Куда привезет его верблюд? - Этот вопрос больше всего волновал моряка.
Ему не долго пришлось раздумывать над решением этого вопроса, потому что мехари достиг вершины холма, и глазам Билла представилось зрелище, оправдавшее все худшие опасения.
Через несколько секунд он мог хорошо видеть открывшуюся перед ним картину. В долине, куда нес его мехари, виднелся освещенный круг метров двадцать в диаметре, посреди которого взволнованно двигались мужчины, женщины и дети. Вокруг них Билл заметил различных животных: лошадей, верблюдов, овец, коз и собак. Слышались голоса, крики, песни и странная музыка - играли на каком-то грубом инструменте. Мехари во весь дух рванулся к этому кружку. Лагерь был расположен у подошвы горы. Билл собрался было соскочить во что бы то ни стало на землю, но не успел: прежде чем он мог сделать движение, он понял, что его увидели. Крики, поднявшиеся из палаток, не оставили ему никакого сомнения в этом отношении. Было уже слишком поздно, чтобы пытаться бежать, и он остался, точно приклеенный к седлу и пораженный столбняком. Верблюд отвечал диким криком на призыв своих товарищей и ринулся прямо в круг танцующих. Там, посреди восклицаний мужчин, визга женщин, криков детей, ржанья лошадей, блеяния овец и коз и лая не менее двадцати собак, верблюд остановился так круто, что его седок сделал головоломный скачок и упал наземь, подняв кверху все четыре конечности. Вот таким образом Билл вступил в арабский лагерь.
Билл, по воле Провидения, поднялся без серьезных ушибов, несколько ошеломленный падением, но, сделав всего несколько шагов, совершенно пришел в себя и ясно понял свое положение: он стал пленником шайки бедуинов. Моряк был очень удивлен, увидя у входа в одну из палаток, самую большую из всех, ворох вещей, подобранных с потерпевшего крушение корабля.
Билл не имел ни малейшего сомнения относительно корабля, которому все это принадлежало. Он узнал многие вещи, бывшие его собственными. С другой стороны лагеря он заметил вторую кучу морской экипировки, охраняемую, как и первая, стражей. Билл осмотрелся кругом в надежде увидеть кого-нибудь из экипажа; может быть, кому-нибудь удалось, как и ему и его троим товарищам, добраться до берега на бочонках или обломках мачт. Но кроме бедуинов в лагере никого не было.
Скорей всего они утонули, - решил он, - или же их постигла гораздо более горькая участь после того, как они попали в руки береговых грабителей.
Обстоятельства, при которых Билл делал эти предположения, должны были заставить его считать второе более вероятным. Его схватили два человека, вооруженные длинными кривыми саблями, споря, по-видимому, только о том, кому должна принадлежать честь отрубить ему голову.
Эти двое, по всей вероятности, были шейхи племени, и оба, казалось, очень спешили его обезглавить. Билл считал свою голову в такой опасности, что после того, как его выпустили, он несколько секунд не мог поверить, что она держится еще на плечах. Он не понимал ни слова из того, что говорилось между соперничающими сторонами, хотя сказанного было достаточно для того, чтобы заполнить заседание парламента.
Спустя несколько времени моряк угадал - не по речам, а по жестам - что именно происходило между ними: длинные сабли были взяты не для того, чтобы срубить ему голову - их хозяева грозили ими друг другу.
Билл понял, что лагерь состоял из двух племен, по всей вероятности, соединившихся с целью грабежа.
Было очевидно по двум частям добычи, тщательно разделенным и охраняемым перед палаткой каждого из начальников, что они поделили между собою выброшенные на берег остатки корвета. Положение Билла было, действительно, весьма серьезным.
Между обоими начальниками, спорившими из-за Билла, существовало громадное внешнее различие. Один был маленький человечек с желтым лицом, с жесткими и угловатыми чертами, в которых нетрудно было узнать арабское происхождение. У другого кожа была цвета черного дерева, геркулесовское сложение, широкое лицо, курносый нос и толстые губы, огромная голова с густой копной торчащих и лоснящихся волос.
Арабский шейх хотел захватить моряка, потому что знал, что, уведя его на север, он может выгодно продать его или европейским купцам в Мединуане, или европейским консулам в Могадоре. Это был не первый из потерпевших крушение у берегов Сахары, возвращенный таким образом своим друзьям и своей родине, как нетрудно угадать, вовсе не из чувства человеколюбия.
Его черный соперник мечтал примерно о том же. Только он намеревался отвести Билла в Тимбукту. Он знал, что на юге Сахары за раба дадут хорошую цену.
После нескольких минут, проведенных в перебранке и угрозах, оба соперника перестали размахивать своими саблями.
