Робин побежал по лицам затравленным взглядом. Они все были против него, и он это чувствовал. Роланда здесь многие знали и любили, я тоже выступил весьма благородно и вызвал общее сочувствие, а кто такой для Города - Робин? Неизвестный длинноволосый клеветник. Впрочем, и знай они, кто он такой - разбойничий атаман из Опасного Леса - к нему бы не прибавилось доверия.
Райнер так и обжигал его взглядом. Райнер был его почти на голову выше и в плечах пошире. И я чувствовал его готовность драться за меня, только что вернувшегося из мертвых. Робин, описав взглядом полный круг, вернулся глазами к королю. Солнце жгло немилосердно.
- Я никого здесь не знаю, сир. Мне негде найти замену. Да я и не желал бы того… потому что сказал правду.
- Тогда вам придется биться самолично, - отрезал король. - За сэром Роландом Орла сей же миг будет послано, чтобы он имел возможность оправдаться или же судить вас за клевету. Это зависит от исхода поединка.
Поединка, сказал у меня в голове кто-то маленький. Я что, собрался в самом деле драться на поединке с Робином? Со своим другом? С Робином из Опасного леса, который спас меня и приютил? К тому же ведь он меня убьет. Наверняка он дерется лучше, и он не болен.
Как бы в ответ моим мыслям, сир Арнольд продолжал:
- Сэр Эрик недавно оправился после тяжкой болезни. Возможно, это послужит для него оправданием, если он все же выберет себе замену на поединок. Полагаю, и я, и владыка архиепископ согласятся внести в правила такое изменение…
Я чувствовал на себе их взгляды - сэр Райнер, и брат, мой милый брат из толпы. Он стоял где-то неподалеку, и был готов, считал своим долгом драться за меня. В сердце моем стало на миг тепло и спокойно, потому что Рей имел на бой настоящее право, для него это было - платить за все, для него это было - очиститься перед собой… И я, обернувшись, увидел его взгляд, и сердце мое упало. Потому что Рей не верил мне, не верил в мою правду, но собирался драться за меня. За своего брата.
- Нет, простите, сир, - выдавил я очень тихо, и король сделал знак повторить. - Нет, простите, государь, - сказал я громче, больше всего желая скорее проснуться. - Это… Несправедливо. Я буду сам сражаться. Когда укажете.
И тут рядом я услышал прерывистый вздох. Я обернулся - да, плакала Алиса. Слезы ползли у нее по щекам, и из кубка в дрожащей руке сыпались на посыпанные стружкой плиты золотые монеты приза.
Сзади донесся тяжелый мягкий стук, как от падения тела. Мария, подумал я с болью сердечной, но это была не Мария. Это, уже перекинув ногу за ограду ристалища, упал в обморок мой брат.
Глава 11. Опять поединок
Сэр Райнер одолжил мне свой доспех. Тот самый, о котором наша компания так долго завистливо мечтала. Он оказался даже не очень тяжелым - легче, чем отцовский, из какого-то особенного металла. Райнер недолго возился, облачая меня сам, и не подпустил оруженосцев.
- Так удобно? Не давит? Ну-ка, подними руку, - хлопотал он вокруг заботливее любой няньки. Я послушно поднимал руку - сквозь ровный постоянный шум в ушах. Мне снова ужасно хотелось проснуться. Где угодно, хоть в постели своего смрадного плена. Но проснуться, чтобы это кончилось.
Со времени моего вызова прошло три дня. Все они были одинаково тяжелы. Брат не переставая что-то говорил мне - то кричал, обзывал идиотом, то клал мне руки на плечи и самозабвенно просил уступить бой ему. То умолял послушать историю Робина. Вдруг тот в самом деле прав? Но я не собирался слушать Робина. Я вообще не хотел с ним разговаривать, понимая, что тогда мне будет еще труднее с ним драться. А в Божьем суде даже и противника быть не должно - только ты и Бог. Узнаешь, с тобой Он или не с тобой.
Сэр Райнер меня тренировал, без конца гоняя в упражнениях. За такого учителя фехтования кто угодно в королевстве отдал бы половину феода - кроме меня. Во-первых, у меня не было феода, а во-вторых, я предпочел бы, чтобы всего этого никогда не случалось.
