В самом деле, как не восхищаться человеком, который находит шесть миллионов под свою личную ответственность, тогда как король не только под свое слово, но и под свою подпись не нашел бы и пятидесяти тысяч ливров!
Поэтому он с трудом верил в три миллиона восемьсот восемьдесят две тысячи Ришелье. И первым, что он потребовал от Шарпантье, был ключ от этого сокровища.
Шарпантье без лишних слов попросил короля встать, отодвинул бюро на середину кабинета, поднял ковер, бывший вчера под ногами кардинала, а сегодня под ногами короля, и с помощью секретного устройства открыл люк, в котором находился огромный железный шкаф.
Этот шкаф посредством комбинации букв и цифр, сообщенной Шарпантье королю, открылся так же легко, как люк, явив восхищенным глазам Людовика XIII ту сумму, что ему так не терпелось увидеть.
Затем, поклонившись королю, он почтительно удалился, вероятно, в соответствии с полученным заранее приказом, оставив два величия - золото и власть - наедине друг с другом.
В ту эпоху, когда не было ни банков, ни бумажных денег, представляющих капитал, во Франции наличные деньги были редкостью. Три миллиона восемьсот восемьдесят две тысячи франков кардинала были представлены примерно миллионом в золотых монетах с изображениями Карла IX, Генриха III и Генриха IV, примерно миллионом в испанских дублонах, семьюстами или восьмьюстами тысяч франков в мексиканских слитках, а остальное - небольшим мешочком с бриллиантами, каждый из которых был, как конфета, завернут в бумажку с этикеткой, где значилась его цена.
Вместо радости, какую думал он испытать при виде золота, Людовика XIII охватила невыразимая грусть; изучив эти монеты, рассмотрев изображения на них, погрузи руки в это море с рыжеватыми волнами, чтобы измерить его глубину, взвесив на руке золотые слитки, полюбовавшись на свету чистотой бриллиантов, он положи все на место, выпрямился и стоя посмотрел на эти миллионы, стоившие такого труда тому, кто их собрал и явившиеся плодом самой неподдельной преданности.
Король подумал о том, с какой легкостью он расточил уже из этой суммы чуть не триста тысяч ливров, чтобы вознаградить преданность тех, что были его врагами и ненавидели человека, давшего ему эти деньги; он спрашивал себя, какое сопротивление оказал бы этим просьбам, если б в его руках это золото имело предназначение, столь же выгодное для Франции и для него, как в руках его министра.
И, не взяв из шкафа ни одного каролюса, он дважды позвонил, вызывал Шарпантье, приказал ему запереть шкаф и люк; когда это было сделано, король вернул ему ключ.
- Не выдавайте ничего из суммы, хранящейся в этом шкафу, без моего письменного приказа.
Шарпантье поклонился.
- С кем я буду работать? - спросил король.
- Монсеньер кардинал, - ответил секретарь, - работал всегда один.
- Один? И чем же он занимался один?
- Государственными делами, государь.
- Но государственными делами не занимаются в одиночку!
- У него были агенты, представлявшие ему отчеты.
- Кто был в числе главных агентов?
- Отец Жозеф, испанец Лопес, господин де Сукарьер и другие, кого я буду иметь честь назвать вашему величеству по мере их появления или по мере того как буду представлять их отчеты: во всяком случае, все они предупреждены, что отныне будут иметь дело с вашим величеством.
- Хорошо.
- Кроме того, государь, - продолжал Шарпантье, - есть агенты, посланные господином кардиналом в различные европейские государства: господин де Ботрю - в Испанию, господин де Ла Салюди - в Италию и господин де Шарнасе - в Германию. Курьеры сообщили, что эти агенты возвратятся сегодня, самое позднее - завтра.
- Как только они вернутся, вы передадите им распоряжение господина кардинала и приведете их ко мне. Сейчас ждет кто-нибудь?
- Господин Кавуа, капитан телохранителей господина кардинала, хотел бы иметь честь быть принятым вашим величеством.
- Я слышал, что господин Кавуа - порядочный человек и храбрый воин. Я буду очень рад увидеть его.
Шарпантье подошел к двери.
- Господин Кавуа! - позвал он.
Кавуа вошел.
- Входите, господин Кавуа, входите, - сказал ему король, - вы хотели говорить со мной?
- Да, государь. Я хотел попросить ваше величество об одной милости.
- Говорите. Вас считают хорошим слугой, и я с удовольствием вам эту милость окажу.
- Государь, я хочу, чтобы ваше величество соблаговолили дать мне отставку.
- Вам отставку! Но почему, господин Кавуа?
- Потому что я принадлежал господину кардиналу, пока он был министром; но с той минуты как он перестал быть министром, я уже не принадлежу никому.
- Прошу прощения, сударь, вы принадлежите мне.
