Во время следствия по делу "девки Гамонтовой" при обыске кроме окровавленного белья нашли несколько алмазных вещей, принадлежавших царице, и Мария Даниловна призналась в их краже. К ней применили дыбу и кнут. Ее пытали и спрашивали о том, знал ли Иван Орлов о ее беременности и убийстве ребенка. Она категорически отрицала осведомленность своего любовника, всю вину беря на себя. Орлов же без пытки, без строгого розыска во всем винил Марию Даниловну, оговаривал ее и других и даже врал, больше всего боясь мучений в застенке.
Наконец, 27 ноября 1718 года состоялся суд, и детоубийца была приговорена к смерти, но приговор долго не приводили в исполнение.
Екатерина и некоторые придворные много раз просили Петра помиловать осужденную, но царь оставался неумолим.
Тогда за дело взялась царица Прасковья Федоровна - вдова брата Петра - Ивана. Петр уважал ее, и все надеялись, что заступничество Прасковьи спасет Марию Гамильтон. Однако участь ее была решена: ей надлежало умереть. Гельбиг считал, что неумолимость царя объяснялась тем, что отцом убитого ребенка был сам Петр.
Четырнадцатого марта 1719 года Мария Даниловна взошла на эшафот. Петр приехал на место казни, и Гамильтон до последнего момента надеялась на помилование. Она шла на эшафот, одетая в нарядное белое шелковое платье, украшенное черными лентами. Зачитали приговор: Гамильтон казнить смертью, а ее соучастницу, не донесшую на убийцу, бить кнутом и потом на десять лет сослать в работы на прядильный двор.
Мария Даниловна упала перед Петром на колени, умоляя простить ее. Петр подошел к ней, обнял, шепнул что-то, поцеловал и велел положить голову на плаху. Гамильтон покорилась, улыбнулась, ибо верила в помилование, и, не закрывая глаз, следила за Петром. А Петр вдруг подошел к палачу и тоже что-то сказал тому на ухо. Все, в том числе и Гамильтон, решили, что теперь палач занесет топор и ударит по плахе. Но… топор сверкнул - и голова девицы скатилась на помост.
Петр поднял отрубленную голову и поцеловал ее в губы. Затем он прочитал присутствующим краткую лекцию по анатомии человеческой головы, поцеловал ее еще раз, бросил на землю, перекрестился и уехал с места казни.
А голову казненной - необычайно красивую голову - Петр приказал положить в банку со спиртом и хранить в Кунсткамере. Через пять лет там же появилась еще одна голова - на сей раз мужская, и тоже необыкновенно красивая. Но об этом потом…
Новелла 9
Дело Виллима Монса
Пятого февраля 1722 года был обнародован "Устав о наследии престола", по которому наследником мог быть объявлен любой человек, пригодный, по мысли Петра, к исполнению этой должности. Однако время шло, а кандидата на трон император не называл. И только 15 ноября 1723 года появился Манифест, в котором сообщалось о предстоящей коронации Екатерины. А а мае 1724 года в Успенском соборе сам Петр возложил на ее голову императорскую корону.
Казалось, что в семье Петра царят покой и стабильность, и ничто не предвещало неожиданностей, как вдруг вечером 8 ноября 1724 года был арестован камергер двора императрицы Виллим Иванович Монс…
***
А теперь нам предстоит познакомиться с одним из трех братьев Анны Монс - Виллимом Ивановичем. Опала Анны Монс никак не отразилась на карьере ее брата: Петр с самого начала полюбил Виллима и доверял ему.
Разумеется, Виллим хорошо знал и Екатерину Алексеевну. Они понравились друг другу, и через пять лет после начала службы у Петра, в 1716 году, Монс стал камер-юнкером при дворе Екатерины. В то время ему было 28 лет, Екатерине - 32, а ее августейшему супругу - 44 года. Став камер-юнкером, Монс начал играть при дворе царицы первую роль. Он ведал финансами, дворцовым хозяйством, закупал все, что было необходимо, держал в руках десятки управляющих, экономов, служителей, следил за жизнью монастырей, которым Екатерина покровительствовала, и, наконец, организовывал и обеспечивал частые и дорогостоящие праздники и гуляния, до которых царица была весьма охоча.
