Личности, которые мы конструируем под чьим-либо влиянием, предписывают нам, какие из наших импульсов должны быть задействованы в определенных ситуациях, насколько они должны быть задействованы и куда направлены. Для любой типической ситуации существует характер, контролирующий внешние проявления всего нашего существа. Например, жгучая ненависть, которая может привести к совершению убийства, в обычной жизни находится под контролем. Даже пылая от гнева, вы - в качестве родителя, сына или дочери, работодателя, политика - не можете проявить его в полной мере. Вы не захотите обнаружить личность, способную на убийство в припадке гнева. Вы хмурите брови, когда видите нечто подобное, и люди вокруг вас реагируют аналогично. Но если разразится война, появится вероятность, что люди, которыми вы восхищаетесь, будут чувствовать себя вправе убивать и ненавидеть. Сначала выход для этих чувств будет очень узким. Те, кто отправляется на фронт, настроены на подлинную любовь к своей стране. Подобного рода чувства вы можете найти у Руперта Брука, в речи сэра Эдварда Грея, произнесенной им 3 августа 1914 года, в обращении президента Вильсона к Конгрессу 2 апреля 1917 года. Реалии войны при этом вызывают отвращение, и постепенно осознается, что такое война на самом деле. От предыдущих войн остались лишь романтизированные воспоминания. На стадии "медового месяца" люди, хорошо представляющие себе, что такое война, совершенно справедливо отмечают, что нация еще не проснулась, и успокаивают друг друга, говоря: "Подождем списков убитых и раненых". Постепенно импульс убивать становится основным, а все качества, которые могли бы его модифицировать, исчезают. Этот импульс становится главным, ему придается ореол святости. Так, постепенно, он становится неуправляемым и находит выход не только в идее врага, но также направляется на людей и объекты, которые традиционно являлись объектом ненависти. Ненависть по отношению к врагу законна. Ненависть по отношению к другим объектам узаконивает себя с помощью грубейших аналогий и сопоставлений, ранее казавшихся совершенно искусственными. Если контроль над этим импульсом утрачен, то потребуется много времени, чтобы обуздать его. Поэтому даже после окончания войны необходимо время, чтобы восстановить контроль и переключить внимание на проблемы мирного времени.
Современная война, как сказал Герберт Кроули, заложена в политической структуре общества, но идеалы этого общества ставят ее вне закона. У гражданского населения нет кодекса ведения войны, подобного кодексу солдата или рыцаря. У гражданского населения нет соответствующих норм, за исключением тех, которыми лучшие его представители пользуются стихийно. Согласно этим нормам, война - нечто отвратительное. Но даже в том случае, если война неизбежна, они морально не готовы к ней. Только самые высшие ярусы их личностей располагают кодексом и моделями поведения (patterns). Но когда они должны действовать в той сфере, которую высший ярус их Я считает низшим, то возникают всякого рода нарушения.
Подготовка характера ко всякого рода ситуациям, в которых может оказаться человек в течение жизни, является одной из функций нравственного воспитания. Поэтому очевидно, что успех здесь зависит от искренности и знания, с помощью которого познается окружающая среда. Ведь если мир понят неправильно, то наши качества также понимаются неверно и мы ведем себя неправильно. Таким образом, моралист должен выбирать: предложить модель поведения для каждого этапа жизненного пути, какими бы неприятными эти этапы ни были, либо гарантировать, что его ученики никогда не столкнутся с ситуациями, им не одобряемыми. Он должен упразднить войну или научить людей, как пережить войну с минимальными психологическими потерями. Он должен упразднить экономическую жизнь человека и питать его звездной пылью и росой или исследовать все перипетии экономической жизни и предложить ученикам модели поведения, приложимые в мире, где ни один человек не может быть абсолютно независим от других. Но доминирующая нравственная культура обычно именно это и отказывается делать. Лучшие ее формы не касаются сложностей современного мира. А самые худшие - просто малодушны. Таким образом, изучают ли моралисты экономику, политику и психологию, или обществоведы обучают моралистов, - это уже не играет никакой роли. Каждое поколение входит в мир неподготовленным, если его не научили понимать, какого типа личность оно должно представлять собой в условиях, ожидаемых с наибольшей вероятностью.
4
Наивный взгляд на индивидуальные интересы не принимает во внимание большую часть из сказанного выше. Те, кто придерживается такого взгляда, забывают, что человеческое Я и его интересы каким-то образом осмысляются и что обычно они осмысляются в соответствии с общепринятыми представлениями. Чаще всего, рассматривая индивидуальные интересы, эти когнитивные моменты не учитывают. Сторонники наивного взгляда слишком сосредоточены на том факте, что человек соотносит все происходящее с собой, и не замечают, что представления людей обо всем на свете, включая самих себя, являются не инстинктивными, а благоприобретенными.