Однако спор был еще не кончен. Оба вождя говорили поочередно, и хотя Билл не понял ни одного слова из их перебранки, но ему показалось, что маленький араб основывал свое право на том, что ему принадлежал верблюд, на котором прибыл пленник.
Черный показывал на обе кучи обломков и, по-видимому, доказывал, что на его долю при дележе досталось меньше.
В эту минуту появилась новая личность: молодой человек, который, насколько мог заключить Билл, пользовался у бедуинов особым уважением. Билл подумал, что это был посредник. Сделанное им предложение, казалось, удовлетворило обе враждующие стороны и они, по-видимому, приготовились разрешить спор другим способом.
Оба шейха направились в сопровождении своих сторонников к ровному и песчаному месту возле лагеря. На песке был начерчен четырехугольник, в котором сделали несколько рядов маленьких длинненьких дырочек. Потом оба соперника сели каждый на своей стороне. В руках у них были маленькие комочки, скатанные из верблюжьего помета, которые были помещены в дырочки, и началась игра.
Ставкой, как понял Билл, был он сам.
Игра состояла в перемещении шариков из одной дырочки в другую. Противники не обменивались ни одним словом. Они сидели на корточках один против другого с такими же серьезными лицами, как два игрока в шахматы. Когда партия была окончена, снова поднялся шум. Послышались восклицания торжества со стороны победителя и его сторонников и проклятия среди сторонников проигравшего. Таким образом Билл узнал, что он принадлежит черному шейху. Впрочем, последний тотчас же за ним пришел.
Но, вероятно, на моряка сделали ставку без одежды, потому что его в ту же минуту раздели до рубашки, и все это было отдано другому шейху.
Потом старого моряка повели в палатку его хозяина.
Глава VI. СЛЕДЫ БИЛЛА
Во время игры Билл служил предметом любопытства для женщин и в особенности для детей. Моряк, полумертвый от голода, напрасно выражал знаками свое страдание. Впрочем, равнодушие толпы его не особенно удивляло: он слишком хорошо знал характер этих сирен Сахары и манеру их обращения с несчастными, попадающими к ним в руки.
После окончания игры на голову Билла посыпались всевозможные ругательства женщин. Ему засыпали глаза пылью и плевали в лицо, более жестокие били его палками, царапали и кололи, дергали его баки так сильно, что чуть не вывихнули ему челюстей, и пучками вырывали волосы из головы.
Напрасно старый морской волк отвечал им самой энергичной руганью, напрасно кричал им: "Оставьте меня!" Его яростные крики, его призывы только возбуждали палачей. Одна женщина между всеми остальными особенно выделялась своим остервенением. Ее звали Фатима. Несмотря на такое поэтическое имя, это была одна из самых страшных тварей, когда-либо виденных моряком. Ее два глазных зуба торчали так сильно вперед, что она почти не могла закрыть рта, и притом видны были обнаженные зубы верхней челюсти. Судя по ее костюму и манерам, можно было угадать в ней жену властелина, султаншу или королеву.
И действительно, когда черный шейх вырвал Билла, чтобы избавить от возможной порчи свою новую собственность, Фатима последовала за ним в его палатку с таким видом, который говорил, что она если и не любимая, то во всяком случае старшая жена в гареме шейха.
Что касается оставшихся на берегу мичманов, то их веселость была непродолжительной: она прекратилась с исчезновением Билла.
Было ясно, что мехари понес Билла. Крики и призывы моряка доказывали, что "корабль пустыни" не слушался своего вожака.
Нужно было решить главное - дожидаться ли возвращения Билла или же идти по его следам, чтобы попытаться его догнать. Если мехари увез его в лагерь дикарей, то, естественно, его схватят, как пленника. Но вряд ли старый моряк позволит мехари увезти себя к своим врагам.
Трое молодых людей устремили взгляды на ущелье, через которое исчез мехари. Светлые лучи месяца скользили по белому песку. Вдруг им показалось, что они слышат голоса и крики животных. Если бы не беспрерывный шум волн, докатывавшихся почти до того места, где они находились, то у них не могло бы возникнуть ни малейшего сомнения на этот счет. Колин поднял руку, прислушался, а затем объявил, что эти нестройные звуки несутся с той стороны, куда умчался верблюд. Товарищи, знавшие тонкий музыкальный слух Колина, поверили его словам.
Стало ясно, что оставаться на месте нельзя. Долг обязывал их идти искать своего старшего товарища. И трое мичманов пустились в путь по направлению, откуда донеслись голоса и крики животных.
Они двинулись вперед с осторожностью. Колин заменил собою подозрительного Билла. У молодого англичанина не было столько недоверия к "туземцам", как у Колина, а что касается О’Коннора, то он упорно продолжал твердить, что большой опасности при встречи с людьми быть не могло.