Монс сопровождал Екатерину в поездках по России и за границу, хлопоча об удобствах в пути, о размещении в гостиницах, допуская к царице челобитчиков и извлекая немалый профит из своего посредничества. Нетрудно представить, какие возможности представлялись молодому красавцу, к тому же имевшему успех у множества женщин.
Оставаясь с Екатериной в гостиницах, участвуя в празднествах, организовывая пиры, путешествия и ночлеги, мог ли Виллим Иванович вести себя как евнух? Можно даже поставить вопрос по-иному: позволила ли бы ему тридцатидвухлетняя, часто одинокая, но очень склонная к разгульной жизни Екатерина вести себя по-монашески?
Очень и очень сомнительно.
К тому же Петра часто не было с Екатериной, а она хорошо знала, чем иногда занимается муж, когда ее нет рядом. Не последним обстоятельством был и сам треугольник - Петр, Виллим Монс, Екатерина, к которому незримо примыкала и Анна Монс. Если царю Петру и Анне можно было любить друг друга или, по крайней мере, не скрывая ни от кого, делить ложе, то почему то же самое, к тому же тайно, нельзя делать царице Екатерине и Виллиму Монсу? Так оно и случилось.
Монс и Екатерина были настолько осторожны и опасливы, что их связь долгое время оставалась в тайне. И, как это бывает чаще всего, обманутый супруг узнал обо всем последним.
Звезда Виллима Монса взошла после коронации Екатерины. Торжество ознаменовалось раздачей наград и милостей. И одним из первых был отмечен верный Виллим, ставший отныне камергером двора, что соответствовало по петровской "Табели о рангах" званию генерал-аншефа или действительного тайного советника по статской службе.
Казалось, звезда Монса так и будет стоять в зените, как вдруг 5 ноября 1724 года дворцовому лакею Ширяеву некий незнакомец на Невском проспекте вручил письмо, сказав, что письмо это с почты. Когда Ширяев распечатал конверт, оказалось, что внутри находится еще одно письмо - на имя государя.
Ширяев покрылся холодным потом, ибо всем дворцовым служителям под страхом батогов и изгнания со службы наистрожайше запрещалось принимать чьи-либо челобитные и письма на имя государя. Но здесь был другой случай - Ширяев не знал, что находится внутри пакета, и это его вполне оправдывало. У лакея хватило ума не распечатывать конверт, адресованный Петру, и он отнес его к кабинет-секретарю императора Макарову, объяснив, как письмо попало к нему.
Впоследствии выяснилось: Петра извещали - конечно, анонимно, - что Виллим Монс, Иван Суворов - дядя будущего, тогда еще не родившегося великого полководца, - а вместе с ними царский шут Балакирев и особо доверенный Виллима Монса стряпчий Егор Столетов говорили анонимному доносителю о некоем тайном злоумышлении новоиспеченного камергера на жизнь и здоровье императора. В конце концов письмо оказалось у Петра. Полагали, что в нем шла речь и о любовной связи Виллима Монса с Екатериной Алексеевной, а также о взятках, которые, пользуясь служебным положением, брали сам Монс, его сестра, царский шут Балакирев, стряпчий Столетов и другие.
Десятого ноября в величайшей тайне Петр сам отправился допрашивать Монса. Как только он вошел в комнату, где Виллим Иванович ждал допроса, тот упал в обморок и долго не приходил в себя. Казнь Глебова и его сообщников еще была свежа в памяти, и Монс понимал, что если Петр так поступил с любовником своей бывшей, к тому же нелюбимой жены, то как же он поступит с безумцем, совратившим его любимую жену?