Так, можно согласиться с Джеймсом Медисоном, написавшим в Десятой статье из серии "Записки Федералиста", что "интересы - земельный, производственный, коммерческий, денежный, наряду с другими, более частными, интересами, - вырастают из необходимости в цивилизованных государствах и способствуют разделению на различные классы, которые приводятся в движение различными чувствами и взглядами". Однако, если внимательно проанализировать контекст сочинения Медисона, можно обнаружить то, что, по-моему, проливает свет на представление об инстинктивном фатализме, который иногда называется экономическим пониманием истории. Медисон высказывается в пользу федеральной конституции. И среди "многочисленных преимуществ союза" он называет "возможность пресечь и контролировать насилие со стороны группировок". Группировки - вот что волновало Медисона. А причины возникновения узких группировок он видел в "природе человека", скрытых склонностях, которые "привносятся в различные уровни активности, зависящие от различных материальных условий гражданского общества. Людям свойственна жажда иметь свое особое мнение относительно религии, управления и многих других вопросов, касающихся как теории, так и практики. Им также свойственна приверженность различным лидерам, амбициозно претендующим на власть и превосходство, или людям, судьба которых по той или иной причине влекла к ним сторонников. Все это, в свою очередь, разделило человечество на партии, возбудило в них взаимную вражду и создало гораздо большую склонность к ненависти и стремлению угнетать друг друга, чем к кооперации во имя общего блага. Эта предрасположенность человечества ко взаимной вражде столь велика, что, даже когда никаких предпосылок к столкновениям не было, оказывалось достаточно самых ничтожных и причудливых различий, чтобы возбудить неприязнь людей друг к другу и спровоцировать жесточайшие конфликты между ними. Но самым распространенным и постоянным источником возникновения узких группировок стало разнообразное и неравное распределение собственности".
Таким образом, теория Медисона сводится к тому, что склонность к группировкам и вражде между ними хотя и может порождаться религиозными или политическими мнениями и лидерами, но чаще является результатом распределения собственности. Однако обратите внимание на то, что, согласно Медисону, люди разделены отношением к собственности. Он не говорит, что собственность и мнения - это причина и следствие. Он говорит только, что причиной различия мнений служат различия собственности. Ключевое слово в его рассуждениях - "различный". Из существования различий в имущественном положении вы можете предположительно заключить о существовании различия мнений, но вы не можете заключить, каковы именно будут эти мнения.
Такая оговорка радикально ограничивает сферу действия этой теории в том виде, в каком эта теория обычно высказывается. То, что эта оговорка необходима, можно понять из колоссальных разногласий между догмой и практикой у ортодоксальных социалистов. Они утверждают, что следующий этап социальной эволюции является неизбежным результатом текущего этапа. Но для того чтобы перейти к следующему этапу, они занимаются пропагандой, направленной на формирование "классового сознания". Встает вопрос: почему экономическое положение не порождает в каждом человеке сознание класса? Не порождает, и все. Следовательно, социалисты зря утверждают с гордостью, будто их философия основана на пророческой разгадке судьбы. Она основана на гипотезе о характере человеческой природы.
Социалистическая практика исходит из убеждения, что люди разного экономического положения склонны придерживаться разных мнений. Нет сомнений, это может быть действительно так, как, например, происходит в случае собственников земли и арендаторов, работодателей и наемных работников, квалифицированных и неквалифицированных рабочих, работников, находящихся на окладе, и работников, получающих сдельную оплату, продавцов и покупателей, фермеров и их посредников, экспортеров и импортеров, заимодавцев и должников. Различия в доходах существенно влияют на возможности контактов и жизненные перспективы. Люди, работающие с механизмами, как блестяще показал Веблен, склонны относиться к опыту иначе, чем торговцы или ремесленники. Если бы материалистическая концепция политики этим ограничивалась, она была бы исключительно ценной гипотезой для любого толкователя мнений. Хотя и в этом случае толкователю стоило бы периодически отступать от теории и все время быть настороже. Ведь при анализе общественного мнения вовсе не очевидно, какое из многих социальных отношений, в которые вступает данный человек, на его конкретное мнение повлияло. С чем связано мнение Смита? С его проблемами как владельца недвижимости, импортера, владельца акций железной дороги или работодателя? А чем обусловлено мнение Джонса? Тем, что он работает на текстильной фабрике, или тем, что он заимствовал это мнение у своего хозяина? Соперничеством с новыми иммигрантами? Или счетами своей жены? Или договором с фирмой, которая продает ему машину марки "Форд" и дом? Или очередным взносом за эти покупки? Без специального исследования этих вопросов нельзя вынести окончательное решение. Следовательно, экономический детерминист здесь бессилен.
