- Ну-у… я-то разберусь… - смутился Ельцин.
- Вот я и предлагаю, - наступал Горбачев, - давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
- Любите вы келейно, - Ельцин засопел. - Любите… чайку попить, позавтракать…
- Не келейно, а по-дружески, - возразил Горбачев. - Ты проект Госсовета видел? Твои бурбулисы предлагают некий СССР - "союз с некоторыми государственными функциями". Ты мне скажи: это что такое?
- А шта-б… не было центра! - отрезал Ельцин.
- Так давай встречаться, давай разговаривать! Я тоже против старого центра, опостылел он, старый центр, кто сейчас спорит, но я требую, чтобы у нас было одно государство… Или, скажем так, пусть будет нечто, похожее на государство, но с властными функциями!
- Нечто - это не государство.
- Вот и поговорим! Обсудим.
- А где?
- Где угодно. На Ленинских горах, например. Или - на Алексея Толстого.
Горбачев имел в виду особняк МИДа.
- Тогда лучше… у меня… - поморщился Ельцин. - А о чем, значит, будет встреча?
- Да обо всем, я ж предлагаю…
- Ладно, уговорились. В пять… Чай мы найдем, не беспокойтесь!
Кортеж машин въехал в Кремль…
Горбачев все-таки встал, зажег свет и спустился вниз, на кухню.
На столе под абажуром стояла большая круглая тарелка с яблоками.
"Антоновские", он их любил.
Горбачев выбрал самое большое, совершенно зеленое, тут же его надкусил и поднялся обратно, на второй этаж, в свою спальню.
Боже, как скрипит эта лестница: дерево рассохлось, дерево стонет как больной!
Его встреча с Ельциным оказалась совершенно бесполезной, но нет худа без добра: были расставлены, наконец, все точки над "i".
…В тот вечер Горбачев заметно нервничал, хотя и вошел с дежурной полуобаятельной улыбкой. Почти заискивал.
- Ну… - помедлил Ельцин, - шта-а?
- Не понял, - сказал Горбачев, усаживаясь в красивое кресло.
- А шта-а ж не ясно? - удивился Ельцин. - Вы вот, понимашь, сидите сейчас у меня… значит у вас - какой-то вопрос…
- Я не на прием пришел, - вздохнул Горбачев.
- Если вы хотите, понимаешь, моей любви - уходите в отставку… и любви… этой… будет столько, что вы задохнетесь, о-б-беш-шаю.
"Задохнетесь от счастья", - хотел сказать Ельцин, но не договорил, полагая, что президентская мысль изложена достаточно ясно.
Интересно все-таки: в отличие от Горбачева, Ельцин никогда не был лидером мирового уровня - никогда. Но Горбачев, тем не менее, был (по самой природе своей) временщик, а Ельцин… был царь.
- Судя по проекту, который официально внесла Россия на Госсовет, ты не согласен на конфедерацию государств…
- Где конфедерация, там и федерация, - отмахнулся Ельцин. - Не пойдет.
- А что, что пойдет? - напрягся Горбачев. - Ради бога, назовем - конфедеративное демократическое государство… - жалко, что ли? В скобках - бывш. СССР. И Президент пусть избирается всем народом, Ельцин - так Ельцин, Горбачев - так Горбачев…
- Президент Ельцин уже, понимашь, Президент, - тяжело сказал Ельцин. - Ему - не надо. Эт-тому… Президенту. А если вы тоже остаетесь, так это уже не власть, а двоепапие… какое-то… - чувствуете разницу?
- Как ты сказал?.. - не расслышал Горбачев.
- А в истории было, - Ельцин опять тяжело вздохнул. - Когда-то… давным-давно Ватикан раскололся, один папа сидел у них в Авиньоне, в летнем дворце, понимашь, другой в Риме. Но он - ненадолго раскалывался. Я имею в виду Ватикан…
Ельцин поднял указательный палец.
Они глядели друг на друга, и каждый думал о том, как это мерзко - глядеть друг на друга.
- Мы как два магнита, Борис… Николаевич, - начал Горбачев. - Других, значит, притягиваем к себе… всю страну пополам разлупили, а соединиться не умеем, отталкивание идет, сплошное отталкивание…
- Не надо переживать, это я… советую… - Ельцин опять поднял указательный палец и закусил нижнюю губу. - Армию - России, КГБ - России, и не будет, значит, как два магнита… У России ж сейчас даже таможни нет!