- Я знаю, что, если ваше величество потребует, я принужден буду остаться на его службе; но предупреждаю, что буду плохим слугой.
- Почему же вы будете плохим слугой для меня, тогда как кардиналу служили хорошо?
- Потому что та служба была велением сердца.
- А со мной обстоит иначе?
- Должен признаться, государь, что по отношению к вашему величеству у меня есть только долг.
- И что же вас так сильно привязывало к господину кардиналу?
- Добро, которое он мне сделал.
- А если я захочу сделать вам добро такое же или большее, чем делал он?
Кавуа покачал головой.
- Это не одно и то же.
- Не одно и то же… - повторил король.
- Да, добро ощущается в зависимости от потребностей того, кому его оказывают. Когда господин кардинал сделал мне добро, я только начинал семейную жизнь. Господин кардинал помог мне вырастить детей и к тому же недавно предоставил мне, вернее моей жене, привилегию, дающую нам от двенадцати до пятнадцати тысяч ливров в год.
- Ах, вот как! Господин кардинал предоставляет женам своих слуг государственные должности, приносящие от двенадцати до пятнадцати тысяч ливров в год! Это не мешает знать.
- Я не сказал "должность", государь, я сказал "привилегию".
- Какую же привилегию предоставил он госпоже Кавуа?
- Право сдавать в половинной доле с господином Мишелем портшезы на улицах Парижа.
Король на мгновение задумался, глядя исподлобья на Кавуа; тот стоял неподвижно, держа шляпу в правой руке и прижав мизинец левой ко шву штанов.
- А если бы я сделал вас, господин Кавуа, капитаном моих телохранителей, то есть дал вам ту же должность, что была у вас при господине кардинале?
- У вас уже есть господин де Жюссак, государь; он безупречный офицер, и ваше величество не захочет причинить ему огорчение.
- Я сделаю Жюссака бригадным генералом.
- Если господин де Жюссак, в чем я не сомневаюсь, любит ваше величество, как я люблю господина кардинала, он предпочтет остаться капитаном возле вас, чем быть бригадным генералом вдали от вас.
- Но если вы покинете службу, господин Кавуа…
- Это мое желание, государь.
- … вы согласитесь принять в вознаграждение того времени, что провели на службе у господина кардинала, сумму в полторы или две тысячи пистолей?
- Государь, - с поклоном отвечал Кавуа, - за время, проведенное на службе у господина кардинала, я был вознагражден по заслугам и даже более того. Настает война, государь, а для войны нужны деньги, много денег. Поберегите ваши награды для тех, кто будет сражаться, а не для тех, кто, как я, посвятив свою судьбу одному человеку, уходит вместе с ним.
- И все слуги господина кардинала думают так, господин Кавуа?
- Полагаю, что да, государь; себя я считаю одним из наименее достойных.
- Итак, вы ни на что не претендуете, ничего не желаете?
- Ничего, государь, кроме чести сопровождать господина кардинала всюду, куда бы он ни отправился, И по-прежнему быть в его доме, хотя бы самым скромным слугой.
- Хорошо, господин Кавуа, - сказал король, уязвленный упорными отказами капитана, - вы свободны.
Кавуа поклонился и вышел, пятясь; в дверях он столкнулся с входящим Шарпантье.
- А вы, господин Шарпантье, - крикнул ему король, - тоже, как господин Кавуа, откажетесь мне служить?
- Нет, государь, ибо я получил от господина кардинала приказ оставаться при вас до тех пор, пока его место не займет другой министр либо пока ваше величество не будет в курсе всех дел.
- А когда я буду в курсе дел или появится новый министр, что станете делать вы?
- Я испрошу у вашего величества позволение отправиться к господину кардиналу: он привык к моим услугам.
- А если я попрошу господина кардинала оставить вас при мне? - спросил король. - Когда у меня будет министр, он не станет, как господин кардинал, делать все, а оставит что-то на мою долю, и мне понадобится честный и умный человек, а вы, я знаю, соединяете оба эти качества.
- Я не сомневаюсь, государь, что господин кардинал немедленно согласится на просьбу вашего величества: я слишком мелкая сошка, чтобы он стал оспаривать меня у своего государя и повелителя. Но тогда я паду к вашим ногам, государь, и скажу вам: "У меня есть семидесятилетний отец и шестидесятилетняя мать; я могу их покинуть ради господина кардинала, который помогал и все еще помогает им в их трудном положении; но, раз я больше не служу господину кардиналу, мое место возле них, государь; позвольте сыну закрыть глаза своих старых родителей" И я уверен, государь, что ваше величество не только согласится на мою просьбу, но и одобрит ее.
Ты чти родителей своих
И будешь долго жить, -
ответил Людовик XIII, все более раздражаясь. - В тот день, когда новый министр будет назначен на место господина кардинала, вы будете свободны, господин Шарпантье.
