Завидово - резиденция Верховного Совета, не администрации, Хасбулатов сразу забрал Завидово под себя, но Ельцин твердо сказал: Завидово.
Генерал-полковник Грачев получил команду: готовить встречу.
Немедленно.
Грачев нервничал: рано утром он уговорил Ельцина лететь в Завидово вертолетом, борт должен был подняться в 13.40, но в Завидово начался ветер, переходящий в бурю.
Ну какого черта - да? Вот кто тянул Грачева за язык?
Летом, когда приезжал генерал Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США, Грачев повез его в Тулу к генералу Лебедю, в лучшую воздушно-десантную дивизию Советского Союза.
Грачев ходил гоголем. Он был самым молодым (Язов выдвинул!) командующим Воздушно-десантными войсками страны за всю их историю.
В июне 91-го Язов и Ачалов, его заместитель, посетили Вашингтон, где Пауэлл (не без ехидства, конечно) демонстрировал перед ними боевую мощь Нового Света. "Вы…лись мастерски", - хмуро заметил Ачалов. Сейчас - высокий ответный визит.
Пауэлл въезжал на полигон, когда поднялся вдруг такой ураган, будто ветер решил уничтожить всю землю сразу. Грачев смутился: "Господин генерал, рисковать людьми не будем!" Но после двух стаканов водки за боевую дружбу между СССР и США молодой командующий разгорячился: "Офицеры, слушать приказ! Самолеты - в воздух!"
Лебедь и Пауэлл наперегонки бросились его отговаривать, причем американский гость испугался не на шутку: "Мистер главнокомандующий, зачем? Стихнет ветер… и вот тогда…" Нет, надо знать Грачева: "Сейчас увидите, суки, как умирают русские солдаты!"
Перепуганные ребятишки-десантники разбежались по самолетам. Для них приказ Грачева - это приказ Родины. В итоге: шестнадцать перебитых ног, одна сломанная спина и один труп.
Увидев, как бьются люди, Пауэлл протрезвел: "Господа, что вы делаете?! Зачем?.."
В горах Гиндукуша, где Грачев воевал целых пять лет, он, герой Афганистана, был дважды контужен, получил семь ранений (два серьезных и одно очень серьезное), прыгал с горящего вертолета и дважды подрывался на минах-ловушках.
В войсках Павел Грачев был живой легендой. Десантники его обожали, московские генералы - боялись.
В декабре 86-го разведотряд Грачева попал в засаду. "Духи" подстерегли десантников в скальном разломе возле селения Баях. Погибли пять человек, Грачев знал их поименно: Алексей Кастырной, Иван Поташов, Сергей Осадчий, Владимир Токарев и Борис Местечкин. Грачев тут же по тревоге поднял дивизию, "духов" поймали, и Грачев лично, перед строем, расстрелял их из своего автомата…
Адъютант принес телефон с огромным мотком проволоки.
- Соедините меня с Коржаковым, - приказал Грачев.
Он кругами ходил вокруг старого дачного дома. Каждые пятнадцать минут дежурный адъютант докладывал метеосводку. Ничего хорошего: шквал.
Пискнул телефон. Адъютант, бравый подполковник, нажал кнопку, снял трубку и молча протянул ее Грачеву.
- Саша… это я… - тихо сказал Грачев. - Знаешь, тут докладывают… над лесом буря, лететь нельзя…
- Над каким еще лесом? - насторожился Коржаков.
- В Твери, Саша.
- А, в Твери… - протянул Коржаков. - В Твери, значит? Над полями да над чистыми?
- Над ними. Санек… а, Санек… доложи Борису Николаевичу, пожалуйста…
- А ты, командир, сам позвони. Не стесняйся, командир! Так, мол, и так, товарищ Президент Российской Федерации, я, боевой генерал Грачев, хотел вые… перед вами, причем - как всегда, не думаю, но неувязочка сейчас образовалась, в сводку не глянул…
Грачев не любил Коржакова: злой. А злые люди - они как змеи…
- Ты, командир, че раньше думал? Ты где раньше-то был, командир?
- Где?! В гнезде! Буря только что началась, понял?!
- Вот и докладывай!
- Саша!
- Да пошел ты…
Телефон поперхнулся лихорадочным тиком.
Сволочь! Почему вокруг Ельцина столько сволочей?
- Товарищ Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам! - Адъютант тянулся перед Грачевым так, будто хотел стать выше берез. - Министр обороны товарищ Шапошников просит взять трубку!
- Просит, значит, давай, - буркнул Грачев.
Черный "кейс" с телефоном стоял рядом, на лавочке.
- Генерал-полковник Грачев! Слушаю!
