня вещи?
Монах нахмурился и тоже присмотрелся к незнакомцу: личико прямо-таки ангельское, усов и в помине нет, ресницы как у…
- А ты, сын мой, часом не девица?
Юношу будто бы ударили. Он отшатнулся и покраснел, но не от стыда, скорее - от гнева. Паскаль понял, что дал промашку, и поспешил загладить неловкость:
- Прости слугу Божьего, добрый господин. Сам не знаю, как сорвалось… Наверное, от усталости глаза плохо смотрят…
- А вы откуда путь держите, святой отец? - слабо улыбнулся юноша.
- Ох, издалека иду!.. Из самого Марселя! - принялся сочинять Паскаль, вновь принимаясь за еду и вино. - Изголодался…
- О, в таком случае разрешите мне угостить вас отменным ужином!
- Нет-нет, сын мой, негоже слуге Всевышнего чревоугодничать. Я довольствуюсь тем, что мне люди сами предлагают…
- Тогда я предлагаю вам отведать лучшего блюда этого дома - тушеного зайца с морковью и яблоками.
- Помилуй, сын мой, откуда же ты осведомлен о здешней кухне?!
- Я не… О, вы меня не так поняли, святой отец. Я сказал, что попрошу хозяина приготовить это блюдо для вас!..
- Чревоугодие - грех, сын мой…
Пока они препирались и любезничали, в зале объявились еще двое. Они прошли было мимо спорящих, к лестнице, бросив мимолетный взгляд на позднее застолье, но вдруг один из них, с забинтованным правым плечом и рукой на перевязи, резко остановился и уставился на монаха.
Паскаль не заметил интереса, увлеченно сочиняя подробности якобы только что совершенного им путешествия через половину королевства. Юноша, так и не назвавший себя, казалось, тоже был поглощен рассказом, однако все же кинул взгляд на остановившихся у лестницы на второй этаж мужчин.
- Глянь-ка, Поль, - хрипло и громко произнес раненый, - а ведь я этого монашка знаю!
- И кто же он? - заинтересовался его приятель.
- Так он в подручных у того сумасшедшего гасконца, что проткнул-таки меня вчера шпагой!
- Так-так!..
Поль тоже уставился на Паскаля. Капуцин наконец прекратил болтовню и проследил за взглядом своего слушателя. А проследив, изменился в лице.
- Вот что, мальчик мой, - быстро заговорил он шепотом, - иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Сейчас здесь может случиться кровопролитие, и я вовсе не желаю, чтобы пострадала твоя невинная душа.
Юноша непонимающе посмотрел на Паскаля, нижняя губа его задрожала.
- Святой отец, - испуганно выдохнул он, - это убийцы?!
- Не знаю, но они явно не намерены пройти мимо. Уходи!
Капуцин, не спуская глаз с медленно приближающейся парочки, нащупал рядом с собой на скамье палаш и пистоль. Хотел было взять пистоль, но вспомнил, что так и не зарядил его. Вздохнул и крепко сжал рукоять палаша. "Вот же невезение! - успел подумать монах. - Так глупо подставиться!.. Стой-ка, а ведь этот Поль, наверное, и есть тот самый Поль Доре?!. Господи, спаси и вразуми раба Твоего!.."
- Ну, привет тебе, Божий человек, - почти ласково заговорил раненый, останавливаясь перед столом. Он взял кувшин, понюхал и отхлебнул. - Доброе вино тебе тут подают!
- Для доброго человека и питье доброе… - буркнул Паскаль и подобрался, приготовившись атаковать.
- А ну-ка, мальчик, погуляй. - Поль толкнул в плечо сильно побледневшего юношу. - Взрослым надо душеспасительную беседу провести.
Парнишка хотел было возразить, но лишь судорожно сглотнул и поспешно отошел к почти прогоревшему очагу. За спиной у него слабо пискнули - это вышедшая на громкие голоса Камилла увидела вновь прибывших и зажала себе рот ладошкой.