- Должен ли я вернуть вашему величеству доверенный мне ключ?
- Нет, оставьте его у себя: раз кардинал, Которому столь хорошо служили, что король может ему только завидовать, вручил этот ключ вам, значит, он находится в руках честнейшего человека на свете; вы знаете мой почерк и мою подпись, выполняйте то, что я предпишу.
Шарпантье направился к двери.
- Не здесь ли, - спросил король, - некий Россиньоль, умеющий, как я слышал, ловко расшифровывать тайные письма?
- Да, государь.
- Я хочу его видеть.
- Достаточно трижды позвонить, и он явится. Угодно вашему величеству, чтобы я его позвал, или вы сделаете это сами?
- Позвоните, - сказал король.
Шарпантье позвонил, и дверь Россиньоля отворилась.
В руке у него был лист бумаги.
- Мне уйти или остаться, государь? - спросил Шарпантье.
- Оставьте нас, - сказал король.
Шарпантье вышел.
- Это вас зовут Россиньоль? - спросил король.
- Да, государь, - отвечал маленький человечек, пристально разглядывал бумагу.
- Вас считают умелым расшифровщиком?
- Действительно, государь, думаю, что в этом отношении мне нет равных.
- Вы можете разгадать любой шифр?
- Пока есть только один, что я до сих пор не разгадал, но с Божьей помощью разгадаю, как и остальные.
- А какой последний шифр вы разгадали?
- Письмо герцога Лотарингского к Месье.
- К моему брату?
- Да, государь, к его королевскому высочеству.
- И что же сообщал герцог Лотарингский моему брату?
- Вашему величеству угодно знать?
- Конечно!
- Сейчас я схожу за письмом.
Россиньоль сделал шаг к двери, но обернулся.
- Оригинал или расшифровку? - спросил он.
- То и другое, сударь.
Россиньоль вернулся в свой кабинет с проворством ласки, которую он напоминал строением головы, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы можно было пройти, и тут же вернулся, держа в одной руке обе требуемые бумаги и продолжая на ходу попытки расшифровать ту, с какой вошел вначале.
- Вот они, государь, - сказал он, протягивая письмо герцога Лотарингского и перевод.
Король начал с оригинала и прочел:
- "Если Юпитер…"
- Месье, - перебил Россиньоль короля.
- "… будет изгнан с Олимпа…" - продолжал король.
- Из Лувра, - подсказал Россиньоль.
- А почему Месье будет удален от двора? - спросил король.
- Потому что он участвует в заговоре, - спокойно ответил Россиньоль.
- Месье участвует в заговоре? И против кого же?
- Против вашего величества и против государства.
- Вы думаете о том, что говорите мне, сударь?
- Я говорю то, о чем ваше величество прочтет, если ему угодно продолжить.
- "… он сможет, - читал король, - укрыться на Крите…"
- В Лотарингии.
- "Минос…"
- Герцог Карл Четвертый.
- "… предложит ему гостеприимство с большим удовольствием. Но здоровье Кефала…"
- Здоровье Вашего Величества.
- Это меня называют Кефалом?
- Да, государь.
- Я знаю, кем был Минос, но забыл, кем был Кефал. Кто он?
- Фессалийский царевич, ваше величество, супруг прекрасной афинской царевны, которую он прогнал с глаз долой, ибо она была ему неверна, но затем с ней помирился.
Людовик XIII нахмурился.
- Ах, значит, этот Кефал, - сказал он, - муж неверной жены, с которой примирился вопреки ее неверности, это я?
- Да, государь, это вы, - невозмутимо ответил Россиньоль.
- Вы уверены?
- Еще бы! Впрочем, ваше величество сами увидите.
- На чем мы остановились?
- "Если Месье будет изгнан из Лувра, он сможет укрыться в Лотарингии. Герцог Карл IV предложит ему гостеприимство с большим удовольствием. Но здоровье Кефала…", то есть короля… На этом вы остановились, государь.
Король стал читать дальше.
- "… весьма ненадежно". Как! Весьма ненадежно?
- Это значит, что ваше величество больны, и очень больны, во всяком случае, по мнению герцога Лотарингского.
- Ах, значит, - побледнев, сказал король, - я болен, и очень болен!
Подойдя к зеркалу, он посмотрел на себя, поискал в карманах флакон с нюхательной солью, не найдя его, покачал головой и, сделав над собой усилие, взволнованным голосом стал читать дальше:
- "…почему бы в случае его смерти не выдать Прокриду…" Прокриду?
- Да, королеву, - ответил Россиньоль. - Прокрида была неверной женой Кефала.
- "… не выдать королеву за Юпитера?" За Месье? - воскликнул король.
- Да, государь, за Месье.
- За Месье!
