- Доигрался? - беззлобно спросили сверху.
Петр Арианович поднял лицо. Оно было разгоряченное, потное и радостно улыбалось, точно учитель нашел решение давно мучившей его загадки. Фуражка держалась на самой макушке.
- Чудак! - сказали в толпе скорее недоумевающим, чем укоризненным тоном.
Глава четвертая
ЧЕЛОВЕК С ТЕНЬЮ
Чудак ли?..
Наше представление о чудаках было иным. Нам рисовался сварливый старик, с угловатыми движениями, в глубоких калошах, разгоняющий зонтиком ребят, играющих в бабки перед окном его кабинета.
Петр же Арианович выглядел почти нашим сверстником. Что-то мальчишеское, очень привлекавшее нас, было в нем, какая-то веселая, размашистая удаль. Увлекшись изложением своего предмета, он не мог усидеть на месте - принимался бегать по классу, то и дело откидывая со лба прямые светлые волосы.
Замечено было, что в классе некоторые уже практикуются в этом откидывании волос, подражая учителю, - верный признак, что учитель нравится.
А как он рассказывал! Кто бы мог еще так рассказывать?..
И потом, у него была тайна, что выгодно отличало его от остальных известных нам людей…
В середине зимы в училище была доставлена посылка на его имя. Мы с Андреем видели через стеклянную дверь учительской, как он распаковывал объемистый ящик. Ничего необычного там не оказалось, только книги.
Петр Арианович бережно, обеими руками, вынимал их одну за другой, перелистывал, сдувал с переплетов пыль.
В тот день наш учитель не остался на репетиция спектакля, который, готовила вод его руководством старшеклассники, - сразу после уроков побежал домой, прижимая к себе стопку книг. Видно, ему не терпелось просмотреть их.
Книга были, наверное, интересными, потому что после их получения настроение нашего учителя заметно улучшилось. Чаще обычного он откидывал волосы со лба. На широких скулах рдел румянец.
С воодушевлением рассказывал он об эпохе великих русских географических открытий, прослеживая по карте путь храброго Василия Бугра или хладнокровного Бузы Елисея.
Архангельские поморы, мангазейские купцы, казаки якутского острога двигались на север и восток чаще всего по воде, зигзагом, то спускаясь многоводными сибирскими реками в тундру, то по их притокам забираясь в недра тайги.
Отважные русские люди даже решались выходить в океан на своих утлых кодах.
Это были широкие плоскодонные лодки, которые шли обычно на веслах и лишь при попутном ветре - на парусах. Парусами служили сыромятные оленьи шкуры. В кечах не было ни одного железного гвоздя, ни одной скобы. Даже якорь делали из дерева, а для тяжести прикрепляла к нему камни.
- Какую смелость надо было иметь, - восклицал Петр Арианович, - какими искусными быть мореходами, чтобы на таких суденышках совершать вылазки в Ледовитый океан!.. Недаром наш Ломоносов сказал: "Колумбы!.. Колумбы русские!..
Петр Арианович признавал, что сравнение удачно и есть много общего в двух этих, встречных людских потоках, почти одновременно с разных концов, огибавших землю. Но были и важные различия между западноевропейскими и русскими Колумбами.
Западноевропейские, по его словам, становились в случае удачи вице-королями, наместниками, губернаторами, получали богатую долю в доходах, награждались гербами, поместьями, титулами, русские же как были, так и оставались простыми людьми. Сам народ присвоил им общий скромный титул - "землепроходцы".
- Конечно, и личная выгода имела значение, - пояснял Петр Арианович, - но забота о славе отечества была у русских открывателей земель на первом месте!.. До нас дошли слова Василия Тимофеевича Аленина, более известного под именем Ермака: "Постоим же крепко, я память наша не оскудеет в сих странах, и слава об нас пойдет во веки".
Петр Арианович победоносно оглядывал класс.
- Мало того, - сказал учитель, таинственно понижая голос, - иностранные шпионы из кожи лезли вой, чтобы разузнать о морском пути в Индию вдоль Сибири. Большинство наших открытий поэтому сохранялось в секрете. Некоторым так и суждено было погибнуть в архивах. Даже о плавании Дежнева узнали только спустя сто лет. Петр Первый послал Беринга проведать, сходится ли Америка с Азией, не зная, что Дежнев уже решил эту задачу… Я прочту вам, что писал об этом русский мореплаватель Федор Литке… - Петр Арианович вытащил из кармана записную книжку. - "История первых покушений россиян в Ледовитое море, - прочел он вслух, - и постепенных открытий всех мест, оным омываемых, представила бы, конечно, не менее удивления и любопытства достойных подвигов, как и подобная история норманнов: но все они скрыты от нас непроницаемой завесой неизвестности…" Непроницаемой ли, вот вопрос!
