Готовя поход, фон Балк завоевательные стремления свои прикрывал именем юного Ярослава, сына Владимира псковского. Под стяг Владимировича становились водьские племена, люди, бежавшие из Пскова и Новгорода; даже именитый боярин новгородский Борис Нигоцевич протянул руку дружбы Владимировичу, назвал его князем псковским.
Мысли и опасения свои об угрозе Новгороду и Пскову от нечестивой Орды фон Балк высказал князю-епископу.
- Орден меченосцев поможет князю Ярославу Владимировичу вернуть наследие родителя своего, - выслушав командора, сказал епископ. - Святейший римский отец именем бога благословил апостольский подвиг. Иди на Псков, брат командор! Милостью пресвятой девы русская церковь отринет восточных патриархов и воссоединится с апостолической римской церковью, единой истинной.
Войско фон Балка подступило к Изборску, занятие которого открывало крестоносцам ближние пути на Псков. Здесь, под Изборском, командор получил весть о походе шведов. Возмущенный и раздосадованный тем, что шведы выступили прежде, чем его войско утвердится в Пскове, фон Балк приказал немедленно взять осажденный город. Изборяне отбили нападающих. Урон, который понесли меченосцы в битве, был так значителен, что командор, закрыв все пути к городу, решил измором и голодом заставить изборян открыть ворота.
Ни в Риге, ни в войске фон Балка никто не сомневался в победе шведов. Фон Балк с нетерпением ждал вести о поражении новгородцев, но вести о том не было. Гонцы из Риги и из Дерпта отговаривались незнанием. Наконец из Дерпта передали, что при дворе дерптского епископа говорят, будто новгородский князь, избегая битвы у стен Новгорода, вышел навстречу шведам с дарами и покорностью.
Эта весть огорчила и возмутила фон Балка. Шведам легко, без боя, удалось захватить то, что давно считали своей добычей рыцари-меченосцы! "Трусы! - в гневе восклицал фон Балк, словно бы переживая обиду за неумение русичей стоять в битве. - Таков и князь их". Как сон, легковесны и смешны были теперь фон Балку воспоминания о старых победах новгородцев. Даже то, что стены непокорного Изборска все еще высятся несокрушимо, не трогало командора. Не Изборск, всю Русь хотел видеть он склоненной перед собой.
Слухи, чем они неожиданнее, тем тревожнее. Фон Балк все еще возмущался и негодовал на трусость новгородцев перед шведами, на легкомыслие их князя, когда в войске заговорили, что новгородский Александр встретил шведов на рубеже Руси и поразил их полки. Шведский правитель Биргер с остатками своего войска позорно бежал, спасаясь от плена и гибели. Слухи о позоре шведов с каждым днем становились настойчивее. В войске меченосцев и верили им и сомневались, пока грамота, полученная из Риги, не рассеяла всех сомнений: о бегстве Биргера и гибели его войска писал князь-епископ.
Или войско Александра оказалось сильнее шведов, или жадность и самонадеянность погубили Биргера. Победа на Неве противоречила всему, что слышал фон Балк о Руси, о чем приносили вести немецкие торговые гости, посещавшие Новгород. До битвы на Неве фон Балк не раз слышал и верил тому, что Александр новгородский не сведущ в делах ратных, что войско новгородское слабо и малочисленно. Но теперь мысли о легкой победе войск Ордена над русичами уступили место сомнениям. Фон Балк не был бы воином, если б не понимал, что в битве со шведами Александр проявил доблесть; не многолюдством взял победу, а хитростью воинской. "Александр быстр и смел, - думал фон Балк. - Вышел навстречу шведам, встретил их у рубежа". В поражении шведов фон Балк видел предупреждение себе, неожиданное препятствие успешному походу своего войска.
Три столетия назад захват немецкими правителями земель залабских славян положил начало движению немцев на восток. Немецкие рыцари истребили славянские племена лютичей и прусов; продвигаясь дальше на восток, захватили земли лэттов, ливов и эстов. Ныне войско Ордена на рубеже Руси.