- Колин предполагает, - проговорил Теренс, - что слышал голоса женщин и детей; наверное рассказ о жестокостях, которые им приписывают, не больше, как россказни моряков. Если недалеко лагерь, пойдемте туда и попросим гостеприимства. Разве вы ничего не слыхали об восточном гостеприимстве?
- Он прав, - согласился Гарри.
- Вы не знаете того, что я читал и слыхал об этом от очевидцев, - бросил Колин, - не знаете даже того, о чем мог судить немного я сам. Тсс! Слушайте…
Молодой ирландец остановился. Его товарищи сделали то же самое. Крики женщин, детей и животных послышались совершенно отчетливо. Они не предполагали, что это было то самое время, когда оба шейха решали судьбу Билла. Но вслед за этим всплеском шума наступила глубокая тишина.
Во время этой минуты затишья друзья двинулись вперед по оврагу и проползли между холмами, окружавшими лагерь. Скрытые ветвями какого-то сухого кустарника, они смогли видеть все, что происходило в лагере посреди палаток.
Тут они признали вполне справедливыми опасения Колина. Билл предстал перед ними посреди женщин, которые не знали границ в выражении своей ярости против него.
Молодые люди поняли, что оставить старого товарища в руках разъяренной толпы значило то же, что и покинуть его на песчаной косе под угрозой утонуть во время прилива. Даже хуже, потому что волны теперь казались менее страшными, чем эти арабские ведьмы.
Но что они могли сделать, вооруженные своими маленькими кортиками, против такого большого количества врагов? У туземцев были ружья, мечи. Было бы безумием пытаться освободить Билла.
А потому молодые люди могли только молиться за него и, к сожалению, ничего больше!
Теперь они думали только о том, чтобы быстрее увеличить расстояние между собой и арабским лагерем.
Было ясно, что они ничего не выиграют, возвращаясь назад, как не выиграют ничего, уклоняясь направо или налево. Другой дороги не было, другого решения нельзя было принять, оставалось одно - взобраться на гору, бывшую перед ними, и проползти возможно быстрее по выемке.
Но прежде следовало подождать, пока скроется луна. Эту мысль высказал осторожный шотландец, и его спутники хорошо бы сделали, если бы прислушались к ней. Но прием, оказанный Биллу в лагере арабов, внушал им слишком сильное желание удалиться как можно скорее от опасного соседства.
Колин не стал спорить. Он взял назад свое предложение и все трое начали взбираться на холм.
Глава VII. СТРАННОЕ ЖИВОТНОЕ
На полдороге они остановились, пораженные: на вершине они увидели странное животное, какого ни один из них не встречал. Оно было не больше сенбернарской собаки, но казалось длиннее. Оно имело собачьи формы, но голова его была какая-то странная, широкая и четырехугольная. Передние ноги животного были гораздо выше задних, отчего вся спина его шла покато к хвосту.
Молодые мичманы отлично могли наблюдать животное: луна сияла сверху и ни одно из его движений не ускользало от них.
Оно ходило вдоль и поперек, подобно бдительному часовому, ни на один фут не отдаляясь от вершины дюны.
Завороженные видом животного, молодые люди притаились.
Нельзя отрицать, чтобы здесь не о чем было подумать. Животное, которое от лунного света, а также, быть может, и от страха, "у которого глаза велики", представлялось им величиной с быка, вовсе не было препятствием, которым можно было пренебрегать, в особенности если оно, как это казалось, не намерено было добровольно уступить им дорогу. Даже сам Гарри Блаунт почувствовал себя смущенным.
Если бы не было опасности в возвращении назад, быть может, наши смельчаки снова повернули бы в долину; но надо было принять решение. Мичманы вытащили свои кортики и боевым строем двинулись к дюне.
Странное животное тотчас же исчезло, приветствовав их таким страшным хохотом, что не могло уже оставаться сомнения, какого именно зверя видят они перед собой.
Когда странное животное, угрожавшее им преградить дорогу, спряталось, мичманы перестали о нем думать и стали заботиться только о том, чтобы пробраться через дюну не будучи замеченными из лагеря.
Они вложили кортики в ножны и продолжали осторожно продвигаться вперед.
Быть может, они выполнили бы свой замысел, не случись обстоятельства, которого они не могли предусмотреть: хохот странного четвероногого был услышан арабами и произвел большое волнение в лагере. Многие из мужчин, узнав голос смеющейся гиены, схватили ружья в надежде на охотничью удачу. Каждый из них рассчитывал добыть шкуру, считавшуюся украшением любой палатки.