А у стола события развивались стремительно. Раненый мужчина поставил кувшин на стол и, вдруг резко наклонившись, схватил здоровой рукой монаха за грудки. Паскаль отшатнулся, взмахнул палашом, и трапезную огласил звериный вопль, а раненый завертелся юлой, прижимая только что бывшую здоровой руку к животу. И Паскаль, и Поль несколько секунд изумленно разглядывали на столе окровавленную отрубленную кисть, потом капуцин опомнился и попытался ткнуть противника палашом в живот. Но толстенький с виду Поль проворно отскочил и тут же выхватил из-под плаща пистоль.
- Ах ты, божья корова! - заорал он. - Ты убил моего друга?!
Грохнул выстрел. С трех - пяти шагов не промахнулся бы и ребенок. Пуля ударила Паскаля точно в грудь. Капуцин не удержался на ногах и упал навзничь под стол, выронив оружие.
- Прикончи его, Поль! - прорычал, бледнея на глазах, однорукий. Он уже не вертелся, а стоял на коленях и все пытался зажать окровавленную культю раненой рукой.
Толстяк засуетился, отбросил пистоль и потянул из ножен на поясе кинжал. В этот момент прозвучал второй выстрел. Он был послабее первого, потому что белый как мел юноша стрелял из какого-то уж совсем крохотного пистолета. Однако пуля в нем была самая настоящая и сбила с Поля шляпу. К тому же пистолет оказался двуствольным, и присевший от неожиданности толстяк моментально это оценил, потому что с удивительным проворством метнулся к выходу и исчез.
Тогда юноша бросил пистолет, сдернул с головы шляпу и склонился над потерявшим сознание Паскалем. Камилла, как завороженная, во все глаза смотрела на рассыпавшиеся по плечам "юноши" длинные локоны и медленно наливалась румянцем смущения и восхищения. А Сюзанна (да, это была она!) быстро осмотрела рану капуцина и вздохнула с облегчением, повернулась к Камилле:
- Принеси-ка теплой воды и чистое полотенце! Да поживей!
Девица ошарашенно сделала книксен и помчалась исполнять приказание. Сюзанна легонько похлопала Паскаля по щекам, потом дунула ему в нос. Монах слабо шевельнулся, сморщился от боли и приоткрыл один глаз.
- Я уже на том свете?
- Нет, пока еще на этом, святой отец.
- А, значит, вы не прекрасная гурия?..
- Я - обыкновенная девушка, которая пытается вам помочь. Вы ранены, но неопасно.
- В меня стрелял какой-то толстяк по имени Поль?..
- Да, стрелял. И попал. Но, к счастью, не в вас, а в крест, что висел у вас на груди под сутаной.
- О, Господи, как больно!.. - Паскаль медленно поднял руку и прикоснулся к дырке на груди, потом потянул за шнурок, пытаясь развязать горловину одежды. Сюзанна ему помогла, извлекла наружу медный крест, в котором в самой середине застряла тяжелая свинцовая пуля.
- Вам повезло, святой отец, - усмехнулась девушка.
- Господь хранит верных слуг Своих!..
Прибежала запыхавшаяся Камилла с миской горячей воды и куском беленого полотна. Вдвоем они принялись обрабатывать глубокую ссадину от удара пули на груди Паскаля. Капуцин усердно стонал и морщился, то призывал Господа, то начинал ругать проклятого толстяка, едва не убившего его. Потом неожиданно вспомнил о втором противнике.
- Где он?
- Кто? - не поняла Сюзанна.
- Второй… то есть первый. Которому я руку отрубил?
- А… он вон там лежит, - испуганно махнула рукой Камилла в дальний угол трапезной.
- Живой? - насторожился Паскаль.
- Не… не знаю…
- Пойди посмотри. Это важно!
- Я боюсь!..
