Что не помешало королю три месяца ходить в трауре. Он ходил в черном, против обычая, так как траур королей - фиолетовый.
Что же до бедной Габриель, о ее смерти ничего более не узнали. Остался только слух, что она была отравлена.
Велика была радость в Росни. Габриель умерла в субботу утром, но еще в пятницу вечером Ла Варенн отправил гонца в Росни.
Таким образом, в тот самый час, когда Габриель умирала, Сюлли обнимал свою жену в постели, говоря:
- Моя девочка, вам не придется появляться на утренних туалетах герцогини. Струна лопнула.
Что же до Замета и Ла Варенна, они остались в милости у короля - Замет называл свою денежную сумму "Мост покаяния королей", а Ла Варенн, закладывал церковь де Ла Флеш.
Глава VII
Вечером Генрих и Сюлли беседовали с глазу на глаз в спальне короля, положив ноги на подставку для дров в камине. Точь-в-точь два простых буржуа с улицы Сен-Дени. Это было три или четыре месяца спустя после смерти Габриель и шесть недель с того времени, как мадемуазель д'Антраг заменила герцогиню де Бофор.
- Сир, - говорил Сюлли, - наконец мы имеем согласие Маргариты на развод, и вскоре ваш брак будет расторгнут в Риме. Надо подумать о том, чтобы найти жену среди царствующих принцесс. Не сочтите, что я с дурным умыслом напоминаю вам ваш возраст, сир, но тринадцатого декабря вам исполнится сорок шесть лет, и пора жениться, если вы хотите увидеть совершеннолетие вашего дофина.
Генрих на минуту задумался, потом встряхнул головой.
- Друг мой, - сказал он, - жениться вторично - вещь серьезная, учитывая то, что в первый раз жену звали Маргарита Валуа; потому как, если я соединю в одном существе всю красоту и все достоинства всех моих любовниц, я бы пожелал еще одного качества.
- Но чем же все-таки должна обладать женщина, сир, чтобы вы были довольны?
- Мне нужно найти красоту тела, целомудренность в жизни, услужливость в характере, проворство ума, плодовитость в браке, высоту в происхождении и большие площади в имении. И, друг мой, я думаю, что эта женщина еще не родилась и не готова родиться.
- Ну что ж, - сказал Сюлли, - поищем что-то реальное.
- Поищем, если это доставит тебе удовольствие, Росни.
- Что вы скажете об испанской инфанте, сир?
- Я сказал бы, что она уродлива и стара, насколько это возможно. Но мне бы она подошла, если бы в придачу к ней отдали Нидерланды.
- А не видится ли вам какая-либо принцесса в Германии?
- Не говори мне о них, Сюлли. Королева этой нации едва не сгубила все во Франции.
- Сестры принца д'Оранж?
- Они гугенотки и рассорят меня с Римом и верными католиками.
- А племянница герцога Фердинанда Флорентийского?
- Она из дома королевы Екатерины, а эта дама наделала столько зла Франции и в особенности мне.
- Ну, тогда посмотрим в самом королевстве. Что вы скажете, например, о вашей племяннице де Гиз?
- Она из хорошей семьи, красотка, высокая, ладно скроенная, немного кокетлива и любит петушков в любом виде. Славная, сообразительная, приятная. Пожалуй, она мне очень нравится. Но я боюсь ее страсти к возвеличиванию ее братьев и вообще ее рода. Старшая из дома Мейенов, хоть и чернушка, мне по вкусу, но слишком молода. Есть девчонка в доме Люксембургов, одна моя кузина Катерина де Роган, но эта опять гугенотка. Что до остальных, то все они мне не нравятся.
- Но, сир, - сказал Сюлли, как бы подводя итог, - вам нужно жениться. На вашем месте я остановился бы на женщине, у которой будет мягкий характер и услужливость, которая дала бы вам детей и которая будет в состоянии вести королевство и семью, если вы умрете, оставив слишком молодого для правления дофина.
Генрих IV вздохнул. Сюлли увидел, что надо идти на взаимные уступки.
