- Скажите арабам, - вмешался Гарри, - что если они не хотят сторожить, тогда мы сами об этом позаботимся, с условием, что они дадут нам какое-нибудь оружие.
Крумен передал это предложение шейху, который только улыбнулся вместо ответа. Мысль доверить охрану дуара невольникам и особенно дать им оружие казалась ему очень забавной.
Гарри понял значение этой улыбки: это был отказ.
- Шейх - старый дурак, - сказал он переводчику. - Уверь его, что мы так же боимся попасть в руки Голаха, как и он. Дай ему понять, что мы желаем идти на север, где, надеемся, нас выкупят, и уже по этой причине будем сторожить лагерь с такой же тщательностью и верностью, как и сами арабы.
Эти доводы, казалось, поразили вождя. Убежденный аргументами крумена, что Голах может напасть на них в эту ночь, как и в предыдущие, он приказал, чтобы дуар и в эту ночь тщательно охраняла стража, к которой присоединятся и белые невольники.
- Вы пойдете на север и будете проданы вашим соотечественникам, - пообещал он, - если сдержите слово. Теперь нас немного, нам тяжело путешествовать весь день и сторожить еще ночью. Если вы действительно бойтесь снова попасть во власть этого проклятого дикаря, если вы хотите помочь нам защищаться от его нападений - милости просим. Но если хоть один из вас вздумает нас обмануть, вам всем четверым тотчас же отрежут головы. Клянусь бородой пророка.
Итак, шейх согласился, наконец, назначить стражу, но он все еще слишком не доверял белым невольникам, чтобы позволить им сторожить вместе.
Он спросил у крумена, кто из белых больше всего пострадал от жестокого обращения Голаха. Крумен указал на Билла.
- Бисмиллях! - вскричал старый араб, когда узнал, что вытерпел моряк. - Я теперь не боюсь, что он нам изменит. Пусть он сторожит первым, и после всего, что ты мне сказал, я легко поверю, что его желание отомстить помешает ему закрыть глаза в течение целого месяца!
Один из часовых был поставлен на берегу в сотне шагов к северу от дуара. Ему было приказано проходить пространство около ста шагов. Другой был поставлен на таком же расстоянии к югу от лагеря, а Билл должен был прогуливаться между двумя арабскими часовыми. Каждый из них, встречая его в конце назначенного ему обхода, должен был произносить слово: "акка".
Что касается арабов, то предполагалось, что они достаточно опытны, чтобы отличить врага от друга, не имея надобности прибегать к паролю.
Шейх пошел в одну из палаток и затем вынес оттуда огромный пистолет, или, скорее, мушкетон. Он отдал его моряку, советуя ему через толмача стрелять только тогда, когда он будет уверен, что убьет Голаха или одного из его спутников.
Билл питал такой страх к своему бывшему тирану, что с радостью дал обещание, несмотря на свою усталость, ходить всю ночь и не терять из виду прибоя.
Оба араба, которым было поручено сторожить вместе с Биллом, знали по опыту, что если на караван будет сделано нападение, то они первые подвергнутся наибольшей опасности, и одного этого достаточно было, чтобы заставить их неусыпно бодрствовать на своих постах.
Оба они ходили как им было указано, и каждый раз, как Билл приближался к концу назначенной дистанции, он ясно слышал условный сигнал - "акка".
Один из арабов, тот самый, который стоял к югу от дуара, внимательно осматривал только окружающую его пустыню, предполагая, что лагерь вполне защищен со стороны моря.
Он ошибался. Враг приблизился к лагерю со стороны моря.
Голах решил повторить проделку мичманов. Он вошел в воду, выставив из нее только свою волосатую голову. Таким образом он наблюдал за малейшими движениями часовых, не будучи видим ими.
Если бы стоявший у берега более внимательно осматривал и морской берег, ему, вероятно, было бы легко открыть врага, но все его внимание было направлено в сторону бескрайнего песчаного океана.
