Однажды в Париже - Дмитрий Федотов 6 стр.


Глава третья, в которой лейтенант де Голль становится многообещающим поэтом

После разговора с отцом Жозефом Анри весь день чувствовал себя не в своей тарелке. Мысли, одна бестолковее другой, буквально разрывали голову несчастного лейтенанта. Хорошо еще, ему по должности не нужно было стоять на карауле. Де Голль должен был раз в полчаса обходить все посты дворца и каждые два часа производить смену гвардейцев. Но делал он это почти бессознательно - привычная работа не требовала умственного напряжения, и потому голова бедняги пухла от груза свалившейся ответственности. О том, чтобы отказаться от задания, Анри даже не помышлял - честь дворянина и многолетняя военная привычка выполнять приказы, а не обсуждать их или подвергать сомнению не оставляли ему выбора. Но как умный человек де Голль прекрасно понимал всю безнадежность затеи: найти человека в обществе, где ты никогда не бывал, немыслимо. А чтобы стать своим среди ему подобных, пришлось бы буквально родиться заново в теле мечтателя, поэта и романтика, каким Анри совершенно себя не представлял.

К концу дня расстроенный, потерявший аппетит де Голль смог придумать только одно: пойти за советом к верному другу кузену Эжену де Мортмару и, если повезет, повидаться там снова с милой сердцу Катрин де Бордо.

Завернув по дороге в пекарню добряка Понсона Грийе, у которого Анри частенько покупал изумительные булки с миндалем, лейтенант приобрел целую корзинку свежайшего орехового печенья для матушки де Мортмар (и, конечно, для Катрин!), потратив на лакомство едва ли не недельное жалованье, и направился на Сицилийскую улицу.

Де Голлю повезло и не повезло одновременно. Эжена он застал буквально в дверях. Кузен, судя по изысканному наряду, собрался в театр и не иначе как с дамой. Увидев корзинку в руках кузена, де Мортмар хихикнул и сказал:

- Если ты будешь кормить маман ореховым печеньем хотя бы раз в неделю, ей скоро придется менять свой гардероб!

- Не волнуйся, Эжен, - мрачно ответил Анри, - я не настолько богат, чтобы часто покупать дорогие угощения.

- Тогда у тебя должна быть веская причина для щедрости?

- К моему стыду - да. Я пришел к вам за советом, который мне жизненно необходим!

- Что ж, мой друг, ради этого я, пожалуй, задержусь и помогу тебе.

Они вдвоем прошли в гостиную, Эжен кликнул прислугу и велел отнести корзинку с печеньем в покои госпожи де Мортмар, а сюда принести бутылку легкого анжуйского и два бокала.

Братья удобно расположились в креслах перед камином, сбросив плащи и шляпы на руки мажордому.

- Послушай, Эжен, - заговорил, волнуясь, де Голль, - я попал в неприятную историю и прошу у тебя совета…

Он коротко поведал кузену о задании отца Жозефа и, отхлебнув игристого вина, закончил:

- Я понимаю, что сам виноват, не нужно было влезать в это дело, но пойми: речь ведь идет о чести его преосвященства, которому я многим обязан и которого очень уважаю!

- Да, Анри, - де Мортмар тоже отпил из бокала и покрутил головой, - угораздило же тебя! Но делать нечего, придется попотеть, чтобы отыскать этого злопыхателя и стихоплета. И думаю, легче всего это будет сделать, если самому на какое-то время прикинуться сочинителем, поэтом.

- Как это - прикинуться?!

- Буквально. Тебе нужно стать своим среди этих кичливых петухов и напыщенных словоблудов.

- Но я же не умею - ни петь, ни стихи сочинять!

- Ну тогда тебе долго придется бродить по городским площадям и нюхать прокисшее пиво в трактирах, пока снова не натолкнешься на того прыткого месье, что обучал мальчишек гнусным песенкам.

- Увы, мой друг, - де Голль уныло уставился в опустевший бокал, - у меня нет столько времени!

- Значит, превращайся в поэта! - де Мортмар поднялся. - Извини, Анри, мне надо торопиться: мадемуазель Женевьева - особа нетерпеливая…

- О, у тебя новая пассия?.. Поздравляю.

- Спасибо. Я как-нибудь тебя с ней познакомлю.

- Тебе спасибо, Эжен, за то, что выслушал. И за совет…

Де Голль тоже встал и направился к выходу. По всему получалось, что без доброго отца Жозефа он сам ничего придумать не сможет, и это обстоятельство окончательно испортило Анри настроение.

