2
К ужину Анри спустился мрачнее тучи. Дело не в том, что он хоть на минуту поверил клеветнику Мо - нет, конечно, об этом не могло идти и речи. Что с ним делать, Анри пока точно не решил - отослать куда-нибудь подальше, например, и забыть о нем к чертовой матери. С ним все понятно. Только вот… что-то не так стало теперь у графа в душе, что-то очень важное там нарушилось, и он уже попросту не мог видеть вещи в прежнем свете. Яд медленно начинал действовать, отравляя все его помыслы, и против воли, против желания благородного человека он припоминал теперь всякие мелочи, ничего не значащие фразы, случайный взгляд - все, что в новом, отравленном свете складывалось в какую-то неимоверно уродливую мозаику.
Мари и Кретьен. Они ездили в Пуатье тогда, весной… Вернулись оба странные, сияющие, будто бы слегка чужие. Она засмеялась тогда невпопад, когда он сказал - "Наш поэт"… А еще они ездили кататься, или на охоту - второго дня. Они вдвоем, паж и собаки… Как раз тогда он покупал испанских коней у приезжего купца и не мог с ними поехать. А вчера, когда он вошел к ужину, они сидели рядом на скамейке и слишком быстро вспрянули ему навстречу, он еще засмеялся - "что это вы вскакиваете, врагов, что ли, ждали?.." Она была раскрасневшаяся, а он … а сегодня утром она сказала - "О, мессир Наив", со странной такой интонацией, когда он передал ей кубок… Анри сказал тогда - мы как Роланд, Оливье и Альда, а он ответил - нет, нет, не хочу… (О, на самом-то деле потому, что Мари - дочь Короля Луи, а Кретьен не хотел бы, как это ни дико, быть сыном этого короля. А стать дочерью простолюдина вряд ли согласилась бы сама Мари. Гм, да, ведь Кретьен же сын простолюдина… Ну ладно, ну ее, эту тему.) Или… вовсе не потому?..
Так! Анри, дубина проклятая, какого черта?!.. Что за дрянью ты занимаешься, клянусь кровью Господней?! Ты же выискиваешь следы вины, которой нет, нет, нет, и ты это прекрасно знаешь и сам! Ты что, серьезно решил заподозрить Мари, чистейшую, любимейшую Мари, которая была так нежна с тобою сегодня ночью, и - Кретьена?! Кретьена, Наива, лучшего друга, человека, который однажды спас тебе жизнь?.. Позор на твою дурную голову, если ты способен на такое! И из-за чего - из-за речей какого-то Мо, злого клеветника, которого ты в жизни терпеть не мог, который всегда завидовал всем, кому попало… Да, ему, бедняге, честолюбивые замыслы придавили - и то ли еще будет с человеком, который смеет говорить подобные вещи! (даже если они являются правдой, Анри, даже если они яв…)
Прекратить! Я приказываю себе это прекратить, мысленно завопил Анри, ударяя костяшками кулака о лестничные перила - так, что здорово ссадил кожу. Боль в руке отдалась до самого локтя, и ясность разума слегка вернулась к графу Шампанскому. Посасывая разбитые суставы, он сбежал по лестнице вниз, намереваясь присоединиться к трапезе - лучший час за целые сутки, когда дела дня уже окончены и каждый предоставлен самому себе, час, который друзья по обыкновению проводили втроем.
Какая же радость осеняла своим крылом огромную трапезную, где Оргелуз, Оргелуза и Наив ужинали в тесном кругу, на том конце стола, что ближе к камину, при свете всего лишь нескольких свечей, что придавало огромному залу вид замкнутого, удивительно уютного пространства… Бывало, что дела с утра и до вечера разлучали их троих, и они не успевали увидеться в течение дня; но непременно сойдясь за вечерней трапезой, неторопливо потягивая вино и обмениваясь шутками и нежными словами, муж, жена и их лучший друг обычно наверстывали упущенное. За ужином нередко засиживались допоздна, и Кретьен читал им что-нибудь новенькое (Анри, утомленный за день, под его стихи иногда засыпал - к крайнему своему конфузу. А Мари смеялась, а Кретьен даже не обижался - он давно знал графа, и понимал, что друг уж каков есть, его не переделать…) Или просто так сидели втроем, если был в камине огонь - смотрели в огонь, говоря ни о чем и смеясь самым лучшим на свете смехом - не от веселья, а от радости. Вы замечали, как часто смеются друг над другом те, кто друг друга любит?..
