Страшная штука - огонь, ничего другого так не опасался Семёнов в своей полярной жизни. Лучший друг человека и его злейший враг - огонь… На Востоке, когда морозы переваливали за восемьдесят, снился ему один и тот же навязчивый сон - брошенный тлеющий окурок; просыпался тогда в холодном поту, вставал и обходил помещение. На любой другой станции сгорит домик - перейдёшь в другой, на любой станции, кроме Востока, там пожар - верная гибель. Саша и Андрей пошушукались, спелись и нашли для свихнувшегося начальника лекарство: ночным дежурным по станции назначать некурящего. Наверное, и в самом деле заглянули в тёмную дыру подсознания - кончились те сны…
Семёнов встал, заглянул в зеркало - на него смотрел незнакомый ему человек с перекошенным, в волдырях, лицом, которое отнюдь не украшали обгоревшие ресницы и брови. Хорош! Родная мать не признает… Сочинять объяснительную записку решительно не хотелось - подождут, ничего не случится, столь ответственные вещи нужно делать на свежую голову. О том, чтобы лечь в постель, он и думать боялся: коснёшься лицом подушки - от боли до потолка взовьёшься. Решил попытаться заснуть в кресле, которое Белов подарил, уселся поглубже, к мягкой его спинке осторожно прислонил затылок и прикрыл глаза.
Льдина горела.
Сначала вспыхнула дизельная. Промасленная и просоляренная, она пылала весело и страшно изогнувшимся под ветром факелом. И в первое мгновение Семёнов никак не мог понять, то ли трещат её стены, то ли это треск лопающегося льда. Но времени размышлять у него не было, так как на данную секунду главной опасностью были бочки, одни с соляром, другие с бензином, составленные у правой стены дизельной. Не раздумывая, он шагнул в озерко и по бёдра в ледяной воде бросился туда.
- Берегись!
Откуда-то возникший Филатов откатил от стены бочку, она плюхнулась в воду. Задыхаясь от едкого дыма, Семёнов выбрался наверх.
- Какие с бензином?
- Берегись! - в исступлении орал Филатов, выдёргивая из штабеля бочку.
Филатов, конечно, был прав: некогда разбираться, какие с бензином. Теперь они вместе орудовали у стены, в четыре руки выдёргивали бочки и катили их в воду. Едкий дым застилал, ел глаза, но боковым зрением Семёнов видел, как Бармин и Дугин, стоя в озерке, подтаскивали бочки, а другие откатывали их подальше.
- Эта с бензином!
Пламя лизнуло Семёнову лицо, он отпрянул в сторону.
- Николаич! - услышал он плачущий голос Филатова. - Примёрзла!
Отвернув лицо от огня, он подобрался к Филатову, и они вместе пытались вырвать бочку, которую уже хватало пробившимся из стены огнём. "Назад!" - чей-то неистовый крик. Бочка не поддавалась, в дизельной что-то рухнуло, стена пропустила сноп искр, и тут Семёнов понял - не мозгом, а потрохами, кожей понял, что время вышло. Он ухватил Филатова за шиворот и поволок в воду. Филатов вырывался, сыпал ругательствами, но обоих уже подхватили люди и силой потащили за собой.
Мощный взрыв взметнул в небо гору чёрного пламени, и оно, подхваченное и разорванное на куски ветром, пошло гулять по Льдине, образуя ручьи, островки огня.
Льдина горела. Соляр, который призван дать станции тепло, энергию и жизнь, обрекал её на гибель. Он залил, пропитал поверхность Льдины и широкой полосой огня стекал в озерко, снежницы, промоины и лунки. Горел лёд, пылала вода, ветер швырял в лица людей чёрные хлопья сажи.
Семёнов болезненно поморщился, встал и прошёлся по комнате. Глаза слезились, резь не утихала, и он хотел было позвонить Бармину, но раздумал: Саше, наверное, хватает забот с Филатовым. Спасибо, Саша, не потерял голову, спас бензиновые движки…
Семёнов достал из аптечки марлевые тампоны, смочил их в чайной заварке и осторожно приложил к глазам. Вроде немного легче. Лицо - чёрт с ним, не в кино сниматься, глаза бы не повредило.
