Минут через двадцать к нашему судну подошёл ещё один катер, который привёз встречавших моряков друзей и родственников. Как я и опасался, никого из моих знакомых среди них не оказалось. Брезжила ещё надежда, что кто-то встретит меня уже на берегу, но она была очень призрачной. Надо было что-то предпринимать для сохранения привезённых из Японии материальных ценностей. Я попытался было заручиться поддержкой прибывших Славиных приятелей, но все мои заходы на эту тему не давали обнадёживающих результатов – и Слава, и его друзья-мафиози только улыбались и отделывались общими фразами, типа "Всё будет путём", "Считай, договорились" и тому подобными. Начиная терять спокойствие и испытывая всё увеличивающееся волнение, я покинул каюту и пошёл на машинную палубу.
Там уже было полно народу. Моряки, затаскивающие в свои машины последние шмотки из кают, прибывшие их встречать родственники и знакомые, явившиеся на борт судна за своей добычей бандиты – все они смешались в одну снующую и пёструю толпу, в которой, казалось, совершенно невозможно было разобрать, кто есть кто. Но так только казалось. Насколько я понял, рассыпавшаяся по пароходу бандитская толпа состояла из трёх-четырёх различных группировок, каждая из которых действовала самостоятельно, почти не пересекаясь. Быстро определив, у кого из моряков нет прикрытия, они начали их обработку.
Вот одного из нашего экипажа приперли к стенке два коротко стриженных бандита, и он что-то пытается растолковать бесстрастно взирающим на него тупым рожам, не желающим слышать какие-либо объяснения и жаждущим только одного. Вот ещё один в кожаной куртке передаёт на стоящий у левого борта его буксир, видимо оставленную кем-то по недосмотру на палубе стиральную машину. А двое его сатрапов выволакивают явно отбитый силой у кого-то из моряков красивый мопед "хонда". Вслед за ними с криками выскакивает его хозяин, но вместо мопеда те вручают ему какие-то деньги – судя по реакции моряка, явно не соответствующие стоимости мопеда, но больше он ничего не получает, а мопед тоже благополучно перекочёвывает на буксир.
Пытаясь уйти подальше от увиденного, а главное – от всё более наплывающих на меня тревожных чувств, я поднимаюсь на капитанский мостик, где седовласый человек, капитан судна Николай Егорович Камышин с болью взирает на всю эту вакханалию, происходящую внизу. За время рейса мы не раз вели с ним долгие и интересные разговоры о жизни в море, о моряцком автомобильном бизнесе, но пока не касались его криминальной стороны. И вот теперь перед ним, как на ладони, раскинулась вся палуба со стоящими на ней японскими машинами и копошащейся на ней людской массой. Он всё видит и всё понимает.
– Что, Николай Егорыч, скажете на это? Какие чувства владеют капитаном при виде такого безобразия, творящегося на его судне?
– Это только во Владивостоке так, а в Находке ОМОН их близко не подпустил бы.
– Знаю. Но вы же хозяин на борту! Можете что-нибудь сделать с этой мразью?
– Любого из этих бандюг я уложил бы одним ударом, – он показывает мне огромный кулак, не вызывающий никаких сомнений относительно сказанного, – но вы же видите, что это свора, орудующая по таким же законам…
– А что мешает морякам точно так же объединиться и вымести их с судна?
В ответ он только бессильно разводит руками и отводит взгляд от окна.
– Сюда бы на мостик установить пулемёт, а затем навести его на эту публику и по мегафону крикнуть "Считаю до трёх и, если по окончании счёта кто-то из бандитов ещё будет на борту, – открываю огонь!" – уверен, вся эта шваль тут же попрыгает в воду и бросится к берегу вплавь.
– Оружие нам на судне иметь запрещено.
Ощущение безысходности передалось и мне, и я, чтобы оно не увеличивалось, покинул капитана. Сунулся было в свою каюту, но там сидел прилично уже набравшийся Слава с одним из своих дружков. Я направился к своей машине. При подходе к ней меня перехватил старший из Славиных дружков, с которым он меня познакомил, когда они явились в нашу каюту. Джон – так представил его Слава.
– Слышал, нужна помощь? – вполне дружелюбно начал.
– Да, я был бы очень благодарен.
– Себе везёшь или на продажу?
– Для себя, конечно, разве не видишь, сколько всего нужного внутри!
