- Прекрасно, стало быть, на вашем пароходе есть грузины? Армяне? Имеретины?
- Куда там, - триста самых чистокровных кабардинцев.
- Они отправляются в Константинополь?
- Именно.
- Стало быть, они эмигранты?
- О, нет, просто - спекуляция.
Я взглянул на капитана.
- О, господи, - произнес он, - ведь ясно ж, как день, что они едут продавать на рынке своих жен и детей.
Я прервал его:
- И вы, капитан, содействуете этой гнусной сделке?
- Что поделаешь! У них все в ажуре, придраться не к чему. У каждого выправлен паспорт. Женщины, думая, что они выйдут замуж за пашей или попадут в гарем султана, вполне довольны предстоящей участью. Черт возьми! Обратись они к нам за покровительством, мы бы вмешались, но они-то молчат!
- В таком случае вы правы, капитан, - я попал и впрямь вовремя. Когда же мы возвратимся на пароход?
- Когда изволите, - сказал г-н Бодуи, - вот ваши документы.
Через час мы были на пароходе.
- Ну? - спросил я капитана, оглядываясь по сторонам: - Где же ваши кабардинцы?
- Внизу.
- Можно к ним спуститься?
Он посмотрел на часы:
- Это не составит труда, тем более, что вы, я полагаю, желаете видеть в основном кабардинок.
- Признаюсь, до сих пор я чаще видел мужчин, нежели женщин.
- Ну, так вы сейчас увидите процессию.
- Куда же пойдет эта процессия?
Едва я задал этот вопрос, как из люков появились люди. Впереди шествовал почтенный белобородый старец, за ним семьдесят-восемьдесят женщин от десяти до двадцатилетнего возраста. Колонна уходила за штирборт (правая сторона судна) и возвращалась через бакборт (левая сторона судна), женщины спускались обратно в люки, весьма грациозно.
- Не угодно ли? - спросил меня капитан. - Все это продается.
- Признаться, нет, - отвечал я, - это вовсе не соблазняет меня. А нельзя ли увидеть трюм, в котором они плывут?
- Есть у вас персидский порошок от насекомых?
- Есть, но в чемодане.
- Так откройте свой чемодан.
- Не могу, это нелегко.
- В таком случае загляните через люк.
И я заглянул: мужчины и женщины помещались посемейно, группками, целый день они не двигались, если не считать утренней прогулки типа той, которую я уже видел. Все было отвратительно грязно.
Между тем позвали к обеду.
- Вы готовы? - спросил капитан старшего машиниста.
- Да, капитан.
- Так поднимем якорь и пойдем на всех парах: мы запоздали на целые сутки, и скоро начнется плохая погода.
Действительно, скрипка была настроена. Но что это за скрипка? - спросите вы, любезный читатель. Это просто веревочное приспособление, придающее столу вид гигантской гитары, и служит для того, чтобы при качке не давать тарелкам, стаканам, бутылкам и блюдам скатываться со стола на пол.
Вообще, когда скрипка поставлена, собеседники за столом довольно редки. Впрочем, за столом капитана нас было только трое: Муане, Григорий и я.
Наконец мы остались вдвоем - Муане и я. Григорий уже был в постели: самое незначительное покачивание судна, стоявшего на якоре, вызывало у него тошноту.
Когда начался обед, пароход поплыл.
За десертом послышались шум и крики. Вслед за тем вошел вахтенный подшкипер, требуя врача. Доктор встал.
- Что стряслось? - спросили мы в один голос.
- Двое кабардинских старшин подрались, - сказал подшкипер с тем марсельским произношением, которое было приятно слышать после того, как почти год я слышал лишь русскую речь, - один полоснул другого ножом по лицу.
- Хорошо, - сказал капитан. - Пусть на виновного наденут кандалы.
Доктор пошел за подшкипером.
Внизу, под нами, послышался какой-то переполох, словно завязалась драка. Потом все стихло.
Минут десять спустя вернулся доктор.
- Так в чем же дело? - спросил капитан Дагерр.
