Сын Голаха и другой страж стали против них тоже с заряженными ружьями. Им было приказано стрелять во всякого, кто встанет. Тогда шейх направился к Колину и, схватив его за темно-русые кудри, оттащил в сторону и тут оставил его одного.
Голах роздал затем порцию шени всему каравану, за исключением негритянки и Колина.
Шейх считал излишним давать пищу тем, которые должны умереть. Между тем видно было, что он еще не решил, каким образом предать их смерти.
Оба стража, с ружьями в руках, зорко следили за белыми невольниками, пока Голах разговаривал с Фатимой.
- Что же нам теперь делать? - спросил Теренс. - Старый негодяй придумывает какую-нибудь мерзкую штуку, но как ему помешать исполнить то, что он задумал? Не можем же мы позволить ему убить бедного Колина?
- Надо действовать немедленно, - сказал Гарри, - мы и так слишком долго ждали, скверно только, что мы отделены от остальных невольников!.. Билл, что ты нам посоветуешь?..
- И сам не знаю, что вам сказать, - тихо отвечал моряк. - Если мы кинемся на них дружно, пожалуй нам удастся убить человека два или даже три при первом натиске и, пожалуй, все бы кончилось отлично, если бы остальные черные невольники согласились к нам присоединиться.
Крумен, услышав слова старого Билла, сообщил, что готов присоединиться к ним. Еще он прибавил, что уверен - его соотечественник тоже готов помогать. Что же касается остальных черных, то он за них не отвечает.
- Тогда отлично, - объявил Гарри, - нас было бы шестеро против троих; ну, что же, подавать сигнал?
Это был отчаянный план, но, по-видимому, все были согласны сделать смелую попытку. Со времени своего ухода от колодца они были убеждены, что не могут иначе избавиться от рабства, как вступив в бой с поработителями.
- Ну, все согласны? Я начинаю, - прошептал Гарри, стараясь не возбуждать внимания стражи. - Раз!
- Остановись! - вскричал Колин, внимательно прислушивавшийся к тому, что затевалось. - Двое или трое будут немедленно убиты, а остальных шейх докончит своей саблей. Лучше пусть он убьет меня одного, если уж он так решил, чем вам жертвовать собою всем четверым в надежде меня спасти.
- Мы хлопочем не об одном тебе, - отвечал Гарри, - у нас тоже не хватает больше терпения подчиняться этому дикарю.
- Ну, в таком случае бунтуйте тогда, когда у вас будут хоть какие-нибудь шансы на успех, - возразил Колин. - Вы все равно не можете спасти меня и только рискуете поплатиться за это жизнью.
- Голах наверняка собирается кого-нибудь убить, - сказал крумен, устремив глаза на шейха.
Последний в это время все еще говорил с Фатимой и на лице его читалось выражение страшной жестокости.
Женщина, судьбу которой они в эту минуту решали, ласкала своих детей, без сомнения предчувствуя, что ей осталось лишь несколько минут, чтобы сказать им последнее "прости". Ее черты носили странный отпечаток спокойствия и покорности. Третья жена удалилась в сторону. Держа своих детей на руках, она смотрела на все происходившее с любопытством, смешанным с удивлением и сожалением.
- Колин, - вскричал Теренс, - мы положительно не в силах оставаться здесь спокойными зрителями твоей смерти на наших глазах! Не лучше ли нам сделать попытку освободить тебя и себя, пока еще имеются некоторые шансы на успех. Пусть Гарри подаст сигнал.
- Но ведь это безумие! - возразил опять Колин. - Подождите, по крайней мере, пока мы не узнаем, что он думает делать. Быть может, он решит сохранить меня для будущей мести, и вы тогда будете иметь возможность предпринять что-нибудь в удобную минуту, а не так, как теперь, когда перед вами стоят два человека настороже, готовые всадить вам пулю в лоб.
Мичманы сознавали, что товарищ их говорит правду, и они решили ждать молча, устремив глаза на палатку шейха.