Он уже в сотый раз начинал свой обход, когда Голах, воспользовавшись тем, что часовой шел, повернувшись спиной к берегу, подкрался к нему. Шум его шагов терялся в рокоте волн, разбивавшихся о валуны.
У Голаха была только одна сабля, но в его руках это было очень опасное оружие. Он близко подошел к часовому, поднял над ним свою могучую руку, и араб рухнул, издав вздох, которого никто не слыхал.
Убийца взял ружье убитого и пошел в направлении движения часового. Он шел смело навстречу новому противнику, потому что предполагал, что шум его шагов будет приписан его жертве, но никого не встретил. Негр остановился, стараясь вглядеться в окружающий мрак и, не видя ничего, прилег на землю, прислушиваясь.
Затем, приподнявшись, он заметил впереди какой-то темный предмет. Не зная, что бы это могло быть, он двинулся вперед ползком, пока не увидел человека, лежавшего на земле, который, по-видимому, также прислушивался, как и он сам. К чему? Конечно, не к приближающимся шагам товарища, которого ему не было надобности остерегаться. И Голах решил, что второй охранник спит.
А если это так, значит, случай ему благоприятствует, и с этой мыслью негр продолжал ползти к лежавшему человеку.
Хотя последний не делал ни малейшего движения, у Голаха возникло сомнение в том, что он спит. Он сделал новую паузу и тогда его пронзительные глаза устремились на видневшееся впереди тело с удвоенным вниманием. Если этот человек не спит, зачем позволяет он врагу подходить к себе так близко? Чем объяснить эту неподвижность? Почему не поднимает он тревоги? Голах подумал, что если ему удастся отделаться от этого стража, как и от того, без шума, то ему можно будет с двумя его товарищами, ждавшими результата его вылазки, проскользнуть затем в дуар и взять обратно все, что он потерял.
Негр подвинулся еще немного и увидел, что человек лежал на боку, повернув к нему лицо, наполовину закрытое согнутой рукой.
Шейх не заметил в руках этого человека ружья - следовательно, ничего опасного нет. Голах взял свою саблю в правую руку, рассчитывая убить эту вторую жертву, как и первую, одним ударом.
Стальной клинок сверкнул в темноте, и могучая рука шейха с силой сжала рукоятку оружия.
Билл! Старый моряк! Неужели ты изменил своему слову? Разве ты забыл свою обязанность? Берегись! Голах приближается, его рука занесена над тобой и в мыслях он уже видит тебя мертвым.
Глава XV. СМЕРТЬ ГОЛАХА
Проходив два часа взад и вперед и не слыша ничего другого, кроме слова "акка", и ничего не видя, кроме серого песка, Билл начал чувствовать усталость и очень сожалел, что старый шейх почтил его своим доверием.
В продолжение первого часа своего караула он внимательно осматривал восточную сторону горизонта, свято исполняя взятые на себя обязанности часового, но затем, не видя нигде и следов неприятеля, он постепенно стал забывать о грозящей ему опасности и - что случалось с ним очень редко - начал вспоминать прошедшее и мечтать о будущем. Но скоро и это ему надоело и, не зная, чем развлечься, он принялся осматривать врученное ему шейхом оружие.
"Вот знатный мушкетон, - подумал он. - Надеюсь, мне не придется пускать его в дело. Ствол такой тоненький, а пуля должна быть величиной с куриное яйцо. Вот раздастся грохот, если выстрелить… А что, как арабы забыли его зарядить… Как это не пришло мне в голову удостовериться с самого начала?"
Осмотревшись кругом, старый моряк заметил валявшуюся на земле небольшую палочку, поднял ее и измерил длину ствола снаружи, потом, опустив палочку в дуло пистолета, увидел, что снаружи ствол длиннее, чем внутри.
Значит, пистолет заряжен, но, судя по незначительности места, занятого зарядом, пули быть не должно. Затем старый матрос осмотрел затравку и нашел все в полном порядке.