- Ну что ж, - сказал он, - вы найдете в любовнице качества, которых не будет в вашей жене.
Эта фраза, казалось, тронула Генриха IV.
- Любовница-то у меня есть, - ответил он, - остается жена.
- Хорошо, сир, поищем.
- Я вижу только тех, которых я тебе перечислил.
- Ну что ж, поищем среди тех, которых вы перечислили.
Оба принялись искать. Наконец после долгих поисков, дебатов, дискуссий предубеждение против имени Медичи было отклонено, и выбор пал на Марию Медичи, племянницу Фердинанда Медичи, герцога Флоренции, дочь Франсуа Медичи, последнего герцога, и Жанны Австрийской. Когда Генрих IV подумал о женитьбе на ней, она была уже не девушка, а женщина двадцати семи лет. Все восхваляли ее красоту. Посмотрим, с достаточным ли на то основанием.
"Лоб ее был высок, - говорит история, - волосы с прекрасным темным оттенком, восхитительно бледное лицо, глаза живые, с гордым взглядом, идеальный овал лица, шея и грудь восхитительные, руки, достойные служить моделью великим художникам и скульпторам ее отчизны. Все дополнялось прекрасным ростом и пропорциональным сложением".
Посмотрим, что говорит реальность.
Взгляните на полотна Рубенса. Рубенс поддался реальности. "Разлука" с черными волосами, с трепещущим телом, с ее глазами-молниями ослепительна; "Нереида", блондинка, чаровница, это сон любви, усыпанный лилиями и розами. Но королева среди всего этого - толстая торговка, как называли ее наши французы - жирная и здоровенная баба, дебелая, с красивыми руками и роскошной грудью. В этом окружении она особенно вульгарна, настоящая дочь добрых торговцев, ее предков.
Вот и все о физических данных.
Что до моральных качеств, то скажем, что Генрих IV нашел в ней гораздо меньше того, что искал. У нее было доброе сердце, даже щедрое, душа отличалась определенной деликатностью, но у нее было больше претензий, чем способностей, и больше упрямства, чем истинного достоинства.
Упорно следуя своим чувствам или желаниям своих советчиков, она проявила вкус к интриге, инстинктивно проводя итальянскую политику, состоящую в создании партий, а затем в удалении их друг от друга.
Раз создав и разведя в стороны эти партии, она не умела впоследствии объединить их в свою пользу и извлечь из этого какие бы то ни было блага, а, напротив, почти всегда становилась их жертвой. Король в моменты дурного настроения обвинял ее в излишней гордыне, честолюбии, заносчивости, любви к пышности и мотовству, считая ее ленивой и мстительной. Он добавлял только, не в противовес ее недостаткам, а, может быть, стремясь еще и подчеркнуть их, что она излишне скрытна и никогда невозможно узнать, что она скрывает.
Что касается свадебных контрактов, то они несли в себе определенные надежды. Во-первых, обещание поддержки папы. Пожалуй, вот и все о жене.
Что до любовницы, которой предусмотрительно запасся Генрих IV (мы говорим о Генриетте д'Антраг), она была (расскажем сначала о ее происхождении) дочерью Мари Туше и Франсуа Бальзака, сеньора д'Антраг де Маркуси и дю Буа де Мельзерб, сделанного Генрихом III кавалером его ордена в 1573 году.
Рожденная в 1579 году, она была младшей сестрой знаменитого графа д'Овернь, ставшего позже герцогом Ангулемским. Он был незаконным сыном Карла IX, и если бы ему пришлось быть сыном законным и признанным, то, прожив семьдесят восемь лет, то есть до 1659 года, он бы предотвратил царствования Генриха III, Генриха IV, Людовика XIII и Людовика XIV.
"Вдова" Карла IX, жена Франсуа де Бальзака, была строгой хранительницей чести своей дочери. Однажды, когда один из пажей осмелился возвыситься до нее, она убила его собственной рукой. Ее дочери, мадемуазель д'Антраг, было всего девятнадцать лет, когда умерла Габриель.