Они бежали в ту сторону, откуда донесся хохот, но увидели не гиену, а три человеческих существа, освещенных полным светом луны. По их одежде и блестящим пуговицам арабы с первого же взгляда узнали в них моряков: не колеблясь ни секунды, все мужчины кинулись из лагеря, испуская крики радости и удивления.
Бесполезно говорить, что теперь мичманы прекрасно знали, что им грозило. Они слышали крики арабов и видели, что те бегут и потрясают руками как сумасшедшие.
Они не стали больше смотреть на бегущую толпу, и все трое повернулись спиной к лагерю и прыгнули в овражек, из которого так неосторожно удалились.
Так как ущелье было не очень длинно, то они быстро спустились с холма, перебежали через дюны и снова очутились на берегу.
Предполагая, что им более нечего бояться, молодые моряки остановились, чтобы решить о дальнейших действиях. Идти берегом и держаться как только возможно далее от арабских палаток, - таково было мнение всех троих.
Сказано - сделано, они направились к югу с такой быстротой, какую допускали их дрожавшие ноги и мокрая одежда.
Едва прошли они несколько десятков метров, как были вынуждены остановиться, так как они услыхали шум в стороне овражка. То был храп, который издавало какое-то животное, и они предположили, что это опять была гиена, укрывшаяся в ущелье при их приближении. Огромное животное выходило из-за дюн и по его неуклюжим формам они узнали верблюда, а на его спине человека, вооруженного длинным ружьем. У человека было разъяренное лицо и он направлял своего верблюда прямо на них.
Мичманы сразу поняли, что пропала всякая надежда ускользнуть от этого врага. Усталые, путаясь в мокрой одежде, они не могли бы состязаться в быстроте даже с хромой уткой. Решив покориться своей судьбе, они стали ждать, не шевелясь, приближения седока.
Глава VIII. ХИТРЫЙ ШЕЙХ
У ехавшего на мехари всадника были угловатые черты лица и желтая кожа, сморщенная, как пергамент.
Ему, по-видимому, было лет около шестидесяти. Его костюм и в особенности манера держать себя - что-то гордое и властное виднелось во всей его наружности - указывали на его высокое положение среди соплеменников. Это был владелец найденного накануне моряками мехари. Он был в отчаянии, когда проиграл Билла и теперь был рад восполнить потерю, забрав в плен вместо одного троих моряков.
В несколько секунд старый шейх был возле мичманов. Вместо приветствия он начал грозить молодым людям. Он поочередно направлял дуло своего длинного ружья и знаками приказывал им следовать за собой в лагерь.
Первым движением измученных усталостью юношей было повиноваться. Теренс и Колин уже сделали знак согласия, но Блаунт взбунтовался.
- С какой это стати стану я слушаться приказаний этой старой обезьяны? - крикнул он. - Позорно идти за ним следом! Никогда ничего подобного не будет. Если меня и возьмут в плен, то уж не без борьбы!
Теренс, стыдясь того, что так легко готов был подчиниться, перешел от одной крайности к другой.
- Клянусь святым Патриком, - крикнул он, - и я с тобой, Гарри!.. Лучше умрем, чем сдаваться!..
Колин, прежде чем высказаться, посмотрел вокруг себя и на устье овражка, чтобы удостовериться, что араб действительно был один.
- Черт его побери! - вскричал он после осмотра. - Если он нас возьмет, то для этого нужно, чтобы он с нами подрался. Ну, слезай, старый кремень! Ты встретишь настоящих британских морских волков, готовых сразиться с двадцатью такими, как ты!
Молодые люди выстроились треугольником для того, чтобы окружить мехари.
Шейх, не ожидавший ничего подобного, казалось, не знал, что ему делать. Потом вне себя от ярости, не будучи в состоянии дольше пересиливать своего раздражения, он поднял ружье и прицелился в Гарри Блаунта, первого угрожавшего ему.
На одну минуту облако дыма окутало молодого человека.
- Промах! - спокойным голосом проговорил Гарри.
- Слава Богу! - вскричали Теренс и Колин. - Теперь он наш! Он не успеет снова зарядить ружье. Валяй на него все разом!
И трое товарищей кинулись на мехари.
Араб, несмотря на свой возраст, казалось, ни в чем им не уступал.
Ловкий, как кошка, он бросил наземь свое ружье, ставшее бесполезным, так как он не мог его снова зарядить, и начал размахивать вокруг себя саблей, которую держал в судорожно стиснутой руке.
Вооруженный таким образом, он имел преимущество над нападающими: в то время, как он мог достать того или другого одним движением, они не могли подойти ближе из боязни, что шейх выбьет у них кортики, а то и снесет голову. Благодаря этому, юноши все время должны были держаться на известном расстоянии от шейха, и оружие их не приносило им никакой пользы.