В штаб Паулюса были немедленно направлены начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведывательного отдела подполковник Рыжов с несколькими офицерами и охраной. Им было приказано предъявить ультиматум о полной капитуляции армии без каких-либо условий.
- Иначе ударим из всех стволов! – пригрозил Шумилин. – Так и скажи.
Прибыв к универмагу, эта группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.
- Мы подумаем… - уклончиво ответил тот.
- В вашем положении глупо торговаться…
В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых; однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.
- Доставим приказ совместно с нашими офицерами. – Предложили в штабе советской армии.
- Это лучший выход…
Для этого были выделены начальник разведывательного отдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется свое командование.
- Генерал Штрекер нам не подчиняется. – Схитрил начальник штаба 6-й армии.
- А нам подчинится! – твёрдо сказал Рыжов.
Лишь после того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.
- Он производит впечатление уставшего, нервного человека, - отметил про себя Мутовин, - у него дёргаются веки.
На сборы штаба 6-й армии был дан один час. В это время сюда прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт 64-й армии, в Бекетовку.
- Доставили! – сказал он, радостно потирая потные ладони.
- Попалась птичка! – обрадовался Шумилов.
В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.
- Вот он какой - Паулюс… - подумал советский командующий.
По укоренившейся за годы гитлеровского режима привычке он поднял руку и хотел, видимо, произнести нацистское приветствие, но тут же, поняв неуместность этого, опустил руку и сказал:
- Guten tag .
- Здравствуйте!
Генерал-полковник Шумилов попросил пленного предъявить документы. Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём и протянул советскому командарму солдатскую книжку, являвшуюся документом всех военнослужащих германской армии.
- Bitte .
Посмотрев документ, Михаил Степанович потребовал предъявления документов, удостоверяющих то, что Паулюс является командующим 6-й немецкой армией. Получив такой документ, он спросил, действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:
- Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.
- Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, обращаясь к самому Паулюсу, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленен генерал-фельдмаршал Паулюс?
- Jawohl . - Прозвучал и без перевода понятный ответ.
Затем был проведён официальный допрос "высокопоставленных" военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Разница в его поведении и облике, очевидно, объяснялась тем, что при первой встрече с представителями 64-й армии ему ещё не было ясно, как отнесутся к нему в плену; встретив же гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам и генералам штаба, он, по-видимому, сумел овладеть собой.
- Пора перекусить… - Пленным предложили пообедать, на что они с радостью согласились.
Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем и, подняв бокал, сказал:
- Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.
Все пленные, стоя, последовали примеру своего шефа. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.
- Я не буду пить за победу этих варваров! – подчёркнуто громко сказал он.
- Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги!
- Они воевали нечестно!
- Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…
2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном "котле". В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла 150 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, включая 24 генерала и 2000 офицеров.
***
На командный пункт штрафного батальона поступил звонок от самого комдива Вольского:
- Калмыков, завтра в полдень буду у тебя с генералом Артюшенко!
- Чем обязан?
- Смотр… И гляди, что не так, он сразу бьёт в ухо! - засмеялся боевой полковник.
- Сойдёмся характерами, - бодро ответил майор, но сам затосковал.
Генерал был известен тем, что имел несдержанный характер и свирепый нрав. Летом сорок второго года огласили его приказ по дивизии: "Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю ходить так: военный шаг - аршин, ими ходить. Ускоренный - полтора, так и нажимать".
Ближе к зиме он разродился новым творением: "Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!"
На следующий день батальон был выстроен по лесной дороге, утоптанной прибывшим недавно контингентом. Впереди офицерская рота. За ней – уголовники из лагерей. Последняя рота - пулемётчики, тоже из офицеров. И замыкающие - рота "басмачей", хитрых жителей Средней Азии.
- Внимание!
Из лесной просеки перед строем появилась щегольская кошевка, которую нёс строевой вороно;й, в белых чулках, рысак. Из кошевы вышли начальники - комдив и генерал. Остановились перед строем. Калмыков дал команду:
- Батальон, смир-рно! Равнение на - средину! - и чеканя шаг с рукой у виска, от строя прямо к генералу Артюшенко, высокому и молодому, не так давно произведённому из полковников.