– Хороший автобус. Сколько платил за него?
Мне была приятна его оценка покупки, и я назвал цену: девятьсот долларов.
– Слушай, давай я его куплю за полторы тысячи, и у тебя не будет никаких проблем.
– Нет, что ты! Я же сказал, для себя везу…
– Это ты не понял, – улыбаясь, ответил Джон, – у тебя же никого здесь нет, и ты вообще можешь остаться и без машины, и без денег. А я хочу тебе помочь и предлагаю… Давай за тысячу восемьсот долларов.
Я хорошо знал, что даже по владивостокским меркам мой автобус стоил не менее четырёх тысяч и предлагаемая "помощь" – это чистой воды грабёж.
– Нет-нет. Автобус мне самому нужен, и я его не собираюсь продавать. Я думал, что вы можете помочь довезти мне его до дома, – я готов заплатить за это.
– Приятель, я по-дружески, только потому, что за тебя Слава попросил, даю за машину хорошие деньги. Имей в виду, ты тут уже на примете и просто так уехать не дадут. Моя последняя цена – две тысячи баксов. Подумай…
С этими словами заботливый Джон оставил меня возле моего четырёхколёсного сокровища и пошёл к нашей каюте. Видимо, для принятия очередной порции пива. Постепенно до меня начал доходить смысл всего происходящего вокруг и со мной. Из стороннего наблюдателя, который может объективно оценивать события и давать им трезвые оценки, которым я привык быть в подобной обстановке, я превратился в участника довольно-таки гнусного действия. Я уже не был независимым человеком, могущим в любой момент отвернуться от неприятных лиц, событий или даже вовсе уйти от них, забыв, словно дурной сон. Потому что имелось нечто, прочно привязывающее меня ко всему происходящему, а в конечном счёте и делающее непосредственным участником разворачивающегося действа, – моя машина и всё находящееся в ней. Моя собственность, которая стоила немалых денег и сделавшаяся, кроме всего прочего, мне уже очень родной. От одной мысли, что возможно с ней расставание – пусть даже за какие-то деньги, – по спине пробегал холодок. Об этом не хотелось даже думать.
А думать было надо. И не просто думать, а что-то предпринимать. Потому что плашкоут, на котором наши машины должны были быть доставлены к берегу, уже подходил к пароходу. На уставленной японскими машинами палубе суетились моряки и все остальные (где – мафия, а где – встретившие их знакомые, я уже не разбирал), раскрепляя автомобили для перегрузки, над нею болтались тросы готового к работе пароходного крана.
Джон стоял около моего автобуса. Но на этот раз был он не один, а с двумя своими дружками. Они что-то напряжённо и на повышенных тонах обсуждали, размашисто жестикулируя, беспорядочно указывая то на застывшие на палубе машины, то на пристающий к правому борту плашкоут. Разговор при моём появлении прекратился, и подельники Джона тут же отошли в сторону, оставив нас наедине.
– Ну что, надумал? – поигрывая ключами на брелке, бросил Джон.
Предчувствуя совсем нехорошее развитие событий, я инстинктивно, как делал это во многих сложных ситуациях, в которых мне доводилось попадать за долгую журналистскую работу на Дальнем Востоке, выкинул главный козырь. Прикрылся своей весьма авторитетной в стране "Литературной газетой".
– Я не могу продавать эту машину, даже если очень захочу, – солидно и серьёзно начал я, – потому что везу её не для себя. Я никому не говорю, но на самом деле микроавтобус куплен по заказу моей редакции и на её деньги. И оформляться она будет как машина корпункта "Литературной газеты" на Дальнем Востоке. Так что…
Этот козырь никогда меня не подводил, но тут я имел дело с людьми совершенно иного круга, и авторитет моей газеты никак не подействовал на собеседника. Он криво усмехнулся в ответ:
– Какое это имеет значение здесь, когда приехавшие сюда ребята видят хорошую машину и не видят никого рядом с её хозяином. Учти, стоит нам только сказать, что ты не наш, как разговаривать с тобой будут совсем по-другому. И никаких денег уже могут не предложить. Так что давай по-хорошему договариваться с нами.
