Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915), прозаик, драматург. Сын состоятельного купца. После разорения и смерти отца поступил писцом в библиотеку Московского университета.
С конца 80-х годов пишет в основном романы и повести, построенные на материале русской истории. Это прекрасные образцы исторической беллетристики, рисующие живые картины "из эпохи" Владимира Красное Солнышко, Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра I, Павла I и др.
Романы Д. С. Дмитриева привлекают читателей обилием фактического материала, разнообразием бытовых сцен, легким слогом повествования.
Роман "Золотой век" (М., 1902) повествует об эпохе царствования Екатерины II.
Содержание:
Часть I 1
ХС 81
Часть II 82
Примечания 133
Дмитрий Савватиевич Дмитриев
Золотой век
Часть I
I
Было раннее зимнее утро.
На улицах Петербурга еще совершенно темно.
Несмотря на раннее время, к подъезду Зимнего дворца подкатила карета, скрипя своими огромными колесами по мерзлому снегу.
Рослый выездной лакей соскочил с запяток кареты, быстро отворил дверцу и помог выйти из экипажа князю Петру Михайловичу Голицыну.
Князь Голицын приехал недавно в Петербург с важным донесением из действующей армии от фельдмаршала Румянцева-Задунайского к императрице Екатерине Алексеевне.
Князь Петр Михайлович застал в приемной государыни молодого красивого генерала Григория Александровича Потемкина, который тоже находился в действующей армии и точно так же, как Голицын, был прислан фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским к императрице с важным известием о победе над турками.
Генерал Потемкин, как вестник радости, был обласкан и награжден государынею.
Вместе с известием о победе Потемкин привез еще мирный трактат турецкого султана.
Государыня была очень обрадована трактатом о мире.
Этот трактат предоставлял императрице полное удовлетворение ее желаний; благодаря ему Екатерина становилась на пьедестал европейского величия и славы.
Императрица Екатерина и ее двор в то время находились в Москве.
Москва с большим торжеством отпраздновала этот славный мир; москвичи давали праздник за праздником, бал за балом один богаче и великолепнее другого.
Все эти празднества и балы императрица удостаивала своим посещением.
Генерал-поручик Григорий Александрович Потемкин, как вестник радости, был, как уже сказано, осыпан милостию и вниманием императрицы.
Счастливая звезда Потемкина появилась на горизонте, он вдруг стал большим человеком.
Перед Потемкиным теперь все изгибались; заискивали его расположения даже и приближенные к государыне лица, все искали случая ему угодить.
И все это более и более волновало честолюбивую душу Потемкина и заставляло его стремиться к большему.
Отпраздновав славный мир, двор выехал в Петербург. И вот в Петербург от Румянцева-Задунайского, фельдмаршала нашей армии, приехал к императрице новый посол, князь Петр Михайлович Голицын; он, по словам современников, с виду был красавец и богатырь в полном смысле слова: высокого роста, стройный, плечистый, с добрыми светлыми глазами и с нежными чертами лица.
Во время войны с турками князь Петр Михайлович командовал авангардом в армии фельдмаршала Румянцева-Задунайского, был его правой рукой и отличался мужеством и храбростью; он был лихой наездник, прекрасный стрелок, убивал на лету ласточек из пистолета, не менее искусно владел саблею и к тому же был большой силач. Недаром солдаты, без ума любившие ласкового и доброго князя Голицына, называли его "богатырем".
Князь Петр Михайлович, обладая телесной красотой, обладал также и душевной, он был добр, кроток со всеми, ласков и приветлив. Будучи 24-х лет женился он на княжне Екатерине Александровне Долгорукой; крепко и горячо любил князь Голицын свою молодую жену-красавицу, но не долго пришлось ему пожить с любимой женой. Как-то простудилась княгиня и умерла, оставив своего мужа молодым вдовцом с маленьким двухлетним сыном Мишей.
