Из окружающих Александра людей только воевода Ратмир остался все тем же невозмутимо спокойным и как бы равнодушным к горю князя. Он входил в горницу, садился на лавку, говорил о городовых делах, обо всем, что, по его мнению, нужно знать князю. Александр слушал молча, уставив в сторону холодные глаза, и нельзя было понять - слушает он, о чем говорит воевода, или все сказанное скользит мимо ушей, как вода у заснувшего берега.
Пронеслось лето. Александр все еще жил в Городище. Начались холодные, моросные дожди; непогода оправдывала нежелание Александра покидать горницу, видеть людей. В один из таких дней, когда ветер завывал особенно яростно, напоминая об осенней поре, перед вечером уже в горницу заявился Ратмир. Он прошел вперед, неловко, боком, сел на лавку, снял шелом и принялся тереть рукавом его кованое чело. Глаза Александра оживились. Снял воевода шелом, значит, он чем-то встревожен, случилось что-то выходящее за пределы обычных дел.
- Злые слухи, княже, - наконец вымолвил Ратмир. - Новгородские гости ходили с товарами на Низ, сказывают: большой силой идет на Рязань Орда.
- Князьки половецкие? - подал голос Александр.
- Не половцы, княже, орды Чингисовы, - Ратмир опустил шелом и словно забыл про него. - Побьют они Рязань, а побьют - тронутся на Владимир.
- Неужто ни Рязань, ни Владимир не преградят дорогу ордынянам? - сказал Александр, встревоженный вестью.
- Велика и сильна Русь, княже, но не едина она, какою была при старых князьях киевских. Нынче князья сидят в уделах своих, о себе лишь помнят. Пусть войско суздальское, рязанское, смоленское, черниговское и других земель русских выступит в поле, пусть будет один стяг над всеми и одна голова.
- Если не будет того? - вопрос замер на губах Александра.
- Орда Чингисова по прутику веник сломает, - ответил Ратмир. - Далеко Новгород от Рязани, но пора и нам, княже, думать о Чингисовом нашествии.
Глава 14
Беда без победков не ходит
Гонец от великого князя Юрия Всеволодовича привез весть о падении Рязани. Александр принял гонца в своей горнице. Кроме князя в горнице были воевода Ратмир и ближний боярин Федор. Гонец передал Александру грамоту князя Юрия и сказал:
- Войско рязанское побито, княже. Камня на камне не оставили ордыняне от городов рязанских и церквей их. Жители кои иссечены, кои в полоне. Князь рязанский Юрий Игоревич, и княгиня его, и княжата - все мертвы. Погибла слава Рязанской земли. Пепел да камни остались от городов ее и селищ.
- Нелегко слышать твою весть, - выслушав гонца, промолвил Александр. - Тяжка судьба Рязани. Скажи: где великий князь Юрий и полки суздальские?
- Князь Юрий Всеволодович в Ярославле, собирает войска. Из Ярославля послал он меня к тебе, княже, - ответил гонец.
- Что на пути слышно?
- Испуганы жители. Как был я в Дмитрове, прибежали туда люди из Коломны. Сказывают: сожгли Коломну ордыняне. Вместе с рязанцами бился в Коломне владимирский полк воеводы Глебовича. Жестоко бились. Пали костьми и воевода и войско.
- Коломна близко к Владимиру… Скоро ли продвигается ордынское войско?
- Конно идет Орда. Есть, княже, у ордынян огненный бой и пороки стенобитные. Тяжелые камни мечут. Не миновать беды стольному Владимиру.
В первые дни, когда слухи о нашествии Орды достигли Новгорода, Александр не представлял еще себе глубины опасности, нависшей над Русью. Слишком свежо и тяжело было его горе. Александр жил памятью о Любаше. Все, что слышал он об Орде, казалось ему таким незначительным, что никак не могло сравниться с горем, какое переживал он. Вот уже скоро полгода, как схоронили Любашу, а горе не утихает, не забывается боль. Как будто вместе с Любашей схоронены все радости, все надежды. Но вести с каждым днем становились тревожнее. Александр старался не думать о них, убедить себя, что опасность не так страшна, как говорят о ней. "Велика Русь, - думал он. - Богаты и сильны города наши". Александр принадлежал к той линии Мономаховичей, которая вела начало от сына Мономахова Юрия, прозванного Долгоруким. Александр вспоминал походы старых князей - Святослава Игоревича и Владимира Святославича, потрясших своими полками стены Византии; вспоминал походы деда своего, великого Всеволода, битвы отца с латинскими рыцарями. Не в позоре и поражениях вставало перед ним будущее Руси, а в силе великой и славе.