Доложил строго, звонко, точно по уставу, ни задоринки, ни "пылинки".
- Слава богу, пронесло! – подумал он с облегчением. - Вижу, генералу понравилось.
И Вольский довольно усмехался. Он был невысок ростом. Стояли они с генералом, будто Паташон с Патом… Артюшенко пошёл вдоль строя, майор следом.
- Один басмач ночью заснул у костра и сжёг полы полушубка, – волновался он. – Лишь бы не вылез на глаза…
Его поставили в четвёртый ряд, а он вдруг оказался в первом.
- Какой чёрт тебя вытащил!.. Три шага назад! Чтоб скрылся с переднего ряда!
Артюшенко захохотал:
- Ну ладно... Давай - маршем пройди.
Калмыков скомандовал своим орлам, командирам рот.
- Шагом марш! Руби ногой!
Но, кругом снег, идут в валенках, рубить-то нечем. Первыми – разжалованные русские офицеры, очень хорошо прошли. Одесские уголовники, которые пришли на смену питерским ворам, топали за ними следом.
- Ничего идут…
Потом пошли басмачи. Все такие неуклюжие, малорослые.
- Может быть, бандиты они хорошие, а вояки никакие… Это их в кино героями показывают.
Но старались и они. В интервал между ротами выскочили человек пять вперёд, и пляшут какую-то свою национальную "увертюру", кричат:
- Ла-ла-ла.
Артюшенко как грохнет, сколько духу захохотал. Махнул рукой:
- Проехали!.. Завтра отправляетесь на передовую.
… После окружения армии Паулюса под Сталинградом штрафной батальон Калмыкова был отведён на отдых в сторону Воронежа. Пополнив личный состав и проведя ускоренное обучение, батальон вновь выдвинулся на фронт.
- Главная задача, - инструктировал Калмыков командиров рот, - обеспечить сохранение всего личного состава!
- У нас не забалуют…
- Следите за ними в оба глаза.
- Сделаем, как положено…
- И чтобы на марше шуточек не было!
- Каких?
- Типа, ты откуда?.. Из школы баянистов.
Командиры рот довольно заржали, они сами частенько так шутили, расшифровывая аббревиатуру ШБ. Калмыков знал, что они также позволяли себе некоторые вольности. Ну, допустим, надо доехать куда-то, а машина не останавливается. Пистолет - и по колёсам. Выскакивает какой-нибудь майор, да ещё и особист:
- Да я тебя в штрафной упеку!
- А я уже в штрафном!
Но в целом дисциплина была очень высокая. Тем, кто по приговору военных трибуналов получил 10 лет лишения свободы, заключение заменялось тремя месяцами штрафбата, от 5 до 8 лет - двумя месяцами, до 5 лет - месяцем.
- За подвиг буду отпускать вчистую. – Предупреждал новичков комбат.
Бойцов частенько награждали Орденом Славы, но многие очень неохотно этот орден получали - орден-то солдатский, а когда человек, восстановленный в звании и должности, возвращался служить в нормальные части, сразу возникал вопрос:
- Откуда у офицера солдатский орден?
- Ага, штрафбат…
***
На передовую прибыли аккурат к католическому и протестантскому Рождеству. Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляют, пьют крепко, им разрешено.
- Наблюдатели тоже не удерживаются… - сказал он, не отрываясь от бинокля. - Бдительность притуплена.
- За целые сутки - ни одною выстрела!
- У противника гульба, к нам доносится только визг местных женщин под губные гармошки! – сообщил стоящий рядом с Калмыковым старший лейтенант-артиллерист, разведчик от "Катюш".
- Дайте залп по этому бардаку!.. Там не женщины, а продажные стервы! – возмутился брезгливый комбат. - Фашистская подстилка!
Старший лейтенант подумал и согласился. Масса фрицев и испанцев гуляют, будто на празднике, а не на войне... Послышался скрежет, и полетели ракеты. У немцев в глубине лесного массива земля и деревья поднялись на воздух.
- Не понять, где обломок, где тело!