Как ни тревожила фон Балка весть о битве на Неве, все же она не поколебала веры командора в свою звезду. Шведы начали поход, грозя русичам порабощением и пленом, он, фон Балк, вступит в Псков со словами дружбы. Пусть русичи видят в меченосцах не врагов, а друзей, союзников своих в борьбе с Ордой. "Умная хитрость в делах воинских - путь к победе", - рассуждал фон Балк.
Он снарядил гонца в Ригу; кроме грамоты князю-епископу, гонец повез грамоту боярину Нигоцевичу.
"Спеши, боярин, к войску, - писал фон Балк Нигоцевичу. - Твой глаз и твой ум нужны нам".
Глава 3
Победители
Новгородское войско вернулось из похода к невскому рубежу. Ликующими кликами встречал победителей Великий Новгород. Владыка архиепископ с собором попов в облачении и с хургвями вышел из Детинца навстречу войску. Впереди возвращающихся новгородских полков - князь Александр Ярославич. На встрече он сошел с коня, приблизился к владыке и опустился на колено.
- Радуюсь, княже, что вижу тебя на Новгороде, - в наступившей тишине громко и отчетливо прозвучал тонкий, высокий голос владыки. - Да будет слава тебе и войску твоему, поразившему врагов земли нашей. Аз, смиренный архипастырь и настоятель дому святой Софии, в память победы твоей над войском вражеским, волею Господина Великого Новгорода, сказанною в грамотах веча и совета господ, нарекаю тебя именем Невский, да пребудет оно по вся дни славою тебе и потомству твоему…
- Слава!..
Не слышно последних слов владыки. Их заглушили громкие клики новгородцев и войска.
Три дня звонили колокола церквей и монастырей в Великом Новгороде. Праздновали новгородцы победу своих полков над шведскими крестоносцами.
На городских улицах с утра до вечера полно людей. На Буян-лугу, на Гулящей горке шапке негде упасть. Далеко разносились над Волховом песни голосовые; то протяжные, трогающие за сердце, то игровые, веселые. Не было конца забавам богатырским; пытали в забавах удалые головы свою силу. Чуть примолкнут песни, слышно перебор гуселюшек. Рожками и гуслями, звонкими сопелями зазывали людей скоморошьи ватаги. Не умолкая трещали голоса веселых петрушек.
Где бы ни собрались люди - на вольном ли воздухе, за чашей ли меду, - везде разговоры о походе. Да и как молчать, не сказать о горячей сече со шведами у невского рубежа! Ратники, бывшие в походе, сказывали о том, что сами видели, о чем от людей, от товарищей по походу слышали на пути. Переплетались в рассказах были с небылицами. Остер язычок у молодца, так всякое слово складно.
- Так-то и молвлю я, братцы милые, - начиналась речь. - Кто не видел битвы на Неве-реке, тому на ладошку не выложишь. Люто, во всю мочь и силу свою, бились наши полки. Первым начал сечу головной полк. По колено в крови стояли ратники. Солнце высоко поднялось, печет. В ту пору как выбежал берегом на поле полк правой руки с воеводою Спиридоновичем, день-то, казалось, остановился. Так вот! Неделю сказывай, не расскажешь дива, какое видели очи.
- Страшное было диво?
- Страшное ли? - вздохнул рассказчик. - Страшно вспоминать, а когда бились, страх поодаль стоял.
- Не страшно биться в сече, была бы сила да рука крепкая, - сказал стоявший близ рассказчика молодец в алом кафтане с наборным поясом; сказал и повел темной бровью.
- А что диво, Анфим, молви! - узнали люди в статном молодце Анфима, щитника с Рогатицы.
- Своими очами видел я диво, - щитник вышел вперед, усмехнулся, глядя на раскрытые от любопытства рты слушателей. - Кто силою не обижен, тому легко в бою, а кто мал и неказист, тому свой топор в тягость. Бился в сече молодец удалой, не топором бился - стрелами меткими. Припадет на колено, натянет тетиву - ни одна стрелочка не падет мимо. Есть в Новгороде Великом искусники в стрелецких потехах, но метче стрелы, чем у того молодца, о коем сказываю, не знал я ни в Новгороде, ни инде.