Можно ли было предотвратить тот роковой взрыв? Семёнов ещё раз подумал, тщательно проанализировал все обстоятельства и пришёл к выводу: да, можно, если бы не та примёрзшая бочка. От жары она лопнула, бензин взорвался и создал столь высокую температуру, что полопались и ёмкости с соляром. Будь под рукой лом или кирка… Вдруг Семёнов понял, что его тогда толкнуло хватать Филатова и бежать без оглядки: раскалённый бок той самой бочки, раскалённый настолько, что вспыхнула промасленная Венина рукавица…
А в объяснении напишешь это? Недоверчиво улыбнутся, у страха глаза велики - скажут… Ну, такое обвинение вряд ли кто бросит, а что про себя подумают?
Несмотря на терзавшую его боль и мрачные мысли, Семёнов улыбнулся: вспомнил, как на одной станции первачок разжигал непослушный газовый камин, плеснул в него бензин и в полминуты сгорела жилая палатка с раскладушками и личными вещами. Первачок был совсем зелёный, ребята его пожалели и попросили то дело замять. И акт был написан такой: пожар - дело рук медведя, следы которого в изобилии петляли вокруг палатки. Видимо, медведь хотел в палатку заглянуть, дёрнул за меховой полог и опрокинул камин. Поверили тому акту или не поверили - другой вопрос, но первачок был спасён и в последствии очень неплохо отработал свой грех - Саша Бармин…
Основная часть бочек с топливом находилась в отдалённом месте, и теперь, когда дизельная взорвалась, главных опасностей оказалось две.
Ветер нёс, швырял в сторону кают-компании жар и пылающие осколки, и половину людей Семёнов оставил здесь с наказом поливать стены водой и из огнетушителей. А остальных повёл к сугробу, куда стекал ручей горящего соляра. В сугробе, накрытом брезентом, находились баллоны с кислородом, ацетиленом и пропаном, и, если они взорвутся, Льдина взлетит на воздух, как корабль, в пороховой погреб которого попал снаряд.
Сначала выстроили цепочку с вёдрами и пытались сбить пламя водой - куда там, будто не воду, а масло в костёр подливаешь! Тогда Семёнов сорвал брезент и швырнул его на подступавший огонь, который стал задыхаться и дал людям выигрыш во времени. Баллоны весили килограммов под девяносто, но их отбрасывали словно спички: опасность была слишком очевидной, и силы людей удесятерились. А огонь подмял под себя брезент и побежал следом, настигал и лизал языком стальные тела баллонов, и люди хватали их, оттаскивали ещё на метры и сантиметры, - и так до тех пор, пока огонь не остался без пищи.
Тогда Семёнов оглянулся и увидел, что Кирюшкин со своей группой отстоял кают-компанию, издыхающий огонь ничего не мог поделать с мокрыми стенами. Но один огненный ручей подполз и принялся за аварийный склад у тороса, а другой украдкой подбирался к волокуше, на которой стояли два запасных движка. Семёнов - бегом туда, но Бармин намного его опередил, впрягся в волокушу и, как трактор, увёл от огня бесценные движки.
И в ту же секунду в аварийном складе взорвались три канистры с бензином. Вспыхнул трёхметровый торос, и горящая многотонная глыба голубого льда словно увенчала столкновение противоположных стихий - огня и воды…
Всё это продолжалось от силы минут пятнадцать, прикинул Семёнов. А точнее можно спросить у Кости Томилина, он знает, сколько длилась та плёнка. К обеду, как раз перед тем, как дизельная запылала, он принёс в кают-компанию транзисторный магнитофон, запустил на полную мощность любимые всеми записи Аркадия Райкина, и весь пожар прошёл под раскаты хохота. А Костя никак не мог прекратить это кощунство, потому что таскал бочки и баллоны. А когда отгремел последний раскат, огонь обессилел и над станцией воцарилась тишина.
Соляр прогорел, ветер стих, и яркое летнее солнце осветило Льдину. Майна, образовавшаяся на том месте, где стояла дизельная, ещё дымилась, снег под ногами почернел от копоти; оранжевая змея кабеля, тянувшаяся от бывшей дизельной, щетинилась лопнувшими жилами, повсюду валялись бесформенные осколки, пустые вёдра и беспорядочно разбросанные баллоны, бочки.