Вот что говорит Берто в одном из своих сонетов:
Как две звезды в кромешной тьме,
Ее глаза сулят нам беды.
Им покоряются вполне
Не раз вкушавшие победы!А сети чудные волос?
О, скольких вы уже украли!
А сколько грешников мечтали,
Чтоб в вас им сгинуть привелось!В изгибе этом столько грез, -
Я был бы глуп, коль не поднес
Его к своим устам!Лишь камень в силах не хотеть.
Зато, я знаю сам, -
Лишь ангел мог бы вас воспеть!
Не знаю, заметили ли наши читатели, что тремя поэтами, писавшими в то время стишки этого сорта, восхваляющие прелести, видимые и тайные, любовниц короля, были аббат де Порт, епископ Берто и кардинал дю Перрон.
Вернемся, однако, к мадемуазель д'Антраг. Она звалась Генриетта. Это был искрящийся дух, более чем дух - пламя; она была горда, строптива, желчна, утонченна и очень молода. Девятнадцати лет, как мы сказали. А ее талия нимфы контрастировала с полной талией Габриель.
Подобно Генриху IV, она обожала отпускать то, что тогда называли "штучками", а сейчас мы называем остротами. "Это, - говорит Сюлли, - был заостренный клювик, который своими прикосновениями к королю делал ее компанию сверхпривлекательной для него". Ей хватало и эрудиции, если верить Эмери д'Амбуазу. Одной из своих прелестных ручек она листала "Поучение святого Августина", а другой - "Любезных дам" Брантома.
Но она была зла, заносчива, мстительна и гораздо более честолюбива, чем нежна. Генрих IV весьма сомневался, что она любила его, и с гораздо большим основанием сомневаемся в этом мы..
Чтобы увлечь короля, она из расчета делала то же, что мадемуазель Тиньонвиль и Антуанетта де Пон сделали из целомудрия.
"Люди, - говорит Сюлли, - которые, чтобы заставить себя уважать, способны были только на интриги, на грациозно рассказанную королю историйку, на восторженное восклицание при первом королевском слове и, разумеется, на присутствие на вечеринках, где принцы забываются, подобно простым смертным, - люди эти так восхваляли очарование, жизнерадостность, дарование и живость мадемуазель д'Антраг, что они возбудили в нем желание ее видеть, потом видеть вновь и, наконец, любить".
Отвращение Сюлли к мадемуазель д'Антраг было чисто инстинктивным, но оно превратилось в ненависть тотчас, как только Генрих IV попросил своего суперинтенданта финансов выплатить сто тысяч экю мадемуазель д'Антраг.
Это была сумма, в которую она или, скорее, ее отец оценили ее любовь.
Сюлли, который играл при Генрихе IV роль резонера, заметил королю, что в тот момент, когда он просит подобную сумму, Сюлли нужны четыре миллиона для возобновления союза со швейцарцами.
Несмотря на все протесты, Сюлли был вынужден отдать сто тысяч экю. Но как только мадемуазель д'Антраг получила их, она подумала, что ее отказ может теперь показаться королю подозрительным. Пора было вмешаться отцу и матери. В таком настроении она пишет Генриху:
"Мой великий король! За мной наблюдают так пристально, что мне совершенно невозможно принести Вам все доказательства благодарности и любви, в которых я не могу отказать самому великому королю и самому очаровательному из мужчин. Требуется хотя бы какая-нибудь возможность, а разве у меня не отнимают их все с почти непобедимой старательностью и жестокостью?
Не будем тешить себя иллюзиями, у нас никогда не будет свободы, если мы не получим ее от мсье д'Антрага. Мое расположение к Вам не зависит от меня. Я даже слишком к Вам привязана. Вы овладели моим сердцем. Так не вправе ли Вы требовать его у меня?"
Понятно, что средством добиться свободы у мсье и мадам д'Антраг было обещание мадемуазель д'Антраг жениться на ней.
Сначала Генрих отказался. Но мадемуазель д'Антраг была так хороша!