- Приветствую, Пал Сергеич, - пророкотал Шапошников. По натуре Шапошников был оптимист, а оптимисты всегда действуют на нервы своей бодростью. - Ты скажи… мы летим или не летим?
- Видимость - тысяча, облачность - сто, ветер - тридцать.
- Понял тебя, - Шапошников задумался. - Значит, по асфальту?
- А это не я решаю, Евгений Иванович. Я не Коржаков!
С некоторых пор Грачев откровенно хамил министру обороны страны, но маршал этого как бы не замечал.
- Я… думаю так, Пал Сергеич: может… в моем "членовозе" помчимся? Я б за тобой заехал, тем более разговорчик есть…
Шапошников - министр, Грачев (по статусу) его первый заместитель. Кому за кем заезжать?
"Новое мышление", - догадался Грачев.
- А что, Евгений Иванович, есть вопросы?
- Есть, Паша. Возникли.
- Так, может, я подскочу?
- А в кабинете, Паша, не поговоришь…
Для Грачева не было секретом, что Шапошников боится собственной тени.
- Буду рад, товарищ министр обороны! И жена будет очень рада.
- Паша, сейчас не до жены, сам знаешь.
- Не-е, я к тому, что перекусим…
- Ну, жди!
На самом деле Грачев относился к новому министру обороны на редкость спокойно: Шапошников - мужик компанейский, невредный, в генеральском застолье откровенен, хотя сам - почти не пьет.
Год назад, в 90-м, Язов убедил Горбачева: если страна не хочет, чтобы ее солдаты и офицеры погибали от голода, армия сама должна зарабатывать деньги; крайне выгодно сдавать под коммерческие рейсы боевые самолеты и корабли. Президент СССР почему-то не сообразил, что на коммерческих рейсах будут зарабатывать не солдаты, а генералы. Грачев знал, что Дейнекин, главком ВВС, лично контролирует (с подачи Шапошникова?) всю коммерцию военного аэропорта Чкаловский. Честно говоря, Грачев тоже очень хотел попробовать себя в бизнесе, но он, во-первых, не знал, как это делается, а во-вторых, был - пока - полководцем без армии, она подчинялась Горбачеву и Шапошникову.
Подошел адъютант: опять Коржаков.
"Замучил, гад", - поморщился Грачев.
- Чего, генерал?
- А ничего, Паша. Нич-че хорошего. Позвони, говорю, шефу, он ждет.
- Ветер тихнет, слышишь? С-час придет хорошая сводка.
- Позвони, бл… - Коржаков кинул трубку.
Борис Николаевич был на даче.
- Алло, у телефона генерал-полковник Грачев. Соедините с Президентом… Пожалуйста.
Ельцин тут же снял трубку.
- Товарищ Президент Российской Федерации! В военных округах на территории России все в порядке! Докладывал Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам, генерал-полковник Грачев!
- Ишь ты… - хмыкнул Ельцин.
- Теперь, товарищ Президент, разрешите доложить по вылету на объект…
- А што-о тут докладывать?.. - Ельцин не произносил, а как бы отрыгивал из себя слова. - Замутили, понимашь, всех, напредлагали Президенту, а теперь от меня прячетесь…
- Я не прячусь, - доложил Грачев. - Я на даче, Борис Николаевич!
Ельцин был пьян.
- Бо-орис Николаевич…
- Шта? Я - Борис Николаевич, и шта-а?! Значит, так. Вы - на вертолет, мы - в машины. Мы… на машинах поедем, вы - по небу. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ Президент! Буду с гордостью встречать вас на объекте!
- Тогда вот давайте, летите, - смягчился Ельцин. - Ну и… поаккуратней там, понимашь…
Отходчивый человек, наш президент!
- Есть быть аккуратнее! - Грачев всегда совершенно замечательно изображал оптимизм.
- Хорошо. Если получится - свидимся… еще.
Ельцин повесил трубку.
Любые ситуации Грачев оценивал по принципу "дважды два - четыре" и не имел привычки терпеть непонятное.
Судя по всему, это действительно нравилось Ельцину. В чем-то главном Ельцин был на редкость примитивен, а примитивный человек не любит непонятных людей, он от них быстро устает.
Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым.
Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) очень хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое, самое подлое начальство на свете.
Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, душа человек! Но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы - направо и налево.
Голова человека, его жизнь, не имели для Шапошникова человеческой ценности.
Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен легендарный космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавлявший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном "Восходе", выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка в снегах под Мурманском (Беляев вручную посадил корабль) были легендой и среди летчиков, и среди космонавтов. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся - на глазах Грачева - с Шапошниковым.
- Что вы сделали со мной, а, Евгений Иванович? Без работы оставили! Лучше б убили, честное слово…
- Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?..
