Иван. И укрепленный город Сокол сдали нерадивостью своей и изменой, так ли, гонец?
Гонец. Государь милостивый, вслед за Полоцком город Сокол взят был поляками приступом.
Иван(бешено ходит, потом останавливается перед Мстиславским). Вы, нечистый род, говорили, что Полоцк и Сокол неприступны и что король не сможет захватить этих замков, и вот Полоцк и Сокол потеряны, воины и прочие люди убиты. Тебе, главному земскому воеводе Мстиславскому, я, царь, припомню твое литовское происхождение! Бельский, готовь указ: обвинение Мстиславского в предательских замыслах!
Бельский. Исполним, государь!
Мстиславский (испуганно). Государь милостивый, служил тебе издавна верой и правдой!
Иван(гневно). Молчи, старый пес! Ты, старый пес, до сих пор насыщен полностью литовским духом! Ты мне говорил, чтоб я выслал тебя с моими сыновьями в Полоцк для противодействия польскому королю, ясно мне твое коварство! Так ты намеревался стать вероломным и подвергнуть крайней опасности моих сыновей!
Мстиславский. Государь милостивый, о том просил меня сын твой, царевич Иван Иванович!
Царевич Иван. Государь-батюшка, истинно, я о том просил. Ныне же стоим мы тут, в Новгороде, с большим войском, а надо бы идти, выручать стесненный гарнизон.
Иван. Помолчи, Иван, сын, мал ты еще, да не постиг их, вельмож, измен и коварств! Они весь наш род Калиты извести хотят, а посадить на трон иных. Не боярина ли Федорова-Челяднина дума вместо меня посадить хочет? Так ли, первый боярин думы Мстиславский? Ответа не знаешь? После сего вопроса почну колотить тебя, первого боярина, доброй палкой! (Бьет изо всех сил Мстиславского, пока не ломается палка.) Бил бы еще, да жаль, палка сломалась! Вы все с изменником Курбским заодно, так ведь! Что Курбский?
Гонец. Государь милостивый, скорбно о сем говорить. Изменник князь Курбский с литовским отрядом пересек русские рубежи и зашел с тыла. Благодаря хорошему знанию местности сумел окружить наш полк, загнал полк в болото и разгромил. Семьсот больших бояр и детей боярских взяты в плен.
Иван(гневно). Клятвопреступник Курбский! Беглый боярин пишет свои изветы да льет русскую кровь! Злобесным собачьим умышлением, подобно псу лая и яд ехидны изрыгая. Знай же, проклятый, разъярившись на меня, царя, разъярился и на отчизну свою! Или мнишь, окаянный, что убережешься? Нет уж, ежели тебе и далее придется с ними, врагами нашими, воевать против Руси, тогда придется тебе и церковь православную разорять, и иконы попирать, и православных христиан убивать. Ежели где и руками не дерзнешь, то там много зла понесешь смертоносным ядом своего умысла! (Гневно ходит.) Ты, русский вельможа давнего ярославского рода, участвуешь в военном нашествии врагов на Русь? Представь же себе, как во время военного нашествия конские копыта попирают и давят нежные тела православных младенцев. А разве твой и тебе подобных злобесных собачий умысел изменить не похож на злое неистовство Ирода, явившегося убивать младенцев? А еще меня обвиняешь в жестокости! Разве жестокость – казнить таких изменников, как ты?
Царевич Иван. Батюшка, пойдем с войском выручать Полоцк!
Иван. Нет, Иван, сын, ныне пойдем из Новгорода ко Пскову. (Уходит.)
Занавес
Сцена 69
Полоцк. Разноплеменные воины Батория дерутся между собой. Баторий запрещает убивать и грабить: он считает, что это новая война, война двух цивилизаций. Баторий спрашивает пленного епископа, отчего русские так упорно сопротивляются, зная, что их царь – кровопийца. Епископ Киприан отвечает, что все дело в православии. Баторий собирается идти на Москву, чтобы Польша стала главной в славянском мире
Сцена 70
Псков. Иван получает вести о новых победах Батория. Он решает отправить к Баторию новое посольство с предложением мира
Сцена 71
Москва. Трапезная царя
Годунов. Государь милостивый, подавать ли жареных лебедей?
Иван(с кубком в руке). Вели подавать. Да разлей вина! (Стольники наливают вина в кубок.) Тут, в царствующем граде Москве, надобно иметь особо попечение о корени великих князей московских, чтоб не было пресечения корня царского от Августа-царя. Хранить тот корень ныне допустил в первый черед Бориса Годунова, Афанасия Нагого да Богдана Бельского, ибо к многим вельможам за измены доверия не имею. Храните вы корень царский добро. Ты, Борис Годунов, с чином кравчего моего, а ты, Богдан Бельский, с чином оружничего моего, а ты, Афанасий Нагой, посол мой особый.
