Провел Ивашко в хоромах ночь, а когда рассвело - отправился на Ильину улицу, в кузню к Никанору.
Безлюден Новгород. Дождь ли разогнал жителей по теплым углам или иное что, но ни встречного, ни поперечного не увидел на пути. Пока Ивашко шел мощеными улицами, нога ступала крепко, в переулках же и на Ильиной хоть в ладье плыви. Скорее бы холода! Скует мороз осеннюю непролазную грязь, прикроет снегом, и оживет, заиграет зимним весельем Новгород. А нынче Ивашко по черному разливу непогодной осени еле добрался к Никанору.
В открытые воротца кузни слышно поскрипывание коромысла и громкие вздохи мехов у горна. Над золотом углей бьется жаркое синеватое пламя. Увидев Ивашку, кузнец опустил мех, уставился взглядом на гостя.
- Ивашко! - будто не веря тому, что видит его, воскликнул он. - Жив молодец?!
- Жив, - широко ухмыляясь, откликнулся Ивашко. - Весь перед тобой.
- Откуда ты? Уж не из Переяславля ли?
- С Шелони.
- С Шелони?! - еще больше изумился кузнец. Горка огруженных к поддувалу углей потемнела; еле шает, поблескивая внутри ее, замирающий огонек. - Какая нужда загнала тебя на Шелонь?
- По лету, перед походом на шведов, был я на Шелони со словом княжим, а остался не своей волей. Хворь маяла.
- Уж не огневица ли?
- Огневица не тронула, острый кончар проколол вот тут, - Ивашко приложил к груди ладонь. - Недруг хитростью обошел. Лежал я после - ни рукой, ни ногой не мог ворохнуть, а вот поправился, силы накопил. Ехал в Новгород - тешился думой, что все горе мое перегоревано, а приехал… Нет в Новгороде ни князя, ни дружины.
- В Переяславле Александр Ярославич, - вспомнив, что и он виноват в уходе Александра из Новгорода, хмуро вымолвил Никанор. - Обиду он принял… Ждем Ярославича на Новгороде, да не дождемся пока. Сам-то, Ивашко, ты надумал что-либо? - спросил Никанор, помолчав.
- Коротки мои думы, Никаноре. Не вернется князь в Новгород, уйду в Переяславль.
Кузнец взялся за коромысло, качнул мех. В горне зашумело пламя.
- Осенью-то бездорожье на путинах, зима скоро, - снова оставив дутье, сказал он. - Дорога на Переяславль не ближняя, за Тверью, может статься, рыщут ордынские конники, а то и свои воровские люди, ладно ли будет идти одному? Другое бы я посоветовал.
- Твоему совету рад, Никаноре.
- Коли рад, так послушай. Живи-ко ты, молодец удалой, зиму на Новгороде Великом. С княжего двора не гонят тебя, а руки дела запросят - приходи в кузню. Дождешься весны, тогда и будем думать, куда искать путь.
Осенняя непогода затянулась. Настасьин день справили, а и реки еще не встали. То дождь моросит не унимаясь, то целый день хлюпает тяжелыми шлепками мокрый снег, прибавляет воды. В Волхове поднялась мутная волна; взглянешь, не отражается в ней, как в летнюю пору, голубая твердь неба. Ручьи по овражкам, пересыхавшие летом, вздулись, шумят. На дорогах - черный кисель, в низинках колеса телег вязнут по ступицы. В эту слякотную осеннюю пору ни пройти никуда, ни проехать.
Ивашко остался в Новгороде. Протомился он с неделю на княжем дворе и, не выдержав, перебрался в кузню на Ильину. Веселее и легче стало. Никанор, как и в первую зиму, учил Ивашку хитрому кузнечному ремеслу, учил бить молотом и ручником, калить железо.
Не пришлось встретиться Ивашке на Новгороде и с Василием Спиридоновичем. На преображеньев день Василий Спиридонович ушел с ватажкою на Двину, на торг с двинскими боярами, задержался там.
- Двинские боляре ведут торг дорогими мехами, - сказал Ивашке Никанор. - Есть у них меха бобровые, чернокуньи, голубые лисьи, черные лисьи с серебряным дымом. Есть на Двине жемчуга скатные, изделия из рыбьего зуба… На торгу в Висби ганзейские и франкские гости высоко ценят двинские изделия. Не выберется Спиридонович с Двины плавом, вернется санной путиной.