Шапошников улыбался как голливудская звезда.
"Какие сами, такие и сани…" - народная мудрость.
Грачев не умел ждать. Оставаясь наедине с собой, он не понимал, о чем ему с самим собой говорить и что делать.
Выпить, что ли? Так неудобно - к тебе едет министр обороны, твой начальник, а от тебя с утра несет водкой…
А, наконец-то! Вроде пронеслись… кони…
Подошел адъютант:
- Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза будет через минуту. Прикажете отворять ворота?
Грачев терпеть не мог адъютантов, они смотрели не в глаза, а в рот.
- Отворяй!
Огромные ЗИЛы Шапошникова с грохотом въехали во двор. Головной ЗИЛ именовался "лидером", второй ЗИЛ - машина спецсвязи. Следом за ЗИЛами юркнула "Волга" с охраной, а две машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место.
- Павлик, я тут! - Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.
- Здравия желаю, товарищ министр обороны! - прищурился Грачев, но честь не отдал.
- Здравствуй, Паша. - Шапошников протянул Грачеву руку. - Угостишь чем-нибудь старого летчика?
- У… а то! Выпускай шасси!
Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.
- Слышишь, как птицы орут? - спросил Шапошников.
- Я в природе не разбираюсь, - мрачно ответил Грачев.
Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты - чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.
- Подскажи, Павлик, что делать будем, - начал Шапошников.
- Сначала пива холодного, и тут же - на коньяк!
- Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?
- Охота! - отрапортовал Грачев.
- Нет, Паша. Охоты не будет.
- Тогда что туда переться..?
Шапошников улыбнулся:
- А это, Паша, вопрос философский.
- Какой-какой, Евгений Иванович?
- Философский.
- Понял, наливаю…
- Мне коньяк. Хватит, хватит…
- Н-ну, где моя командирская кружка?!
Кривое, пузатое чудище из белого алюминия стояло здесь же, среди бутылок.
- В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!
- А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться? - Грачев зевнул.
- Вот это, Паша, я и сам не пойму.
- Значит, озаримся!
Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.
- Меня с утра вызвал Бурбулис, - продолжал Шапошников, - ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.
- Ишь как… - сморщился Грачев. - А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопень поднять!
- Ну, генерал, какое настроение?
Грачев стал очень серьезен:
- Сказать "хреновое" - значит ничего не сказать, Евгений Иванович.
- И у меня, Паша, хреновое.
Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.
- ГКЧП тоже вот так начинался… - бросил Грачев. - Придумают черт-те что, а нас потом - к стенке.
- Лучше к стенке, чем в отставку, - пошутил Шапошников.
- Да как сказать…
Помолчали. В беседку ползла осенняя хмурь, небо как могло прижималось к земле, будто от холода.
- Зачем все-таки Союз рушить… а, Евгений Иванович?
- Михаил Сергеевич остое…нил, - объяснил Шапошников.
- Ну и что теперь?
- А как от него избавиться, Паша? Убивать - жалко, вот и приняли, значит, другое решение.
Шапошников глядел куда-то в небо. "Как же он их всех ненавидит…" - вдруг понял Грачев.
- А с армией что будет, Евгений Иванович?
Капнул дождик. Или это только так показалось?
- Бурбулис говорит, все остается как есть; Генштаб в Москве, на месте, в республиках Москва руководит по общей… так сказать… линии, а по продовольствию, соцкультбыту и т. д. - местные.
- Двойное подчинение?
- Вроде того.
- Все ясно.
- Что тебе ясно?
- Офонарели, что…
Нет, дождик все-таки пошел. Адъютант тут же принес плащ-палатки, но Шапошников его отогнал:
- Короче, Паша, я сам не понимаю. Россия - уходит, а осенний призыв - остается. Выходит, хохлов набираем как иностранцев… так, что ли? Так это уже не хохлы будут, тогда это наемники. Я, значит, спрашиваю: "Геннадий Эдуардович, объясните, Киевский военный округ это теперь Группа советских войск под Киевом, я правильно понял?" А он, бл… обиделся: я… вроде как… из него дурака делаю!
Грачев захохотал так, как могут смеяться разве что военные.
- Еще малек, Евгений Иванович… - он кивнул на бутылку коньяка. Бутылка была уже почти пустой, но рядом стояла еще одна - не початая.
- Неудобно, слушай. Ехать пора.
- ГКЧП тоже вот так начинался, - повторил! - взорвался Грачев. - Один к одному.
- Да… да… Им бы все нашими руками… - кивнул Шапошников.
Он все время отводил глаза.