Тут я окончательно понял, что попал в ужасную ситуацию. С надеждой увидеть кого-то из своих друзей посмотрел я на приставший к нам плашкоут, но, увы, там никого не было. Дальше пошёл какой-то бессвязный и нервный разговор: то с Джоном, то с подключающимися к дискуссии его товарищами, позволявшими вести себя куда более нагло и хамски, чем их шеф. В результате на озвученной бандитами сумме в две с половиной тысячи долларов я заколебался, решив, что лучше получить хоть какие-то деньги, чем остаться без всего.
– И вы можете заплатить их прямо сейчас?
– Какой базар! – оживлённо воскликнул Джон и даже полез в карман.
– Мне надо ещё немного подумать, – заявил я, не желая сразу выдавать своё поражение и ещё надеясь найти какую-то помощь, быть может, со стороны друзей других моряков. Я видел, что кого-то из них встречал даже человек в милицейской форме.
– Хорошо, хорошо, – обрадовался Джон такому повороту событий, – а мы пока деньги с ребятами приготовим.
Но достаточно было лишь пробежаться по машинной палубе и попытаться завести на волнующую меня тему пару разговоров, чтобы понять – никому не было до других никакого дела. Все были заняты своими проблемами: сохранением собственных автомобилей от шныряющих вокруг бандитов и подготовкой их к погрузке на паром. Сильно расстроенный и подавленный происходящим, зашёл я в свою каюту и, обнаружив там то ли в полудремотном, то ли в полупьяном состоянии своего попутчика Славу, попытался внести ясность в складывающуюся не без его участия ситуацию.
– Старик, я же всё сделал для тебя, как и обещал, – нетрезво улыбаясь, промямлил он на мои возмущения, – ребята согласились помочь.
– Хороша помощь! Они же подло давят на меня, чтобы я им продал автобус, а мне нужно было только помочь довезти его до дома.
– Ты сам виноват, что согласился продать им машину. – Неожиданно проявил он удивительную осведомлённость в ситуации. – Теперь они рассчитывают на это.
– Что значит, согласился?! – вскинулся я. – Они вынудили меня заговорить об этом.
– Ну так выкручивайся теперь сам. – И мой недавний товарищ, которому я столько и бескорыстно помогал на чужом берегу, беспомощно развёл руками.
Всё. Я остался один против совершенно чуждой и непонятной мне силы, и нужно было как-то выкарабкиваться из тяжёлого положения.
– Ладно, – успокаиваясь и обретая трезвость мышления, подумал я, – коли так неприятно всё сложилось, то и впрямь надо не усугублять ситуацию, а постараться поскорее получить хотя бы оговорённые уже деньги.
Правда, мне совершенно непонятно было, как будет происходить передача денег и машины, когда и куда я уберу всё находящееся в автобусе. Но после принятия принципиального решения это казалось уже какой-то несерьёзной мелочью, разрешаемой автоматически. Впрочем, долго раздумывать времени не оставалось. Вовсю уже шла погрузка автомобилей на плашкоут, и надо было спешить к своему автобусу, чтобы не оказаться в числе тех, чьи машины не поместятся на нём. Как это и водится в море, работающие на кране моряки прежде всего перегрузили свои машины, затем взялись за автомобили своих товарищей. Машины пассажиров, которых на судне было пять человек, должны были идти последними. Правда, Славина машина вместе с уже "приобретёнными" его братвой тремя или четырьмя автомобилями моряков благополучно перекочевала на плашкоут, а сам он собирал свои вещи в нашей каюте. Предчувствуя, что мой автобус может оказаться крайним и без места на первом плашкоуте, возле него уже суетились Джон с компаньонами: покрикивали на крановщика и что-то втолковывали другим пассажирам, пытавшимся погрузить свои машины, – в общем, вели себя уже как полноценные хозяева этого автобуса.
– Джон, что насчёт денег? – как можно более спокойно, пытаясь не выдавать сильного волнения, спросил я.
– А что тут за вопросы? – Оторвался тот от своего препирательства с очередным автовладельцем, пытавшимся проскочить раньше моего автобуса. – Как выгрузимся на берег, так сразу и рассчитаемся.
– Значит, как договорились, две с половиной тысячи долларов. Они у тебя есть с собой?
– Разумеется. Только в долларах у нас полторы тысячи. Ещё пятьсот в японских иенах, а оставшиеся пятьсот – у ребят на берегу в рублях. Ты же не думаешь, что мы тебя обманем?