На третье утро - утро поединка - брат успокоился и перестал на меня кричать. Вместо этого он - я всегда говорил, что он очень хороший - пошел со мною в церковь. Рыцарь Мердок наконец исполнил, что хотел: я просидел в исповедальне не меньше получаса, стараясь не забыть ни одной мелочи. А потом я причастился Святых Таин. Сам архиепископ дал причастие, монсиньор Даимберт. Не то что бы он специально ради меня пришел - просто он и так в то утро мессу служил.
После мессы мы с братом поспешили к сэру Райнеру, в его покои во дворце. Подумать только, куда мы с тобой стали вхожи, сказал я ему по пути, желая Рейнарда развеселить - но он покачал головой, и я понял, что он думает точно как я. А именно - "вот бы сейчас проснуться".
Сестры Белой Башни тоже скоро пришли. Я их очень любил, но в то утро правда предпочел бы остаться один. Райнер на этот раз не стал меня гонять и тренировать, напротив, давал мне словесные советы по тактике. Я слушал и кивал сквозь шум в ушах. "Главное - все время двигайся, - говорил мне добрый друг. - Отступай по кругу и не жди, пока противник истощится - лови его на контратаках и не останавливайся, пока твои удары не начнут проходить… Насколько я видел по его пластике, реакция у него хорошая. Поэтому бери упрямством. Не пытайся его удивить странными ударами…"
Интересно, думал я, кивая и чувствуя себя большой свиньей - человек же для меня старается! Интересно, кто тренирует сэра Робина и дает ему такие же ценные советы? И кто поможет ему надеть доспехи? И вообще, где его на эти дни разместили? Ведь я ни разу его не видел с момента вызова. Даже в церкви.
Потом время приспело, и Рей с сэром Райнером повели меня наружу, поддерживая под локти, чтобы я берег силы. Девушки тоже шли с нами, Мария в синем, Алиса, как и на Троицу, в красном платье с хвостом. Оно ей очень-очень шло, и несмотря на все я был так рад, что она здесь. По пути мы встретили много народа. Наверное, они стерегли у дверей - у всех дверей, которые нам попались по пути. Некоторые из них были мои друзья - Герард, сэр Руперт, еще кто-то. Других я видел в первый раз. И все они стремились ко мне прикоснуться, обнять, перекрестить, сказать, что я прав, благословить, дать совет. Никогда я не был так окружен вниманием людским - и никогда я в этом не нуждался меньше, чем сейчас. Мой брат молча отстранял этих незнакомых мужчин и юношей с пути, и они снова исчезали в небытии, из которого и появлялись.
Вокруг ристалища стояла особая, сдавленная тишина, какая бывает только от присутствия очень многих людей. Не думай, что на тебя кто-то смотрит, напомнил я себе одно из наставлений Райнера. Не думай, как ты выглядишь со стороны. Вообще ни о чем не думай, освободи разум от лишних мыслей, сосредоточься на противнике.
На краю ристалища мне подвели коня. Сэр Райнер надел на меня шлем и навесил на руку щит. Простой белый щит, моего гербового, с алым сердцем, в Городе, конечно, не нашлось. Брат обнял меня. Я неуклюже облапил его одоспешенными руками и хотел поцеловать, но понял, что я уже в шлеме. Тогда я обернулся и увидел своего противника.
К Робину, видно, король приставил оруженосцев - два угрюмых юноши подвели ему коня. Шлем он надел сам, спрятав под него волосы - и мне стало казаться, что я сейчас буду драться с Роландом. Когда не видно цвета волос - Робин ведь темно-русый - они делались очень похожи. Шлем у Робина был не закрытый, как у меня, а конический, с бармицей и наносником. Из-под него виднелись сжатые губы.