Монс - не Глебов и запираться не стал. На вопросы он отвечал пространно, чистосердечно признаваясь во всем. Писавший протокол Черкасов фиксировал далеко не все вопросы Петра и ответы Монса. Виллим Иванович подробно перечислил все подарки и подношения, которые брал за заступничество перед царем и царицей, за представление им челобитных и иных бумаг. Затем допрашивали его сестру Матрену Ивановну Балк. И ей предъявили обвинения во взяточничестве, и она тоже во всем чистосердечно призналась.
Число взяткодателей оказалось столь велико и многообразно, что Петр приказал пройти по улицам Петербурга отряду преображенцев с барабанами. С ними шли бирючи-глашатаи, они призывали жителей столицы дать чистосердечные признания: давал ли кто из них взятки Виллиму Монсу и его сестре. За утайку и плутовство обещалось строгое наказание. Страх перед Петром был столь велик, что до самой смерти императора, случившейся через два месяца, к санкт-петербургскому полицмейстеру Девиеру приходили с повинной множество лиц всех состояний. Больше было представителей высшей знати - царевны Анна Ивановна и Прасковья Ивановна, князья Репнины, Троекуровы, Вяземские, и даже от самого светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова тоже пришла повинная.
Верховный суд, не разбирая всех материалов, ограничился установлением трех бесспорных фактов мздоимства. А так как по Указу от 25 октября 1723 года взяточничество на государственной службе каралось смертью и конфискацией имущества, то Монс был приговорен к смертной казни, его сообщники - к наказанию кнутом и ссылке. Петр приговор утвердил.
Пятнадцатого ноября Монса, Столетова, Балакирева и Матрену Балк перевели в Петропавловскую крепость. Сообщников Монса приговорили к наказанию кнутом и ссылке. Ивану Суворову удалось оправдаться.
В ночь перед казнью Виллим Монс написал стихи на немецком языке. Их подстрочный перевод звучит так:
Итак, любовь - моя погибель,
В груди моей горел огонь страстей,
И он - причина моей смерти…
Моя гибель мне известна,
Я отважился полюбить ту,
Которую должен был лишь уважать.
И все же я пылаю к ней страстью.
Даже если бы Монс не оставил этих стихов, современники и потомки вряд ли считали бы казнь Монса борьбой со взяточничеством; было понятно, что это прежде всего акт мести за прелюбодеяние с императрицей.
Вильбуа записал со слов одной из фрейлин, оказавшейся невольной свидетельницей возвращения царя из Петропавловской крепости после допроса Монса: "Приступ гнева Петра против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее". Далее Вильбуа писал: "Он имел вид такой ужасный, такой угрожающий, такой вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, было в конвульсиях. Он несколько минут походил, не говоря никому ни слова, и, бросив страшный взгляд на своих дочерей, он раз двадцать вынул и спрятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса. Он ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось страшными гримасами и судорогами. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он хлопнул дверью с такой силой, что разбил ее".
Вильбуа утверждал, что Петр хотел казнить и Екатерину, поступив с нею "так, как поступил Генрих VIII, английский король, с Анной Болейн". Петра отговорили от этого А. И. Остерман и П. А. Толстой. Они сказали, что если казнить Екатерину за супружескую неверность, то встанет вопрос о том, кто подлинный отец ее дочерей. И тогда ни один из европейских принцев не сможет жениться на русских великих княжнах.
А именно в эти дни шли переговоры о женитьбе голштинского герцога Карла-Фридриха на какой-либо из дочерей Петра и Екатерины. Этот резон Петр посчитал для дела решающим и сумел смириться.
Шестнадцатого ноября 1724 года всех обвиняемых привезли на Троицкую площадь к только что выстроенному эшафоту. Монс, одетый в нагольный тулуп, шел твердым шагом и спокойно поднялся на эшафот.