Вскоре Голах двинулся в их сторону. Скверная улыбка играла на его лице.
Прежде всего он достал кожаные ремни, которые были привязаны у седла его верблюда, потом повернулся к обоим сторожам и оживленно с ними заговорил, приказывая, по всей вероятности, им хорошенько сторожить, потому что они тотчас же направили свои мушкеты на пленников и, казалось, только ждали приказа стрелять.
Затем шейх сделал Теренсу знак приблизиться к нему. Последний колебался.
- Ступай, товарищ, - сказал Гарри, - он тебе не желает зла.
В эту минуту Фатима вышла из палатки своего мужа, вооруженная саблей и, по-видимому, очень желавшая иметь случай пустить ее в дело.
Теренс, повинуясь знаку начальника, приподнялся. Затем крумен получил точно такой же приказ, и Голах увел их обоих в палатку. Фатима последовала за ними.
Тогда шейх сказал несколько слов африканцу. Последний перевел их молодому мичману:
- Голах велел передать тебе, - сказал крумен, - что одно только может спасти тебя - полное повиновение. Тебе свяжут руки и он советует тебе, если ты дорожишь своей жизнью, не звать на помощь своих товарищей. Если ты останешься спокойным, то тебе нечего бояться, но малейшее сопротивление с твоей стороны будет сигналом смерти для всех белых.
Теренс был одарен редкой для своего возраста силой, но он понимал, что в борьбе с африканским колоссом был бы неизбежно побежден. И он решил, что было бы безумием рисковать сражаться с ним одному. А не дать ли своим товарищам условленный сигнал? А что, если это подвергнет их немедленной смерти? Их стражи уж наверное не промахнутся при первой же попытке возмущения.
И он подчинился.
Голах вышел из палатки и тотчас же вернулся с Гарри Блаунтом. Увидев Теренса и крумена связанными, молодой человек бросился к выходу и стал бороться, желая высвободиться из объятий негра. Но усилия его были напрасны. Побежденный своим страшным соперником, который в то же время ограждал его от ярости Фатимы, он тоже должен был позволить себя связать.
Затем Теренс, Гарри и крумен были выведены наружу на то место, которое ранее занимали.
Билла и Колина ожидала такая же участь.
- Чего этому черту от нас надо? - спросил старый моряк, пока Голах связывал ему руки. - Уж не собирается ли он нас убить?
- Нет, - отвечал крумен, - он убьет только одного.
И глаза его обратились на Колина.
- Колин! Колин! - крикнул Гарри. - Видишь, что ты наделал… Ты не хотел нашей помощи вовремя, а теперь мы уже и не можем помочь тебе.
- Тем лучше для вас! - ответил последний. - По крайней мере, с вами не случится ничего дурного.
- Но если у него нет дурных намерений, зачем он нас так связал? - спросил моряк. - Странная манера доказывать свою дружбу.
- Да, зато этот способ самый надежный. В этом виде вы не можете подвергать себя опасности безумным сопротивлением его воле.
Теренс и Гарри поняли, что хотел сказать Колину, и почему с ними так поступил начальник: он хотел лишить их возможности вмешаться, когда он будет расправляться с осужденными на смерть.
Как только Голаху удалось так хорошо устроить дело с белыми невольниками, а остальных ему нечего было бояться, он и оба сторожа удалились в палатку закусить.
Через некоторое время Голах вышел из палатки и направился к одному из верблюдов. Он достал из вьюков две лопаты и передал их двоим черным невольникам, которые тотчас же принялись копать яму в песке.
- Они копают могилу для меня или для этой бедной женщины, а может быть, и для нас обоих, - сказал Колин, смотря на них спокойно.
Трое остальных европейцев согласились со словами своего товарища, но промолчали.
Тем временем Голах активно занялся приготовлениями к отъезду.
Когда невольники вырыли в мягком песке яму глубиною около четырех футов, шейх приказал им копать другую.
- Будут две жертвы, - сказал Колин.