Генрих предложил дать словесное обещание родственникам.
Мадемуазель д'Антраг ответила:
"Мой дорогой сир! Я говорила с мсье и мадам д'Антраг. Похоже, что надеяться не на что. Я ничего не понимаю в их делах, но могу сказать Вашему величеству, что они не сдадутся, если Вы, соблюдая их честь, не соблаговолите дать им обещание жениться. И то, что они не удовлетворяются словесным обещанием, совершенно от меня не зависит. Они вбили себе в голову требовать письменного обещания. Напрасно я им возражала, говоря, что бесполезно и несправедливо требовать этого, что никакие документы не имеют силы в сравнении со словами человека, обладающего такой доблестью, славным мечом и имеющим всегда в своем распоряжении сорок тысяч отлично вооруженных людей и сорок заряженных пушек.
И все-таки, сир, если они так настойчиво требуют соблюдения этой пустой формальности, что за риск снизойти к их ребяческой прихоти? И если Вы меня любите так, как люблю Вас я, не можете ли Вы преодолеть эти мелкие трудности и удовлетворить их? Поставьте любые условия. Меня удовлетворит все, что подтвердит верность моего любимого".
Генрих был заядлым игроком в этих опасных любовных играх. И у него просто было выманить что угодно, когда он выигрывал, и ничего, когда он терял.
"И, - говорит Сюлли, - эта вздорная и хитрая бабенка сумела так убаюкать и заласкать короля баснями и сказками, нашептывая их ежедневно ему в уши, чтобы он согласился на это обещание, без которого, как его убедили, он никогда не добьется того, за что уже так дорого заплатил".
К счастью, Сюлли был на месте. А Генрих IV ничего не делал без его совета.
Итак, Генрих IV был в Фонтебло, и перед тем, как вскочить на лошадь и отправиться на охоту, послал за Сюлли. Взяв его за руку, он обвил его пальцы своими. Эта привычка всегда проявлялась у него, когда ему нужно было задать вопрос, который его тревожил.
- Что такое, сир? - спросил Сюлли. - Случилось что-нибудь?
- Случилось, мой дорогой Сюлли, - сказал король, - что я привык делиться с тобою всеми моими секретами и раскрою тебе еще один, чтобы показать тебе, на что я готов пойти в погоне за сокровищем, которого, быть может, не найду.
И, протянув бумагу Сюлли, отвернулся, будто стыдясь того, что там написано.
- Читай это, - бросил он, - и скажи свое мнение.
Сюлли прочел. Это было обещание жениться на мадемуазель д'Антраг. Обещание предполагало, однако, что оно будет выполнено при одном условии.
Там говорилось, что Генрих обещает жениться только в том случае, если в продолжение года мадемуазель д'Антраг произведет на свет ребенка мужского пола.
Сюлли, прочитав, обернулся к королю.
- Ну, - спросил Генрих, - как тебе кажется?
- Сир, - ответил суперинтендант, - я еще недостаточно обдумал положение, которое вас так сильно волнует, чтобы высказывать свое мнение.
- Да, да! - подхватил Генрих. - Говори просто, мой друг, и не секретничай. Твое молчание обижает меня больше, чем любые обсуждения и осуждения. По этому поводу я жду твоего одобрения, хотя знаю, что те сто тысяч экю еще держат тебя за сердце. Позволяю говорить все, что тебе захочется. Клянусь, что не буду злиться. Говори, наконец, свободно! И скажи мне все, что ты думаешь. Я так хочу, я приказываю.
- Сир, вы правда этого хотите?
- Да.
- И что бы я ни сказал и ни сделал, вы не разозлитесь?
- Нет.
- Сир, - сказал тогда Сюлли, разрывая пополам обещание, - вот мое мнение, если вы хотели его знать.
- Ventre-saint-gris! Что вы себе позволяете, мсье? - сказал Генрих. - Мое мнение, мое личное мнение! Что вы сумасшедший!
- Да, сир, - ответил Сюлли, - я сумасшедший, я даже полный идиот и хочу им остаться, но только, чтобы я был один такой во Франции.