Он отдал сопровождавшему его пастору золотые часы с портретом Екатерины на крышке, снял тулуп и лег на плаху. Когда отрубленную голову красавца камергера воткнули на заранее приготовленный высокий шест, внизу поставили сестру казненного Матрену и, обнажив ей спину, пять раз ударили кнутом; кровь с головы брата в это время стекала по шесту на ее плечи.
Затем пятнадцать ударов кнутом получил Егор Столетов, а шестьдесят ударов батогами получил Балакирев. Однако Петр не был бы самим собой, если бы сразу и решительно предал забвению происходящее. Граф Генниг-Фредерик Бассевич в своих "Записках" утверждал, что император привозил Екатерину на место казни Монса и заставлял смотреть на его отрубленную голову.
Через несколько дней Столетова и Балакирева отправили в крепость Рогервик (ныне - эстонский город Палдиски), а Матрену Балк - в Тобольск.
Эта история имела продолжение. Петр приказал отрубленную голову камергера положить в банку со спиртом и привезти к нему во дворец. Там он принес свой трофей Екатерине и поставил на столик в ее спальне. Петр долго гневался на Екатерину и перестал спать с ней в одной постели.
Так продолжалось несколько дней, пока Екатерина, заплакав, не упала перед мужем на колени, во всем винясь и прося прощения. Утверждают, что она простояла на коленях три часа и сумела вымолить у него отпущение грехов. И только после этого голова Монса была отправлена в Кунсткамеру, где и оказалась рядом с головой Марии Даниловны Гамильтон.
* * *
Головы эти хранились в подвале в особых банках, куда время от времени наливали новый спирт. В 1780 году, более чем через полвека после происшедшего, президент Академии наук княгиня Екатерина Романовна Дашкова заинтересовалась, куда уходит так много спирта? И получила ответ, что спирт идет на сохранение двух человеческих голов - Гамильтон и Монса.
Дашкова рассказала об этом Екатерине II, и та велела принести и показать ей эти головы. Все видевшие их удивлялись тому, что головы хорошо сохранились, но еще более - их необыкновенной красоте.
После этого Екатерина II приказал предать головы земле.
Новелла 10
Последние дни первого императора
А в 1724 году сановный и родовитый Санкт-Петербург уже жил другой новостью - 22 ноября был подписан брачный контракт между голштинским герцогом Карлом-Фридрихом и великой княжной Анной Петровной, а еще через несколько дней состоялось их обручение.
Торжества сопровождались балами и фейерверками, зваными обедами в домах вельмож и Зимнем дворце. Петр и Екатерина, показываясь вместе, производили впечатление спокойных, веселых и любящих супругов. Казалось, тучи развеялись и ничто не грозит более их союзу и семейному покою. Однако судьбе было угодно решить иначе. Еще во время коронационных торжеств Екатерины Петр простудился и болел с перерывами до глубокой осени. И все же он вел прежний образ жизни - много пил, ел все, что ему хотелось, и почти не слушал докторов.
Дело Монса и вовсе подорвало его здоровье. Казалось, что он сознательно ищет смерти. 21 ноября - на пятый день после казни Монса - Петр первым в столице, рискуя, переехал по льду через Неву, вставшую лишь накануне. Начальник береговой стражи Ганс Юрген хотел арестовать нарушителя, но им оказался сам император.
Двадцатого декабря Петр участвовал в грандиозной попойке, устроенной по случаю избрания нового князь-папы "Всепьянейшего Собора", потом, в январе 1725 года, бурно отгулял на свадьбе своего денщика Василия Поспелова и на двух ассамблеях - у графа Толстого и вице-адмирала Корнелия Крюйса. Особенно же поразил всех больной император, когда 6 января, в мороз, прошел во главе Преображенского полка маршем по берегу Невы, затем спустился на лед и стоял в течение всей церковной службы, пока святили Иордань. Все это привело к тому, что Петр слег, сильно простудившись, и с 17 января стал испытывать страшные мучения.