- Ему следовало бы убить всех нас! - вскричал Теренс. - Мы подлые трусы потому, что не боролись за нашу свободу.
- Да, - согласился Гарри, - безумцы и трусы! Мы не заслуживаем сожаления ни в этом мире, ни в будущем. Колин, друг мой, если с тобой случится несчастье, клянусь отомстить за тебя, как только мои руки будут свободны.
- И я клянусь вместе с тобой, - добавил Теренс.
- Не заботьтесь обо мне, товарищи, - сказал Колин, бывший спокойнее остальных. - Но как только вы будете иметь возможность, постарайтесь отделаться от этого чудовища.
В эту минуту внимание Гарри привлек Билл. Старый моряк сделал знак одному невольнику развязать ему руки, но последний, вероятно, боясь, что его увидит Голах, отказался.
Второй крумен, оставшийся связанным, предложил своему соотечественнику развязать его, но тот также отказался.
Несчастная женщина, которой грозила месть Голаха, оставалась все такой же спокойной. Дети ее с плачем прижимались к ней, а мичманы, вне себя от ярости и стыда, хранили гробовое молчание.
Одна Фатима казалась торжествующей.
Вторая яма была вырыта на небольшом расстоянии от первой и, когда она достигла той же глубины, Голах приказал неграм прекратить работу.
Тем временем палатки были опять сложены, верблюды навьючены. Все было готово к отъезду.
Оба стража снова заняли свой пост перед белыми невольниками. Тогда Голах направился к негритянке, которая освободилась от своих детей и встала при его приближении.
В лагере воцарилась глубокая тишина.
Но тишина и неизвестность длились недолго.
Голах схватил женщину за руки, приволок ее к одной из ям и бросил в нее. Потом невольникам было приказано засыпать яму, оставив снаружи только голову несчастной.
- Бог да сжалится над ней! - закричал Теренс с ужасом. - Чудовище зарывает ее живой в землю! Нельзя ли нам ее спасти?
- Мы будем недостойны называться мужчинами, если не попытаемся спасти ее, - сказал Гарри, поднимаясь на ноги.
Его примеру тотчас же последовали его товарищи.
Сторожа подняли ружья и прицелились, но быстрый жест Голаха остановил выстрел.
Сын шейха, по приказу своего отца, кинулся к яме, где стояла женщина, в то время, как Голах сам шел навстречу мятежникам.
В одну минуту бунтовщики были укрощены: он схватил двоих, Гарри и Теренса, за волосы и оттащил их на то место, где они лежали раньше.
Затем Голах направился к яме, в которую была опущена негритянка, уже наполовину засыпанная песком.
Она не пробовала сопротивляться и даже не издала ни одного стона, казалось, покорившаяся своей участи. Одна только ее голова виднелась над могилой, где она была осуждена умирать. В ту минуту, когда шейх уходил, она сказала ему несколько слов, не тронувших этого бесчувственного варвара, зато слезы наполнили глаза крумена и покатились по его щекам медного цвета.
- Что она говорит? - спросил Колин.
- Она просит его быть добрым к ее детям, - отвечал тот дрожащим голосом.
Оставив свою жену, Голах направился к Колину. Сомневаться в его намерениях было невозможно: оба человека, навлекшие на себя его гнев, должны умереть одинаково.
- Колин! Колин! Что можем мы сделать, чтобы тебя спасти? - с отчаянием закричал Гарри.
- Ничего, - отвечал последний. - И не пробуйте даже - это ни к чему бы не повело. Предоставьте меня моей судьбе.
В эту минуту несчастный Колин также был опущен в яму и сам Голах держал его в вертикальном положении до тех пор, пока невольники не наполнили всей ямы песком.
Колин, следуя примеру женщины, не сделал ни одного движения, не произнес ни одной жалобы и скоро был зарыт по плечи. Товарищи его были поражены.