- Я вас выслушал, - сказал король, - не хочу задерживать вас долее, чтобы не нарушить слова, которое вам дал.
И на этом он оставил Сюлли. Но, оставив Сюлли, он зашел в кабинет, спросил бумагу и чернила у Ломини и своей рукой составил новое обещание, которое было отослано. После чего он встретил Сюлли на лестнице, молча прошел мимо него и отправился на два дня охотиться в Буа де Мальзерб.
Вернувшись в Фонтенбло, Генрих нашел сто тысяч экю, сваленных на пол в его кабинете.
Он приказал вызвать Сюлли.
- Что это такое? - спросил он.
- Сир, - сказал Сюлли, - это деньги.
- Я прекрасно вижу, что это деньги.
- Угадайте, сир, сколько?
- Как это я угадаю? Единственное, что я вижу, это то, что их много.
- Нет, сир.
- Как - нет?
- Всего каких-то сто тысяч экю.
Генрих понял и после мгновенной паузы сказал:
- Ventre-saint-gris! Дорогая ночка!
- Не считая обещания жениться, сир!
- Ну, что до обещания жениться, - сказал Генрих IV, - оно законно лишь при условии, что будет ребенок, а это зависит от меня.
- От вас одного, сир?
- Да, но мужского пола, мужского. Нужно, чтобы ребенок был мужского пола.
- Понадеемся на Бога, сир. Господь велик.
- А в мое отсутствие, - спросил Генрих, - ничего нового не было?
- Было, сир. Ваш развод высочайше утвержден в Риме.
- Ах, дьявол! - бросил Генрих, несколько отрезвев. - Но это же многое меняет.
Через несколько дней после этой новости, которая действительно многое меняла, Генрих и Сюлли, помирившись, сидели, положив ноги на подставку для дров в камине, и вели утренний разговор, описанный в начале этой главы.
Глава VIII
Как мы уже говорили, выбор остановился наконец на Марии Медичи. И все-таки Генрих еще сомневался.
Сюлли, сознавая, какое влияние он имеет на своего господина, взял все на себя и подписал с Виллеруа и Силлери свадебный контракт. Так как на протяжении этой операции король дважды его вызывал, он отправился к королю.
- Чем, к дьяволу, ты занимался, Росни? - спросил король, увидев его.
- Увы, - ответил Сюлли, - я вас женил, сир.
- А-а, - бросил Генрих, - меня женил?
- Да, и вы уже ничего не можете на это возразить. Контракт подписан.
Генрих полчаса хранил молчание, скреб голову и грыз ногти. Наконец он прервал молчание, ударил кулаком по ладони.
- Хорошо, пойдет! - сказал он. - Женимся, если для блага моего народа нужно, чтобы я был женат. Но я боюсь столкнуться с дурной головой, которая опять втянет меня в домашние распри. А их я боюсь больше неудобств войны и политики, вместе взятых.
О какой дурной голове говорил король? Принадлежала она Генриетте де Бальзак д'Антраг или Марии Медичи?
Как бы там ни было, а все вышло так, как хотел Сюлли. Именно так почти всегда складывались отношения между министром и королем.
Скажем несколько слов о Сюлли, человеке, после Генриха IV, самом популярном в эту эпоху.
Его превосходительство достаточно неизвестен, а потому совсем неплохо будет рассмотреть и его, каков он в халате.
Воспользуемся моментом, пока Генрих IV выясняет отношения со своей любовницей (она только что узнала о предстоящей женитьбе), и займемся его министром.
Вы легко можете догадаться о том, что они могут сказать друг другу, но никогда не догадаетесь, что я могу поведать нам о Сюлли.
Сюлли претендовал на то, что является потомком дома графов де Бетюн во Фландрии, тогда как его враги утверждали, что он наследник простого шотландца по имени Bethun.
В действительности его блестящая карьера после короля началась при осаде Амьена. При поддержке Габриель д'Эстре он прошел через департамент Арлей де Санси, тогдашнего суперинтенданта.