Я уже не знал, что тут думать и что отвечать на подобные изменения условий. В этот момент один из его компании, внимательно рассматривающий ровно уложенные в моём автобусе колёса, повернулся ко мне и неожиданно перевёл разговор на другую тему:
– Слушай, продай пару колёс. Я вижу, у тебя нужный мне размер есть.
Я попытался отмахнуться от него и как-то решить возникшую проблему с оплатой за автобус. Но он снова вроде бы мягко, но в то же время очень настойчиво попросил о том же.
– А как я тебе их достану! Не видишь разве, всё аккуратно уложено – ничего не тронешь.
– Да я сам всё сделаю: и вытащу колёса, и уложу оставшееся – ты только ключи дай, – поспешно стал уверять он.
– Отстань, мне сейчас не до этого, – я снова отверг его притязания в последней надежде сосредоточиться на происходящем и понять, куда же всё идёт.
Но он буквально вцепился в меня, и не было никакой возможности избавиться от этого прилипчивого субъекта. С холодным ужасом я представил, что будет, если я уступлю здесь и дам-таки ему ключи. И в тот момент, когда, казалось, мне уже некуда деваться и вот-вот ключи от моей машины перекочуют в руки к этому бандиту, я вдруг вспомнил о паре колёс, оставленных в каюте.
– Хорошо, уговорил, – неожиданно для него вдруг согласился я. А сколько заплатишь?
– По полторы тысячи рублей за каждое, – ответил он после некоторого замешательства и с вызовом глянул на меня.
Это было раза в три меньше существующих во Владивостоке цен, но я понял, что такое предложение рассчитано именно на моё возмущение и естественный в подобном случае отказ.
– Согласен, давай деньги!
– Давай ключи!
– Ключи ни к чему, – не давая ему опомниться, выпалил я. – У меня в каюте лежит точно такая же резина, что и в автобусе. Как раз два колеса. Можешь их забрать. Деньги давай!
Мой собеседник явно не рассчитывал на такой поворот дела и потому несколько растерялся.
– А откуда я знаю, что это твои колёса? Там полкаюты занято Славкиными.
– Не волнуйся, тебя не обманут, – продолжил я наступление, – Слава ещё в каюте, и он знает, какие там мои. Давай деньги, а то мне уже надо переходить на плашкоут.
Тому ничего не оставалось, как передать мне три тысячи рублей и броситься к каюте. В этот момент уже подцепили мой автобус, и он в несколько минут перекочевал на тесно заставленную машинами палубу плашкоута. Последнее, что я увидел, перебираясь на его борт, – того узколобого типа, тащившего два купленных у меня колеса в другой конец плашкоута, где стояли машины его компании.
– Ну и слава богу, – подумал я об этой сделке. – Сразу две проблемы решил: и отвязался от этого бандюги, и не надо будет на судно за колёсами возвращаться. Теперь все мои вещи только в машине.
– Ты что, подозреваешь, что мы тебя обманем? – вернулся к основной теме Джон, когда я тоже перебрался на плашкоут к своему автобусу.
– Вовсе нет, – начал я, хотя полной уверенности в благополучном исходе дела у меня не было, а на душе кошки скребли от собственной беспомощности.
– Тогда давай ключи, а то скоро к берегу подойдём и надо будет твою машину выводить. Ведь прав-то у тебя нет!
"Господи милосердный, и это ему известно, – мелькнула ещё одна угнетающая мысль, – теперь я в полной зависимости от них".
В сильной нерешительности нащупал я в кармане ключи от своего автобуса. В этот момент передо мной вновь возник тот узколобый тип в коже, которому я продал колёса.
– Старичок, ты чего меня надул? Деньги я тебе отдал, а где колёса?
– Как где?! – обалдел я. – В каюте.
– Там их нет. Мы со Славой всё обыскали, но ничего не нашли. – Его серые глаза излучали такое искреннее недоумение и возмущение, что на какое-то время я поверил в этот бред.
– Не может быть! – с этими словами я опрометью кинулся к своей каюте, забыв, что уже видел этого типа, несущим проданные ему колёса.
– Ключи-то оставь! – завопил Джон. – А то уже последнюю машину перегружают, сейчас отходить будем!
– Успеется, я мигом, – бросил я в ответ и уже через пару минут был около каюты.
Но она оказалась заперта. Да, Слава забрал все свои вещи и ключ отдал боцману.