- Ну тогда, я скажу, у центра ничего не остается…
- А центр будете вы… с Раисой Максимовной, - усмехнулся Ельцин.
Тишина… Такая тишина бывает только в кремлевских кабинетах.
- Я ведь все вижу, - тихо сказал Горбачев. - Президент страны нужен в России только для Запада, я ж не нужен стал в России для России, ситуация неординарная, значит и действовать нужно не рутинным способом, а с учетом уникальности момента. А Западу, - Горбачев встал и прошелся по кабинету, - Западу надо, чтобы политика России была бы предсказуемой. Только Борис Ельцин непредсказуем, у него ж семь пятниц на неделе… то есть итожим: ты управляешь Россией, пожалуйста, я ж не претендую, а у Горбачева пусть будут общие функции… как у английской королевы… Но немного шире: единые Вооруженные силы, МВД, согласованная внешняя политика, единая финансовая система, общий рынок, пограничники и т. д. Это - мне. Все остальное - тебе. И это, сам видишь, нормально, я и не к такому повороту готов, со мной, между прочим, можно и нужно разговаривать - давайте!
"А шта он ходит, - подумал Ельцин, - это ж, все-таки, мой кабинет!"
Горбачев отодвинул штору и посмотрел в окно.
- У меня ж все нормально с головой, - заключил он.
- Сядьте, пожалуйста, - сказал Ельцин. - А то рябит.
Горбачев присел на подоконник.
- Никаких королев, - твердо сказал Ельцин. - Какие еще королевы? Сейчас - общее соглашение, потом - досрочные президентские выборы. Вы нам надоели, Михаил Сергеевич!
Ельцин округлил глаза и опять закусил нижнюю губу.
…Тоска, которая в последние дни все чаще и чаще мучила Горбачева, приходила сразу, внезапно, как приступ. Иногда ему казалось, что Россия - это такая страна, где человек вообще не может быть счастлив (никто и никогда). Есть же на свете несчастливые страны и несчастливые народы! Вон на Кубе: жрать нечего, а люди с утра до ночи поют, пляшут и на барабанах играют - весь народ! Жизни нет, а счастья - хоть отбавляй! Горбачев вдруг понял, что он у Ельцина в плену. "Князь Игорь, бл…" - мелькнула мысль.
- Я знал, Борис, что ты похеришь наши майские соглашения - знал. Ты правильно… тогда… трусил, что твой Коржаков выдаст сам факт тайных переговоров Горбачева и Ельцина, выдаст обязательно, будь спокоен, если не по глупости, так по глубокой пьяни. Но: я дал тебе слово, что твой электорат неприкасаем, что для приличия я выдвигаю Бакатина и Абдулатипова, тогда как ветеранов, коммунистов и шизофреников мы разбавляем Макашовым, Жириновским… Тулеевым, Рыжковым… - но если я, Горбачев, привел тебя во власть, значит, не отнекивайся, надо платить! Сейчас платить, - Горбачев соскочил с подоконника и встал перед Ельциным. - Пришла пора. Думаешь, я не знаю, что Бурбулис перед твоей встречей с Бушем в Норфолке сидел в Штатах целую неделю и уговаривал американцев не мешать развалу Советского Союза?
- Не было этого! - твердо сказал Ельцин.
- Было! - махнул рукой Горбачев. - Ты всегда недооценивал Владимира Крючкова! Он потому и на Форос пошел, что когда Коржаков привозил тебя, пьяного, ко мне на дачу, Бурбулис вовсю шептался с американцами! Крючков решил, это я санкционировал переговоры! А потом начался их торг с тобой, на дерьме-то сметану собрать святое дело… - вот когда, Борис, ты предал Горбачева!
Ельцин молчал. Он действительно ничего не знал о переговорах Бурбулиса.
- И еще учти, - Горбачев взял себя в руки, - если б мне было нужно, я, уж поверь, давно укрепил бы собственную власть.
- С таким… как Шапошников, вы ее укрепите, это факт, - твердо выговорил Ельцин. - Весь мир, я скажу, откроет рты.