Петр Арианович прервал чтение и, заложив пальцем страницу, многозначительно посмотрел на нас поверх очков:
- Не все архивы подняты, далеко не все. Много документов, относящихся к эпохе великих русских географических открытий, не опубликовано… Представьте: какому-нибудь счастливцу географу вдруг удалось бы приподнять завесу, на которую жаловался Литке…
Он замолчал, досадливо морщась и покашливая, как бы сердясь на себя за то, что сказал лишнее.
Несомненным было одно: из всех географических открытий XVI, XVII и XVIII веков больше всего интересовали нашего учителя открытия на Крайнем Севере России, и именно в той его части, что примыкает к, Америке.
Почему?
Ответ на этот вопрос дала исправница, первая вестовщица в городе, явившись к нам в гости с очередной новостью.
- Учитель-то! - не сказала, а выдохнула она, монументально возникая на пороге.
- Что учитель?.. Милости просим! Да входите же, Серафима Львовна!
Парадным шагом, как была - в шубе и ботах, исправница прошла по комнате и рухнула в кресло.
- Голубушка, Серафима Львовна! - всполошилась Тетка. - Что случилось? На вас лица нет!
Исправница торопливо расстегнула шубу, вытерла платком распаренное, багровое лицо и уставилась на слушателей.
- Учитель-то! Жилец мой! - повторила она.
- Что? Ну что?
- Человек с тенью!
- Как так?
- А так! Не то ссылался, не то привлекался… Его мать проговорилась вчера… В общем, верно вам говорю: человек с тенью.
- Позвольте, - усомнился дядюшка. - Если ссылался, то как же в училище преподает? Ему не разрешили бы.
- Не знаю, не знаю. Привлекался, подозревался… Что-то такое, в общем…
Дядюшка задумался и некоторое время барабанил пальцами по столу.
- Это, знаете ли, идея!.. - начал он бодро.
Но тут с колен у меня, к моему ужасу, со стуком свалилась книга. Потрепанные страницы Майн-Рида разлетелись по комнате.
- Опять ты здесь! - раздраженно воскликнул дядюшка. - Зачем ты здесь? Вот наказание с тобой!
- Наш Леша - странный мальчик, - пожаловалась тетка гостье. - Почему-то всегда со взрослыми, в гостиной… Будто в доме места нет.
Да, в доме было много места, но более уютного, чем здесь, не было.
Часы после уроков я предпочитал проводить в гостиной, укрывшись за карликовой комнатной пальмой. Возможно, что за фикусом или геранью я не чувствовал бы себя так хорошо. Все-таки это была пальма, хоть и в кадке. Шорох ее метелкообразных листьев наведал приятное настроение. Голоса взрослых доходили сюда, как бы пробиваясь сквозь густые тропические заросли.
Но слова исправницы я услышал ясно.
"Ссыльный?.. Вот как! - думал поспешно собирая с полу разлетевшиеся страницы. - Может, отбывал ссылку в Сибири? Может, бежал оттуда?.."
Это было важно. Это давало новое направление нашим с Андреем догадкам.
Я зашвырнул, книгу на самый верх этажерки, схватил первые попавшиеся под руку учебники и кинулся с ними к выходу.
- Леша, куда? - окликнула тетка из гостиной.
- К Андрею. Дали задачу на дом. Хочу проверить решение…
"Человек с тенью"… Петра Ариановича преследуют! Тень - это преследователь! Кто-то идет за Петром Ариановичем по пятам!
Мне представился наш учитель географии в своей развевающейся крылатке, перебегающий улицу. Ночь. Луна. Мгновенье улица пуста. Затем из-за угла, ярко освещенного луной, медленно выдвигается зловещий силуэт. Только тень! Самого человека не видно…
Кто же он такой - наш учитель географии? Почему его преследуют?
- Ссыльный, понимаешь? - втолковывал я Андрею. - Был ссыльным. Долго скитался по Сибири…
- Может, с рудника бежал?
- Ага! Прятался в тайге…
- Переплыл Байкал…
Мы то вскакивали с места, то снова садились, то снижали голос до шепота, то принимались кричать друг на друга. Все правдоподобнее становилась наша догадка-вымысел, разматываясь виток за витком, как волшебная, далеко уводящая нить.
И когда Андрей, прикинувшись простачком, вдруг спросил Петра Ариановича на уроке, не бывал ли он в Сибири, а тот, вздохнув, ответил, что за всю свою жизнь из Центральной России никуда не выезжал, мы только многозначительно и важно, переглянулись.
Еще бы! Станет он на уроке выкладывать всю подноготную!
С презрением поглядывая на одноклассников, мы надувались, как голуби-трубачи. Тайна переполняла нас. Никто не догадывался, почему учитель хорошо знает Север России, а мы с Андреем догадались. Два человека в Весьегонске, больше никто!