Священник благословил нас обоих и произнес традиционную формулу - "Пусть Господь сейчас явит нам Свою святую волю относительно этих поединщиков, мы же будем смиренно молиться, чтобы победа была дарована правой стороне, аминь." Многоголосое эхо откликнулось - аминь, истинно. Надо же, сколько людей смотрят, как я сражаюсь, подумал я невольно; не то что тогда - один сэр Овейн… Сэр Овейн бы этого боя тоже не одобрил. Да ладно, я и сам-то не одобряю. Но я должен. Я знаю, что так надо.
Мы сели в седла. Маршал уже поднес к губам рожок, чтобы дать команду пустить коней. Но Робин опередил его.
- Эрик! - крикнул он через залитое светом ристалище. Странно казалось так перекликаться - как через широкую воду.
- Что?
Мой-то голос гудел из-под шлема, а Робинов звучал ясно. У него губы были открыты.
- Я не хочу тебя убивать. Слышишь? Я постараюсь не убить тебя. Обещаю! Я… этого очень не хочу.
Я ничего не ответил. Только расправил плечи под тяжелой кирасой. Сердце от жары, тяжести и страха уже начало ухать на весь шлем. Я тоже не хотел убивать Робина… но желал победить, как никогда в жизни.
Наконец судья дал сигнал, я опустил копье, сжимая его раскрашенное древко, как… как руку брата. Я надеялся, что сейчас время кончится, как тогда, с Этельредом, и останется только чучело на заднем дворе - то самое, по которому учатся бить копьем, с тяжелым мешком на шесте. И мы с Робином одновременно выслали коней.
Получилась хорошая сшибка. Тупой удар, как мне показалось, отбросил меня к задней стенке доспеха; потом последовал новый тупой удар, по всему телу, даже не успевший стать болью из-за тяжести. Это я ударился спиной о землю. Но я не ошибался, решив, что как копейщик Робину не уступлю! Вроде этого я падал с коня бессчетное множество раз, и потому легко перекатился на бок, чтобы встать - почти сразу. Ко мне, к сожалению, не бежали оруженосцы - Божий Суд дело особое, никто не должен вмешиваться, пока один из двоих не будет побежден. Я разжал руку, по весу определив, что в ладони сжато не копье, а лишь его обломок, и завертел головой, ища сквозь узкую прорезь своего противника. И я его увидел. Робин тоже лежал на земле, но в куда более неудобной позе - с подвернутой вниз рукой. Сердце мое ухнуло от восторга - но я тут же одернул себя: это была щитовая рука, а не мечевая.
Я поднялся быстрее, чем Робин, и направился к нему, обнажая меч. О трех сшибках речь не шла - Божий Суд тем и отличен от турнирного поединка, что в нем не меняют оружие, а оба наши копья разлетелись в щепы. В одно из немногих мгновений в жизни меня охватил блаженный жар, радость, вдохновение боя.
Мне на миг показалось, что Робин и вовсе не встанет, что он умер, потерял сознание. Но он зашевелился, когда я был в двух шагах, и с неожиданным проворством вскочил на ноги. Однако левая рука его, державшая щит, беспомощно свисала вдоль туловища. Сломана, действительно сломана! Издалека приходил сильный гул - и я догадывался, хотя и не думал об этом нарочно, что это не в моей голове гудит, а на трибунах.
Щит Робина, такой же белый, как и у меня, бесполезно болтался на уровне живота. Отлично. Ковать железо, пока горячо. Я бросился на противника, желая взять его скоростью, но Робин затанцевал вокруг меня таким точно образом, как мне советовал делать сэр Райнер. Впервые мне показалось, что Робин не то что бы меня и больше. Так, повыше чуть-чуть. Его узкий подбородок с напряженной челюстью виднелся из-под шлема, и снова меня посетил дикий образ, что я бьюсь с Роландом.
Я наконец достал его - сразу несколько раз, и все благодаря не работающему щиту. Один раз получилось довольно сильно, от доспеха отлетел налокотник и со звоном укатился прочь. Робин часто дышал. Я тоже начал терять дыхание и решил брать напором, пока остались силы. Я постарался достать его снизу вверх, под щит; не знаю, как у него это получилось, но Робин сломанной рукой вдруг сделал нечто, и мой меч оказался зажат у него под мышкой. Я приноровился бить его в лицо краем щита, но тут на меня обрушилась полная тьма, и между грохотом и полетом в нее я успел осознать, что несколько раз подряд получил по голове. Туда, в то самое место, о, моя голова.