- Понимаю, - пробормотал он, - старый шейх хочет, чтобы я только побольше нашумел, в случае если увижу что-нибудь подозрительное. Он не зарядил пистолета пулей из боязни, чтобы я не употребил оружия против них. Нельзя сказать, чтобы он мне особенно доверял! Они хотят, чтобы я только залаял в нужную минуту, не имея возможности укусить! Ну, это мне совсем не по нутру. Честное слово! Я отыщу себе хорошенький камешек и опущу его в дуло вместо пули!
Рассуждая таким образом, Билл стал искать по берегу камешек подходящей величины, но нигде не мог найти ничего подходящего: под руку попадался только мелкий песок.
Пока моряк разыскивал пулю для своего пистолета, ему показалось, что он слышит шаги человека, идущего совсем не с той стороны, откуда он должен был услышать обычное "акка".
Билл остановился и стал внимательно присматриваться, но впереди не было ничего подозрительного.
Со времени своих невольных странствований по пустыне Билл много раз замечал, что арабы ложатся на землю, когда хотят прислушаться. Он употребил тот же способ.
Опустившись на землю, Билл сделал еще одно открытие: в этой позе он мог видеть на гораздо большее расстояние, чем стоя. Земля казалась ему больше освещенной, чем в то время, когда он смотрел на нее с высоты четырех или пяти футов, и отдаленные предметы яснее выделялись на горизонте.
Вдруг он услышал шум шагов, как будто кто-то шел со стороны побережья, но убежденный, что это были шаги часового, моряк не обратил на это особого внимания. Он лежал прислушиваясь, не повторится ли шум шагов, который, как ему показалось, доносился с противоположной стороны.
Но больше ничего не было слышно, и моряк решил, что он ошибся.
Но вот странное обстоятельство. Часовой с левой стороны подошел к нему ближе обыкновенного и до сих пор еще не произнес условленного "акка".
Билл повернул голову и стал смотреть в эту сторону. Шум шагов прекратился, но зато моряк увидел на небольшом расстоянии от себя фигуру человека, который стоял выпрямившись и внимательно осматривался кругом.
Этот человек не мог быть часовым.
Араб был маленького роста и худощав, а стоявший перед Биллом был чуть ли не великан.
Вместо того, чтобы, остановившись, произнести условленный пароль, незнакомец пригнулся, приложив ухо к земле, и стал слушать.
Старый матрос воспользовался этим временем, чтобы набить песком дуло своего пистолета.
Что ему теперь делать? Выстрелить, поднять тревогу и затем бежать в лагерь?
Нет! Может быть, это все напрасные страхи. Человек, который в эту минуту слушает, пригнувшись к земле, может быть, не кто иной, как араб-часовой, по своей привычке проверяющий, все ли спокойно кругом.
Пока Билл раздумывал в нерешительности, Голах приближался к нему ползком. Он подполз шагов на десять к моряку и вдруг поднялся.
Тут Билл уже с уверенностью мог сказать, что перед ним не араб-часовой, а сам черный шейх!
Во всю свою жизнь не испытывал старый моряк такого страха, как в эту минуту. С испугу он хотел было уже разрядить свой пистолет и затем бежать к дуару, но подумал, что раньше, чем успеет подняться, шейх убьет его ударом сабли, и, весь дрожа от страха, остался лежать неподвижно.
Голах подошел еще ближе, и моряк решился, наконец, действовать.
Он навел свой пистолет на черного шейха, спустил курок и в ту же минуту вскочил на ноги.
Раздался громкий выстрел, за которым последовал ужасающий крик.
Билл не дождался результатов своего удачного выстрела: он стрелой летел к лагерю, где его встретили перепуганные арабы.
Поднялся страшный крик. Кричали все: мужчины, женщины и дети.
С той стороны, куда выстрелил Билл, слышно было, как кто-то кричал: "Мулей! Мулей!"
- Это голос Голаха! - сказал крумен по-арабски. - Он кличет своего сына, а того зовут Мулей.
- Они нападут на дуар! - сказал арабский шейх.
Слова шейха еще больше увеличили смятение арабов.