- Борис…
- Президент, а… хулиганите, Михаил Сергеевич! - подытожил Ельцин.
Да, конечно: он все уже знал об этой встрече, Шапошников сразу и рассказал, тут же, вот только где у него доказательства?
Президент СССР открыл бутылку с водой и опрокинул ее в стакан.
- Дело, конечно, не мое, - Ельцин прищурился и опять проглотил нижнюю губу, - министр обороны… этот… сейчас, значит, к пресс-конференции готовится. Вот… он изложит, понимаешь, про заговор, какие там… ну условия, что ли, - а мы не вмешиваемся, мы пока подождем…
Горбачев стоял у окна - надменный и красивый.
- Хватит, Борис, не ломай комедию. Ты ж за неделю знал о ГКЧП! Знал, что Горбачева должен был заменить Лукьянов!
Ельцин вздрогнул.
Он всегда боялся Горбачева - всегда. Страх перед Горбачевым был у Ельцина в крови. Даже не перед Горбачевым: перед всей системой. А государственная система может и убить: после Успенских дач, когда Ельцин попал в ловушку и был ужасно избит (там, на даче бывшего министра Башилова, двое мужиков из соседней деревни, мирно выпивавших вместе с сестрой-хозяйкой Ириной, которая так нравилась Ельцину, не только в кровь поколотили будущего Президента Российской Федерации, но и умудрились, алканоиды, устроить ему ледяную ванную); Ельцин запомнил эту ночь на всю свою жизнь.
- Так что о ГКЧП - не надо, - спокойно продолжал Горбачев, - это частушки для бедных! И тут же, значит, ввел в курс Нурсултана Назарбаева. Вспомни, что ты орал ему про Горбачева днем 18-го, причем при всех, потому что выпил крепко… я ж анализировал! Меня… меня ты хотел свалить, только исподтишка, чужими руками, но я о другом: договариваться, договариваться надо. Прямо здесь! Тут! Глаза в глаза! Ты посмотри: страна одна, а Президентов двое, прямо шведская семья какая-то! Давай, значит, без эффектов и абсурда, - давай! Вот ты, Борис, должен знать… кто? Бухарин, что ли, говорил, что Лев Троцкий - Гамлет русской революции?
Ельцин покачнулся.
- Шта?
- Да я философствую… в порядке размышлений, так сказать: Троцкий - Гамлет, Ленин - гений… эпитеты какие, да? Интересно, их жизнь в Кремле тоже, как у нас, не жизнь, а сплошное… я скажу… отравление говном, - ты как считаешь? Ведь проблема за проблемой встает, страна в разносе, мы, значит, взяли лопаты, раскидываем… ты со своей стороны гребешь, я, как могу, со своей… гребем, гребем, и руки, руки друг другу пора бы протянуть, ведь мы ж оба утонем, я раньше, ты следом… - так нет же, сразу выскочит какой-нибудь демократ, проорет там… что-нибудь столкнет нас лбами и обратно всех нас на дно и в говно - нате, жрите!
- В-вот, - Ельцин оживился. - Вы хоть теперь-то поняли, шта… а все эти годы жили… в незнакомой стране?
Горбачев стоял перед Ельциным… - он вдруг как-то очень преданно, почти по-детски, заглянул ему в глаза.
- Я все понял, Борис, этой весной. Никто ж не знал… ты пойми… что такое перестройка, ну никто! Ты, признаю, правильно говорил тогда, правильно боялся… но ведь и прогнило все к чертовой матери, страна дожила свое… - вот такая, я скажу, историческая ситуация. А копнули - тут и понеслось… Обвал в горах.
- Выходит, копать не так надо было, - выдохнул Ельцин.
- Не так, - согласился Горбачев.
Они замолчали.
Ему вдруг показалось, что Ельцину очень нелегко дается этот разговор.
- Вы теперь-то што от меня… хотите?..
- Уважения. Нужен диалог, откровенный диалог. И - гарантии.
- Тогда зачем вам быть Президентом СССР?
- А у меня, согласись, должна быть достойная работа. У меня, Борис, нет заниженной самооценки.
Ельцин покачнулся:
- Работа? После ГКЧП… вашего… республики, особенно мусульмане, бегут из СССР задрав штаны. Они ж не от Москвы, они ж от вас бегут, Михаил Сергеевич! Как черт, я извиняюсь, от ладана.