Но задача была решена неправильно.
Глава пятая
ПРОЗВИЩЕ
Дядюшка решил ее иначе.
Он раньше нас проник в тайну учителя, причем, со свойственной ему суетливостью, забежал с задворок, с черного хода. Впоследствии Андрей утверждал, что не иначе, как дядюшке помогли его приятели из жандармского управления.
Возможно, что перехватывалась и читалась обширная переписка Петра Ариановича; возможно, что кое-какие сведения были добыты непосредственно в Москве.
Дядюшка, во всяком случае, был вознагражден за все, свои хлопоты. Приезжий явился украшением его коллекции.
- Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! - упрашивал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в креслах удивленным гостям. - Живет учитель географии. И где живет? В Весьегонске в нашем, то есть посреди болот, за тридевять земель от всякой цивилизации. - В горле его что-то восторженно попискивало. - Нуте-с… И вот из дремучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте, - много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия, не открытый еще никем… Где же увидал? В Северном Ледовитом океане. Как увидал? Почему?
Весьегонцы ошеломленно смотрели на дядюшку.
- Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозрительным путем. Силой мысли, так сказать.
- Это смешно!
- Уж так, то есть, смешно…
Входили новые гости.
- Приезжий-то, знаете?.. - бросался к ним дядюшка.
- Что?
- Острова открыл!
Гости пугались.
- Где?
- То-то и есть, что где! На краю света! В Северном Ледовитом океане!
- Бывал, что ли, там?
- То-то и есть, что не бывал. За письменным столом сидючи открыл… Другие путешественники - на корабле, верхом, пешком, а наш путешественник - в кресле сидючи.
- Как так?
- А так. Ткнул карандашиком в карту. "Здесь, - говорит, - мой архипелаг! Негде ему больше быть, как здесь".
В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся.
Подлинно счастье привалило ему! Он бы год трудился - такого смешного сюжета не выдумал. А тут сюжет для анекдота, серии анекдотов сам давался в руки!
- Ну вас! - говорил он, поблескивая глазами и расправляя бороду. - Радоваться бы, торжествовать, что среди нас такое светило живет, а вы со смеху помираете, туда из него делаете!
- Позвольте, Федор Матвеич! - поднимала голову исправница. - Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бывал: ссылался, привлекался…
- Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался!.. Привлекался, да. Участвовал в студенческой забастовке… И вот результат! Имея влечение к научной географической деятельности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьегонск!
- Скажите! - качали головами гости, усаживаясь за стол и продолжая разговор под однообразное постукиванье бочоночков лото. - Человек еще молодой…
- Заучился, бедный… Это бывает. Учится, учится, а потом…
- Двадцать пять…
- Закрыто!
Один лишь обстоятельный отец Фома, училищный священник, пытался доискаться тайного смысла в причудах учителя.
- Позвольте, - бормотал он, - что за острова? К чему острова? Может иносказание, конспиративная аллегория?
Тогда же, за лото, сообща придумали и прозвище: Робинзон.
- Робинзон… Очень хорошо! Остров открыл…
- Он и у нас, как на острове, живет. В лото не играет, сторонится приличного общества…
- Ха-ха! Робинзон! Только без Пятницы!..
Впрочем, может быть им даже гордились немного - собственным городским чудаком - наравне со знаменитой весьегонской ярмаркой и собором.
А купцы из Вятки, Твери и Ярославля, побывав на ярмарке, разнесли по своим городам анекдот о чудаке-учителе, который, не отходя от письменного стола, в Ледовитом океане острова открыл.
Прозвище из гостиной перекочевало на улицу.
Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль деревянных тротуаров, по-местному "мостков", шаркая подошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто поворачивают и идут обратно.
Это "гулянье".
Песен на "гулянье" не слышно. В городе не дозволено петь - не деревня! Зато звонко, как из граммофонной трубы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодецкий перебор трехрядки. И так же разом вдруг обрывается. Это открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На главной улице Весьегонска девять трактиров…
Иногда можно увидеть на улице и крылатку учителя географии.
Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал обычно в одиночестве. Он шел, как всегда, очень быстро, энергично постукивая палкой, чуть подавшись вперед, погруженный, в размышления.
Простой люд уступал ему дорогу молча и с уважением.
Но вот со звоном и грохотом распахивалась дверь трактира. Загулявший купчик вываливался оттуда. Утвердившись на шатких ногах и оглядевшись, он замечал крылатку учителя.
- Господину Робинзону! - орал он, сдергивая с головы шапку и потрясая ею. - Наше вам! С кисточкой!
Петр Арианович строго смотрел на крикуна и, не замедляя шага, проходил мимо…
Однако в реальном училище прозвище, данное дядюшкой, не привилось. Петр Арианович был единственным из преподавателей, которого мы, ученики, звали по имени и отчеству как в глаза, так и за глаза…
Глава шестая
ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА
Но каково было нам с Андреем!