Не может быть, сказал я сам себе, я же победил, не может этого быть. И успел услышать - полный бред, но я слышал своими ушами - приближающийся, растущий голос Роланда. Не тех маскарадных Роландовых близнецов, что мне снились, и не его темного брата, нет, настоящего моего друга, настоящий голос - не тот, что обвинял меня у подножия холма. Живой. Очень красивый.
- Остановите! Я скажу! Остановите поединок!..
Да, он требовал остановить.
Глава 12. Мы все - за себя, и Господь за всех
Сегодня день святого Варнавы, четвертый день после моего поединка, третий - с тех пор, как я пришел в себя. Я умираю, сэры. Я получил рану в голову, в прежнюю рану, и удивительно, почему я не умер мгновенно. Но так тоже бывает, объяснил мне брат Гермунд, лекарь. Он честно сказал мне, что я, должно быть, умру сегодня. Вчера он говорил то же самое, но я очень просил Господа, чтобы мне успеть дописать эту книгу, и вот - я еще жив. Осталось дописать всего несколько страниц - и я свободен.
Роланд в самом деле подоспел на место поединка перед самым его концом. Как только он услышал от гонца, что за дела его призывают - поспешил изо всех сил, чтобы меня спасти. Чтобы сказать королю, что Робин прав, и поединок можно отменить.
Потому что Робин был прав.
Первое, что сказал мне мой друг, когда я пришел в себя - это что Уна умерла. Она умерла как раз на Пятидесятницу, и все само собой потеряло смысл. Потому что все это Роланд, спаси его Господь, затеял из-за Уны.
Он полюбил ее сильнее всего на свете, еще когда мы пришли на тот праздник, на карнавале. А она не любила его. Она любила только меня, и видит Бог, я не знаю, почему так получилось.
Роланд был колдун. Он учился магии. Магистр Амброзиус, к которому я никогда не ходил на занятия, оказался великим магом-теоретиком. Правда, об этом знали только некоторые его ученики. А в остальное время он преподавал физику и механику и делал отличные потешные огни.
Практику Роланд постигал другими путями. Что-то - сам собой, что-то - от Этельреда, у которого был отец-колдун. После Этельстана осталось много записей, его сын их не читал (потому что не умел и не хотел учиться), но охотно отдал в пользование своему любимому лорду. Роланд изучал магию только из любви к прекрасному искусству, он почти никогда не колдовал - знал, что за это от церкви отлучают. Но когда вас зажимают в угол враги, вы начинаете драться такими приемами, о которых и не подозревали, которые на турнирах считались бы подлыми - бить в пах, и краем щита в лицо, и колющим ударом снизу вверх. Вот и Роланд - он увидел, что умрет, если Уна его не полюбит. Сначала он пробовал честно ее добиться, а потом, когда понял, что это бесполезно…
Да, он ее приворожил.
Уже после того, как увез ее в свой замок. Не мог же он при мне, в нашей квартирке, готовить эту гадость. Такое зелье цвета, простите, дерьма.
Своего отца он в самом деле убил. Потому что отец запретил ему иметь дело с танцовщицей без рода, без племени. Роланд сказал, что не хотел убивать его… Только старался сделать так, чтобы у барона Хогарта отшибло память, и тот стал податливым на уговоры. Но он что-то не рассчитал. Никогда не был силен в зельях. Барон Хогарт умер, а Роланд понял, что возврата уже нет. Тем более что именно тогда Уна начала болеть.
Она стала очень послушная, ни в чем ему не отказывала. Только за несколько месяцев превратилась в желтоватый скелетик, и совсем ничему не радовалась. Потом перестала вставать с постели.