* * *

Поздно вечером того же дня к северным воротам Пале-Кардиналь со стороны предместья Сент-Оноре подъехала дорожная карета с надписью мелом на дверце "du Havre à Paris". Из кареты вышли двое - кавалер и дама, оба - в масках. Кавалер трижды стукнул молотком в калитку привратника. Спустя минуту она приоткрылась. Приезжие шагнули внутрь. Здесь их поджидал молчаливый слуга с канделябром на пять свечей. Он равнодушно оглядел парочку и так же молча направился от ворот в глубь сада. Процессия пересекла сад и скрылась в боковом крыле дворца.

Далее их путь пролегал по пустым и темным коридорам. Лишь изредка, на поворотах встречались неглубокие ниши с горящими свечами, которые едва рассеивали ночной мрак. Но у внутренних ворот, отделявших служебную часть дворца от покоев кардинала, как и положено, стояли на страже четверо гвардейцев. Вернее, двое стояли у ворот, а остальные сидели справа на специальной скамье - отдыхали, но тоже были настороже. Однако они, видимо, были предупреждены о позднем визите к его преосвященству, потому что без слов и проверки распахнули тяжелые, окованные железом створки, больше похожие на крепостные.

Гости очутились в личных покоях кардинала. Тут их тоже ждали, вернее, ждали даму. Потому что все было приготовлено именно к приему знатной гостьи: на столе стояли графины с вином и блюда с фруктами и бисквитами. А его преосвященство и отец Жозеф развлекались игрой в шахматы.

Войдя в гостиную, дама легким движением сняла маску и сделала реверанс. Ее спутник тоже поклонился, но так, как кланяются начальству, которое видят по десять раз на дню.

- Благодарю вас, господин де Кавуа, - сказал ему Ришелье и протянул гостье руку. Она с готовностью коснулась губами кардинальского перстня. - Рад вас видеть, миледи. Садитесь, угощайтесь, и потолкуем. Как здоровье вашего почтенного супруга?

- Боюсь, об этом нужно спрашивать не меня, ваше преосвященство, - ответила дама, скидывая темный плащ, под которым открылось платье из сверкающего оранжевого атласа. - Я вижу его очень редко. Граф Карлайл почти не выезжает из поместья, возится со своими охотничьими псами и совершенно не нуждается в моем обществе.

- Это большая глупость с его стороны, - заметил кардинал, самолично разливая вино по бокалам. Он жестом предложил выпить внимательно наблюдавшему за гостьей капуцину, но тот отрицательно качнул головой. - Когда мужчина женат на такой красавице, как вы, миледи, - любезно улыбаясь, продолжил Ришелье, - он не должен надолго оставлять ее, ибо тут же сбегутся многочисленные поклонники.

- Это мало беспокоит графа. И никогда не беспокоило, ваше преосвященство… - Люси бросила на кардинала жаркий томный взгляд. - Мой супруг предоставил мне полную свободу, абсолютную свободу!

Ришелье усмехнулся, оценив намек. Эта красивая, порочная и очень умная женщина пять лет назад, во время их первого знакомства под стенами Ла-Рошели, уже сумела вскружить ему голову. Арман Жан дю Плесси пил источаемую красавицей страсть и никак не мог насытиться. Тогда их любовный марафон был прерван лишь объявлением о штурме крепости. Но и позже безумные ночи повторялись не раз и не два. А итогом их союза стала гибель заклятого врага Ришелье, герцога Бэкингема…

Будущей осенью кардиналу должно было исполниться сорок семь лет - немало по строгим меркам семнадцатого века, но он все еще считался среди придворных дам завидным кавалером. Во всяком случае - щедрым. Весь столичный свет помнил, как он полгода назад предлагал юной красавице Нинон де Ланкло пятьдесят тысяч ливров за несколько ночей любви. Ответ Нинон привел в восторг весь Париж: "Я отдаюсь, но не продаюсь!"

А леди Карлайл на вид было около тридцати лет - при свечах; значит, при дневном свете - не менее тридцати пяти. Самый подходящий возраст для разумных решений, если признаться самой себе, что зеркало говорит правду, что пухленькая шейка вот-вот преподнесет массивный двойной подбородок, что как ни подкрашивай задорные коротенькие каштановые кудряшки, обрамляющие лоб и виски, а у корней седина все равно заметна.

Отец Жозеф знал, что леди Карлайл, месяц назад прибывшая в Париж, всегда испытывает нужду в деньгах, потому и посоветовал Ришелье обратиться к ней со столь щекотливой просьбой.