Годунов. Уж исхитримся, государь милостивый!
Бельский. Свергнем всякого, кого укажешь, государь милостивый!
Афанасий Нагой. Созирати будем твое спокойствие, государь милостивый!
Иван. За добрую службу повелел я наградить Бориса Годунова. Он получил ныне боярский чин, хоть не положенный ему по худородству, да вошел с тем чином в думу.
Годунов. Служить буду без порухи тебе, царю великому московскому.
Иван. Богдану Бельскому приказал расследовать заговор против меня, царя. Заслуги Бельского я оценил, и он получил боярский чин.
Бельский. Государь милостивый, всякой измене спону, сиречь препятствие, ставить буду. (Кланяется.)
Иван. Афанасий Нагой оказал мне, царю, важные услуги, будучи послом в Крыму, разоблачив измену бояр в пользу крымского хана. Ныне, когда я обратился к Вене, к Габсбургам, для посредничества между мной и Баторием, то хочу туда Афанасия отправить для переговоров с еще более настоятельным призывом о мире.
Царевич Иван. Не будет ли то, батюшка, со стороны тебя, царя Всея Руси, самоунижением?
Иван. Иван-сын, то не самоунижение, поскольку посол Афанасий Нагой имеет приказ от меня, царя, ежели его пригласят к столу императора, согласиться занять только первое место, хотя бы ему пришлось столкнуться с послами французского короля или султана. На вопрос, как случилось, что король взял Полоцк, ты, Афанасий, должен ответить, что произошло то благодаря неожиданному нападению, нарушению королем перемирия, заключенного на три года.
Царевич Иван. Батюшка, Афанасий Нагой будет выпровожден из Вены так же, как его предшественник, посол Резанов. В Вене, батюшка, не намерены ссориться с Баторием, у которого много средств взбунтовать Венгрию. С иной стороны, Баторий держит в своих руках Вену при помощи Рима, а Рим – посредством иезуитов, которых множество при посольстве в польском дворе. Но по следам короля идет другая армия, еще более опасная. Иезуиты, батюшка, ведут свои проповеди в завоеванных областях, а Баторий покровительствует, надеясь с их помощью разорвать узы, связывающие население тех областей с православной Москвой.
Иван. Против иезуитства ныне православный крест. Я пошел в Ливонию, вотчину свою, держа в одной руке меч, а в другой – святые писания. Если б не боярские измены, вся Ливония была б уж наша. Оттого пришел я ныне в Москву, чтоб те измены извести. В Ливонии же к каждому полку придать людей моих, из двора моего или близких мне татарских царевичей.
Бельский. То делаем, государь.
Иван. Как при рейдах по тылам отряды верных мне татар наводят ужас на врага, так и нам надобно наводить ужас на врага внутреннего, на тех, кто государство тощали, землю государскую себе изымали и не желали оборонять страну от крымского хана, Литвы и немца. Ныне же разгневался Пан Бог, попустил на Российское государство короля польского, Стефана. Имя ему признано Оботур. Уклонил он мысль свою на христианское убиение и ненасытное грабление. Мы ж, по христианскому писанию, мыслим о мире. Я, царь, по-христиански все еще надеюсь помешать возникновению враждебных действий. Потому я, царь, велел, сиречь приказал, послам нашим, Евстафию Михайловичу Пушкину да прочим, чтоб предлагали Баторию Курляндию. Послал послов, чтоб они прибыли в Вильно на встречу с Баторием раньше назначенного срока.
Царевич Иван. Государь-батюшка, нельзя исправлять беду какой-либо новой уступкой своего достоинства.
Иван. Иван-сын, ты не совершенен разумом и не разумеешь, что на дипломатическом поле лучше защищаться, чем войной. Я предлагаю Баторию Курляндию, которая никогда не принадлежала Москве, и больше шестидесяти пяти ливонских городов, искусно выбранных, а тридцать пять других чтоб оставались за мной. Кроме того, Пушкин должен просить немедленно снять осаду Великих Лук и назначить встречу на польской территории, поскольку я, царь, никогда не договаривался на своей земле.
Нагой. Государь милостивый, есть известия, что польская королева Анна болеет и детей от нее Баторий не имеет. Меж тем при дворе нашем подросла девица, шибко красна, Ирина Годунова, сестра Бориса. Баторий может жениться на Ирине – тем войну окончим с достоинством.
Иван. План хорош. Помню Ирину, как ребенком с Борисом со стола царского питались. А уж гляди, подросла. Борис, хай зайдет сестра твоя.
Борис. Слушаюсь, государь! (Посылает слугу.)
Царевич Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину, мне она сладка да мила!