Король вытер платком струившийся по лбу пот и продолжал:
- "Ходят слухи, что Оракул…"
- Господин кардинал.
- "… хочет избавиться от Прокриды и выдать Венеру…"
Король посмотрел на Россиньоля, который, отвечая королю, продолжал на все лады переворачивать бумагу, что была у него в руках.
- Венеру? - нетерпеливо переспросил король.
- Госпожу де Комбале, госпожу де Комбале, - быстро сказал Россиньоль.
- "… за Кефала," - прочел король. - Меня женить на госпоже де Комбале? Меня? Откуда они это взяли?.. "Пока пусть Юпитер", то есть Месье, "продолжает ухаживать за Гебой…"
- За принцессой Марией.
- "… притворяясь, что из-за этой страсти находится в крайнем разладе с Юноной".
- С королевой-матерью.
- "Важно, чтобы Оракул", то есть кардинал, "хоть он большой хитрец или, вернее, считает себя таковым, ошибался, думая, что Юпитер влюблен в Гебу". Подписано: "Минос".
- Карл Четвертый.
- Ах, - пробормотал король, - вот он, секрет этой великой любви, приносимой в жертву ради поста главного наместника! Ах, мое здоровье весьма ненадежно! Ах, когда я умру, мою вдову выдадут за моего брата! Но, слава Богу хоть я болен, и очень болен, как они говорят, но еще не умер. Значит, мой брат - заговорщик! И если заговор откроется, он сможет скрыться в Лотарингии у гостеприимного герцога! Разве Франция не в состоянии за один раз проглотить и Лотарингию, и ее герцога? Выходит, мало того, что она дала нам Гизов!
И, резко обернувшись к Россиньолю, он спросил:
- А как попало это письмо в руки господина кардинала?
- Оно было доверено господину Сенелю.
- Одному из моих медиков, - сказал Людовик XIII. - Воистину, у меня отличное окружение!
- Но, предвидя заговор между лотарингским и французским дворами, отец Жозеф подкупил камердинера господина Сенеля.
- Похоже, этот отец Жозеф - ловкий человек, - сказал король.
Россиньоль подмигнул.
- Тень господина кардинала, - сказал он.
- И что же сделал камердинер Сенеля?
- Украл письмо и передал его нам.
- А что сделал Сенель?
- Поскольку он не успел еще отъехать далеко от Нанси, то вернулся и сказал герцогу, что по оплошности сжег его письмо вместе с другими бумагами. Герцог ничего не заподозрил и дал ему другое письмо - то, что получил его королевское высочество Месье.
- И что же ответил мой брат "Юпитер" мудрому "Миносу"? - спросил король с лихорадочным смехом, от которого его усы шевелились еще несколько мгновений, после того как он замолчал.
- Я еще не знаю. Его ответ у меня в руках.
- Как эта бумага, что вы держите, - его ответ?
- Да, государь.
- Дайте.
- Ваше величество ничего в нем не поймет, поскольку я сам еще ничего не понимаю.
- Почему?
- Потому что, когда первое письмо не дошло до адресата, они, боясь каких-либо неожиданностей, изобрели новый шифр.
Король взглянул на листок и прочел несколько совершенно непонятных слов:
"Astre se-Be-L’amb рады - L M† -Se- хочет быть se".
- И вы сможете узнать, что это значит?
- Я буду знать это завтра, государь.
- Это не почерк моего брата.
- Нет; на этот раз камердинер не решился украсть письмо, боясь, что его заподозрят, и удовольствовался тем, что снял копию.
- И когда это письмо было написано?
- Сегодня около полудня, государь.
- И вы уже успели снять копию?
- Отец Жозеф передал мне ее в два часа.
Король на мгновение задумался, затем обернулся к маленькому человечку, который, взяв у него из рук письмо, продолжал трудиться над разгадкой.
- Вы останетесь со мной, не правда ли, господин Россиньоль? - спросил он.
- Да, государь, пока это письмо не будет расшифровано.
- Как до тех пор, пока это письмо не будет расшифровано? Я полагал, что вы на службе у господина кардинала?
- Я действительно у него на службе, но лишь до тех пор, пока он министр. Перестав им быть, он больше во мне не нуждается.
- Но я нуждаюсь в вас.
- Государь, - сказал Россиньоль, покачав головой столь решительно, что очки его едва не упали, - завтра я покидаю Францию.
- Почему?
- Потому что, служа господину кардиналу, то есть вашему величеству, разгадывая шифры, изобретаемые заговорщиками, я нажил себе грозных врагов среди вельмож - врагов, от которых мог защитить меня один кардинал.
- А если я буду вашей защитой?
- У вашего величества будет такое намерение, но…
- Но?..
- Но не будет для этого власти.
- Что? - переспросил, нахмурясь, король.