В субботу Никанор засветло погасил горн.
- Клади молот, Ивашко, - сказал.
- Не рано ли, Никаноре? Солнце еще не село.
- Не рано. Пойду нынче на Лубяницу, к старосте Онцифиру. А ты, коли охота да воля, проводи меня. У меня дело к Онцифиру, а ты Васену повеселишь.
- Как же мне идти, Никаноре, незваному?
- Аль не хочешь показаться на людях?
- Нечего мне сказать у Онцифира.
- О чем спросят, то и скажешь, - усмехнулся Никанор. - Помню, был ты у Онцифира, мед пил из рук Васены. Не болярин староста Онцифир, а слава его велика на Новгороде. Васена одна у него. Умна и хороша девица. Пойдешь со мною - не потужишь.
- Уволь, Никаноре.
- Воля с тобой, не тащу силом.
Ивашко опустил глаза. Как сказать Никанору, что не безродному молодцу искать свою судьбу в хоромах на Лубянице. Неровня гость хуже чуженина. А Никанор не унимается.
- Томишься ты, Ивашко, - говорит. - Голову повесил. А удалому ли молодцу с тоской знаться! Гляжу вот я на тебя, и спросить хочется: всю ли ты правду о себе поведал? Все ли сказал о том, что сталось на Шелони?
- Не спрашивай, Никаноре! - промолвил Ивашко так решительно, что кузнец пожалел: не обидел ли молодца неловким словом. - Худого я не мыслю и дела худого за мною нет. Сам не пойму, так все хитро обернулось. Радость была у меня, Никаноре, и страшно мне ее потерять.
- Не пойму, в чем твой страх, Ивашко, - сказал Никанор и подошел ближе. - Не о том ли горюешь, что отстал от княжей дружины? Вижу, горько тебе, а ты не думай так, не на век. Не своей виной отстал. Будешь жить - будут и радости впереди и дни светлые.
Проводив Никанора, Ивашко закрылся в клети, лег на сенник. Толпятся в голове у него думы беспокойной ватажкой. Скользнет одна, а на смену притаилась другая. Не думы - колючий осенний дождь, что шумит в непроглядной тьме по тесинам крыши. И постель жестка Ивашке; словно не сенник под ним, а кленовая доска старого била. "И почему остался, не послушал Никанора? - спрашивал себя Ивашко, припоминая, о чем говорил кузнец, когда звал на Лубяницу. - Испугался встречи с Васеной?" Ивашке представился овраг у Нутной, весенняя гололедь… Вспомнилось, как нес на руках девушку. В думах о Васене Ивашко забыл и поляну в бору и то, как жил там. Вдруг вместо Васены встала перед ним Олёнушка. Далеко она, но образ ее казался таким светлым и близким, что Ивашко повеселел. Как рукой сняло тоску с сердца. Он и сейчас хотел бы думать о Васене, но Олёнушка неотступно стоит перед его взором. И кажется ему, что не Васену, а ее, Олёнушку, нес он на руках через овраг у Нутной; ее видел в облике Васены, и оттого Олёнушка становилась еще дороже и ближе ему.
Не слыхал, как скрипнула калитка, пропуская Никанора. Не заходя в хоромы, кузнец толкнул дверь в клеть, где спал Ивашко, и окликнул:
- Эй, Ивашко, проснись-ко!
- Никанор?
- Я. Отгадай, кого встретил на Лубянице?
- Наверно, того, кто был у Онцифира.
- Не отгадаешь, - засмеялся Никанор. - Поклон принес тебе. Не поленись-ко, молодец, привстань да высеки огонь, тогда и скажу.
Ивашко нашарил огниво, ударил сталью по кремню и, когда затлел трут, зажег жирник.
- Кому нужда поклоны слать мне?
- Тому, кто тебя помнит, - Никанор поставил жирник выше, на полавочник. - Так дело было: сидим мы с Онцифиром, кладем слово за слово, вдруг крыльцо скрипнуло. Васена, думаю. Не видно было ее в горнице. А шаги вроде тяжелы для нее. Входит. Вижу - гость. Перекрестился он в красный угол и молвил: "Встречай, Онцифире!" Смотрю - глазам не верю.
- Незнакомый?
- Знакомый! Гость новгородский Василий Спиридонович.