Князь Петр Михайлович, оплакав горькими слезами жену и сдав своего маленького сына на попечение своим родственникам, сам уехал в действующую армию, где скоро, благодаря своей храбрости и отваге, дослужился до генеральского чина и сделался любимцев фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Фельдмаршал дал ему важное поручение к императрице.
Князь Голицын, умный, образованный, был любезно принят государыней; он умел красиво и увлекательно рассказывать. Подробно рассказал императрице о событиях недавно окончившейся войны с турками и заинтересовал ее.
Князь Голицын скоро затмил как своей красотой, так и мужеством Григория Александровича Потемкина. На Потемкина теперь уже стали обращать не такое внимание, как прежде, до приезда из армии Голицына; также не видно было прежнего к нему благоволения государыни.
У Потемкина явился сильный соперник в лице князя Голицына. Тщеславный Потемкин понял это и стал измышлять, как бы убрать с дороги Голицына, с которым он ранее находился чуть не в дружеских отношениях.
- А, дружище Григорий Александрович, рад встрече с тобою, - крепко пожимая руку Потемкина, радушно проговорил князь Петр Михайлович, встретив его в приемной у государыни.
- И я рад, - как-то сквозь зубы ответил Потемкин.
- Государыня изволила встать?
- Кажется, к государыне сейчас кофе принесли.
- О тебе не докладывали ее величеству? - спросил князь Голицын у Потемкина.
- Докладывали.
- Ну и что же?
- Обождать приказано, - хмуро ответил Потемкин.
- Послушай, Григорий Александрович, ты как будто не в себе, чем-то расстроен или встревожен… что с тобой? Скажи на милость.
- Да ничего… я нисколько не расстроен и не встревожен…
- Нет, нет… у тебя что-то есть неприятное, только ты не хочешь сказать.
- И говорить-то, князь, нечего…
- Ох, Григорий Александрович, не откровенен ты со мною, право, не откровенен.
- Да право же, князь, я…
- Полно, Григорий Александрович, я ведь не ослеп, вижу что ты чем-то расстроен.
Тут разговор князя Голицына с Потемкиным прервался - в дверях приемной показался камердинер императрицы. Он, окинув быстрым взглядом Голицына и Потемкина, скрылся за дверью.
"Кого-то первым примет государыня? Следовало бы меня, потому что я много раньше Голицына прибыл во дворец", - подумал Потемкин.
"Что это с Потемкиным? Чем он недоволен? Чем расстроен? Надо непременно разузнать и, если можно, то и помочь ему", - так думал князь Голицын, участливо посматривая на Потемкина.
Так прошло несколько минут в молчании.
Приемная императрицы, несмотря на раннее время, стала наполняться вельможами и придворными чинами.
Все они очень любезно и приветливо, а некоторые даже подобострастно здоровались с князем Голицыным и низко ему кланялись.
Здоровались и с Потемкиным, только уже не так, а некоторые даже взглядом не одарили его.
Предпочтение, оказанное Голицыну, удручало Потемкина.
- Ее императорское величество просит изволить вас, ваше сиятельство, - громко и вежливо проговорил вошедший в приемную камердинер государыни, обращаясь к князю Голицыну.
Потемкин побледнел и прикусил себе губу.
Находившиеся около него придворные переглянулись между собою.
II
Молодой и красивый собой, гвардейский офицер Сергей Дмитриевич Серебряков направлялся по "Невской першпективе" к дому известного банкира Сутерланда; банкир этот был очень богат, к его денежной помощи нередко прибегали и первые вельможи в государстве. Проценты Сутерланд брал огромные и через это еще более увеличивал свой капитал, и без того огромный. К нему-то за деньгами шел и гвардейский офицер Серебряков; шел он, понуря свою голову, видно, и за проценты нелегко было ему просить денег.
- А если не даст Сутерланд мне денег, откажет, тогда что делать? В Москву без денег не поедешь. А ехать мне необходимо, надо хлопотать о вводе во владение. А главное, в Москву поеду, увижу княжну Наташу. Видеть ее для меня составляет большое счастье.