- Уж не свей ли стрелец?
- Не свей. Небось дюжина свеев от его стрел пала на землю. В новгородском полку бился молодец. Пришел он из Карелы.
- Ой, Анфим, неужто там метче новгородских лучники?
- Может, стрелы завороженные у того молодца? Люди в Кареле не нашему, своему, лесному богу молятся.
- Заворожить бы твой язычок, Офоня, то-то бы укладно молвил.
- С Офоней говорить - решетом воду лить, - пробиваясь сквозь плотную толпу вперед, скороговоркой прочастил Омоско-кровопуск. - Кланялись бы Офониной чести, да язык у Офони на сыром месте. Молви, Анфим, - Омос остановился перед щитником. - Каким ремеслом промышляет тот молодец?
- Князь он тамошний. Охотник, метко бьет зверя.
- Коли так, то и дива нет. Глаз у молодца по звериному следу наметан.
Близ Мстиславова дуба на колоде сидит Игнат-гвоз-дочник. Он в красной рубахе с узенькой плетеной опояской; волосы расчесаны, борода ровная, словно кужель у прядеи-мастерицы. Лишек меду выпил вчера Игнат, нынче хоть и опохмелился, но голос у него осип; говорит Игнат покашливая:
- Шагал с нами в походе ратничек… Кх! Ростом - верста немеряная; я не мал, а он на полголовы меня выше. Смеялись над ратничком в походе: "Эко, мол, чадушко! Рос - с елками в бору мерялся, троим положи бог столько росту - не обиделись бы". Шел детинушка на встречу с недругом, а на плече нес не копье, не рогатину - игрушку, топоришко легонький. Лезвие у топора изогнуто навроде молодого месяца. Только и виду у топоришка - ратовище, схваченное кольцами, длинное, как у рогатины.
- Откуда взялось экое чадушко? - усмехаются вокруг.
- Сказался со Мшаги, кузнец тамошний, - прокашлялся и ответил гвоздочник. - Ратники смеялись над его топориком, а он хоть окрысился бы на кого, скалил зубы вместе со всеми. О моем топорике, говорит, после битвы слово будет. А в битве, кто смеялись над ратником, прикусили язычок. Правду молодец молвил. При моих глазах махнул он топориком, вражий шелом рассек надвое. Не поломался, не погнулся топоришко, будто не железо рубил. Александр Ярославич видел в бою ратника, хвалил его. Добро бы, сказал, всем кузнецам такие, как у этого молодца, топоры ковать. Может, сила хитрая скрыта в железе, может, колдовство - не скажу про то, не ведаю.
- Хитры наши кузнецы! - прозвучал голос.
- Хитры-ы!
- Чьим копьем - заморских мастеров аль новгородского изделия - бился Ярославич с правителем свейским?
- Наших мастеров копье. Страшко ковал.
- Вправду?
- Почто врать? Страшково копье держал Ярославич. Правителя свейского с поля унесли замертво.
- Не сказка ли? Сам ты, Игнат, видел, как несли свея?
- Не сам, а знаю. Верные люди сказывали.
- Слыхали и мы от верных-то людей небылицы в лицах… То-то долгие, то-то гладкие.
- Дурак, коли не сумел отличить от вранья правду, - в толпе кто-то резко и грубо оборвал черномазого детину в серебряном поясе, напомнившего о небылицах. - В гридях болярских ходишь, а почто сам отлынил от похода, голову свою берег…
- Жаль небось головы-то, - засмеялись.
- А почто жалеть, коли пустая… Видел я, братцы, бой Александра с правителем Биргером… Не небылицу люди молвили, а быль.
Все глаза обернулись на того, кто сказал, что видел поединок. Узнали - Устин. Стоит он с нахмуренным челом, руку, оцарапанную шведским копьем, держит на рушнике, перекинутом через плечо. Он только что подошел к толпе, слушавшей рассказ гвоздочника, и, услыхав речь гриди, рассердился.