- Сильнейший удар кинжалом, - отвечал тот, - рассек по диагонали одного кавказца, рана начинается у брови и кончается у подбородка, пройдя правый глаз как раз посередине.
- Он не умрет? - спросил капитан.
- Нет, но вполне может стать предводителем царства слепых.
- Значит, он будет кривой? - произнес я.
- Без сомнения! - воскликнул доктор. - Он уже кривой.
- А тот, кто нанес удар, - в кандалах?
Едва успел капитан задать этот вопрос, как вошел судовой переводчик.
- Капитан, - сказал он, - делегация кабардинцев просит дозволения явиться к вам.
- Что им надо?
- Делегация желает переговорить с вами.
- Пусть войдут.
Делегация состояла из четырех человек во главе все с тем же почтенным стариком, который выводил женщин на прогулку.
- Слушаю вас, - сказал капитан, не вставая.
Старец заговорил.
- Он говорит, капитан, - начал переводчик, едва старик кончил, - что вы должны освободить человека, которого приказали заковать в кандалы.
- Почему же?
- Потому, что драка произошла между горцами, и это вовсе не в компетенции французского правосудия и что, если найдется виновный, они сами накажут его.
- Переведите им, - сказал капитан, - что с той минуты, как они взошли на борт французского судна, которым я командую, правосудие осуществляется по законам Франции и только мною.
- Но, капитан, они просят еще…
- Ступайте, ступайте, - сказал капитан, - скажите этим торговцам человеческим мясом, чтобы они возвратились к себе и молчали. Не то, - клянусь всеми громами! - они будут иметь дело со мной.
Капитан Дагерр клянется громами только в случаях исключительных, и всем известно, что тогда шутки плохи.
Переводчик вывел из каюты упиравшуюся делегацию.
Мы потягивали кофе, когда в столовую вбежал подшкипер.
- Капитан, кабардинцы взбунтовались.
- Взбунтовались? С какой еще стати?
- Они требуют, чтобы их соотечественника немедленно освободили.
- Как, как? Они требуют? Ха-ха! - молвил капитан с улыбкой более зловещей, чем самая страшная угроза.
- Или, говорят они…
Подшкипер запнулся.
- Или что?
- Грозятся, что они в большом числе и вооружены, и сумеют взять силой то, чего им не хотят отдать добровольно.
- Заклиньте люки, - приказал капитан очень спокойно, - и пустите к ним воду из котла.
Капитан сел.
- Вы не пьете водки с кофе, господин Дюма?
- Никогда, капитан.
- Нехорошо, вы лишаете себя трех наслаждений, вместо двух: кофе сам по себе, смесь водки с кофе, называемая gloria, и водка сама по себе. - И капитан с наслаждением поднял чашку со своей gloria.
Когда он ставил ее на блюдечко, корабль заполнился нечеловеческими воплями.
- Что это значит, капитан?
- Это наши кабардинцы - машинист ошпаривает их кипятком .
Появился переводчик.
- Ну, как там бунтовщики?
- Они сдаются на милость победителя на вашу милость, капитан.
- Вот и чудесно. Закройте краны, но люки оставьте запертыми.
В следующий четверг, в четыре часа пополудни, мы бросили якорь в Золотом Роге.
По существу, наше путешествие по Кавказу закончилось в тот день, когда мы покинули Поти; но оно еще продолжалось до нашей разлуки с кабардинцами на Константинопольском рейде.
В одно прекрасное утро я пробудился в шесть часов по милости моей кухарки, которая ворвалась ко мне в испуге.
- Месье, - прошептала она, - внизу стоит какой-то человек: он не говорит ни на каком языке, бормочет только "господин Дюма" и настаивает, чтобы его впустили.
Я сбежал по лестнице, каким-то подсознательным чутьем угадав, что это, наверняка, должно быть, Василий.
И я не ошибся. Этот молодец прибыл-таки из Кутаиса в Париж, двадцать семь дней пролежал в лихорадке в Константинополе и издержал в дороге шестьдесят один франк и пятьдесят сантимов - и все это, не зная ни слова по-французски.