- Спиридонович? - повторил Ивашко. - Вернулся с Двины?
- Вернулся. Хорош, сказывает, был торг у него с двинскими боярами. Весною, как сойдет лед, собирается Спиридонович со своими товарами за море, на торг в Висби. А тебя помнит. Услыхал, что в кузне ты у меня, обещал навестить.
…Рад был Ивашко встрече со Спиридоновичем. Как будто появление в кузне торгового гостя вернуло Ивашке то, что знал он в Новгороде. Вспомнили они весну, первую встречу свою на Буян-лугу; вспомнили и о том, как бывали на торгу и на гуляньях, как в княжей потехе камешки метали.
- Минет зима, откроются реки, пойдем, Ивашко, со мною на Готланд, - сказал Спиридонович. - Себя покажешь и людей посмотришь.
- А что скажет Александр Ярославич, когда вернется в Новгород? - спросил Ивашко. - Одна вина тяжка, а две вины он не простит.
- Александр Ярославич не рассердится за то, что уйдешь в Висби, - успокоил Ивашку Спиридонович. - С дорогими товарами будем за морем, в обратный путь возьмем то, что нужнее нам. Вернемся, спасибо услышим от Ярославича за хороший торг.
Зима. Снежные сугробы намело, что остроги городовые. На бойких улицах дороги укатанные, а в переулках темнеют лишь тропочки к избам. На перекрестках торчат из снега черные кукиши головней, указывают - не сбиться бы пешему с пути в сугроб.
В избах топят печи. Днем и ночью белым туманом виснет над городом дым, а в ясные утренники над избами тонкими, стройными столбами дым поднимается высоко к небу, будто подпирая его студеную, по-зимнему бледную синеву. Кружево обындевелых лип, "берез, тополей так тонко и хрупко, что тронь его мимоходом - и оно зазвенит, рассыплется морозной пылью.
В праздники на холме за Власием зимнее гулянье с катаньями. Стрелою мчится с холма к Волхову ледянка, выскользит на лед, и по ровному полю его несет седоков до того берега. А свернет ледянка с накатанной дорожки - не успеешь моргнуть - перевернется она копылками вверх. Рыхлый снег глубок, еле на свет из него выберешься. Шум, смех, веселые крики вокруг. Щиплет щеки морозный ветер, леденит дыхание. Но разве придет кому-либо охота жаловаться на мороз!
Любят на Руси студеную зиму, да и как не любить ее! Чем крепче мороз, тем громче скрипит снег под полозьями, тем ярче щеки румянятся, громче разносятся в сизые дали голоса вольницы. Внизу, на льду Волхова, разметена дорожка, как ручеек. Темной, скользкой холстинкой вытянулась она по снежному лугу чуть ли не на полверсты. Разгонится молодец и - с разбегу - на лед.
Скользит ледяная дорожка под ногами. А мороз сердится, того и жди - ущипнет щеку белыми рукавицами. Но молодцу все нипочем; шапка набекрень, шуба наброшена на одно плечо. Жарко!
Ивашко на льду. Мимо скользит ледянка.
- Приставай, Ивашко! - доносится оклик.
На ледянке Василий Спиридонович. Рядом с ним Васена.
- Узнаешь молодца, Васена? - спрашивает Спиридонович. - Лето и осень пропадал в борах на Шелони, смерть обнимала его, а молодец удал, вырвался.
- Узнаю. - Это сказала Васена. От мороза порумянела она, темные ресницы опушены инеем.
- Зову молодца с собой за море, а он упрямится; на море, говорит, не бывал, воды много, страшно.
- Ой ли, - улыбнулась Васена. - А мне-то казалось - ни воды, ни огня не страшатся княжие дружинники.
- Дружинники рядом с князем, - потемнел Ивашко. - А я… Бью молотом в кузне у Никанора.
- Вернется Ярославич - не обойдет тебя, - сказал Спиридонович. - А за море сходишь, цена тебе вдвое.
- Худой помощник буду за морем, Василий Спиридонович. Ни торг торговать, ни слова там не смогу молвить.
- О том и не прошу тебя. Путь дальний, не знаешь, кого встретишь; кому шапкой поклонишься, а с кем копьями переметнешься. Доведется копья да мечи брать, тут уж лучше тебя нет помощника. Не упрямься! Посоветуй ему, сестрица! - Спиридонович попросил Васену.