Затем шейх объявил, что он готов к отъезду. Он приказал одному из невольников сесть на верблюда, на котором ездила зарытая женщина, и трое детей несчастной были помещены вместе с ним.
Голаху оставалось только отдать еще приказание, вполне достойное той, которая его ему внушила, а именно Фатимы.
Наполнив сосуд водой, он поставил его между двумя ямами, но на таком расстоянии, что ни той ни другой жертве невозможно было до него дотянуться. Возле сосуда он положил также несколько фиников. Эта сатанинская мысль имела целью возбуждать их страдания видом того, что могло бы их облегчить. Затем он приказал трогаться в путь.
- Не трогайтесь с места! - сказал Теренс. - Мы еще дадим ему работу.
Голах взобрался на своего верблюда и стал во главе каравана, когда невольники пришли известить его, что белые пленники отказываются идти.
Шейх вернулся назад в страшном бешенстве. Он стал действовать прикладом и, кинувшись на Теренса, который был к нему ближе всех, начал бить его изо всей силы.
- Встаньте! Повинуйтесь! - кричал Колин. - Ради Бога, уходите и оставьте меня! Вы ничего не можете сделать, чтобы меня спасти!
Ни просьбы Колина, ни удары Голаха не могли заставить мичманов покинуть своего товарища.
Затем шейх кинулся на Билла и Гарри, схватил их обоих и бросил возле Теренса. Соединив их всех троих таким образом, он послал за верблюдом. Приказ был немедленно исполнен. Шейх взял в руку уздечку.
- Нечего делать, нам придется идти, - сказал Билл. - Он опять начинает ту же игру, которая удалась ему со мной недавно. Я не дам ему повода вторично беспокоиться.
Пока Голах привязывал веревку к рукам Гарри, пронзительный голос Фатимы привлек его внимание. Обе женщины, правившие верблюдами, навьюченными добычей с корабля, отошли вперед почти на двести ярдов от того места, где находился хозяин, и теперь были окружены, равно как и черные невольники, кучкой людей, сидевших на верблюдах и на лошадях.
Глава XIII. НОВОЕ РАБСТВО
Не без причины боялся Голах арабов, с которыми встретился у колодца и приказал своему отряду идти ускоренным маршем всю ночь.
Забыв на время о невольниках, черный шейх схватил свой мушкет и в сопровождении сына и шурина кинулся вперед защищать своих жен. Он опоздал. Прежде, чем Голах успел подойти к ним, женщины, невольники и вся добыча были уже во власти врагов. Грабители-арабы навели на него целую дюжину ружей.
Голах благоразумно покорился силе.
Пробормотав что-то, он сед и предложил победителям установить ему условия сдачи.
Видя, что караваном завладели теперь арабы, крумен крикнул своим товарищам, чтобы они развязали ему руки, после чего сейчас же побежал на помощь к белым невольникам.
- Голах больше не наш хозяин, - сказал он, развязывая руки Гарри.
В одну минуту веревки были развязаны, и мичманы, став свободными, принялись откапывать из земли Колина и несчастную негритянку. Билл, Гарри и крумен принялись за дело с таким рвением, что через несколько минут Колин и негритянка были уже освобождены. Радость матери, целовавшей своих детей, была так трогательна, что у крумена на глазах показались слезы.
Между тем, переговоры Голаха с арабами окончились не так, как он рассчитывал.
Арабы предлагали ему двух верблюдов и одну из его жен на выбор с условием, что он вернется на свою родину и даст клятвенное обещание никогда больше не возвращаться в пустыню.
Черный шейх с гневом отказался подчиниться этим условиям и объявил, что скорее умрет, чем поступится хоть чем-нибудь из того, что ему принадлежит.
Отказ был выражен так категорично и таким угрожающим тоном, что арабы сочли нужным обезоружить непокорного черного шейха и затем даже связать его.
Как только белые невольники увидели Голаха на земле, в ту же минуту они добровольно передались арабам.