Первым делом Семёнов установил наличие людей: все живы. Травмированных было много, но больше по пустякам: Дугин вывихнул палец, Осокину горячие брызги прожгли щёку, Груздеву, который выбежал на пожар без шапки, подпалило шевелюру, слегка пострадали от огня Томилин и Рахманов. Некоторые работали в воде, другие в суматохе проваливались в снежницы - тем Семёнов велел немедленно переодеться и выпить спирту.
Больше всех досталось Филатову. Пока горело, никто не обращал внимания на его руку, а кончился пожар - ахнули: кроваво-чёрная пятерня без кожи…
Вновь, в который раз за три зимовки, Филатов не давал Семёнову покоя. Плюс - минус, актив - пассив… не послужной список у этого парня, а путаная бухгалтерская ведомость! То: "Кому это надо, кто нам за это спасибо скажет?", то - с головой в огонь.
Поняв, что заснуть ему не удастся, Семёнов оделся и пошёл в медпункт. Филатов лежал на нарах, лицо его резко осунулось, а рука, на которую Семёнов старался не смотреть, лежала поверх белой простыни. Рядом сидел Томилин, а Бармин хлопотал над чаем.
- Чай, кофе, Николаич?
- Давай кофе. Что на радиостанции, Костя?
- Нормально. Личных радиограмм две штуки за вахту, Веню, - он кивнул на Филатова, - с рождением поздравляют.
- В субботу за ужином всей станцией чествовать будем, - уловив многозначительный взгляд Томилина, сказал Семёнов.
- Учитывая обстоятельства… - начал Томилин и продолжил морзянкой - согнутым пальцем по столу.
- Вымогатель, - засмеялся Семёнов, - Саша, нам по двадцать пять, Вене пятьдесят… Твоё здоровье, Веня.
- Спасибо. - Филатов чуть улыбнулся. - Вот док грозится через две недели на работу выгнать. Не брешешь?
- Через две недели? - возмутился Бармин. - От силы десять дней, симулянт несчастный!
- Вот видите, - обрадовался Филатов. - Брехун, конечно, а всё равно приятно. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - как сочинил один умный человек. Вы-то как, Сергей Николаич?
- На конкурс красоты не собираюсь, а в больничном доктор отказал.
- Не поволоки вы меня тогда, - сказал Филатов, - некого было бы с рождением поздравлять.
- Сочтёмся славою, Веня.
- Моя вахта была.
- В том, что мачта упала, твоей вины нет.
- На кого ж собак будут вешать?
- Как положено, на начальника.
- Это несправедливо.
- Не беспокойся, шея у меня тренированная, выдержит… Очень болит?
- Откричался, терпеть можно… - Филатов заговорщически переглянулся с Барминым и Томилиным, приподнялся на локте и вдруг горячо выпалил: - Сергей Николаич, давайте простим Осокина, а?
От неожиданности Семёнов дёрнул себя за подбородок и вскрикнул от боли.
- Проклятье!.. Договорились вы, что ли?
- Нет, Сергей Николаич, вы послушайте, - страстно продолжал Филатов, - мы не договаривались, только одно дело Осокину по морде врезать, а другое - ребёнку… Как палачи… Пусть у меня рука отсохнет - не могу!
- Температуру мерил, Саша? - Семёнов с тревогой посмотрел на пылающее лицо Филатова.
- Тридцать восемь, - кивнул Бармин. - Но не в этом дело, Николаич. Костя, просвети начальника.
Семёнов стал читать протянутый Томилиным листок: "Осокину Виктору Алексеевичу. Дорогой папа у нас большая радость про тебя очерк районной газете знатный земляк с фотографией нас все поздравляют мы с мамой очень тебя любим гордимся - твоя Наташа".
- Такие дела, Николаич, - озадаченно проговорил Бармин.
Семёнов молча закурил.
- Серге-ей Николаич, - совсем по-детски протянул Филатов, - девчонка-то в чём виновата? Ей-то за что?
- Дядя Вася у него вчера был, - вставил Томилин. - Говорит, что…
- Знаю, - с досадой сказал Семёнов. Взял радиограмму, вновь прочитал. - Неплохого адвоката он заполучил, сукин сын… Ты-то как считаешь, Саша?