Иван. Сын мой Федор, браки в царской семье – дело не частное, а государскому делу подчиненное али династическим целям.
Федор. Нет, батюшка, не отдам Ирину. Она – прекрасна девица, я ж, батюшка, младой отрок.
Годунов. Государь милостивый, Баторий женат и Ирине не подходит. (Входит Ирина.) Поклонись, сестра, царю Ивану Васильевичу и сынам его, царевичам Ивану и Федору. (Ирина кланяется.)
Иван. Истинно, девица – сущая отроковица чудного домысления. Зело красотою лепа, бела вельми, аки ягода румяна, червлена губа, а очи у ней черны, светлостью блистает. Подойди-ка, прекрасна девица!
Годунов. Подойди, сестра, к царю! (Ирина подходит.)
Иван. Душечка ты, прекрасна девица! Ить, у тебя в тайном девичьем месте дорогое нечто, красное золото аравийское! Люба ты мне!
Царевич Федор. Нет, батюшка, мне Ирина люба! (Крестится, плачет.)
Иван. Ирина, люб ли тебе сын мой, царевич Федор?
Ирина. Не смею ответить государю. (Плачет и крестится.)
Иван. Оба плачут и крестятся. Вишь, подходят в супруги. И мой сын Федор то ли монах, то ли юрод. (Целует сына.) Сам на колокольне трезвонить любит да большую часть времени проводит в церкви.
Годунов. Сестра моя, во всех женах благочестивейша и писанию книжному обучена, и во всех своих делах с молитвою. Гласы распевать любит и песни духовные, любезные желанию.
Федор. Мы с ней, батюшка, вместе петь будем да в церкви ходить!
Иван. Красна девица бровями черна, челом изобильна, милостью обильна, возрастом не высока, не низка, волосы имеет черны, велики, аки трубы по плечам лежат. Хорошу ты жену себе подобрал, сын мой Федор!
Федор (радостно). Батюшка, мы с Ириной вместе на колокольню ходить будем. Иринушка, знаешь, каждый колокол свой голос имеет, название свое.
Иван. У Федора от меня любовь к церковным колоколам.
Федор. Батюшка, какой наибольший колокол слит по твоему разрешению?
Иван. По велениям моим слит колокол большой, имя ему Лебедь, а меди в нем – двести двадцать пудов. Также повелел отлить колокол весом двести пудов для псковской Успенской Пароменской церкви. Надпись: "А приказал царь-государь тот колокол слити, как пришел царь и сын его царевич Иван Иванович из немецкой земли в Псков". Такову надпись велел вылить.
Царевич Иван. То, батюшка, памятник в честь победы нашей последней в Ливонии. Ныне же время иное. Повоевали польско-литовские люди наши волости.
Иван. Ныне, Иван-сын, время иное, время переговоров и молитв. Послы шибче должны ехать взад-вперед. Прежде воеводы шли неспешно, доспехи в санях везли, да Полоцк потеряли и иные города. Ныне же едут послы по дорогам лениво, из-за того льется невинная христианская кровь. Нагой, переймешь то дело на себя!
Нагой. Исполню, государь!
Иван. Милые мои, ныне – время выведения измен, укрепления династии. Женю Федора на Ирине, и сам жениться решил. Афанасий Нагой, любимец мой, сосватал за меня свою племянницу Марию, дочь брата своего Федца. Нагой, тут ли Мария?
Нагой. Тут она, в сенях тебя дожидается, как покличешь. А по тебе так тоскует, так тоскует!
Иван. Хай идет! Милые мои, знаю что, на сей седьмой али восьмой брак, уж со счету сбился (смех), благословения церковного не будет, заключен он будет в нарушение церковных правил и многие будут считать его незаконным.
Нагой. Государь милостивый, что запрещено и делает соблазн для других, тебе, царю Ивану Васильевичу, позволено.
Иван. Я еще не решил, спрашивать ли мне для этого брака особого разрешения церкви. Оно было мне даваемо прежде. Знаю, не дозволит церковь в четвертый, и в шестой и в восьмой раз вступать в супружество. Однак ежели собор дозволил мне в четвертый раз, то я сам могу успокоить свою совесть, разрешив себе и восьмой. Свадебное празднество должно совершиться со всеми принадлежащими обрядами нашего времени. Про тех же, кто осуждает меня, называя сей брак блудом и почитая незаконным, скажу: такое осуждение есть человеконенавистничество. Они не наказывают лихоимство, которое цветет по монастырям, и то идолопоклонство, не осуждают измены отчизне, блуд же так жестоко осудили, как будто про бестелесных и бесплотных речь. Прелюбодей изменный хуже прелюбодея плотью! (Входит Мария Нагая и кланяется царю.) Что ж мне, с сей красной девицей не утешить себя браком? Так я, царь, женюсь, и успокою тем двор и Думу, полную ложными слухами о приготовляемом моем бегстве в Англию.