В то время, пока арабы в испуге метались по дуару, обе жены Голаха, забрав своих детей, убежали из лагеря. Никто этого даже не заметил.
Женщины услышали тревожный крик тирана-властелина, которого они боялись в дни его могущества и к которому теперь чувствовали жалость.
Арабы приготовились встретить страшного шейха, но время шло, а враг не показывался. Вслед за страшным шумом наступила тишина, и можно было подумать, что тревога, поднявшая на ноги весь дуар, была лишь беспричинной паникой.
Заря начинала уже заниматься на востоке, когда арабский шейх, оправившись от своего страха, решил осмотреть дуар и проверить число людей.
Два важных факта не позволяли думать, что тревога была неосновательна: часовой, поставленный к югу от дуара для его охраны, исчез, исчезли также и обе жены Голаха.
Исчезновение женщин не требовало никаких особенных объяснений: они убежали, желая присоединиться к человеку, звавшему Мулея.
Но куда девался араб?
Неужели и он пал жертвой кровожадного Голаха?
Билл, считая свои обязанности часового оконченными, отправился спать. Шейх велел крумену разбудить его.
- Спроси его, - сказал шейх крумену, - зачем он стрелял.
- Зачем? Затем, чтобы убить черномазого Голаха и, если не ошибаюсь, я, кажется, хорошо исполнил свои обязанности часового.
Когда этот ответ был переведен шейху, на его устах показалась улыбка недоверия. Затем он велел спросить Билла, видел ли он черного шейха?
- Он спрашивает, видел ли я Голаха? Конечно! - отвечал моряк. Он был всего в четырех шагах от меня, когда я выстрелил в него. - Говорю вам, что он ушел и больше уже никогда не вернется.
Шейх покачал головой и та же улыбка недоверия снова появилась на его губах.
Эти вопросы были прерваны известием, что нашли труп часового, который все тотчас же окружили.
Голова у трупа была почти совсем отрезана от его туловища. Нанесенный ему удар, очевидно, был делом рук черного шейха. Около трупа виднелись следы ног, которые могли оставить только громадные ступни Голаха.
Теперь было совершенно светло, и арабы, осматривая южную сторону берега, сделали еще другое открытие: они увидели в полумиле от себя двух верблюдов и лошадь. Оставив одного араба стеречь дуар, шейх, в сопровождении всех остальных мужчин, тотчас же отправился в ту сторону, в надежде захватить пропавших животных.
Дойдя до места, где виднелись верблюды, арабы нашли зятя Голаха, который караулил животных. Он лежал на песке, но при приближении арабов вдруг поднялся, протягивая им обе руки.
Он не был вооружен и жест его означал: "Мир!"
Обе женщины, окруженные своими детьми, стояли возле него и, казалось, были очень огорчены. Они даже не подняли глаз при приближении старого шейха.
Ружья и другое оружие валялись кругом на земле. Один из верблюдов был убит, и молодой негр пожирал кусок сырого мяса, вырезанный из горба животного.
Арабский шейх спросил негра про Голаха. Негр в ответ на этот вопрос молча показал рукой на море, где два тела бились в волнах прибоя.
По приказанию шейха трое мичманов отправились вытаскивать трупы.
В мертвых признали Голаха и его сына Мулея. Лицо черного шейха, по-видимому, было сильно изуродовано, а глаза чем-то выбиты.
Снова принялись за зятя Голаха и потребовали от него объяснения того, что здесь произошло.
- Я услышал, как вождь стал звать Мулея после выстрела, и поэтому решил, что он ранен. Мулей побежал сейчас же к нему на помощь, а я на это время остался стеречь животных… Я голоден! Мулей недолго проходил и скоро вернулся с отцом, который бесновался, как одержимый злым духом. Он бегал туда и сюда, размахивая своим мечом во все стороны, точно желая убить и нас обоих, и верблюдов. Он ничего не видел и только поэтому нам удалось от него увернуться… Я голоден!