Разнообразные экономические контакты человека ограничивают или расширяют спектр его мнений. Но какой из контактов в данный момент задействован, в какой форме и в рамках какой теоретической схемы, материалистическая концепция политики показать не в состоянии. Она предсказывает с высокой вероятностью, что если человек владеет фабрикой, то его статус собственника будет каким-то образом фигурировать в его мнениях по поводу фабрики. Но каким образом проявит себя его статус собственника, ни один экономический детерминист сказать вам не сможет. Ни по одному вопросу не существует фиксированного количества мнений, которые были бы неотделимы от статуса собственника фабрики. Ни по вопросу о труде, ни по вопросу о собственности, ни по вопросу об управлении, не говоря уже о более общих областях. Детерминист может предсказать, что в девяноста девяти случаях из ста собственник будет сопротивляться попыткам лишить его собственности или что он будет поддерживать законодательство, которое, с его точки зрения, будет увеличивать его доходы. Но собственность не дает волшебного средства узнать наверняка, какие законы ведут к процветанию. А потому экономический материализм не может предложить причинно-следственной цепи, позволяющей каждому предсказывать, как поведет себя собственник в данной ситуации: исходя из далеких перспектив или из близких, следуя соревновательной стратегии или кооперативной.
Если бы эта теория обладала объяснительной силой, которую ей так часто приписывают, она позволяла бы нам делать прогнозы. Мы могли бы анализировать экономические интересы людей и на этой основе прогнозировать их действия. Маркс попытался это сделать, но, начав с прекрасных догадок, далее пошел совершенно неверным путем. Первый социалистический эксперимент вопреки его предсказанию был осуществлен не в западной стране, достигшей кульминации капиталистического развития, а в результате коллапса докапиталистической системы на Востоке. Почему он ошибся? Почему ошибся его величайший ученик Ленин? Потому что марксисты думали, будто экономическое положение людей неизбежно приведет их к ясному пониманию их экономических интересов. Они считали, что у них самих такое ясное представление имелось, а остальное человечество, в конце концов, узнает то, что знают они. Однако развитие событий не только показало, что ясное представление об интересе не возникает автоматически у каждого человека, но что оно не возникло даже у Маркса и Ленина. Несмотря на все, ими написанное, социальное поведение человечества по-прежнему остается неясным. Все было бы иначе, если бы только экономическое положение определяло общественное мнение. Допустим, их теория верна. Тогда экономическое положение не только разделяло бы людей на классы, но также определяло бы представление каждого класса о своем интересе и последовательную политику для его достижения. А между тем, уж если что и является определенным, так это вечная неспособность людей - независимо от классовой принадлежности - понять, в чем же их интересы.
Это подрывает силу экономического детерминизма. Ведь если наши экономические интересы строятся из разнообразных представлений о классовых интересах, то тогда эта теория как главный ключ к социальным процессам терпит крах. Согласно этой теории, люди принимают только один вариант своих интересов, а когда примут, обязательно стремятся реализовать его на практике. Классовый интерес можно понять широко или узко, эгоистично или неэгоистично. Он может быть принят под воздействием отдельных или многих фактов, истины и лжи. Таким образом, подрывается и предлагаемый марксистской теорией способ разрешения классового конфликта. Этот способ заключается в том, что если вся собственность будет обобществлена, то классовые различия исчезнут. Однако такое допущение ложно. Собственность может стать общей, но при этом не восприниматься как целое. И в любой момент, когда какая-либо группа людей не сможет понять коммунизм на коммунистический манер, люди разделятся на классы в зависимости от того, как они поняли социальную реальность.
В вопросе о существующем социальном порядке марксистский социализм делает упор на конфликте по поводу собственности и рассматривает его как фактор формирования мнения; в вопросе о рабочем классе (определяемом достаточно свободно) он игнорирует конфликт по поводу собственности как основу агитации; в вопросе о будущем он представляет общество, свободное от конфликтов как таковых и, следовательно, свободное от конфликтов мнений. При существующем социальном порядке случаев, когда один человек должен потерять, чтобы другой мог приобрести, может быть даже больше, чем при социализме. Однако на каждый случай, при котором один должен потерять, чтобы другой приобрел, приходится множество других, когда люди воображают себе конфликт вследствие недостатка образованности. А при социализме, хотя и устраняется каждый случай абсолютного конфликта, тем не менее частичный доступ отдельного человека ко всей области фактов порождает конфликт. Социалистическое государство не сможет обойтись без образования, морали или свободной науки, хотя, согласно жесткому материализму, общественная собственность должна сделать их не нужными. Коммунисты в России не стали бы проповедовать свою веру с такой неослабевающей энергией, если бы экономический детерминизм был единственным фактором, определяющим мнение населения страны.