- Я посмотрю, - сказала Сюзанна, подобрала свой пистолет и направилась к неподвижному телу. Она осторожно приблизилась и тронула его ногу носком сапога. Человек не шевелился. Тогда девушка обошла его с головы, наклонилась и прикоснулась пальцами к обнаженной шее. - Бьется, - сообщила она. - Сердце еще бьется, но слабо. Тут столько крови натекло!..
Она торопливо вернулась к Паскалю, заметно побледневшая.
- Надо бы его тоже… перевязать, - сказал монах.
- Зачем? Он же разбойник!
- Все мы - дети Божии. Негоже нам зло творить. Нужно помочь страждущему…
И в этот момент в трапезную вошел запыхавшийся д’Артаньян. Он оглядел поле боя и только головой покачал.
- Тебя совсем нельзя оставить одного, Паскаль! Что здесь произошло? И кто эта женщина?
- Я, кажется, познакомился с Полем Доре, господин д’Артаньян, - попробовал улыбнуться капуцин. - А эта добрая женщина помогла мне пережить знакомство.
- Отлично! Значит, теперь ты знаешь, как выглядит этот незаконнорожденный отпрыск семейства дю Плесси?
- Да, господин д’Артаньян… - И Паскаль подробно описал прыткого толстяка. А по мере того как он говорил, у Шарля крепло убеждение, что он уже не раз встречал этого человека… в Лувре!
Глава одиннадцатая, в которой выясняется, что верность - понятие весьма относительное
Новости по Парижу разлетаются быстро. Особенно придворные новости. А о будущей свадьбе фрейлины Катрин де Бордо и юного герцога де Меркера уже судачили все прачки.
Эжен де Мортмар был в полном восторге и настойчиво звал кузена Анри на пирушку - избавление от невесты следовало отметить так, чтобы весь Париж содрогнулся. Но лейтенанту было не до веселья. Катрин, как и следовало ожидать, в доме Мортмаров больше не появлялась, а поискать ее в Лувре де Голль не имел возможности.
Оставалось одно - стиснув зубы, выполнять задание отца Жозефа.
Отдельные кусочки этой головоломки постепенно сложились в логичную картинку. Кто-то из знатных придворных при посредничестве шального аббата де Гонди нанял поэта-столяра Бийо для сочинения зловредных песенок. Как поймать аббата, Анри уже не знал. Тот даже у себя дома больше не появлялся, а прятался ли он в Лувре или вообще сбежал из Парижа - понять невозможно. Отец Жозеф разослал своих людей по местам, где мог бы появиться аббат, но тщетно. Был послан человек и в Дампьер - удостовериться, что герцог и герцогиня де Шеврёз приютили Бийо. Но человек этот еще не вернулся.
Пропал и Ротру. А ведь сейчас, когда в Пале-Кардиналь репетировали "Тюильрийскую комедию", он мог понадобиться кардиналу в любую минуту. Это было весьма подозрительно, и Анри даже сказал отцу Жозефу:
- Святой отец, я просил господина де Ротру узнать, какое отношение имеет наш милый аббат к сочинению песенок, и боюсь, что наш драматург сунул нос туда, где этот нос прищемили…
- Меня это тоже беспокоит, - согласился капуцин. - Продолжайте исполнять приказание. На всякий случай побывайте у старушки виконтессы д’Ошо, в ее странном салоне. Пусть леди Карлайл вас туда отвезет.
- Скоро весь Париж узнает, что я сошел с ума… - проворчал Анри. - Святой отец, вы полагаете, в отеле д’Ошо знают, куда мог подеваться Бийо?
- Если эти старые мартышки признали его достойным своего общества, то у кого-то из них он может сейчас скрываться. Он или в Дампьере, или в Париже на каком-нибудь литературном чердаке.
Приказы не обсуждают - их выполняют. И де Голль со сложным чувством отправился к леди Карлайл - уговаривать ее посетить литературный салон виконтессы.