В грустном молчании проводили мы переменки на широком подоконнике в коридоре. Мимо шныряли наши товарищи, весело толкаясь и подставляя друг другу ножку. Семенил, как всегда держась ближе к стеночке, первый ученик Союшкин. Широко вышагивал, вертя во все стороны маленькой головой, помощник классных наставников Фим Фимыч.
Итак, всё? Тайны нет-больше?
Андрей не мог примириться с этим.
- Врут, врут! - повторял мой друг, сердито морща вздернутый нос. - Глупости: на Севере не бывал!.. Самим завидно, сами, небось, не бывали нигде, вот и наговаривают на него.
Андрей был сторонником решительных действий.
- Слушай, пойдем спросим, - уговаривал он. - Прямо пойдем в учительскую и скажем.
- Чего скажем-то?
- Не может быть, скажем, чтобы вы не бывали в Сибири…
Начав решительно и громко, Андрей переходил постепенно на сбивчивый шепот.
Да, легко сказать - пойдем и спросим!
Однажды мы явились в переулок засветло, в часы, когда учитель отправлялся на прогулку, и прошлись мимо его окон. Надеялись на что-то неопределенное, на случай. Учитель, однако, не вышел.
Мы расхрабрились до того, что подошли к входной двери и совсем было собрались постучать, но слишком долго топтались у крыльца, препираясь, кому войти первому.
Этим воспользовалась девчонка, жившая в прислугах у исправницы. Она высыпала на нас совок золы со второго этажа.
И мы даже не могли забросать ее снежками, потому что круглое ухмыляющееся лицо то появлялось, то исчезало в форточке, как Петрушка.
Ну и противная же была девчонка! Даже куцые, рыжеватого цвета косички торчали на голове с нелепым, раздражающим вызовом.
Мы знали, что ее зовут Лизкой, потому что слышали, как окликала хозяйка. Лизка не ходила, как все люди, а носилась всегда стремглав, дробно стуча по полу босыми пятками.
Конечно, ниже нашего достоинства было связываться с девчонкой, и мы сделали вид, что ошиблись домом.
Мы снова пришли в переулок вечером. Что-то по-прежнему тянуло нас сюда. Наверное, луч света, падавший на снег из окна. Он был ярко-зеленый, какой-то очень уютный и приветливый.
Глядя на него как завороженные, мы простояли в молчании минут десять и уже собрались было уходить, как вдруг штора колыхнулась.
Но раздвинул ее не Петр Арианович.
Человек, смотревший в окно, повертел в разные стороны маленькой головой, будто принюхиваясь к морозному воздуху, швырнул в открытую форточку окурок и снова отошел от окна.
Это был Фим Фимыч.
Удивленные, мы приблизились к дому и, приподнявшись на носки, заглянули в окно.
Видно все-таки было неважно.
Тогда я недолго думая проворно вскарабкался на дерево, которое росло как раз против окна, и, скорчившись, пристроился на ветке, хотя она потрескивала и гнулась подо мной.
Испытанный прием разведчика! Отсюда, со своего наблюдательного поста, я передавал краткие волнующие сообщения Андрею, нетерпеливо подскакивавшему внизу.
Комната была хорошо видна. Фим Фимыч, скрестив длинные ноги, раскачивался на качалке. У книжного шкафа стоял Петр Арианович. Лицо его было повернуто вполоборота. По брезгливо выдвинутой нижней губе можно было судить о том, что он не очень-то обрадован посещением.
О чем говорили собеседники, слышно не было - нас разделяли двойные рамы.
Видимо, Петр Арианович не нашел на полке книгу, которую искал. Он сказал что-то Фим Фимычу и, взяв со стола лампу, вышел.
С полминуты, наверное, в комнате было темно.
Потом вспыхнул колеблющийся огонек спички. Он поплыл по диагонали через всю комнату от качалки к письменному столу. Пятна света падали на книжные шкафы, на разбросанные повсюду географические карты.
Спичка потухла. Тотчас Фим Фимыч зажег другую. Он, видимо, волновался, потому что, шагнув к столу, свалил стул и некоторое время стоял неподвижно, втянув голову в плечи, уставившись на дверь.
Все в комнате приняло совсем другой вид - причудливый, тревожный. Пламя спички покачивалось в высоко поднятой руке. На стеклах шкафов появились отблески. Казалось, вещами в комнате овладело беспокойство. Враг, вор, чужой был среди них!
Горящая спичка - уже четвертая или пятая по счету - совершала порывистые зигзагообразные движения в руке Фим Фимыча. Он кинулся к столу, остановился, с раздражением оттолкнул свиток карт, который подкатился под ноги, преграждая дорогу.