Если и не даст банкир мне денег, а в Москву я все же поеду, заложу кое-что, продам, а в Москву поеду. Там, может, меня счастье ждет. Во что бы то ни стало я объяснюсь с княжной… открою ей свою душу… кто знает, может княжна-красавица порадует меня ответом… Одно горе: сам князь едва ли согласится за меня, бедняка, выдать свою дочь, не о таком зяте он думает, - таким размышлениям предавался Сергей Серебряков, маршируя по "Невской першпективе".
Вот и большой красивый дом банкира Сутерланда.
Но что это значит! У парадного крыльца квартиры банкира стоят с ружьями двое солдат; они молодцевато отдают честь гвардейскому офицеру.
Серебряков поднимается на лестницу, входит в переднюю и видит нескольких полицейских.
- Зачем вы здесь? - спрашивает он у одного полицейского.
- Не могим знать, ваше благородие, - отдавая честь, отвечает полицейский.
- Странно, ты даже не знаешь, зачем здесь находишься? - невольно улыбнулся Серебряков.
- Точно так, ваше благородие… не приказано сказывать…
- Кем не приказано?
- Высшим начальством.
Гвардеец офицер из передней направился в приемную, в надежде там встретить банкира или кого-нибудь из его домашних; но в приемной никого не было, только слышно было, что в следующей комнате кто-то говорит и громко плачет.
Серебряков приотворил туда немного дверь и увидал такую картину: жена банкира, его дочь и сын заливаются горькими слезами. Другие домашние стараются их утешить.
"Уж не умер ли банкир?" - подумал молодой офицер.
Увидя Серебрякова, сын банкира перестал плакать и подошел к нему.
- Что это значит, уж не умер ли господин банкир? - спросил Серебряков у молодого человека.
- Ах, господин офицер, лучше бы было, если бы умер мой отец…
- Что вы говорите? - удивился Серебряков.
- Совершенную правду говорю, господин офицер…
- Я… я вас не понимаю… вы… вы желаете смерти своему отцу?
- Да, господин офицер… я, мама, сестра, да и все мы желали лучше бы видеть отца умершим… не дожить бы ему до этой страшной минуты…
- До какой минуты? Что вы говорите? Объясните мне, ради Бога! - воскликнул Серебряков. Он был несколько знаком с самим Сутерландом, а в особенности с его сыном.
- Моего бедного отца, по приказанию государыни, скоро превратят в чучело, - захлебываясь слезами, ответил ему сын банкира.
Серебряков ничего не сказал на это, только с удивлением и жалостью посмотрел на молодого человека и подумал:
"Бедняга, он с ума сошел".
В этот же день утром петербургский обер-полицеймейстер бригадир Рылеев был с докладом у императрицы Екатерины Алексеевны.
И, окончив свое дело, хотел было откланяться, но государыня его остановила такими словами:
- Послушай, господин бригадир, у тебя при полиции есть, кажется, такой человек, который умеет искусно делать чучела из зверей и птиц?..
- Так точно, ваше величество, есть.
- Прикажи, пожалуйста, ему набить чучело из Сутерланда и отошли его от моего имени в кунсткамеру; пусть там поберегут это чучело как редкость… Слышишь?
- Слушаю… ваше… ваше величество, будет исполнено, - задыхаясь от волнения и удивления, ответил государыне обер-полицеймейстер.
- Можешь идти, господин бригадир.
Но Рылеев не уходил, а дрожащим голосом спросил:
- Смею спросить, ваше величество… вы изволили приказать из Сутерланда сделать чучело?
- Ну да, да!.. Ступай исполни сегодня же!
- Слушаю, ваше величество.
Обер-полицеймейстер Рылеев, отличавшийся необыкновенною исполнительностью и вместе с тем ограниченным умом, захватив с собою нескольких солдат и полицейских, отправился в дом банкира Сутерланда и, пройдя прямо к нему в кабинет, смущенным голосом проговорил:
- Я… я должен вам сообщить, господин Сутерланд, ужасную новость…
- Какую, господин бригадир?