Молодой негр на этом окончил свой рассказ и, откусив кусок сырого мяса верблюда, стал пожирать его с быстротой, доказывавшей истину его слов.
- Поросенок, - вскричал шейх, - прежде расскажи все, а потом поешь!
- Хвала Аллаху! - сказал негр, продолжая свой рассказ. - Голах набежал на одного из верблюдов и убил его. После этого шейх успокоился. Злой дух покинул его, и он сел на песок. Тогда жены его подошли к нему. Он ласково с ними говорил и, положив руки на головы детей, называл их по имени. Дети, подняв на него глаза, вдруг закричали, но Голах сказал им, чтобы они не пугались, что он вымоет лицо и тогда уже не будет таким страшным. Один из самых маленьких мальчиков повел его к морю, и он вошел в воду чуть не по самую шею. Он шел туда умирать. Мулей побежал остановить его и спасти, но течение увлекло их, и они оба утонули. Я не мог им помочь - я был голоден!
Донельзя истощенные лицо и тело негра подтверждали истину его рассказа. Он шел день и ночь в течение почти целой недели и теперь изнемогал от голода и усталости.
Невольники, по приказанию шейха, похоронили трупы. Избавившись, наконец, навсегда от ужасного врага, арабский шейх решил дать себе отдых на целый день к великой радости невольников, которым разделили мясо верблюда.
Оставалось только разъяснить еще одну тайну по поводу смерти Голаха. Снова потребовали крумена, который, впрочем, должен был служить только переводчиком. Когда шейх узнал, каким образом Билл сделал из своего пистолета смертоносное оружие, зарядив его песком, он выразил большое удовольствие моряку за такое добросовестное исполнение своего долга.
В награду за оказанную им услугу он обещал, что не только сам Билл, но и все остальные его товарищи будут отведены в Могадор и возвращены их друзьям.
Глава XVI. БЕРЕГОВЫЕ ГРАБИТЕЛИ
Еще два дня утомительного пути показались невольникам целым веком страданий: голод, жажда, утомление и удушающая жара довели их до такого состояния, что они сами начинали просить смерти. Но все это было забыто, когда, наконец, подошли к источнику. Моряки с первого же взгляда узнали место, где они попали в руки Голаха.
- Храни нас Бог! - проговорил Гарри Блаунт, - мы здесь уже были. Я боюсь, что мы не найдем здесь воды: мы оставили здесь ровно столько, чтобы наполнить два ведра, а так как дождя с тех пор не было, то источник должен высохнуть.
Отчаяние изобразилось на лицах его товарищей, но беспокойство их было непродолжительно, и они могли вволю утолить свою жажду, потому что воды нашли в изобилии: довольно сильная гроза прогремела несколько дней тому назад над этой маленькой долиной.
На следующее утро караван снова тронулся в путь.
Арабы не питали никакой злобы против молодого человека, помогавшего Голаху убивать их товарищей.
Теперь негр состоял в числе невольников и, насколько можно было судить по его внешности, вполне примирился со своей участью - он только сменил хозяина.
Еще целых восемь дней шел караван по направлению к северо-востоку.
Вечером на восьмой день караван подошел к ложу недавно высохшего потока. Хотя ручей и высох, но в нем еще оставались кое-где лужи стоячей воды. Около одной из этих луж и раскинули палатки.
К северу на холме росло несколько деревьев. Туда и отвели верблюдов. Листья, и даже тонкие стволы были тотчас же съедены голодными животными.
Палатки раскинули в сумерках и в эту минуту все увидели двух людей, шедших к лагерю. Они вели верблюда и несли меха из козьей кожи, без сомнения, с целью набрать воды. Они, по-видимому, были удивлены и раздосадованы, встретив около лужи чужестранцев.
Видя, что они не могут убежать незамеченными, вновь прибывшие смело пошли вперед и стали наполнять свои мехи.
Тем временем они сказали старому шейху, что составляют часть каравана, расположившегося невдалеке отсюда, что они идут на юг и завтра утром отправятся дальше.
После их ухода арабы стали совещаться.