- Союз, Борис, будет всегда. Перебесятся.
- А дальше - што? Россия затрещит?!
- Россия не развалится. Не этот союз будет, так другой!
Ельцин вскинул глаза:
- Какой другой? Вы там ш-шта, значит, с Бакатиным придумали?
- Мы… мы ничего, - вздрогнул Горбачев. - А что мы можем придумать? Но без Союза никак; Сталин, Борис, не дурак был, хотя Сталина, ты знаешь, я ненавижу, но об этом после. Ты… - Горбачев помедлил, - ты пойми: Президент Ельцин не может быть вором. Я власть не отдам. Значит, Борис Ельцин должен эту власть украсть! Спереть, по-русски говоря… Помнишь, наверное, из истории: царь Борис был такой… тезка твой, он ведь что сделал, как пошел? Мальчишку в Угличе загубил - тем и запомнился. И ты, Борис, тоже, я вижу, не спокоен, хотя, я понимаю, у тебя ж выхода нет, ты ж на большую дорогу сейчас вышел, но это опасно. Это и есть, значит, украсть власть…
"А с ним, между прочим, надо бы заканчивать, - вдруг понял Ельцин. - Снимать с работы. Бурбулис прав: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…"
- Ну "украсть" - это, конечно, метафора, я ж тут в общих чертах обрисовал…
Горбачев откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.
- Если мы не договоримся, Борис, мы и Союз взорвем, и Запад нас не поймет, Америка не поймет, это факт.
- Не взорвем, - сказал Ельцин. - Обойдемся малой кровью.
- То есть? - насторожился Горбачев.
- А это метафора, Михаил Сергеевич…
…Огрызок яблока лежал на тумбочке рядом с кроватью.
Кто-нибудь догадался, что, разрушив Советский Союз, он прежде всего разрушил себя и свою семью?..
Кто-нибудь понимает, как это страшно?
14
Если здесь, в районе, кого-то сильно-сильно обижали, мало кто обращался в милицию: люди шли к Акопу Юзбашеву.
Акоп был справедлив. Больше всего на свете он не любил бандитов и милиционеров. За годы подполья (почти десять лет Акоп феноменально прятал от ОБХСС и местного КГБ свои цеха и заводики; они отлично знали, что именно Акоп наводнил Московскую, Ярославскую и Тульскую области моднейшими плащами "болонья" собственного производства, причем эти плащи были не хуже итальянских. Но Акоп так спрятал свое производство, что его цеха можно было искать еще лет сто, не меньше) - за годы подполья у Акопа самозародился собственный кодекс чести.
Советский Союз быстро, едва Акоп закончил среднюю школу, поставил его как бы перед выбором: либо он будет жить так, как все, получая за свой труд сто - сто пятьдесят, с годами, возможно, сто восемьдесят рублей, либо он будет работать на себя, а не на страну, то есть откажется от советской экономики, но в отместку за свою свободу каждый день, каждый час будет рисковать, ужасно рисковать. Призрак тюрьмы маячил перед ним.
У Акопа были золотые руки, он с одиннадцати лет работал по пять-шесть часов каждый день, чинил в соседней мастерской старые, вдребезги разбитые автомобили. Нет, Акоп не мог понять, почему в Советском Союзе все, и рабочие люди, и лодыри, должны быть равны друг перед другом? Если в государстве, решил Акоп, нет справедливости, значит, у него, бакинского армянина Акопа Юзбашева, внука знаменитого Гайка Теймуразова, одного из владельцев каспийской нефти, будут - в этой же стране! - своя собственная экономика и своя собственная справедливость.
Все свое: и деньги, и законы. Другой страны у него нет, другой Родины - нет, значит, и начинать надо с себя, со своей улицы.
Здесь, в Пушкино, в этом отдельно взятом районе Советского Союза, Акоп Юзбашев решил заменить собой государство. Построить свою собственную страну, пусть крошечную, но (в его понимании) справедливую, ибо если правды нет нигде, она по крайней мере должна быть там, где живут его дети, - иначе как себя уважать?