Надеюсь, любезный читатель, ты и сам теперь убедился, какой смышленый малый этот Василий.
По следам Дюма
Если бы Александр Дюма вновь отправился в путешествие по Кавказу, то он скорее всего начал бы его не с Кизляра, а с нынешней Махачкалы - столицы процветающего Дагестана, совершенно изменившегося за годы Советской власти. Во времена Дюма этот город уже существовал (в 1844 году здесь был основан порт Петровск, в 1857 году получивший статус города), но это был захолустный поселок, ни в какое сравнение не шедший с официальной столицей тогдашнего Дагестана - Темир-Хан-Шурой.
В 1921 году Петровск был переименован в Махачкалу - в честь выдающегося революционера, убитого белогвардейцами, инженера Махача Дахадаева (1882–1918). Если бы Дюма оказался в нынешней Махачкале, то выйдя на привокзальную площадь, он увидел бы каменного всадника. Это - памятник Дахадаеву.
В 1919 году местными контрреволюционерами был убит борец против самодержавия Уллубий Буйнакский - (1890–1919) Он окончил Тифлисскую гимназию, затем учился на юридическом факультете Московского университета. После свержения царской монархии Уллубий Буйнакский вернулся в Дагестан, чтобы принять участие в революционном движении. Его политическая деятельность продолжалась, к сожалению, недолго, но навсегда сохранится в памяти народной. Именем Буйнакского и названа была в 1921 году Темир-Хан-Шура.
Махачкала стоит на берегу Каспийского моря. Я поселился в гостинице "Каспий", что на самом его берегу. День проводил в архивах, а вечерами, под неумолчный шум волн и завывание знаменитого махачкалинского ветра, записывал результаты своих поисков.
Я приехал в Махачкалу в надежде обнаружить следы пребывания Дюма в Дагестане. Конечно, я понимал, что социальные бури, пронесшиеся здесь за сто двадцать пять лет, могли уничтожить архивы. Более того, в Дагестане периодически случаются разрушительные землетрясения, отнюдь не способствующие сохранению памятников прошлого.
Как известно, после победы над Шамилем в Тифлисе был создан Кавказский военно-исторический музей (храм Славы). Основателем музея и многолетним его директором являлся выдающийся историк Кавказа генерал-лейтенант Василий Александрович Потто. В музее была собрана уникальная и обширнейшая коллекция. Если не в этой коллекции, то где же еще могли сохраниться документы о Дюма? Другого более богатого собрания сведений о Кавказе середины XIX столетия нигде не существовало.
Но в 20-х годах музей расформировали и большинство его экспонатов (в том числе коллекцию князя Барятинского) перевезли в столицу Советского Дагестана. Под руководством историка Д. М. Павлова на основе этой коллекции в Махачкале было создано два музея - Объединенный краеведческий и Изобразительного искусства. Часть экспонатов была передана в различные библиотеки Махачкалы и других городов Дагестана. Если бы эта коллекция оказалась только разрозненной, большой беды не было бы. Непоправимо другое большая часть коллекции бесследно исчезла, повреждена или просто-напросто выброшена, либо, в лучшем случае, передана в частные руки. Фактически она прекратила свое существование.
Не сохранилось, естественно, никаких упоминаний о путешествии Дюма по Дагестану, а ведь ради этого я исколесил весь Дагестан, побывав почти во всех местах, которые когда-то посетил Дюма…
Итак отправимся по маршруту Дюма. От Махачкалы до Кизляра четыре часа езды. По отличной дороге мчатся разноцветные "Икарусы". Здесь, в Кизляре, в 1765 году родился Петр Иванович Багратион, прославленный русский полководец. Именем Багратиона назван местный филиал Дагестанского объединенного краеведческого музея.
За двадцать лет до приезда Дюма комендантом Кизлярской крепости был известный теоретик литературы пушкинской эпохи декабрист Павел Александрович Катенин (1792–1853).