Через проволоку в их сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к ручью, перебрёл его и побежал крича:
- Гитлер капут! Я - свой!
С вражеской стороны слышались крики, стоны и валил густой дым от горящих блиндажей и леса.
- Вот вам подарок к празднику! – злорадно сказал артиллерист.
- А к нам подарок сам прибежал…
Перебежчиком оказался ефрейтор из испанской "Голубой дивизии" по имени Педро. Запоминающийся голос Педро зазвучал из динамика для той стороны с призывами к "голубым" франкистам уезжать домой, кончать эту кровавую бойню!
- Не знаю, - усомнился комбат, - послужит ли это испанцам наукой.
- Должны понять...
Вскоре их дивизия исчезла из поля зрения армейского и фронтового командования.
… Комдив на совещании в штабе рассказал сложившуюся обстановку. Скоро начнётся общее наступление. Нужен "язык" во чтобы-то ни стало!
- Кто из батальонов возьмёт "языка", комбату - орден Красное Знамя. Исполнителям - Красная Звезда!
- Заманчиво!
Одесские разбойнички обрадовались и высмотрели один засадный пулемёт, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали точно: когда появятся пулемётчики, когда будут сменяться. Изучили систему огня дотов и дзотов.
- Хреново, что немцы часто бросают осветительные ракеты. – Коллективный вывод оказался таким.
Пришли к командиру батальона на КП, докладывают, да ещё как! Не каждый офицер так изложит диспозицию по захвату "языка".
- Товарищ комбат, засекли мы один их секрет. – Сказал сухой как жердь "уркаган". - Но пойдём днём, пока в нём никого нет…
- Что вы, ребята, днём?! - удивился майор и почесал затылок.
- Мы перебежим реку перед самым заходом солнца, их вечерняя смена заступает позднее.
- Сомнительно…
- Ночью подкараулят, - настаивал штрафник, - ракета - и нам конец.
Калмыков думал недолго.
- Что ж, 500 метров не так далеко для молодых ног. – Сказал он, почти соглашаясь с планом.
"Блатные" ещё раз напомнили условия сделки:
- Украдём "фрица", в Вы нам вольную!
- Договорились!
Шестеро разведчиков с лейтенантом Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед речки и успели залечь вокруг окопа – ночной пулемётной засады немцев.
- Теперь будем ждать темноты! – распорядился ротный и упал на живот.
- Ша!
Темнота, словно по приказу сгустилась. С немецкой стороны - тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. Калмыков напряжённо всматривался в холодный сумрак.
- Ни хрена не видно… - выругался он.
Вдруг послышался глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Ещё через несколько минут появились разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.
- Держите подарок! – сказал лейтенант.
- Орлы!
… Как рассказали одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. И тут среди воров один, совсем неопытный, вытащил кольцо из гранаты - эфки. И держит. А рука-то устала.
- Куда бросать? – спросил он жалобно.
- В сторону…
Тот бросил сзади немцев, двоих убил.
А старшего, пулемётчика, схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут как грянет артиллерия.
- Чудом проскочили… - обсуждали они удачный поход.
- "Фартовым" всегда везёт!
Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложились снаряд или мина. Гитлеровцы обнаружили, что с поста украден унтер-офицер, хотели уничтожить "языка" вместе с разведчиками.
- У них унтер - это фигура была, не то, что у нас старший сержант. – Потирал руки довольный Калмыков.
- Должен знать много!
Все шестеро воров не сговариваясь, легли на немца, лишь бы он живой остался.
- Нам свобода нужна… - извиняясь, сказал один.
- Обещал, - подтвердил комбат, - значит выполню!
Обошлось. Ввалились гуртом на КП батальона. Майор вызвал по телефону дежурного по штабу дивизии.
- Полковник Вольский изволит отдыхать! – вяло ответил адъютант.
- Срочное дело…
Его разбудили, и он неохотно взял трубку.
- Товарищ ноль-первый, приказ Артюшенко мы выполнили: взят "язык"!
- Какой "язык"? - не понял спросонья полковник.
- Взят немец, унтер-офицер, нашими!