Простуда усугублялась застарелыми недугами. Французский посол в России Кампредон сообщал в Париж, что царь призвал к себе одного итальянского врача (доктора Азарити), с которым посоветовался наедине. Далее Кампредон писал, что, по словам Азарити, "царь страдал задержкой мочи, а она является следствием застарелой венерической болезни, от которой в мочевом канале образовалось несколько небольших язв".
Лечивший Петра врач Блюментрост был против хирургического вмешательства, а когда хирург-англичанин Горн операцию все же провел, то было уже поздно, и у Петра вскоре начался антонов огонь (гангрена). Последовали судороги, сменявшиеся бредом и глубокими обмороками. Последние десять суток если больной и приходил в сознание, то страшно кричал, ибо мучения его были ужасными.
Относительно диагноза последней болезни Петра мнения расходятся. Автор фундаментального труда "История медицины в России" В. Рихтер считал, что Петр умер из-за воспаления, вызванного задержкой мочи, не упоминая о том, что было причиной этого воспаления. Другой видный историк медицины, Н. Куприянов, полагал, что смерть Петра наступила от воспаления мочевого пузыря, перешедшего в гангрену, и от задержания урины. И наконец, небезынтересно заключение, сделанное в 1970 году группой московских венерологов, изучивших все сохранившиеся документальные свидетельства о болезни и смерти Петра. Профессора Н. С. Смелов, А. А. Студницын, доктор медицинских наук Т. В. Васильева и кандидат медицинских наук О. И. Никонова пришли к заключению, что Петр, "по-видимому, страдал злокачественным заболеванием предстательной железы или мочевого пузыря или мочекаменной болезнью".
В краткие минуты облегчения Петр готовился к смерти и за последнюю неделю трижды причащался. Он велел выпустить из тюрем всех должников и покрыть их долги из его сумм, амнистировал всех заключенных, кроме убийц и государственных преступников, и просил служить молебны о нем во всех церквах, в том числе иноверческих.
Екатерина находилась у его постели, не покидая умирающего ни на минуту. Петр I умер 28 января 1725 года в начале шестого утра. Екатерина сама закрыла ему рот и глаза и вышла из маленькой комнатки-кабинета, или конторки, как ее называли, в соседний зал, где ее ждали, чтобы провозгласить преемницей Петра.
Сказания
о дочери императора Петра,
о его внуке и о жене последнего
Прошло пятнадцать лет, наполненных борьбой, распрями, казнями, интригами, любовью и ненавистью. И это все, или главным образом все, происходило из-за трона и вокруг той персоны, которая на этом троне находилась.
За четверть века на российском императорском троне сменились - внук Петра Великого и сын несчастного Алексея - Петр II, затем племянница Петра Великого, дочь его брата Ивана Алексеевича - Анна Ивановна и после нее, совсем ненадолго, император Иван Антонович, чьей матерью была племянница Анны Ивановны брауншвейгская герцогиня - Анна Леопольдовна.
Пятнадцать лет российский престол занимали хотя и родственники основателя империи, но не прямые, а в это же время жила то в Москве, то в Петербурге, то в деревнях своих его родная дочь - Елизавета Петровна. И только в конце ноября 1741 года, когда цесаревне шел тридцать третий год, она взошла на трон отца при помощи своих сторонников, сумевших поднять всего одну роту гренадер Преображенского полка.
Итак, в 1741 году на русском троне оказалась дочь Петра Великого - тридцатидвухлетняя красавица, Любительница пиров и охот, модница и кокетка, театралка и сластена, очень поверхностно образованная, до конца дней не верившая, что Англия расположена на островах, унаследовавшая темперамент и отца, и матери и потому - влюбчивая, ветренная, чувственная, но все же несколько раз познавшая настоящую большую любовь.
Любовь приходила к ней и до того, как стала она императрицей, и после того.