На доме № 29 по улице Демьяна Бедного - мемориальная доска, указывающая, что в доме этом жили Суворов, Катенин, Бестужев-Марлинский, Лермонтов и художник В. И. Иванов, побывавший в Кизляре в 1872 году. Он создал три картины на местные сюжеты. В каком доме останавливался Дюма, неизвестно, но, наверное, в этом же, либо где-то поблизости. Можно было бы добавить и имя Дюма к этим славным именам.
Несколько раз бывал в Кизляре и Лев Толстой. Останавливался он в доме Шамирова.
Не случайно, что два таких разных по возрасту и психологии, по художественным и идейным установкам писателя - А. Дюма и Л. Толстой - в принципе похоже изобразили события 1850-х годов на Кавказе.
Дюма верно отметил характерную особенность основного промысла кизлярцев - виноделие. В 1888 году здесь, впервые в России, был открыт коньячный завод.
Кизляр - своеобразный оазис средь бесконечной степи. Так было по описанию Дюма и в ноябре 1858 года. Я приехал во второй половине декабря, погода мало отличалась от ноябрьской: дождь, мокрый снег, ветер…
Из Кизляра Дюма направился в Шуковую - переправился на другой берег Терека, миновал станицу Щербаковскую, казачий Сухой пост и вскоре оказался в Шуковой, что находится, как сообщал писатель, в 500 шагах от Терека.
Что же это такое Шуковая? Где она расположена?
Не пытайтесь искать ее на современной или любой старой карте: Шуковая не существовала. Выходит, Дюма придумал ее, эту Шуковую? Не будем спешить с выводами…
Прочитать французское написание этой станицы можно по-разному: и Шуковая, и Щуковая - все будет правильно. Может быть, Дюма именовал Шуковой (Щуковой) какую-нибудь станицу со сходным по звучанию названием? Ведь русского он не знал, и поэтому его могли легко ввести в заблуждение.
Существует ли такая станица? Да, существует. Это станица Шелковая или ныне Шелковская (раньше ее называли Шелкозаводской), расположенная на берегу Терека. От Шелковой до Червленной 11,5 верст, т.е. около 15 км. В период пребывания в тех краях Дюма в Шелковой был расквартирован Белостокский пехотный полк.
Все сходится: Щуковая это Шелковая. Дюма допустил лишь некоторую неточность в написании.
Шелковая и Червленная - это Чечено-Ингушетия, не Дагестан.
В книге С. А. Шерипова предпринята попытка рассказать о пребывании Дюма в этих краях.
Хотелось бы обратить внимание на то, что книга "Кавказ" - не дневник, полностью отражающий все эпизоды поездки. В "Кавказе" рассказывается лишь о том, что может быть интересно читателям, поэтому о своих, сугубо личных делах Дюма, естественно, не информирует. И это дает пищу домыслам. Один из них приводит С. А. Шерипов.
Когда Дюма приехал в Червленную, ему поднесла хлеб-соль самая красивая девушка станицы - по имени Ульяна. Ее отец был уважаемым казаком. Что произошло между Дюма и Ульяной, как он смог зажечь в ее сердце любовь, это мы, естественно, никогда уже не узнаем. Через несколько дней после встречи с Дюма Ульяна объявила отцу, что любит француза и уходит с ним. Разъяренный отец схватил ремень, но…
Ульяна переселилась к Дюма. Она не стыдясь показывалась с ним на людях. Ее осуждали - Дюма лишь посмеивался.
Но вот Дюма покинул Червленную и отправился в Дербент. Там отец Ульяны догнал дочь и силой возвратил в село.
В 1859 году у нее родилась дочь, которую в честь отца нарекли Александрой (Саной). Односельчане не простили Ульяне ее легкомыслия. Ульяна, вынужденная уйти из отцовского дома, выходит замуж за чеченца. В 1877 году ее дочь Александра, как и мать, становится женой чеченца. Вскоре вместе с мужем ее высылают в Тамбовскую область. Царское правительство переселяло туда непокорных жителей гор.