- Я… я не знаю, как вам и сказать, господин банкир… на меня, пожалуйста, вы не претендуйте, я только исполнитель… мне приказывают, я исполняю…
- Да скажите, в чем дело, господин бригадир?
- А дело в том, что я, господин Сутерланд, из вас должен сделать чучело, по приказанию ее императорского величества.
- Что? Что вы говорите! Да вы, господин бригадир, видно, с ума сошли! - с удивлением и ужасом, посмотрев на Рылеева, воскликнул банкир.
- Я так вас господин Сутерланд люблю и уважаю, что желал бы лучше сойти с ума, чем сообщать вам решение государыни, сделать их вас чучело и отправить в кунсткамеру, - слезливым голосом проговорил обер-полицеймейстер.
- И вы, господин бригадир, говорите это серьезно? - побледнев спросил банкир.
- Совершенно серьезно, и я должен приступить к исполнению приказаний ее величества не мешкая.
- Мой Бог! Что же это? Чем прогневал я императрицу?
- Такая ужасная смерть, - с отчаянием воскликнул бедняга банкир.
Он упросил Рылеева отсрочить ненадолго исполнение приказаний государыни, написал письмо к императрице, в котором просил себе милосердия.
Это письмо взялся отвезти Серебряков к генералу-губернатору графу Брюсу и упросить его передать государыне.
- Я бы свез графу письмо и сам, но я не должен отлучаться, не выполнив приказаний ее величества, - проговорил исполнительный начальник полиции.
Офицер Серебряков понял, что здесь вышло какое-то недоразумение, да и нетрудно было догадаться, что императрица никогда не решится на такой бесчеловечный поступок.
Вскоре все объяснилось.
Граф Брюс, выслушав рассказ Серебрякова, подумал, что Рылеев сошел с ума, и с письмом банкира Сутерланда поехал во дворец.
Государыня пришла в ужас, выслушав рассказ Брюса о том, как Рылеев хочет из банкира сделать чучело и отправить в кунсткамеру.
- Боже мой, граф, какие ужасы вы мне рассказываете! Ведь этот сумасшедший Рылеев перепутал: у меня была маленькая собачка, ее назвала я Сутерландом, потому что мне подарил ее банкир. Собачка вчера околела, и я приказала Рылееву сделать из нее чучело и отправить в кунсткамеру. Поезжайте, пожалуйста, граф, успокойте, утешьте банкира. А сумасшедшему Рылееву дайте строгий выговор, чтобы он был осмотрительнее и внимательнее к моим приказаниям, - проговорила государыня. - Иначе нам с Рылеевым придется расстаться, - добавила она, отпуская графа Брюса.
И скоро печаль и скорбь в доме банкира Сутерланда сменились радостью и весельем.
Банкир рассыпался в благодарностях перед гвардейским офицером Серебряковым и без процентов, и без расписки, а на честное слово ссудил ему порядочную сумму денег на поездку в Москву.
На другой же день после происшествия с Сутерландом, которое сделалось в Питере притчею во языцех, он уехал в Москву.
III
- Не спорь, молодой человек, не спорь!
- Я и не спорю, ваше сиятельство, а только говорю.
- Что говоришь, что? Порицаешь прошлое и восхваляешь настоящее… Былое ставишь ни во что?.. Мы, старики, перед вами, молодежью, нуль, ничто! - не проговорил, а как-то запальчиво крикнул старый князь Платон Алексеевич Полянский, обращаясь к своему гостю, молодому гвардейскому офицеру Сергею Дмитриевичу Серебрякову.
Резкий тон князя Полянского нисколько не смутил молодого офицера, он привык к этим вспышкам и спокойно ответил:
- У меня и в мыслях, ваше сиятельство, не было того, про что вы говорить изволите.