В ту же ночь Голах и его сын с зятем бежали, захватив несколько верблюдов и убив четырех арабов из одиннадцати. Утром было найдено также тело второй жены Голаха - с отрубленной головой.
Глава XIV. МЕСТЬ ГОЛАХА
К вечеру того же дня моряки своими глазами увидели, что солнце заходит за блестящий горизонт, который вовсе не походил на горизонт песчаной пустыни, по которой они уже так давно тащились.
Отдаленное появление любимой стихии больше всех обрадовало старого Билла.
- Это наша родина! - вскричал он. - Мы не будем зарыты в песке! Теперь я уже больше не хочу терять море из виду, хочу окончить жизнь свою под водой, как христианин!
Мичманы были так же счастливы, как Билл. Но море было еще слишком далеко и они не могли подойти к нему в тот же вечер. Лагерь устроили в пяти милях от берега. Ночью трое арабов постоянно стояли на страже и на следующее утро все пустились в путь - некоторые с надеждой, а другие напротив, с боязнью, что Голах больше не покажется.
Арабы желали встретить его днем, надеясь отнять при этом похищенных животных, и так как они хорошо знали эту часть берега, то были почти уверены, что желание их исполнится. В двух днях пути находилось единственное место, где можно найти воду, и, если они дойдут туда раньше Голаха, им придется только дожидаться его там. Он наверняка должен будет прийти туда, чтобы не дать животным умереть от жажды.
В полдень они сделали короткую остановку недалеко от берега: старому шейху хотелось добраться до колодца как можно скорее. Мичманы воспользовались остановкой, чтобы выкупаться в море и кстати набрать раковин - и пополнить свой скудный рацион моллюсками.
Освеженные купанием и подкрепившись сытной пищей, белые невольники переносили трудности пути гораздо легче. Благодаря этому караван достиг колодца задолго до захода солнца.
Старый шейх и другой араб предусмотрительно сошли на землю, чтобы осмотреть следы, оставленные теми, кто побывал раньше на этом месте. Им пришлось сильно разочароваться: Голах уже побывал здесь, и - в этом не было никакого сомнения - прошло не больше двух часов со времени его отъезда, потому что следы казались совершенно свежими. По всей вероятности, черный шейх был недалеко и только выжидал удобный случай для ночного визита к своим врагам.
Страх арабов был велик. Они положительно не знали, как им быть и что предпринять. Мнения разделились. Одни советовали пробыть несколько дней у колодца, пока запас воды, взятый с собой врагами, истощится и тогда Голах будет вынужден прийти за новым. Мысль была недурная, но, к несчастью, запасы провизии не дозволяли такой долгой остановки и решено было уйти немедленно.
В ту минуту, когда они снимались с лагеря, с юга прибыл караван купцов и старый шейх спросил их, не встречали ли они кого-нибудь дорогой. Купцы отвечали, что дорогой у них купили провизии три человека, и, судя по описанию наружности этих людей, это были именно те негры, о которых расспрашивал старый шейх.
Неужели арабы могли предполагать, что Голах откажется от мести? На это нечего было и рассчитывать.
Старый шейх объявил, что имущество погибших будет разделено между оставшимися в живых, затем караван тронулся в путь.
После небольшого перехода опять остановились отдыхать, и невольники получили позволение собирать раковины, но уже не для себя исключительно, а и для всего каравана. Большинство арабов думало, что черный шейх ушел, наконец, в свою страну, удовольствовавшись местью. Они даже считали, что на будущее время незачем будет ставить стражу на ночь.
Крумен не разделял этого мнения и сделал все, что мог, чтобы убедить своих новых хозяев, что им в эту ночь, точно так же, как и в предыдущие, грозит посещение Голаха.
Он всеми силами старался доказать им, что, если Голах для удовлетворения жажды мщения убивал у них людей даже в то время, когда он был один и почти безоружный, то теперь, отлично вооруженный, истребив почти половину своих врагов, он, конечно, уже не оставит их в покое, тем более, что к нему присоединилось еще двое: сын и шурин.