Нагой. Государь милостивый, племянница моя тебе ларец принесла с ширинками.
Мария Нагая. Всеблагой царь, видя тебя, возрадовалась радостию великой. Все сижу в светлице своей и по тебе тоскую. Вот, возьми, заготовила я тебе ларец золотой, а в нем ширинки золототканы с каменем драгоценным и жемчугом великим. (Подает ларец.)
Иван(берет ларец). Не красивей ларец лепоты твоей и доброты пресветлой. Сделаю тебя, Мария Нагая, царицей, а отца твоего, Федора Нагого, брата Афанасия, сокольничим. (Слышен звон.)
Федор. То, батюшка, в каменной часовне под святыми воротами часы бьют боевые, с указом звонят. Ай, хорошо, батюшка, звонят, ай, хорош звон! (Крестится.) Ай, хорош, до слез прошибает! (Плачет.) Хоть музыки радостны, они душу трепетну волнуют. Я, батюшка, шибко колоколы люблю! (Плачет.) Да про колоколы петь люблю. Споем, Иринушка, красна девица, про колоколы!
Ирина. То вечерний часослов.
Федор. Споем, а батюшка послушает.
Иван. И я с вами петь буду, люблю церковное пение. Я путь веду, а вы – верх и низ. (Поют.) И изошед благовестить в колоколы, в колоколы. Тоже звонит, во все колоколы. Три звона…
Федор. Хорошо как, батюшка! (Плачет и крестится.) Женишь меня, батюшка, так каждый день с Иринушкой будем долго молиться, простаивая обедню, а раз в неделю ездить на богомолье в ближние монастыри.
Иван. Сначала женю сына своего Федора на Ирине Годуновой, а в последствие брака приближу тебя ко мне, Борис Годунов, и утвердишь свое полученное боярство.
Годунов. Верой истинной тебе и роду твоему мы с сестрой служить будем!
Иван. Потом женюсь на выбранной из толпы девиц себе в жены Марии Федоровне Нагой. Так отпразднуем разом два брака.
Нагой. Долгих тебе лет, государь великий, и рождения младенца-сына, то укрепит династию!
Иван. Сына я Дмитрием назову, в память первенца, который вскоре по рождению утонул. Страшно то было дело, как потонул мой первенец. Няньку наследника, согласно церемонии, вели под руки двое знатных бояр, Шуйский да Салтыков. При путешествии сием из Кириллова монастыря царский мой струг пристал к берегу, и торжественная процессия ступила на сходни. Отчего-то сходни перевернулись, и все оказались в реке. Ребенка, выпавшего из рук няньки, тотчас достали из воды, но он был мертв, погиб старший из моих сыновей, Дмитрий, который ныне безгрешным ангелочком в небе. На земле же от Марии Нагой во плоти другого Дмитрия рожу. Но, чую, бес и от него недалеко будет, ибо, чую, извели умыслом первенца. И этого захотят извести.
Нагой. Уж побережем, государь, наследника – царевича Дмитрия.
Годунов. Как о наследнике – младенце от своего брака ты, Нагой, говоришь, ежели есть сыны – наследники от брака царя первого, от благоверной царицы Анастасии, Иван да Федор.
Нагой. Не про то ныне говорю, Годунов. Все то мне ведомо. Лишь Богу единому что сотворится ведомо. Про радость цареву говорю о предстоящем рождении сына – царевича Дмитрия.
Мария Нагая. Государь мой любимый, как шла я к заутрене, то слыхала птиц, зовом голубей. Два глаголили меж собой: буде у господина нашего радость. Жена его ему родит сына, и нарекут ему имя Дмитрий.
Иван. Радость велика – рождение царских детей. Ты, Иван-сын, родился после усопшего первенца Дмитрия, а через два года родилась дочь Евдокия. Ты, Иван-сын, выжил, а дочь моя Евдокия за грехи мои умерла на третьем году жизни. Также Федор-сын родился слабеньким, хилым, его болезнь и злобны недруги истощили благоверную царицу Анастасьюшку. Не дожив до тридцати лет, умерла она, мыслю, опоена ядом от изменников, таких как Курбский. На похоронах благоверной царицы, голубки моей, а матери вашей, собралось множество народу православного. Был же о ней плач немалый, ибо милостива и беззлобна во всем была. И я, царь, на похоронах ея рыдал, и от великого стеснения и от жалости сердца едва держался на ногах. Однак неделю спустя после смерти Анастасьюшки отец мой святой митрополит Макарий и епископы обратились ко мне, царю, с ходатайством. Просили, чтоб я, царь, отложил скорбь и для христианских надежд женился ранее, а себе нужду не наводил.