- Устин! Выйди-ка вперед, покажись! И о твоих подвигах рассказывают сказочки.
- От сказок я не вырасту, а в бою, как и все, бился.
- Видел поединок княжий?
- Привелось, близко был.
- Скажи, пал свей с коня?
- Пал. В чело шелома угодил ему копьем Ярославич.
- А Миша-ладожанин, сказывают, кораблики свейские ловил?
- Ловил. Целехоньких взял три кораблика, а много и по воде пустил. На большом корабле бился один с вражьей оравой.
На разные лады, по-разному складываются сказы о битве.
И воины и мирные люди с грустью вспоминали старого воеводу Ратмира. Видели Ратмира в битве, видели и лежащим в поле, среди павших от его меча шведских латников, и все же… Сил нет верить тому, что не покажется больше ни на улицах новгородских, ни на вечевой степени, ни на Буян-лугу бехтерец и кованый шелом воеводы. Вспоминали Ратмира и те, кто любили его, и кто врагом своим почитали, - вспоминали добром. В битве за Русь славною смертью пал витязь.
Храбро рубился в битве Гаврила Олексич. Молод, горяч, но слава Олексичу на Новгороде не за то, что мечом и копьем искусно владеет, что друг он князю, что отличал его воевода Ратмир среди других воинов. Храбрость не удивляла: славны храбростью и умением биться витязи новгородские! За то слава Олексичу, что сражался с воинами и оруженосцами Биргера, уносившими на ладью правителя, что, гонясь за Биргером, искупался в глубокой невской воде. На отрока Савву, из учебной палаты с Нередицы, показывали пальцами люди, говорили: "Это Савва… Борода еле проступила у молодца, а в сече он, как муж. Опоры у Биргерова шатра подрубил".
Старосты ижорских людей Пелгусия раньше имени не слыхали новгородцы, а теперь оно у всех на устах. В летах Пелгусий, борода у него седая: дивно казалось, как Пелгусий с ватагою гулял на Невской протоке, как рубил и топил вражеские ладьи.
На исходе вторая неделя со дня встречи войска. Слава и почетное прозвище Невский, которым встретил его Новгород, поднимали в душе Александра гордое сознание величия дела, которое совершили новгородские полки. Казалось, только теперь, в Новгороде, понял он значение победы над крестоносцами Биргера. После битвы и на походе, возвращаясь с ратного поля, Александр гордился победой, но то была гордость юноши, преодолевшего смертельную опасность, которая встала на его пути. Он молод, храбр, возвращается победителем из похода - чего же больше желать ему? До встречи с Биргером, как полагали люди и против чего не стал бы возражать Александр, сила его и власть опирались на силу и незыблемость власти отца, великого князя владимирского. Теперь слава сопутствовала Александру, новгородцы увидели в нем не только сына Ярославова, но сильного мужа, стоявшего во главе полков, защитивших от нашествия врага новгородские рубежи.
В первый же день по возвращении в Новгород Александр долго беседовал с ближним своим боярином Федором Даниловичем. Беседа касалась посылки гонца во Владимир, к князю Ярославу Всеволодовичу, с известием о победе. Александр высказал самонадеянную мысль, которую хотел выразить в грамоте отцу, что после Невской битвы Новгороду не грозит опасность нападения шведских крестоносцев, что урок, полученный ими на Неве, охладит пыл к походу на Новгород и у рыцарей-меченосцев и у римских попов. Александр не ожидал возражений Даниловича, говорил горячо; в голове его еще не улеглась память о дне битвы. Федор Данилович, ни разу не прервав, выслушал все, о чем сказал Александр, но вместо того, чтобы одобрить слова князя, заговорил хитро, будто заглядывая вперед:
- Истинно молвил ты, княже. Бегство свеев перед твоими полками - урок врагам Руси, но время ли нам кричать о том? Мыслю я, ливонские лыцари, а тем паче попы римские не оставят давних своих надежд о походе на Новгород. Войско лыцарское под Изборском. Поработили лыцари ливонские племена, смущают людей в нашей Вольской пятине. Орда не тронула Новгорода, но кто молвит, что не вернется хан, не пойдет боем и не потребует покорности?