- Она выполняла и более сложные ваши поручения, это же - совсем пустяковое, - сказал капуцин. - В сущности, вы заплатите ей лишь за молчание.

- В наше время это редкий товар, - заметил кардинал.

Он бы снова не имел ничего против скоротечной, страстной и приятной близости с англичанкой - воспоминания пятилетней давности по-прежнему оставались яркими и волнующими. Но Пале-Кардиналь был из тех дворцов, где стены имеют очень большие уши. Мадам де Комбале строго следила, не приближается ли к дядюшке-кардиналу опасная совратительница - вроде знаменитой парижской куртизанки Марион Делорм. Живя во дворце и командуя слугами, она прикормила многих лакеев и пажей. Кардинал знал это, но принимал как должное: дама должна заботиться о своих интересах.

- Вы, как всегда, очаровательны, миледи, - сказал он. - Поручение, которое я хочу вам дать, будет доказательством моего преклонения перед вашей красотой, вашим остроумием и вашим обаянием. Вы ведь уже восстановили свои парижские знакомства?

- О, еще далеко не все, ваше преосвященство! Я плохо перенесла дорогу, потом у меня разыгралась мигрень, и я никуда не выезжала. Лишь изредка принимала у себя нескольких старых подруг, обеспокоенных моим состоянием, - ответила гостья, скромно опустив глаза.

Отец Жозеф умел отличать правду от лжи. Прежде чем пригласить леди Карлайл к кардиналу, он собрал о ней необходимые сведения. Мигрень у этой дамы не мешала ей наносить визиты, в том числе бывать в домах, где можно встретить придворных. Сегодняшняя ложь, скорее всего, объяснялась тем, что блудливая графиня уже завела в Париже нового любовника или, по крайней мере, наметила подходящего кандидата.

Капуцин и кардинал обменялись понимающими взглядами: "врет, но это - мелочи…"

- Если позволите, я пришлю вам своих лучших лекарей, - любезно предложил Ришелье. - А сейчас поговорим о деле. Как я понимаю, вы намерены хорошо провести время в Париже - наносить визиты, блистать в салонах, принимать у себя. Я хочу помочь вам в этом…

- Ваша щедрость безгранична, монсеньор! - Бархатные щечки Карлайл запунцовели, и она склонилась в изысканном реверансе.

- Я собираюсь оплатить ваш гардероб, подарить украшения, портшез, нанять для вас двух крепких носильщиков, - деловито продолжил кардинал. - Если вы предпочтете карету, будет и карета. Но, сами знаете, для Парижа это не лучшее средство передвижения. А взамен я попрошу от вас об одной мелочи, совершенно незначительной…

- Все что угодно, ваше преосвященство!..

- Выезжать в свет вы будете в обществе молодого человека. Завтра он явится засвидетельствовать вам свое почтение. Вы будете везде брать его с собой. И в отель Рамбуйе, и в салон мадемуазель де Ланкло - всюду, где бывают наши знатные дамы и господа.

- Ваша просьба для меня закон, монсеньор, - снова склонила голову англичанка. - Но все же смею спросить: хорош ли ваш избранник собой?

- Хм! Какая вам… - нахмурился было Ришелье, но тут же вновь просветлел лицом. - Насколько может быть хорош молодой дворянин, чьи предки жили в Бретани еще во времена Юлия Цезаря? Если бы я задумал галерею, где были бы представлены все народы, он стоял бы там в качестве образцового бретонца! Ваш спутник, миледи, - лейтенант моей личной конной гвардии Анри де Голль, ветеран осады Ла-Рошели и военной экспедиции в Мантую!

- Он лишь наполовину бретонец, - счел нужным вмешаться в разговор отец Жозеф. - Его отец - валлонский барон Жискар де Голль, а вот мать - действительно из древнего бретонского рода Роанов. Потому в образцы парень не слишком годится. Бретонцы невысокие и коренастые, а этот ростом в отца.

- Умоляю, ваше преосвященство, скажите же, какого он роста? - всерьез забеспокоилась Люси.

Кардинал прекрасно знал, что для дамы это очень важный вопрос. В постель можно пустить и верзилу, и коротышку, но кавалер, который сопровождает на светских приемах, должен быть выше своей дамы - это закон. Разве что кавалером выступит принц крови? Тогда ему охотно простят и малый рост, и горб, и хромоту.