- Насчёт ребёнка Веня прав. Представь себе, возвратится с клеймом… Я бы на его месте лучше с головой в воду. Надо прощать.
- Сегодня он себя не жалел, в пекло лез, - добавил Филатов. - Костя с ним был, спросите у него.
- Патетики многовато, - проворчал Семёнов. - С головой в воду… пекло… Но положеньице в самом деле щекотливое. Да-а, неплохого адвоката заполучил! Ладно, с бойкотом кончаем, но всех предупредить, чтобы никаких слюнявых сцен всепрощения не было. Добрячки! Просто ничего не произошло - забыли, и точка. Ну, спать пора?
Бармин снял со спиртовки стерилизатор, подмигнул Филатову.
- Сейчас мы тебе кой-куда кой-чего вкатим, и тебе приснится Наденька на сочинском пляже.
- Нужна она мне, - проворковал Филатов. - Ты мне лучше клешню вылечи.
После укола Филатов задремал, и Семёнов ушёл успокоенный.
Поднялся небольшой ветерок, тянуло гарью и чем-то палёным - долгий, неистребимый запах пожарища. Под наскоро сколоченным навесом тарахтели движки, их энергии, подсчитал Семёнов, хватит на работу радиостанции, аэрологию и медпункт; гидрологическую лебёдку придётся вертеть вручную, а кое-какие научные работы временно приостановить. Ничего, главное - люди живы и корабль на плаву остался… До чего же молодец Валя, старый ретроград Валя Горемыкин - отказался от электропечи, потребовал обеспечить камбуз баллонами с пропаном. "Газовая плита мне сподручнее", - упрямился и, хотя его долго уговаривали, стоял на своём, за что большое ему спасибо: камбузу простой не угрожает.
У движков дежурил Дугин.
- Палец как? - спросил Семёнов.
- Док вправил, нормально, - ответил Дугин. - Ну, ты хорош, скажу тебе… Детей по ночам пугать!
- Сбегай в кают-компанию, погрейся, я пока подежурю.
- Не надо, мне Валя термос кофе притащил… Что там, в медпункте, весело?
Семёнов рассказал.
- Правильно, Николаич, кончай бойкот, - согласился Дугин. - Витька Осокин, конечно, не подарок, но от Вени кто хошь озвереет… Да, я в твоём доме аккумулятор с лампочкой приспособил для работы.
- Вот спасибо!
- А завтра будем с дядей Васей ветряк ставить, пусть ветер на нас поработает. Мне там радиограмм не было?
- Пишут, - с теплотой сказал Семёнов, - наконец-то и тебя, старого холостяка, жизнь расшевелила. На свадьбу - не забудешь?
- Вопрос! - Дугин ухмыльнулся. - А летом на рыбалку, в гаранинские тайные местечки махнём, да?
- Замётано, Женя, готовь снасти. Ну, друг, не скучай.
На метеоплощадке Семёнов осмотрел термометры и с удовлетворением отметил, что температура воздуха этой ночью понизилась до минус десяти. В самом деле, промоины и лунки покрылись ледяной коркой, подмораживает всерьёз. Что ж, август в центре Арктического бассейна - уже не лето, хотя ещё и не осень. Вот пройдёт неделя-другая, таяние прекратится, и можно будет приступать к сооружению новой взлётно-посадочной полосы.
Семёнов ещё постоял на свежем воздухе, подумал о том, какая хорошая жизнь наступит, когда начнутся полёты и станция вновь заработает на полную мощность, и пошёл к себе. Хочешь не хочешь, можешь не можешь, а надо хоть немного поспать.
А у Филатова сегодня бенефис, подумал он, смыкая глаза, его день. Лез в самый огонь, до конца пожара на руку не жаловался, да и сейчас держится достойно…
И тут же с непонятным, смутным чувством поймал себя на том, что ему было бы приятнее, если бы этот день был днём не Филатова, а Дугина.
Свешников
Свешников прилетел на станцию первым бортом. Огромный, радостно-взволнованный, он спустился на лёд и, пожимая руки обступившим его людям, весело прогремел:
- Сам себе не верю - вырвался! Позавчера были три заседания, на завтра назначен учёный совет, послезавтра съёмки для телевидения, а меня и след простыл. Сбежал, как мальчишка!