…Когда Анри спустился, Кретьен и Мари уже ждали за столом. Кретьен по привычке распорядился об ужине за хозяина, и им подали прекрасную оленину в собственном соку, щедро обсыпанную перцем - все трое обожали острое, и сарацинская приправа закупалась замком графа Шампанского в огромных количествах, несмотря на высокую цену. Еще на столе дымилось блюдо с жаворонками, жареными с фруктами, - жаворонков очень любила Мари. Вино за ужином пили светлое, легкое, то самое, коим славится Шампань. Слуг, по вечернему обычаю троих друзей, Кретьен и Мари отослали прочь - они любили кушать втроем, прислуживая друг другу на манер некоей игры или ритуала, и только накрыть и убрать со стола предпочитали поручить кому-нибудь еще. Сейчас ни Наив, ни Оргелуза еще не приступили к еде в ожидании своего друга и повелителя; они просто сидели за столом - Мари в высоком креслице рядом с резным "троном" хозяина замка, а поэт - слева от нее, на углу; озаренные ясным свечным пламенем, они вели какую-то негромкую радостную беседу, Мари чуть откинулась назад, тихо смеясь… Оба они были такими… такими красивыми, спокойными и своими, что у Анри защемило сердце от острого презрения к себе. (И как он мог подумать, что…) Или… не от презрения?..
- А, вот явился! С давних пор
Мы не видались, монсеньор! -
радостно поднимаясь ему навстречу, воскликнул Кретьен. Понятно, они в стихи играют, вот почему смеются… Кретьен и Мари часто развлекались подобной забавой, то вдвоем, то при Анри - который в игре, однако, не участвовал, только смеялся вместе с друзьями. Анри так не умел. Рифмы не шли ему на ум, строчки не складывались - что, однако, не мешало ему, остро чувствующему свое отличье от этих двоих, получать от сего отличья радостное удовольствие. И стишки ему тоже нравились, особенно смешные он просил записать - а они обычно отказывались, говоря, что пустяки того не стоят. Вот и Мари сейчас подхватила инициативу, поворачивая к мужу улыбающееся, до боли красивое лицо:
- Опаздывать для вас позор!
Враг человеческий хитер,
Мы думали, уж не упер…
Ах, не украл ли вас сей вор!
- Но мы, как херувимский хор,
Взываем: сядьте, монсеньор! -
подхватил Кретьен, устремляясь навстречу другу. Но, наткнувшись на его замороженный взгляд, он моментально бросил стихотворный лад:
- Анри… Что с тобой? Что-нибудь случилось?..
- Да нет, - граф выдавил улыбку, опускаясь в свое резное кресло. Ему было стыдно до тошноты, будто он все лжет или прячет отравленный кинжал в рукаве, явившись на семейный ужин. - Все хорошо, просто я… думаю о своем. Мне тут надо обдумать… одну вещь. Не обращай внимания, лучше порежь мясо.
Кретьен кивнул, вонзая нож в ароматную толщу жаркого. Сок заструился по серебряному блюду для резки, источая умопомрачительный аромат; Анри тем временем, стараясь не смотреть никому в глаза, взял себе круглый ломоть хлеба. Жена глядела на него с легким недоумением, тревогой, и он потянулся погладить ее по щеке.
- Ну, Гордячка… Не беспокойся. Правда, все хорошо. Налить тебе кларета?
Мари, встревоженная небывалым для Анри резоном - граф решил что-то обдумать - поднесла кубок к губам, следя за ловкими руками Кретьена. Тот быстро и изящно расправился с оленьим боком и положил небольшие душистые куски на хлеб - первому Анри, второй - Оргелузе, и, наконец, себе. Удивительно, как он умудрялся все делать красиво - даже просто смотреть, как он режет мясо, было удовольствием. По-настоящему хорошее настроение трудно испортить - и Мари, отвлекшись от тревог, бросила в друга новой рифмой:
- Кретьен!.. А вот, рифму на "жаркое"!
- Как вкопанный, замрешь средь боя
И вскрикнешь: Боже, что такое?
А то ожившее жаркое…
- Бежит, не обретя покоя! -
рассмеялась Мари, подхватывая кусочек мяса тонкими пальцами. - А еще, Наив, мы просто должны… рифму на Анри!
- Пожалуйста, моя госпожа…
Прекрасней графа, чем Анри,
Ты не отыщешь, хоть умри,
Вплоть от Лиможа до… Витри.
- Вплоть от заката до зари…
Вокруг и вовсе не смотри -
Всех превосходит наш Анри!
Хоть в рай живого забери…
- Хороший олень, - заметил превосходящий всех граф, натянуто улыбаясь. Мари жалобно воззрилась на Кретьена, тот только пожал плечами. Его как раз не удивляло желание друга молча подумать о своем - сам он так делал всегда, когда что-то писал.
- А что ты сегодня делал? - спросила Мари как ни в чем не бывало, глядя при этом не на супруга, а на пламя свечей.
- Да так. С оруженосцами занимался. Ничего оруженосцы. Особенно этот… как его… Не помню.