Близкое соседство с рыцарями Ливонского ордена меченосцев и католической Швецией постоянно угрожало Новгороду иноземным вторжением. Воинственные стремления рыцарей поддерживались католической церковью.
К тому времени, когда Русь отражала нашествие Орды, папство достигло расцвета своего могущества. Подчиняя себе светскую власть в западных католических землях, святейший престол призывал к наступлению на восток. Еще при деде Александра владимирском князе Всеволоде Юрьевиче папа Иннокентий III потребовал от русских князей принятия католичества и подчинения русской церкви Риму. Требование папы было отвергнуто. Но подчинение святейшему престолу богатой и обширной Руси сулило папскому Риму неисчислимые выгоды, и поэтому происки папства не прекращались. Захватнические цели католической церкви совпадали с замыслами немецкого и шведского рыцарства. Наступая на восток, рыцари истребляли славянские племена, захватывали их земли. Святейший престол неустанно призывал правителей католических стран к "крестовому походу" на Русь; он объявлял в посланиях своих "инаковерующих русов хуже язычников", требовал прекращения торговли с Русью.
Опасность иноземного вторжения и враждебность вотчинного боярства с юных лет приучили Александра к осторожности в поступках. Он сознавал свою силу, ни перед кем не опускал глаз, говорил прямо то, что думал, но не избегал и хитрости. В совете господ, в беседах с владыкой-архиепископом, там, где нужно было оказать свою волю, Александр то проявлял уступчивость, как бы даже во вред себе, то становился несговорчив и упрям. Он мог выслушать, не склонив головы, горькие истины, но когда то, что говорилось, не трогало его, уходил не дослушав.
…Отпустив гонца князя Юрия, Александр развернул грамоту, прочитал ее молча, молча же положил на поставец. Ратмир и боярин Федор не нарушали тишины горницы.
- Великая беда грозит Владимиру, - как бы размышляя с собою, промолвил Александр. - Князь Юрий собирает рать. Он не просит помощи, но не подумать ли нам о том. Князь Юрий в Ярославле, возьмем путь на Переяславль и Ростов. Встретим большой полк суздальский и соединимся с ним.
- Тяжек будет поход, княже, - насупясь, произнес Ратмир. - Мало времени, а ждать, когда соберем большое войско, некогда. Выступим с дружиной к Торжку. Захватит в пути весть, что пал Владимир, станем в Торжке, заслоним дорогу на Новгород.
Александр взглянул на воеводу и так крепко сжал подлокотники кресла, что скрипнуло дерево.
- Не устрашился ли ты Орды, Ратмир? - резко спросил он. - Не велишь ли ждать, пока Орда побьет князя Юрия?
- Не бегал я от врагов, княже, и не ведаю страха, - не повышая голоса, спокойно возразил Ратмир. - Вели мне выступить - пойду немедля. Не себя берегу я, Александр Ярославич, иное тревожит - то, что встречаем Орду малыми ратями. Смоленск и южные украинские города русские в стороне. В том и сила ордынян, что не в силе, а в храбрости и смерти бранной славу ищем. Дальний поход наш откроет Орде путь к Новгороду.
В словах воеводы прозвучало что-то новое, о чем раньше не задумывался Александр. Не в смерти ли бранной и он ищет славы воинам? Александр взглянул на Федора Даниловича. Тот сидел молча, как будто не слушая, о чем говорилось в горнице.
- Что ты молвишь, болярин Федор? - Александр обратился к нему. - Соберем ли войско, поспеем ли на помощь князю Юрию?
- Не воин я, княже, нужен ли мой совет?