Роланд видел, что она умирает, и не знал, что с этим делать. Он перекопал Этельстановы бумажки - но в них не было проку. Только в одной говорилось, что любовное зелье может оказаться смертельным в единственном случае - если у привороженного есть то, что называется вечная любовь. Не просто привязанность или влюбленность - это преодолевается, но вечная любовь - та, которую человек собирается нести всю свою жизнь, как монастырские обеты. Многие не верят в существование оной болезни, было сказано в колдовских записях, однако же магия доказывает, что она существует, хотя причины ее и неизвестны. И еще неизвестно, как с ней справляться. Похоже, что никак.
Роланд так не мог. Он предпочел бы сам умереть десять раз. Он, понимаете ли, тоже любил Уну этой самой… вечной. Он поехал в город и неделю осаждал библиотеку мэтра Амброзиуса. Врал ему, что имеет чисто научный интерес… И даже нашел в конце концов, что искал. Только находка была столь прегорестная, что Роланд всю ночь просидел над ней, подперев голову руками, и думал. А потом надумал наконец и поехал домой. Но там он увидел Уну, которая бледно улыбнулась ему с подушек и отказалась выпить бульон. Тогда Роланд отказался от прежнего решения и решился на дьявольскую вещь.
Вечную любовь можно убить, вот что гласила магия, но только одним образом. Нужно найти объект этой любви и каждые три дня поить больного живой кровью любимого - в вине, в воде или просто так. Объект же любви должен медленно умирать, чтобы влюбленный вместе с кровью постепенно выпил его смерть. Длительность лечения, заявляла книга, в каждом случае определяется особо. Зависит от силы заболевания. Зато когда умирает объект, больной полностью воскресает к жизни безо всяких дурных последствий. И без проклятой вечной любви.
Да, очень важное дополнение: в процессе ни влюбленному, ни любимому нельзя ни в коем случае принимать причастие. Иначе Господня кровь Своей силой разрушит все эффекты колдовства, и больной может умереть.
И хорошо, что объект вечной любви - твой лучший друг, сказали Роланду дьявольские книги. Потому что лучший друг - это очень большая жертва. Тот, кто заведует колдовством, такие жертвы любит. И ему плевать, что Роланд ко времени нашей нынешней встречи стал уже не белый волосами. Он стал просто седой.
А что же Этельред, спросил я своего друга. Этельред - верный человек и слишком меня любит, горько ответил тот. Он всегда верил Роланду… И когда тот сказал ему, что бывший друг причинил ему страшное зло, тоже поверил.
Вассал же не виноват, что у него такая мрачная внешность. И покойный отец - колдун. И такой скверный характер, что за единственного своего любимого человека - лорда, друга - Этельред готов умереть или убить кого угодно. Вот убил же сэра Овейна за то, что тот с мечом в руках обвинил Роланда в предательстве. Убил и в назидание повесил на суку.
Более всего меня поразило, что все время плена со мной в одном доме жила Уна. Это ее голубое платье я видел на спинке кресла, когда Гаспар тащил меня в подвал. Уна, Уна со своими жесткими волосами (признак упрямства) и этой вечной любовью. Девушка, с которой я так глупо и печально перепутал в свое время Алису, дай Бог ей счастья. Уна, которая умерла из-за меня, и которую я любил… Дурак.
Алиса недавно заходила ко мне - вместе с сэром Райнером. Это в самом деле она привезла его тогда в Замок Сердца, искать меня; она испугалась за меня, узнав дурные вести, и сама написала королевскому родичу, прося приехать и помочь спасти друга. Ведь только для себя просить наша Алиса не умеет, а если дело касается спасения другого, в таких случаях она - смелее всех. Как раз тогда, по дороге, в этой общей их поездке, Райнер и разглядел, как в свое время разглядел я, какая она есть - тихая рыжая девушка из провинции. Что в нее никак нельзя не влюбиться. Я сказал ей, что все хорошо, что хочу только успеть дописать эту вот книжку. Голова болит очень сильно, и руки все хуже слушаются, надо спешить. Священник посетил меня сегодня утром и совершил все необходимые таинства. Елей больных, мне теперь кажется, похож на елей священников В Католической церкви различаются три вида елея: елей катехуменов (для помазания людей, готовящихся принять крещение), елей больных (им совершают соборование умирающих) и елей священников (им помазают при рукоположении). Мы же все будем священниками, там, куда мы идем…