- Коли за тем дело, изволь, братец, - смеясь, как и Спиридонович, сказала Васена. - Но мне ли советовать? Поклонюсь ему и попрошу… За братца прошу, молодец!
Васена встала перед Ивашкой и, чего не ожидал он, низко-низко поклонилась.
- Упрям, - смеется Спиридонович. - Мои слова мимо ушей у него, а твоего совета, сестрица, может ли ослушаться?
Ивашко смутился. Кровь прилила к лицу. Взглянул на веселую, улыбающуюся Васену, на Василия Спиридоновича и не утерпел, улыбнулся сам.
- Не вернется зимою князь - сяду с тобой на ладью, Василий Спиридонович, - сказал. - Погляжу море.
Глава 18
Распутья
Тревожно в Новгороде Великом. Ливонские рыцари, разорив Изборск, вступили в Псков. В дружбе с ними псковские и новгородские переветы. Князь Александр, как уехал после распри с вотчинными боярами в Переяславль, с тех пор вести не дает о себе, и не знает никто, вернется ли он на зиме в Новгород. На Покров прошел слух, что ливонские меченосцы собирают новый поход.
На Готском дворе торговые гости из Любека и Бремена отказались платить пошлины. На суде у тысяцкого при Иванской гостиной братчине любечане и бременцы жаловались на невыгодность для них торга в эту осень: свои-де залежались товары и новгородцы мало продают - цены высоки на все.
В совете господ оправившийся после боя на Софийском вече кончанский староста Славненского конца Никита Дружинин сказал:
- Немецких лыцарей ждут любечане и бременцы. На Готском дворе толкуют: придут лыцари - беспошлинно будем торговать в Новгороде; на колени встанет и поклонится нам Господин Великий.
- Пустые твои слова, Никита! - обрывая Дружинина, прикрикнул владычный боярин Лизута. - При дедах и прадедах не знали того, чтобы Господин Великий Новгород на коленях стоял перед иноземцами.
- Отворим ворота лыцарям, встанем на колени, - возразил Лизуте Сила Тулубьев. - В Пскове лыцари, недалеко.
- Встанем… Уж так-то встанем, - подхватил речь Тулубьева Никита Дружинин. - Князю Александру сказали: не люб, уходи! А кому вести войско, как придет беда? И ремесленные, и торговые, и все городовые люди желают Александра. О том бы я молвил, боляре: не пора ли засылать послов в Переяславль?
- Чай, и без послов не заказана Ярославину дорога на Новгород, - насупив брови, точно слова Дружинина обидели его, отозвался Лизута. - Новгород зла ему не чинил.
- Справедливо, Якуне, - поддержал Лизуту Стефан Твердиславич.
- Не ты ли, болярин, слово держал перед Новгородом супротив Ярославича? - воскликнул Дружинин, возмущенный речами вотчинных бояр, старавшихся свалить на Александра вину за распрю. - Не ты ли кричал: "Пора Александру на Переяславль! Не люб!"
- Потише, помолчал бы ты, Никита, - пристал к спору боярин Водовик. - Не к году распря. Говаривали прежде: кто старое помянет, тому глаз вон!
- Горько слушать правду, болярин? - насмешливо бросил Дружинин, косясь на Водовика.
- Старое, как было, прошло и быльем поросло, - начал снова Лизута. Он держал себя так, будто никогда и не помышлял о распре с князем. - Никак забыл ты, Никита, кто помог Александру собрать войско на свеев?
- Уж не ты ли, болярин Якун? - спросил Дружинин. - Животы надорвал от смеху Новгород, глядя на твою помощь.
- Не о пустом ли спор, боляре? - сокрушенно покачал головой и привстал с лавки Стефан Твердиславич. - Старых обид не перескажешь, а почто вспоминать их? Все ждем Александра Ярославича, да гордынею вознесся он перед Новгородом, не идет.
Замолчав, Твердиславич неторопливым взглядом обвел сидевших на лавках бояр. Мигали, дрожа, оплывшие от жары и духоты свечи. Сохраняя достоинство свое, Твердиславич опустился на место и сложил на животе руки.
- Хитро ты молвил, болярин Стефан, - нарушил молчание Сила Тулубьев.
- Не хитрость, правду молвил, - откликнулся Твердиславич.