- Скажи! Твой совет - совет мужа. Тебе ли не знать Новгород, силу нашу?
- Горькое слово не легко молвится, Александр Ярославич. Новгород не соберет войско. И посадник, и боляре в совете господ мыслят: далеко, мол, Новгород, не достанет Орда, отсидимся. И то памятую, Александр Ярославич, Орда идет конно. Новгородское войско не сможет еще подойти к Торжку, когда - либо ордыняне разорят Владимир, либо князь Юрий поразит их. А поход твой развяжет руки вотчинникам.
- Пусть! - возразил Александр. - Себе не ищу мира.
- Позовет Новгород другого князя, - будто не слыша восклицания Александра, закончил свою речь Федор Данилович.
- Так ли? Не по догадкам ли судишь, болярин?
- Нет, княже, не по догадкам. Покуда в Новгороде дружина твоя - в твоих руках сила, уйдет дружина - осилят верхние.
- Не сложатся в одну речь с верхними городовые концы. Не скажет Новгород распри.
- Скажет, Александр Ярославич, - произнес Федор Данилович так просто и уверенно, что нельзя было не прислушаться к его словам. - В страхе живут люди, а страх пуглив, - продолжал он. - И совет господ, и вече молвят: бежал Ярославич, некому оберечь Новгород. Вотчинные дружины боем станут против тебя, и владычный полк с ними. Великому князю Юрию Орда руки связала, батюшка твой, князь Ярослав, далеко, в Киеве… Будет распря, тебе не найти помощи, не жди…
Оставшись один, Александр открыл окно. Осенняя прохлада полной струей влилась в душную горницу. Неподалеку белеет освещенный мягким солнцем зеленый шатер звонницы древней церкви в ограде Городища. Две сотни лет стоят ее каменные стены. Мстислав великий, сын мудрого Ярослава киевского, будучи князем в Новгороде, велел разобрать сохранившиеся от старины каменные хоромы и на месте их заложил церковь. За нею темнеет заросший кустарниками, осыпавшийся вал, а дальше, за валом, просвечивая сквозь опаленную осенью редкую уже листву берез, серебрится и играет Волхов. Дубовая роща на том берегу как бы выступает из вод реки; рядом с рощей - стены и позолоченные кресты Юрьева монастыря.
Горькая боль сжимает сердце Александра. Легко ли сознавать бессилье свое, когда ордынские конники топчут родную землю, льется кровь мужей русских, дым пожаров застилает погосты и города. "Прав болярин Федор, - думает Александр. - Жестокую, холодную правду молвил он: не даст войска Новгород. Выступлю с дружиной - мала будет помощь князю Юрию и не найти без боя обратного пути на Новгород".
Глава 15
Слово Великого Новгорода
Восковые свечи в кованых подсвечниках оплыли от жары. Длинные неровные тени бегут по росписи каменных сводов Грановитой палаты, где собрались славные богатством и вотчинами верхние люди новгородские на совет господ.
- Пронесло бы грозу мимо! - послышался чей-то вздох.
- Пронесет. В Новгород далеки пути, - молвил боярин Нигоцевич; молвил и еще выше поднял бороду. - До зимы Орде не одолеть путину, а зимой вьюги заметут следы. О том не грех умом кинуть, славные мужи: суздальцам Орда крепко связала руки.
- Не полки ли новгородские велишь послать на помощь суздальцам, Борис Олелькович?
- Не о том я… Не потатчик я суздальцам. Иное бы молвил…
- По-иному-то сладим ли с Ордой?
На слова, брошенные кем-то из худородных, Борис Олелькович и не повернулся, продолжал говорить то, что начал.
- Иное бы, - повторил он. - От Орды у себя отсидимся, а не пришло ли время, славные мужья, заступить себя Великому Новгороду? - В напряженной тишине палаты голос Нигоцевича прозвучал негромко, но так ясно и внятно, что его слышали все. - Подумать бы, мужи, да и молвить князю Александру, не люб-де ты, уходи!
- Твое слово, болярин, не слово Великого Новгорода, - вскочил Никита Дружинин, кончанский староста со Славны. - Нет и слова Новгорода, нет и воли, чтобы гнать Александра.