- Почему, спрашивается, все кричат, что ГКЧП - военный переворот, а? Почему - не вице-президентский, Евгений Иванович? Там ведь Янаев был, между прочим! За главного! Его ж провозглашали, не Язова! Только они все… это ж не Картер, который говорил Беквиту накануне Ирана: "Знайте, полковник, если штурм провалится, за все отвечаю я, а не вы…"
- Ельцин, Паша, все-таки… не Горбачев…
- Да все они, слушай!..
Грачев махнул рукой.
- Что решаем, командир? - Шапошников поднял рюмку.
- В тюрьму неохота, - медленно сказал Грачев.
- Я тебя понял, Павел Сергеевич.
- Да я знаю, что вы всегда все знаете…
- Так что решаем, ну?
- Что, что… видит бог, застрелюсь я, Евгений Иванович, к чертовой матери!
Грачев не застрелился.
Это была почти шутка.
Встреча с Ельциным состоялась только на следующий день - 16 ноября 1991 года.
Сутра Президент России гулял по тропинкам Завидово с Борькой, внуком; они обожали друг друга - дед и внук. Ельцину было очень хорошо с внуком, лучше, чем среди морей.
Михаил Сергеевич Горбачев совершенно не интересовался охотой - в Завидово давно уже никто ничего не строил, везде было запустение, на дорожках (небрежно, наспех почищенных), где сквозь первый снег, который вот-вот растает, то там, то здесь пробивались кустики живой травы.
Лес смотрелся ужасно: колючий, наполовину высохший, мокрый, хотя день был вроде бы солнечный и пройтись - хотелось.
- Деда… - Борька потянул Ельцина за рукав. - Бог есть?
Ельцин остановился.
- Не знаю, слушай, - честно ответил он. - Очень ха-чу, шоб был, понимашь.
- Дед, а если Бог есть, он на каком же языке говорит?
- Ну, в России он… говорит по-русски, ш-шоб его понимали… как еще?
- А в Америке?
- В Америке… Давай я тебя с ним познакомлю, слушай, сам спросишь.
Борька опешил:
- А ты с ним знаком?
- Я со всеми знаком, - хитро прищурился Ельцин. - А с ним - самые добрые отношения.
Да, день действительно обещал быть очень теплым, снег таял, кое-где даже показалась старая дорожная плитка.
- Деда, - Борька еле поспевал за Ельциным, схватив его за палец, - если Бог есть, зачем ты тогда нужен?
- Как это за-чем? - не понял Ельцин. Он даже остановился. - Я - ш-шоб управлять.
- А Бог?
- Он контролирует.
- Тебя?
- И меня, понимашь, тоже… А как иначе-то?
- Дед, - Борька скакал рядом, - а зачем тебя контролировать? Ты что - вор?
- Почему я вор? - удивился Ельцин.
- Как это почему? Вон же у тебя какая охрана… Прячешься значит. А чего тебе прятаться, если ты не вор, а?
…Никогда и никому Президент России Борис Николаевич Ельцин не признавался, что у него тайная-тайная мечта. Он очень хотел, чтобы здесь, в Москве, народ бы сам, по собственной воле, поставил бы ему памятник.
Коммунист, победивший коммунистов, то есть самого себя! Памятник - это покаяние тех, кто травил и унижал его все эти годы, кто смеялся над ним после Успенских дач, кто злобно шипел ему в спину, когда он положил на трибуну съезда свой партбилет… - покаяние тех, кто издевался над будущим Президентом России как только мог.
- Пойдем, Борька, домой. Нагулялись уже.
- Дед, а охрана это твои слуги?
- Почему слуги? - удивился Ельцин. - Они мои друзья.
- А че ж ты тогда на них орешь?
- Я ору?..
- Ну не я же… - Борька недовольно посмотрел на Ельцина.
- A-а… ш-шоб знали, понимашь…
- Они не знают, что ты Президент? - охнул Борька.
- Ну… - Ельцин остановился, - ну… шоб, значит, не забывали!
- А забывают?..
- Ну-у… пусть помнят, короче…
Ветер размахнулся и налетел на старые сосны. Они обиженно вздрогнули и затрещали - из последних сил.
Поразительная особенность Ельцина резко, на полуслове обрывать любые разговоры, даже с собственным внуком, была неприятной, причем для всех одинаково; Ельцин вдруг замолкал, как бы предлагая подождать, пока он, Президент, обдумает свои мысли.
"Готовьте предложения" - любимая фраза Ельцина, если он не знал, как ему быть.
"Я так решил!" - к Президенту возвращалось достоинство.
Разговор с Шапошниковым, Баранниковым и Грачевым был назначен на час дня.
Ельцин решил говорить правду и только правду, все как есть.