- Не помолчать ли о правде-то? - Тулубьев насмешливо воззрился на Твердиславича. - Открыл бы ты, в чем гордыня Александра?
- А ты не догадлив? - выше поднял бороду Твердиславич. - В свейском походе легкая слава досталась ему, о том и сказываю. Врасплох налетели новгородцы на свейский стан, да и мало их было, свеев-то. Нынче грозят Новгороду не свей, а лыцари-меченосцы. Сила их не в пример свейской. Вот и сужу: не страшно ли Александру встретиться с лыцарями? Не потому ли сидит он в Переяславле?
- Что-то в походе на свеев не встречал тебя в поле, болярин, - припомнил Тулубьев.
- Не воевода я, на что мне поход! Ондрий мой на Неве кровь пролил…
- Не добром поминаешь сына, Стефане, коли хулишь битву, - поднялся Тулубьев. - Я видел Невскую битву, видел и след свейского копья принес. Вот, - Тулубьев распахнул шубу и поднял рубаху, показывая рубец. - Бились мы со свеями с утра до вечера, а ты, болярин, грязью кидаешь в ту битву. Не вернется Ярославич на Новгород, вперед скажу, поклонимся лыцарям.
Как ни противились верхние вотчинники тому, чтобы отправить послов во Владимир, но вторжение на Русь ливонских рыцарей, захват ими Пскова, а особенно слух, что замышляют ливонцы весною поход на Новгород, образумили бояр. Да и как противиться, если все улицы и концы городские сложились одной речью: "Пора звать князя Александра; без помощи суздальской не оборонимся от лыцарей". В середине зимы совет господ снарядил во Владимир владычного боярина Якуна Лизуту и боярина Силу Тулубьева. Чтобы не зазорно было Великому Новгороду идти с поклоном, дали послам грамоты не в Переяславль, к Александру, а к великому князю.
Ярослав Всеволодович принял грамоты, послам велел отдыхать и, покуда не позовет их, осмотреть церкви и монастыри во Владимире.
Через неделю Якун Лизута и Сила Тулубьев снова сидели в княжей гридне. Ярослав долго говорил с ними, сам указал на опасность, какой грозит Новгороду поход меченосцев, и обещал дать на княжение сына.
- Князь Олександро в Переяславле, - сказал он. - Позову его и спрошу. Не воспротивится, захочет принять поклон Великого Новгорода, молвлю: иди в Новгород, оберегай землю Новгородскую. Когда будет князь к Новгороду, грамотою своею повещу владыку и совет господ, а вас, мужи, и людей ваших не держу больше. Хорошо у нас - будьте гостями моими, пойдете в обратный путь - в том ваша воля.
В беседе с послами Ярослав ничего не требовал от Новгорода, ничего не просил взамен обещания дать сына; не сердился и не вспоминал о старых обидах. Доброта князя встревожила Лизуту. Ни прежде, в княжение Ярославово на Новгороде, ни после, при князе Александре, боярин не имел мира с Ярославом Всеволодовичем. Кому-кому, а уж владычному боярину пора знать, что доброта и согласие в сношениях с Новгородом не в характере владимирского великого князя. Об опасениях своих Лизута сказал Тулубьеву. Тот, хотя и верил Ярославу, все же перед отъездом из Владимира молвил:
- Взять бы нам, Якуне, путь к Новгороду через Переяславль. Князь Александр в Переяславле, попытать бы у него - примет ли слово Великого Новгорода?
Лизута поморщился. Прищурив глаза, покосил ими вокруг, будто опасаясь, что кто-либо, кроме Силы Тулубьева, услышит его, и сказал:
- Добро бы так-то, Сила. Александр, чаю, послушает слово Новгорода, но как идти к нему? Грамоты наши писаны во Владимир. Будем на Переяславле, не станется ли то обидой князю Ярославу?
Из Владимира послы новгородские, взяв прямой путь, выехали на Дмитров.
Вскоре после масленицы в Новгород прибыл гонец князя Ярослава Всеволодовича. В грамоте, которую привез он, Ярослав писал владыке и совету господ, что дает он на княжение в Новгород своего сына Андрея Ярославича.
"Переждем распутицу, - писал он, - и как установится путь, князь Андрей выедет в Новгород; с ним будет и дружина его. А князь Александр не хочет идти на Новгород…"