- Зачем гнать? - Нигоцевич кинул насмешливый взгляд в сторону Никиты. - Честью молвить: уходи, не люб!
- А тебе, болярин, легче позор и разорение принять от Орды, чем видеть в Новгороде Ярославина? - выкрикнул Дружинин.
Лицо Нигоцевича потемнело. Ему ли, именитому вотчиннику, терпеть хулу? Не по роду, не по вотчинам - по кончанству лишь своему величается Дружинин боярином.
- По месту-то след молчать бы тебе, Никита, - нравоучительно произнес Борис Олелькович. - Верхних послушай! Всему Новгороду ведомо, не по нашей воле сел Александр на княжение. Навязал его Ярослав, а мы терпим. Не пора ли, славные мужи, подумать о вольностях Великого Новгорода?..
- Не вольности - кабалу ищешь Новгороду, Борис Олелькович, - перебил Нигоцевича боярин Сила Тулубьев. - Не распрей, а дружбой с князем нашим крепок Новгород.
Широкоплечий, неуклюжий Тулубьев выступил вперед. Пышная русая борода его спуталась. Размахивая руками, все повышая и повышая голос, Сила Тулубьев продолжал, обращаясь к совету:
- Орды боимся, мужи, а под боком не видим врага. Забыли походы Ярославовы. Лыцаришки ливонские давно ждут распри Новгорода со своим князем. Кто против суздальцев и княжей власти? Вотчинники. Город, торговые люди и ремесленные как стояли, так и стоят грудью за Александра. О том подумаем, а ну как нападут лыцаришки, с кем идти против них?
Сила Тулубьев - кончанский староста Людина конца. Говорил он так же нескладно, неуклюже, каким был сам. Громкий голос его словно разбудил бояр. Шум и недовольные выкрики с каждым словом Тулубьева становились напряженнее. Стараясь перекричать друг друга, бояре трясли кулаками, кое-кто вытирал оплеванную бороду. Того и жди - выбьется шум из Грановитой на улицу… Кто-нибудь, не стерпев, зазвонит набат в вечевой колокол. А станется так - боя не миновать. И когда казалось, что нет силы, способной усмирить расходившиеся страсти бояр, владыка, сидевший перед тем неподвижно, открыл глаза. Медленно-медленно поднялись сухие двоеперстия старческих рук.
- Мужи новугородстии, - тонкий, похожий на женский, голос владыки устрашающе взвился под каменные своды палаты. С воздетыми ввысь руками владыка обвел взглядом бояр. Наступила тишина. Владыка-архиепископ в Новгороде Великом - глава совета господ; не княжее, не боярское слово громко в Грановитой, а то, что произнесут уста старца в черной мантии. - Не в пору, мужи новугородстии, брань с князем, - продолжал он. - Не яростью возвеличится ныне святая София, а тишиной. Мир и благодать да пребудут с нами!
Черные попы подхватили владыку под плечики, помогли спуститься на землю. Словно вода, пролившаяся в бушующее пламя, речь владыки усмирила спор. Бояре расселись по лавкам. Владыка благословил продолжать совет.
В тот же день вечером боярин Нигоцевич с кумом Лизутой и Стефаном Твердиславичем сидел у себя в гридне. И Твердиславич и Лизута, встревоженные упрямством Бориса Олельковича, пытались образумить его, не поднимать шум против князя.
- Тебе, посаднику, и нам придется держать ответ перед Новгородом, - прищурив узенькие щелочки глаз, говорил Лизута. - Не случилось бы с нами того, что было с посадником Мишей: затеял он шум, а после пил воду со дна Волхова.
- Миша дураком жил, Якуне, - стоял на своем Борис Олелькович. - Он на рожон лез, а рожном добра не взять. Надо с умом, хитростью.
- Хитрость - не сила. Не сладко стоять с непокрытой головой после, - молвил Твердиславич. - На что умен и хитер был Вовза… Брат он мне. За упрямство за свое принял беду, не устоял.