Люси же со дня на день ждала строптивого лейтенанта. Он не дался в руки сразу, и это ее очень возбуждало. Горничные были отправлены в лучшие лавки за кружевами, батистовыми сорочками и платочками, усажены за шитье изящных чепчиков. Англичанка хотела встретить драгоценного "братца" во всеоружии.
На сей раз верная Уильямс не ворчала. Хмурый Анри нравился ей куда больше, чем добродушный и разговорчивый Фердинандо.
К приходу де Голля все было прибрано, сияло чистотой, в вазах стояли свежие цветы, а буфет ломился от угощений: замечательное миндальное печенье из кондитерской Рагно, цукаты, варенье, пирожки. Но Анри предпочел бы пару бутылок самого крепкого, какое только бывает, вина.
Недалеко от Нового моста он встретил Катрин и ее новоявленного жениха. Фрейлина ехала в портшезе, герцог де Меркер с двумя лакеями и пажом сопровождал портшез верхом. Катрин, высунувшись в окошечко, слушала, что рассказывает склонившийся к ней с седла молодой герцог, и, если судить по виду, была совершенно счастлива.
Вроде бы она должна была заметить де Голля, не могла не заметить! Но ничем не показала, что узнала бывшего кавалера. Лейтенант же, провожая долгим взглядом портшез, оступился и едва не шлепнулся в огромную лужу посреди улицы. Падая, он ухватился за чей-то возок, груженный разнокалиберными горшками, качнул его, и горшки посыпались на землю. Хозяин возка - пузатый лавочник - взъярился и принялся призывать в свидетели своего разорения прохожих. Немедленно вокруг места происшествия образовался кружок из негодующих горожан. Кто-то крикнул: "Совсем обнаглели эти кардинальские прихвостни!" И началось!..
Де Голль хотел было убраться подобру-поздорову, но не тут-то было. Раздухарившиеся обыватели начали осыпать оскорблениями его самого, нимало не смущаясь, что перед ними - гвардейский офицер. Это было неслыханно, и Анри, не любивший большое количество людей, растерялся. Ему бы рявкнуть на них да выстрелить из пистоля над головами - авось и разбежались бы. Но он не мог поднять руку на безоружных. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы лейтенанта не осенило. Он выхватил из кармана два серебряных экю - все, что у него с собой было, - и вложил монеты в жирную ладонь лавочника. Плата за разбитые горшки была почти королевская, и страдалец тут же сменил гнев на милость, облобызал де Голлю руку и закричал, чтобы люди расходились, поскольку щедрый господин лейтенант все уладил. Толпа расступилась и дала возможность де Голлю продолжить путь.
Так что настроение у Анри теперь было самое скверное.
- Входите, милый друг, садитесь! - сказала Люси. Но сперва она подставила де Голлю щеку для поцелуя.
Примерно так он целовал матушку и младшую сестру, когда доводилось встречаться.
- Отец Жозеф считает, что мы должны побывать у виконтессы д’Ошо, - сразу объявил де Голль.
- Уильямс, шоколад! - Люси нахмурила бровки. - Но это ведь совершенно ужасное место, Анри! Там приличные люди не бывают!
- Возможно, мне как раз нужен совершенно неприличный человек… - упрямо сказал де Голль.
- Вы про аббата де Гонди?.. Я узнала: его на днях видели в Лувре! - радостно сообщила Люси. - Похоже, он там поселился.
- Вы полагаете, в Лувре так легко поселиться?
- Нет, конечно. Это же не постоялый двор. Но кто-то из знатных придворных мог приютить его в своих апартаментах. Таких людей, к счастью, не очень много, и не всем нравится этот взбалмошный аббат… Но говорят, он в хороших отношениях с графом де Суассоном.
Троюродный брат короля Людовика, принц крови Луи де Бурбон, был главным распорядителем королевского двора, ему подчинялись все службы. И он при желании мог бы приютить в Лувре полоумного аббата - тут Люси была права.