- Давай, давай его сюда!.. Бегом! - обрадованно вскричал тот, окончательно очнувшись от сна.
Погрузив "драгоценность" на сани, разведчики и Крестьянинов прямиком увезли "языка" в штаб дивизии. Вольский лично вручил Крестьянинову орден Красного Знамени, остальным - Красной Звезды!
- Вот так штрафники! – обрадовался за них комбат и написал представление на освобождение от службы в штрафбате. - Вот так медвежатники!
… Потом начались беспрерывные бои. Батальон каждые два месяца менялся почти полностью… Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулёза.
- Остаются в строю единицы. – Печально сказал на офицерских посиделках Калмыков.
- Тут мы хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства. – Нашёлся весёлый капитан Шатурный.
К ним можно было попасть только заснеженным берегом, ночью. Днём берег простреливался противником с берегового выступа на километр.
- Ну да мы научились их отваживать…
- Ловко ты комбат придумал!
Чтобы не допустить какую-либо "комиссию" или проверяющих от полка и дивизии, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше их всего на какой-то метр. "Фриц" охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.
- Сматываем удочки! – решали нежелательные визитёры.
В печурке обогревавшей командирскую землянку гудел огонь, вместо щепы - тол. В небольших количествах он горит ярким пламенем, но при потери бдительности мог взорваться.
- Но если взводный не даст очередь, жди беды! – засмеялся ротный старшина.
- Мимо него муха не пролетит…
С ними сидел старшина роты Севастьян Костровский, который больше других страдал от придирок начальства. Он был внештатным писарем батальона, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец.
- Комдив зажал тебе орден? – спросил он, хорошо зная недавнюю историю охоты на "языка".
- Прокатили не в первый раз…
Вдруг зашелестела плащ-палатка - полог на входной двери, раздался снаружи взрыв мины, и в блиндаж-землянку ввалился часовой. Падая, он успел произнести
- Гады, убили!
Не выпуская из рук винтовки, он упал нам под ноги с раскроенным пополам черепом.
- Кровь разлилась по всему полу! – деловито сказал Костровский и крикнул: - Вестовой, тащи песок…
Вместо посыльного в землянку забежал командир роты басмачей Шатурный. Он мельком взглянул на убитого и огорчённо произнёс:
- Мои бандиты не хотят стрелять!
- Пойдём, - велел ему Калмыков, - научим их воевать.
Пригнувшись, они побежали по мелкому ходу сообщения
- Товарищи "бельмей"! – обратился Калмыков к роте. - Ставим вам на пятерых по ящику патронов - это под триста штук. И чтобы к утру в них не было ни одного не выстрелянного патрона. Если у кого останется, того лично буду расстреливать!.. Бельмей?
Закивали головами. Дружные залпы из трофейных винтовок стали доноситься от передовой.
- Басмачи воюют, всё исполнили. – Доложил Шатурный через час.
- А ты говоришь, что не понимают!
Уперев приклад в землю, между ног, они палили в тёмный свет, как в копейку... А немцы молчат - не поймут, что за стрельба залповая гремит. И пули-то немецкие, и трассирующие, и разрывные, но к ним не летят.
- Может, - подумали они, - русские с ума сошли…
Двое хитроумных басмачей-штрафников утром совершили самострелы: с расстояния в несколько метров выстрелили себе в ладони из немецких винтовок.
- Такое карается расстрелом… - решил безжалостный комбат.
В узкой впадине-овраге Калмыков поставил на исполнение приговора пятерых автоматчиков-одесситов. Залп - одного расстреляли. Поставили второго, здорового мужчину. Залп - и мимо! Ещё залп - и тоже мимо!
- В царское время, - сказал один из одесситов, - при казнях, если оборвалась веревка или пуля не сразила приговоренного, его оставляли в живых.
- Тогда расстреляют нас…
На следующий день Калмыков с утра мотался по ротам на лыжах. К вечеру крепления на лыжах заледенели, а ножа нет. Он достал револьвер, перестрелил верёвки и бегом к своим пулемётчикам греться. Вдруг посыльный.
- Калмыков, к командиру дивизии!