- Помню о том, Стефане, - Нигоцевич обратил к Твердиславичу красное, потное лицо. - Жалею Вовзу, но того ли нам ждать? Не сила хитрость, а каменные стены рушит. Выкатим бочки с медом да олуем мужикам-вечникам, и будет у святой Софии и на Ярославовом дворище наше слово словом Великого Новгорода. В страхе народ, а в страхе люди на посулы падки.
- Трудно начинать, Борис Олелькович.
- Нет, Стефане, не трудно, не нам ждать беды. Поднимем вече против Александра, скажем волю, как в старину говаривали князьям.
- Великое дело задумал ты, кум, - вздохнул Лизута. - Попытать бы у владыки совета.
- Владыка не заступник Александру, тебе, Якуне, болярину владычному, о том ведомо, - не отступал от своего Нигоцевич. - Страшусь я, покуда спорим - время уйдет. Суздальские князья не Мстиславичи. Над всею Русью возносят руку. Не отстоим себя, станем спину гнуть в холопьих сенях у великого князя во Владимире.
За шестьдесят перевалили годы боярину Нигоцевичу, но крепок он, что дуб. Седого волоска в бороде не видно. И богат он, и ума не занимать ему. Верхним среди верхних живет боярин в Великом Новгороде. Князю Александру впору бы поискать его дружбы, породниться не стыдно бы. Дочку приданым Борис Олелькович не обидит. Будь на месте Александра другой князь, за честь бы он почитал назвать тестем своим боярина Нигоцевича. Александр не по летам горд. Суздальская земля ему мать, а Новгород мачеха. Так думал Борис Олелькович.
- Созвоним вече, а князь Александр не уклонится, выйдет на вечевую степень. Как быть перед ним? - высказал опасение Стефан Твердиславич.
- Выйдет - и добро, Стефане. В лицо ему скажет Новгород свое слово.
- Ну-ну, ладно бы так-то, - не то одобрил Нигоцевича, не то осудил его Стефан Твердиславич. Он собрался было что-то еще молвить, даже привстал со скамьи, но вдруг лицо его тревожно вытянулось; Лизута беспокойно заерзал на лавке.
- Не набат ли звонят, бояре?
- Набат, - прислушавшись, подтвердил Твердиславич. - На Ярославовой звоннице.
- К-кому нужда? - заикнулся Лизута. - И время к ночи.
- Звонят… То нам и на руку, - Нигоцевич поднялся, шаркая ногами, приблизился к оконнице. - Не мы звонили, а слово скажем.
Набат на Ярославовой звоннице звонил кузнец Никанор. Дробно и гулко разлетается над Новгородом Великим звон вечевого колокола, созывая на вече городские концы. Идут к Ярославову дворищу торговые гости и ремесленные мастера - со Славны, из Плотников, с Неревского конца и Людина… Идут кузнецы и серебряники, щитники и тульники, каменщики и мостовики, колпачники и бочешники… На вечевой степени, возвышающейся над площадью, стоит, опустив руки на красные перильца, Игнат-гвоздочник, за ним Тимош-серебряник, лучник Онцифир. На степени - ни впереди, у перилец, ни позади - не видно боярских шуб. Лучник Онцифир, староста братчины мастеров оружейных, велел Никанору звонить вече. По старому обычаю новгородскому каждый вольный житель волен подняться на Ярославову звонницу и бить набат.
Вокруг степени шумно. Точно Ильмень в бурю, темными, крикливыми волнами колышется площадь. В шуме слышны голоса:
- Рязань-ту отбила Орду.
- Ох, правда ли?
- Правда. Верные люди сказывали. Бежали ордыняне за Каспий.
Светлеют лица. Хороший слух каждому дорог, но не успел он затихнуть, как Офоня, сиделец из колпачного ряда, передал:
- Не Орда, братцы, страшна Новгороду. Орда далеко. Князь Ярослав с суздальскими полками в Торжке.
- Почто идти Ярославу?
- Идет.
- Не в колпачном ли ряду его видели, Офоня?
- Видели. Люди прибежали из Торжка… Как станут на зиму в Новгороде суздальцы, хоть не живи после.