- Не страх ли говорит твоими устами, болярин? - сказал Александр. - Хан далеко, ливонские лыцари ведают о нашей битве со свеями, нужда ли ожидать ливонцев к Новгороду?
- Тать и разбойник нападает, когда его не ждут, княже, - усмехнулся Федор Данилович. - Нам ли о том не памятовать! Вели нынче ехать мне во Владимир.
- Нет Ратмира, не будет и тебя в Новгороде, болярин Федор.
- Авось недолог сложится путь. О месяце сроку вернусь.
- Поезжай! Чаю, и батюшка рад будет видеть тебя.
Незаметно шли дни. После отъезда Федора Даниловича Александр был на совете господ в Грановитой. Бояре-вотчинники, старые посадники и тысяцкие, держали себя чинно, никто из них словом не нанес на князя. Не в пример прежнему, и между собой сидели тихо, не спорили, не бранились.
За мужество, оказанное в битве, Александр взял в младшую дружину отрока Савву. Чернец Макарий хотя и сетовал, что не увидит в учительной палате способного и прилежного ученика, но не перечил.
- Савва будет ладный отрок в дружине, - молвил. - Слух был, княже, о мире твоем с вотчинными болярами… Жаль, не пророк я, не предскажу, когда вотчинники вновь покажут свои когти.
- А если нет?
- Тому не бывать, - убежденно произнес Макарий. - Молчат, пока громка твоя слава, а попритихнет - вспомнят они о "старых грамотах".
Глава 4
Ханский посол
Легче, чем с Федором Даниловичем и Макарием, дышалось Александру с Гаврилою Олексичем. Как и Александр, гордился Олексич победой над свеями, тем, что стар и мал знают его нынче на Великом Новгороде.
- Счастливо ты искупался в Неве-реке, Олексич, - вспоминал Александр. - Слава твоя затмила славу войска.
- Ради смеху слава.
- Полно! Где смех, там веселье и ласка.
- Кому меня ласкать, княже…
- Вот как! Уж не забыл ли ты хоромы на Нутной? - рассмеялся Александр. - Не заросла ли травой дорожка к молодой вдове?
- Не заросла, а…
- Коли не заросла, так веди в гости! - перебил Олексича Александр Ярославич. - Авось, веселое слово услышу, да и на вдову твою полюбуюсь… Пара ли молодцу? Не зазорно ли ближнему дружиннику моему бывать у нее в хоромах?
- Когда велишь, княже?
- Ввечеру нынче. Пожалуй, заранее кликни ей, припасала бы мед для гостей незваных.
Вечером, до полуночи, пировали в хоромах у Славновны. Нагрянула ватага дружинников, только ставь на стол еду да питье. Славновна убралась к приходу гостей, ходит по горнице белым лебедем, рада: ну-ка, сам князь с ближними переступил порог в ее горницу! Одно печалило Катерину Славновну: не остался сокол ее залетный ночь коротать в хоромах.
На другой день Олексич, еще ранние обедни не отпели попы, разбудил Александра.
- Вставай, княже! Весть тебе превеликая.
Спросонок Александр не сразу понял, что говорит Олексич.
- Отстань! Знать, вчерашний хмель не выветрился у тебя… Умойся студеной водой, отойдет.
- Не о хмеле речь, Александр Ярославич, - не унимался Олексич. - Спал бы и я, да разбудили не вовремя. Ордынский посол прибыл на княжий двор.
- Бредишь. Откуда быть ему?
- Так-то и я думал, княже, пока своими глазами не увидел ордынянина. Сам конно и с ним полторы дюжины конников.
Как рукой сняло с глаз сонную одурь. Александр вскочил, шагнул к окошку, но оттуда не видно двора. Не зная, зачем посол прибыл в Новгород, Александр велел Олексичу принять его, звать отдохнуть с дороги, а после обеден провести в гридню, буде ханский посол сам того захочет.