- Жеан? - спросил Кретьен с интересом, отрезая себе еще мяса. Сам он интересовался успехами юношей, а в судьбе некоторых, например, вот этого Жеана, принимал особое участие. Хороший мальчик, сын доброго знакомого, храбрый и вежественный…
- Да-да, Антуан.
Беседа явно не клеилась. В молчании расправились с оленьим боком, Мари даже не хотела жаворонков и пощипывала виноград. Светлое лицо ее затуманилось. Она была в простом полотняном шенсе с вышивкой по вороту, без шелкового платья, и тесный жилет, облегающий фигуру, она тоже не надела на простой семейный ужин; волосы ее, придерживаемые только тоненьким обручем, сейчас казались совсем темными. Так бывало всегда, когда юная графиня грустила; а в радости ее локоны сияли и бывали чуть ли не золотистыми.
Чтобы развеять ее печаль, Кретьен скатал хлебный шарик и вместе с рифмой - так они часто делали - бросил его в госпожу. Шарик мягко ударился о ее плечо и отскочил на стол. Анри вздрогнул.
- Донна Оргелуза, рифма на "Ланселот"!
- Сел на коня спиной вперед
Великий рыцарь Ланселот! -
оживилась Мари, посылая хлебный катыш обратно через стол.
- То королеву не спасет,
Зато ей радость принесет! -
не сплоховал и Кретьен, ловя шарик и возвращая даме обратно - с учтивым поклоном. Она улыбнулась, протянула руку… протянула руку через стол… Их пальцы соприкоснулись, чуть помедлили. Это Анри показалось - или у Мари едва дрогнула рука?..
Он осушил еще один кубок и потянулся за кувшином. Как же Анри мог раньше не замечать, сколь похожи у них руки? Точеные, с тонкими изящными пальцами, будто специально созданными для колец… Только у Кретьена - больше, и более мужественные, не такие полупрозрачные, а в остальном - то, что называется "аристократические руки", мужской и женский вариант. Такие на миниатюрах рисуют. Не то что длани самого Анри - двое граблей, широкие, короткопалые, все в мозолях, такими только меч держать или кубок на пиру, а перо - уже не получится… И вообще - как Анри мог не видеть, сколь эти двое похожи?.. Оба столь утонченно красивые, как две птицы редчайшей породы, оба сейчас радуются утонченной же стихослагательской забаве, понимая друг друга с полуслова, и смех у них похожий, и любят они одни и те же вещи, красивые вещи, которых Анри никогда не сможет понять и с ними разделить… Он был чужим, лишним за этим столом, укрытым тенью в королевстве света; как он мог быть таким слепым, чтобы не понять этого давным-давно?.. Нет, Анри по-прежнему не подозревал никого, не хотел и не смел подозревать - просто совершенно отстраненным взглядом он вдруг увидел, какую красивую пару составили бы Кретьен и Мари. Воистину пару, эти двое людей из одного теста - видно, одно тесто у Господа идет на поэтов и принцесс.
…А на грубых воинов с рублеными лицами, которые способны только оглушать врагов ударом по шлему да трубить в басовитый рожок что есть мочи, идет другое тесто. Пожалуй, даже не тесто, а тяжелая красная глина.
…И разница в возрасте между ними меньше. Анри над этим никогда не думал, а теперь задумался - и понял с небывалой ясностью: между Кретьеном и Мари - десять лет. Тридцать и двадцать - вовсе не то, что двадцать и сорок. Хотя бы по одной этой причине им всегда будет легче понять друг друга. И даже сейчас, даже в минуту острой сердечной боли Анри успел горько пожалеть, что все получилось именно так, и его двое самых любимых людей, столь подходящих друг другу, никогда не будут счастливы так, как могли бы. Но неужели… это могло бы быть правдой?..
И внезапно Анри словно увидел их издалека - ясных, блещущих светом своей радости, как они берутся за руки, соприкасаются губами - да, это в самом деле могло бы быть так.
…От тяжкого забытья его пробудил звук собственного имени. Не имени - прозвища (до чего глупого и напрасного, Бог ты мой!), и произнес его голос Мари.
- …Но что ж так мрачен Оргелуз?
Ужель наш тройственный союз
Был омрачен…
Договорить она не успела, и мир никогда не узнал, какую еще рифму подобрал ее тонкий ум. Анри вскочил из-за стола, опрокинув пустой уже, тяжело зазвеневший кубок, и вылетел прочь. Он промчался по залу, топая, как целое турецкое войско, и так громыхнул дверью, что, кажется, весь замок содрогнулся.
Мари вскочила, прижимая руки к груди. Взгляд ее резко стал беспомощным; Кретьен, растерянно разведя руками на ее немой вопрос, бросился за другом следом. Дверь грохнула еще раз, Мари вздрогнула и опустилась обратно в кресло.