Впрочем, был один низкорослый господин, внимание которого английские придворные дамы сочли бы за огромную честь, хотя многим из них он был по плечо. Господина звали его величество Карл Стюарт. И он тоже придерживался мнения, что кавалер должен быть выше дамы. Его супруга, дочь короля Франции Генриха и сестра короля Франции Людовика, была ниже его ростом, и семейную жизнь этой четы все в Лондоне считали безупречной.

- Отец Жозеф, прошу вас, встаньте на минуту, - произнес Ришелье и, когда капуцин поднялся, пояснил: - Примерно такого же, миледи. Подойдет?

- Прекрасный выбор, монсеньор! Надеюсь, господин де Голль умеет себя вести в обществе, одевается по моде, красиво причесывается?..

- Я видел его только в кожаном колете, - признался кардинал. - Но этот вопрос мы решим… с вашей помощью, миледи. Вы сами объясните молодому человеку, как ему следует выглядеть, чтобы не опозорить вас.

- Бретонец… - деловито надула губки Карлайл. - Значит, черноволос, крепкого сложения, глаза, скорее всего, карие?

- Ей-богу, я в них не вглядывался, - усмехнулся Ришелье. - Но полагаю, что мой де Голль нравится женщинам.

- Всецело полагаюсь на ваш вкус, монсеньор! - Англичанка лукаво улыбнулась и бросила очередной страстный взгляд на бывшего любовника. - Странно было бы, если бы меня сопровождал кавалер, который никому не нравится.

Ришелье чуть заметно повел бровью, принимая вызов.

- Угощайтесь, миледи, - указал он на столик с блюдами. - Отец Жозеф, будьте любезны, разрежьте эти персики…

Дальше пошел обычный деловой разговор: сколько платьев, какой портшез, кем леди Карлайл представит знакомцам Анри де Голля, который на родственника совершенно не похож. Хотя бы ради приличия следовало придумать причину, по которой замужняя дама возит с собой по светским гостиным молодого человека. Тем более того, которого многие могли видеть в Пале-Кардиналь.

- Может быть, он сочиняет стихи? - с надеждой спросила Люси.

- Вряд ли я стал бы терпеть офицера, который сочиняет стихи, - честно признался Ришелье. - У меня крутятся во дворце несколько сочинителей, но я бы им не доверил и охрану курятника! А вот знатная дама, которая покровительствует поэту… да, в этом что-то есть!..

- Стихи для него можно и купить, причем за небольшие деньги, - подсказал отец Жозеф. - Я даже знаю, кто их продаст.

- Это должен быть поэт, которого в Париже не знают, - не преминул заметить кардинал.

- Его и не знают. Пока… Юноша учится в иезуитском коллеже в Бове. Когда мы начали расследовать это дело о сочинителе, я сам побывал у отцов-иезуитов. Их воспитанники часто имеют склонность к литературе… Я бы сказал, к весьма подозрительной литературе. Мне представили этого юношу, он поклялся, что никогда не делал того, в чем я хотел его обвинить, и показал все свои тетради. Он подражает античным сочинителям, но я отыскал у него и несколько вполне приличных мадригалов в честь прекрасных дам. Тринадцать лет, ваше преосвященство, сами понимаете: кровь уже бурлит, а грешных мыслей еще нет. Думаю, он будет рад услужить вам, а вы заступитесь за него перед отцами-иезуитами.

- Хорошо, устройте эту сделку. И напишите, как зовут юношу.

- Зовут его Савиньен Сирано. Он сын парижского адвоката Винсента Сирано из Гаскони. А вы же знаете, как гасконцы любят пышные фамилии! Так этот мальчишка вздумал прибавить к фамилии название отцовского поместья. На тетрадке с мадригалами написал "Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак"!

- Цветисто! Но тщеславие в столь юном возрасте… - покачал головой Ришелье. - Хорошо, пусть будет де Бержерак. Завтра же поезжайте в Бове и договоритесь там обо всем…

Они поговорили еще немного о парижских новостях, потом кардинал велел подавать ужин. Отец Жозеф, сославшись на дела, ушел, и тогда Ришелье, отбросив сомнения, решительно приступил к обольщению английской графини. Его высокопреосвященство великолепно музицировал на клавесине и мандолине и не замедлил исполнить для своей очаровательной гостьи пару сонетов весьма откровенного содержания. Причем воспользовавшись без зазрения совести текстами сбежавшего из Пале-Кардиналь Адана Бийо и выдав их за собственные сочинения.

Затем, выпив вина и закусив печеными перепелами, двое искушенных в любовных поединках непринужденно и естественно перешли из гостиной в спальные покои…

Назад Дальше