У Александры было три сына. В 1920 году, когда в Тамбовской губернии вспыхнула антоновщина, многие из потомков сосланных чеченцев воевали на стороне красных. Двое сыновей Александры погибли в этой войне. Третий - Дмитрий, родившийся в 1880 году, - перед второй мировой войной приезжал в Грозный, где он всем демонстрировал драгоценный перстень, подаренный его бабушке Ульяне заезжим французом. Как сложилась его судьба и судьба двух его дочерей, С. А. Шерипов не сообщает.
Первое впечатление, что это все россказни для легковерных. Кто внимательно прочитал "Кавказ", помнят, что никто в Червленной не встречал Дюма хлебом-солью, что пробыл он в этой станице один-два дня - не больше, и никаких упоминаний о какой-нибудь женщине нет.
Евдокия Догадиха, к которой ехал Дюма, вероятно, местная любвеобильная красотка. Но Евдокия давно умерла, а родители ее выпроводили французов восвояси.
История с Ульяной и ее дочерью Александрой на фоне всего этого не может не показаться выдумкой. Ясно, что "Кавказ" не книга протоколов научных опытов, она не обязана отражать все, что случалось с Дюма. Для "Кавказа" Дюма, разумеется, отбирал лишь факты, работающие на книгу. И проверяем мы лишь то, что зафиксировано в "Кавказе", а не то, о чем автор умолчал.
Все это так.
Но…
В 1960 году студентом медиком я был на практике в Тамбове. И вот от кого-то из тамбовчан я услышал, что в бытность свою на Кавказе Дюма влюбился в горянку, родился ребенок, а потомки чеченки где-то в этих краях. Слышал я это лет за двадцать до выхода книги С. А. Шерипова, о существовании "Кавказа" я тогда и не догадывался, и когда прочитал обо всем этом у С. А. Шерипова, то нисколько не удивился. Стало быть, правда или легенда о русском ребенке Дюма были не внове.
Из Червленной Дюма вернулся в Шелковую, оттуда отправился в Хасав-Юрт, а затем в Андрей-аул, что в 5 км от Хасав-Юрта. Впритык к Андрей-аулу расположены развалины крепости Внезапной. Потом Дюма оказался в Чир-Юрте (сейчас Кызыл-Юрт).
В 1839 и 1840 годах здесь останавливался М. Ю. Лермонтов и создал зарисовку "Переправа через Сулак" и картину "Перестрелка в Дагестане". Дюма не видел этих картин, но о том, что он едет по следам великого поэта, слышал наверняка.
В журнале "Исторический вестник" за 1903 год печатались записки 70-летнего А. П. Оленина, за сорок пять лет до того жившего на Кавказе, "Александр Дюма в "Орлином гнезде". Эти записки мало известны современному читателю, поэтому приведем выдержки из них.
Что такое "Орлиное гнездо?". Это месторасположение Нижегородского драгунского полка в селе Чир-Юрт. Автор в это время был командиром охотничьей команды полка.
"На площади, среди слободки стоял большой дорожный тарантас, прибывший с оказией. В нем на мягких подушках помещалась вальяжная фигура, которая сразу показалась мне знакома. Лицо какого-то светлопепельного цвета, курчавые короткие волосы такого же оттенка; одежда - ополченский кафтан с двумя звездами по обеим сторонам груди. Рядом с фигурой виднелся юноша, плохо болтавший по-французски, с еврейским типом лица. Заинтересованный странной личностью, осанисто развалившейся на подушках, я подошел и спросил у юноши еврейского типа по-русски, кто это приехал. На это на ломаном русском языке я получил ответ, что это путешествует французский генерал Дюма; что он очень огорчен тем, что в Хасав-Юрте, штаб-квартире знаменитого Кабардинского полка, у него пропала любимая собака, за находку которой он сулил щедрую награду.
- Это собаку кличут Дюмой, - добавил слезший с козел курьер, - а сами "они" генерал.