…Своего друга и господина Кретьен нашел сразу же за дверью; Оргелуз стоял, прижимаясь лбом к холодной стене и проклиная себя за несдержанность. Кретьен в темноте коснулся его плеча рукой, прекрасной своей рукой, - и тот весь передернулся.
- Анри… Прости, что я так навязчив, но больше я тебе не верю. Повторяй сколько хочешь, что все хорошо. Что случилось, в конце концов, ты можешь сказать?.. Кто-то тебя чем-то оскорбил?.. Может, я или… Мари?..
Мари. Вот как ее имя звучит в твоих устах.
Анри оторвал лицо от стены и долго смотрел ему в глаза. В коридоре замка было темно, только из-под двери падала полоса света; глаза Кретьена, большие, честные и даже в темноте очень светлые, блестели от волнения. Это искренняя тревога за друга, будь я проклят.
- Знаешь… - медленно произнес граф, отстраняясь, - в самом деле, я не могу сказать. Ты тут ни при чем, - быстро солгал он - в темноте легче лгать! - ни ты, ни Мари. Мне просто надо подумать над… одной вещью.
- Ну, хорошо. Как хочешь. Только…
- Прости, - быстро отодвигая друга в сторону, прервал его Анри, - иди, заканчивайте ужин… без меня. Я скоро приду, мне надо… побыть одному.
- Но Анри…
Однако Анри уже не слышал его, он уходил прочь, и в темноте Кретьен не успел разглядеть выражения его лица. Он посмотрел вслед другу, чувствуя себя последним дураком, и толкнул дверь в трапезную, чтобы войти.
Мари сидела, опустив лицо, опираясь лбом на тонкие руки. Вид у нее был донельзя горестный. Кретьен подошел к своей Оргелузе, бодро улыбаясь, как сорок пять счастливых женихов и невест одновременно.
- Оставьте, донна, скорбь свою,
Ведь ваш супруг не пал в бою!
Пустяк - он думой удручен,
А думать непривычен он…
Мари покачала головой. Лицо ее - (самое прекрасное лицо на свете) - не стало веселее.
- Неправы вы, мессир Простак!
Все это вовсе не пустяк.
Эрек чинил жене обиду,
Но первой все ж была Энида!
Должно быть, то моя вина,
Что муж мой… не допил вина…
впрочем, он допил, кажется… Ах, оставим эти стихи, - вскричала она, в смятении сжимая руки в горящих цветных угольках колец. - Что я сделала не так, Кретьен, скажи мне! Ведь это я сказала что-то не то и его обидела?..
- Нет, что ты! - он зашел сзади и теперь, утешая, положил ей ладони на плечи. - У Анри в самом деле какие-то свои тяжкие мысли, которыми он пока не хочет делиться, и я его прекрасно понимаю. Просто это совпало с твоими словами, что он вскочил - я так думаю, он и не расслышал твоих слов! Не думай ерунды, прошу тебя, - вот послушай лучше, чем я могу тебя порадовать, Оргелуза! Новый отрывок "Ланселота" готов, строк в триста, я часа два назад закончил его править.
- Нет, правда? - вспыхнула радостью Мари, благодарно накрывая его ладонь своей. - Наконец-то! И ты сегодня, я надеюсь, прочтешь мне?.. Лучше с самого начала, я хочу понять, как оно смотрится все вместе…
…Такими их и застал Анри, в эту минуту бесшумно возвратившийся в зал. Несколько мгновений он стоял на пороге, глядя на них - она сидит, он стоит за ее плечами, держатся за руки - потом шумно шагнул вперед. Кретьен перевел на него взгляд, тут же отрываясь от Мари и направляясь к нему с дружеским встревоженным вопросом, который не успел быть задан. Анри начал раньше:
- Мари… Кретьен… Я тут решил поехать на охоту. На несколько дней. Ночевать буду в охотничьем домике. Мне нужно поразмыслить… в тишине.
- Поехать с тобой? - серьезно спросил Кретьен, заглядывая ему в лицо. Ясные глаза, светлые глаза.
- Нет… не стоит. Я возьму собак. Хочется побыть одному.
- Как скажешь, - кивнул друг - сама ясность, сама слепота. - У меня так тоже бывает, что хочется одиночества. А когда ты поедешь, с утра?..
- С рассветом. Вас будить не буду, поэтому прощаюсь сейчас. Вернусь дня через два, и… не волнуйтесь. Я пойду теперь к себе.
- Доброй ночи, - ответило два голоса, и две пары светлых глаз еще раз резанули Анри недоуменным взглядом.
- Да, и вам доброй ночи. И до свидания.
Когда он выходил, Кретьен тихонько перекрестил его в спину.