И, неожиданно распустив "молнию" на каэшке Бармина, погрозил ему пальцем.
- Вот кто стащил мой кожаный костюм! Сам отобрал его на складе, велел беречь - где ещё на мой рост достанешь? Сергей, влепи своему доктору строгача за похищение спецодежды директора Института!.. Привет тебе, дядя Вася, вот и довелось встретиться. Дошло до меня, что сундучок-то свой прихватил, а Машу забыл?
- Вот это сюрприз!
С восторженным лаем Кореш и Махно совершали немыслимые прыжки вокруг царственно невозмутимой лайки.
- Разве так представляются даме? - под общий смех пожурил Крутилин. - К ручке прикладывайтесь, чурбаны неотёсанные, ножкой шаркайте! Лапша, поучи их этикету!
Приветливо зарычав, Лапша величественной трусцой отправилась изучать лагерь, а за ней почётным эскортом засеменили Кореш и Махно.
- Диспетчер аэропорта Сорокин на две недели одолжил, - пояснил Крутилин. - Под честное слово, что привезём обратно, и за арендную плату: десяток фирменных конвертов с печатями и подписями зимовочного состава.
- Кореш и Махно тоже распишутся!
- Да они Сорокину за Лапшу все свои коллекции отдадут!
- Выгружайте дизель поосторожнее, нового не дам, - предупредил Свешников и поискал глазами. - Новостей вам привёз!.. Груздев, с тебя причитается, вот уже с неделю ты кандидат наук, утвердили. Сергей, письма и газеты у штурмана, а в этом чемодане посылка от Веры. Филатов, как рука?
- Забыл, какая болела, Пётр Григорьич!
- Не втирай очки, месяц провалялся, директор всё знает. Ну, пошли, Сергей, покажи свои владения.
- Григорьич, - с упрёком сказал Белов. - Дай друга помять!
Семёнов и Белов обнялись.
- Изобрази мыслителя. - Белов снял фотоаппарат. - Вера прослышала про твои ожоги, велела зафиксировать.
- В таком виде? - запротестовал Семёнов, поглаживая багровые шрамы на лице. - Отвезёшь прошлогоднюю. Или ещё лучше нашу свадебную!
- Нет уж, такой кадр я не упущу. - Белов быстро щёлкнул затвором. - Ящиком коньяка не выкупишь!
Свешников засмеялся.
- Этот шантажист снял меня, когда я приложился к ручке одной престарелой учёной дамы…
- … двадцати пяти лет, - с усмешкой уточнил Белов. - За тот кадр будешь поить меня до конца жизни! Ну, идите, а то у меня самолёт растащат.
- Сначала на радиостанцию, - на ходу, делая большие шаги, сказал Свешников. - Отобью весточку домой и дам ЦУ в Институт, чтобы знали: начальство не спит и всё видит. Смотри, Сергей, антенны в изморози, того и гляди грохнутся под её тяжестью.
- Каждый день сбиваем, Пётр Григорьич.
- Твой район я несколько раз облетел, наметили с Колей запасные площадки, карта у него, - шагая, вдоль торосов, говорил Свешников. - Льдину ты в общем выбрал правильно. Вон молодые льды вокруг поломало, а твою многолетнюю только пощипало по краям да в двух местах чуточку развело. Но не зазнавайся, настоящей встряски она ещё не испытала, зимние циклоны впереди. Зимой тебе помочь будет некому, сбросим на Новый год ёлку с пожеланиями - и будь здоров. Прожектор - круглые сутки, заготовь побольше мостков, клиперботы наготове держи, аварийные запасы рассредоточь. - Свешников покосился на Семёнова. - Не морщи нос, сам знаю, что знаешь, а напомнить не мешает… Нет, не могу пройти мимо гидрологии, давай навестим Ковалёва.
Свешников нагнулся и с трудом протиснулся в гидрологическую палатку, половину площади которой занимала квадратная, метр на метр, лунка.
- Вот где рыбу удить! - Он подмигнул Ковалёву. - Тепло, конкуренты под боком не орут. Какие глубины?
- Резкий подъём. - Ковалёв протянул Свешникову журнал. - Вчера было 3400 метров, а сегодня 1270.