У Акопа были не только цеха и заводики: Акоп имел власть. Весь город знал: когда в воскресенье средь бела дня трое бандитов ("казанские", как выяснилось) избили на привокзальной площади полковника из Звездного городка, его жену и дочь, Акоп взбесился, "казанских" поймали и проучили - стальными прутьями. А потом улица, причем вся улица, привела к Акопу в дом девчонку тринадцати лет: здоровенный мужичина, шофер автобуса, изнасиловал ее прямо в салоне, на конечной остановке. В эту ночь Акоп не спал. К утру негодяя нашли: валялся пьяный у знакомой бабы. Акоп распорядился отрезать ему член и тут же отправил его в местную больницу: пусть лечится!
В уродливой стране все было уродливо. Самосуд, который вершил Акоп, неприятие подлости и чисто восточное стремление с этой подлостью разобраться, почти убийство в ответ, - все это, конечно, есть тот моральный идиотизм, когда человек, не дождавшийся порядка, предлагает свой собственный порядок, если угодно - свою личную диктатуру.
Тогда же, в 1986-м, Акоп получил первое уголовное дело. Районный прокурор спокойно, главное - очень доходчиво, объяснил Акопу, что крыша его дома в деревне Лесное на шестнадцать сантиметров выше, чем полагается.
Был же ГОСТ, черт возьми! Акоп быстро, за ночь, разобрал черепицу и сделал крышу на уровне забора, но поздно: государственная машина - заработала.
"Какие суки, а?!" - вздохнул Акоп и ушел в подполье, где он жил (и работал) до конца 80-х, пока Горбачев не разрешил кооперативы.
Алешка отправился к предпринимателю Якову Борисовичу Юзбашеву по просьбе Руцкого. На самом деле это была даже не просьба: Алешка вез Акопу личное послание вице-президента Российской Федерации.
Руцкой начертал Юзбашеву какую-то записку, засунул ее в конверт, а на словах просил передать Якову Борисовичу, что в состав российской делегации, отправляющейся на Ближний Восток, включены многие известные бизнесмены и, если уважаемый Яков Борисович сумеет вырваться на несколько дней из Москвы, Руцкой с радостью встретит его в правительственном самолете.
От Болшево до Пушкино - сорок минут на автобусе. Правда, автобус, гад ползучий, ходит раз в полтора часа!
Алешка сел за кабиной водителя. Пассажиров было двое: пышечка неопределенного возраста (амплуа "аппетитная крошка") и полупьяный мужик с лицом как неразорвавшийся снаряд.
- Граждане, - хрипнул в динамике голос шофера, - клацайте ваши тикеты! Не проклацанные тикеты ведут к убытку вашего прайса на десять юксов!
"Аппетитная крошка" вздохнула, а мужик встал, засунул в компостер целую кучу автобусных талонов и зло ударил по рукоятке.
- Проклацанные тикеты, - сообщил динамик, - это нормальная отмаза от контры и прочей стремнины. Пиплы! Ранее проклацанные тикеты - это тухло и за отмазу не катит!
Алешка заглянул в кабину.
- Ты, псих! Издеваешься?
За рулем сидел худенький мальчик лет семнадцати. Было в нем что-то сиротливое, он сидел в кабине, как в клетке.
- Без базара, - вздрогнул мальчишка. - Я все понял, дядя!
- Смотри у меня! - Алешка вернулся на свое место к окну. Странно, наверное, но предложение Бурбулиса и характер их будущих отношений волновали Алешку не так, как беседа с вице-президентом, записанная позавчера на диктофон. Руцкой, конечно, может передумать, не завизировать интервью (такое случалось), но даже если из пятнадцати страниц, наговоренных Руцким, останется четверть, вся страна откроет рты.
Алешка достал блокнот, где он пометил главные темы:
1. Вице-президент отстранен от конкретной работы. Ельцин не встречается с Руцким.
2. В Белом доме - сплошные интриги. Бурбулис назван в интервью "пидером гнойным" (дважды) и "свердловской вонючкой". После избрания Ельцина принято 270 указов, но нет ни одного, который бы работал. Гайдар и его команда - "мальчики в розовых штанишках". Ведут себя в правительстве так, будто они пришли на дискотеку. Ругаются друг с другом и интригуют, смеются над Ельциным, считая, что вся власть в стране - это они!