- Мы устарели… Теперь мы не нужны… Молодежь нужна: выскочки, шаркунчики… А нас долой с дороги! И былая верная наша служба ни во что, и род наш славный тоже ни во что!.. Теперь из певчих - в первые министры, из пастухов - в полные генералы, в графы… Пастух, ваше сиятельство… особа! - проговорив эти слова, князь Полянский засмеялся желчным, злобным смехом.
- Что же, такова, видно, их фортуна.
- Полно, господин офицер, какая тут фортуна… По-твоему фортуна в люди выводит?
- А то кто же?
- Как будто не знаешь, не ведаешь?
- И то не знаю, ваше сиятельство.
- Ну, ну, оставим про то говорить. Не наш воз, не нам его и везти… Скажи мне лучше, надолго ли ты в Москву прибыл? - уже совершенно спокойным голосом спросил князь Полянский у своего гостя.
- Это зависит от того, ваше сиятельство, как я устрою свои дела.
- Ты приехал хлопотать о вводе тебя в наследство после твоего дяди, так?
- Тут хлопот не много… У меня есть другое дело, ваше сиятельство.
- Другое? Какое же?
- До времени о том не могу сказать…
- Стало быть, тайна… Или, сказать по-новому, по-теперешнему, секрет?
- До времени - секрет.
- И мне сказать нельзя?
- Нельзя ваше сиятельство, только теперь, а через несколько дней вы узнаете.
- Потерпим, господин офицер… Ну, расскажи, пожалуйста, что нового у вас, в Питере? Ведь я больше пяти лет с тобою не видался; скажи, что императрица Екатерина Алексеевна? Ведь, кажется, ты был свидетелем совершившегося переворота? - спросил князь Полянский у офицера Серебрякова.
- Я даже в том принимал некоторое участие, ваше сиятельство, - не без гордости ответил молодой гвардеец.
- Вот как, с чем тебя, господин офицер, и поздравляю, я этого не знал. Расскажи, любопытно послушать.
- Ах, ваше сиятельство, я никогда не забуду ту ночь, в которую случился переворот; в то время я был только еще портупей-юнкер. Почти вся гвардия собрана была на площади против Зимнего дворца, а конная гвардия стояла против дома графа Брюса, фронтом ко дворцу. Тишина могильная. Мы знали, зачем нас собрали, и в безмолвии ожидали появления среди нас императрицы; все взоры устремлены были на двери дворца; вот оне отворились, по лестнице быстро спускалась императрица, за ней братья - богатыри Орловы, Неплюев, Панин, граф Шереметев и другие вельможи. К крыльцу подают оседланную лошадь. На государыне, поверх ее платья, надет был мундир Преображенского полка. Как величественно-прекрасна была императрица в этом мундире, на коне, с обнаженною шпагою в руках! - с увлечением громко проговорил Сергей Серебряков, прерывая свой рассказ.
- Не увлекайтесь и не отставайте от нити своего рассказа, - наставительным тоном добавил князь.
- Ах, ваше сиятельство, если бы вы были свидетелем того, что видел я.
- Что же бы было? Я благодарю судьбу, что меня в то время не было в Питере. - Однако, господин офицер, продолжайте свой рассказ.
- Государыня выезжает к войску. Григорий и Алексей Орловы идут подле стремени государыни, остальные вельможи остались на подъезде дворца. Войска, увидя государыню, грянули "ура!", государыня кланяется с своей приветливой, чарующей улыбкой. Она что-то громко говорит, но что именно, я не мог расслышать. В ответ на царицыны слова опять слышится "ура!". Государыня заметила, что у нее на шпаге не было темляка. И темляк был поднесен императрице портупей-юнкером Потемкиным.
- Который теперь состоит в генеральском чине и находится в большом фаворе. Так я говорю? - с улыбкой промолвил старый князь Полянский, обращаясь к своему гостю.
- Стало быть, вы слышали, ваше сиятельство, про этот случай?