Я ее, конечно же, и раньше видел сто раз; такая рыжая тихая девочка, младше меня, ничего особенного. А тут вдруг что-то случилось, может, дело в том, что Город все меняет; вместо обыкновенной младшей дочки сэра Руперта я увидел прелестную даму, вернее, девицу пятнадцати лет, с волосами как медь, гладко уложенными и блестящими; с изящными маленькими руками и улыбкой, как утренняя заря. Магистр Цезариус бы не одобрил такой стиль речи, все точно как у других - но что ж тут поделаешь? Про Алису говорить иначе у меня не получается. Весь праздник я играл кавалера при Алисе, присматривая за ней по просьбе сэра Руперта - чтобы девушка не смешалась при виде надменных и разряженных придворных дам. Но на этих дам я уже насмотрелся и видел, что Алиса лучше их всех. Рейнард, в свою очередь, ни на шаг не отходил от Марии, старшей дочки. С Марией я, можно сказать, давно дружил - она любила стихи и в том меня понимала; и вообще она была хорошая, Мария - такая своя, будто и не девица вовсе, а друг. Волосы у нее - вот вам чудо - были совсем черные, волнистые; она их унаследовала от матушки, которую сэр Руперт привез издалека, с юга. Я в детстве дразнил Марию, что в ней есть сарацинская кровь. И к чести ее будет сказано, за это она дралась со мной не хуже брата… То есть хуже, конечно, но вовсе не реже.
Так мы были на пиру после турнира кавалерами подле двух сестер из Замка Белой Башни. Я очень радовался, что всех знаю и могу называть Алисе по именам, кого она спросит; она первый раз была в Городе и даже короля с королевой никогда не видела! А король наш Арнольд, как известно, лучше всех на свете. Я всегда его любил - еще и за то, что на турнире он как-то раз побил сэра Райнера. Правда, он обычно не выступал на турнирах. А очень жаль.
Король, такой весь золотой и сияющий, в серебряной одежде с горностаем - такие у королей цвета, белый, золотой и горностаевый мех - вручил награду победителю: сокола и новый меч. Угадайте, кто был победителем? Правильно, сэр Райнер. И мне очень не понравилось, как Алиса на него смотрела, когда его награждали. Она спросила, кто этот рыцарь в красном. (Подумаешь! Я тоже был в красном! Это мой геральдический цвет!) Я ответил, конечно… Ну, казалось бы, один раз спросила - и хватит, верно? Нет же, весь вечер оказался посвящен этому выскочке: и какого он рода, и часто ли он побеждает, и не он ли - они с Марией видели - сегодня опрокинул с коней больше всего рыцарей… В общем, к концу пира меня уже тошнило от сэра Райнера. Мало того, что у меня от его удара все плечо болело (это была общая схватка, на поединок с ним я не решался. Не из-за трусости - просто не было подходящих доспехов! У него-то посеребренные латы, а у меня - несчастная кольчужка. Потому что не все из нас - королевские богатые родственники, вот так.) Зато когда король попросил Роланда спеть, и он запел балладу на мои стихи - тут-то я отыгрался! Я видел, как Алиса слушала. Она даже совсем не смотрела на Райнера. Совсем!
Но, кажется, влюбился я в Алису все-таки не тогда. А потом, когда приехал домой на вакации.
Забирать меня домой приехал сэр Овейн. Хоть в Опасном Лесу драконы и повывелись, зато завелись, по его рассказам, разбойники; так что просто взять и поехать домой, без хорошего сопровождения, было нельзя. С управляющим увязался Рейнард - брат соскучился по Городу и отпросился у отца съездить за мной. Мы уезжали вместе в Роландом: он тоже отправлялся домой на лето, и нам было по пути до самого нашего феода. За Роландом его отец тоже прислал сопровождающих: пятерых егерей и одного рыцаря, по имени Этельред.
Если на свете бывают зловещие люди, то это именно Этельред. Он не понравился мне с первого взгляда! И неудивительно: он смотрел на меня так, будто собирался просверлить мне взглядом голову и разузнать, что там внутри. Мы ехали вместе целую неделю, и за все время Этельред не перемолвился со мной и словом! То есть на вопросы он отвечал - односложно или кивком головы, но это и все. Насколько Роланд был светлел, настолько Этельред - сама темнота. Я видел черноволосую Марию, и в ее случае это было весьма красиво, потому что редкостно; а Этельред походил на ворона, темный не только волосом, но и лицом, и глазами. Даже непонятно было, сколько ему лет: то ли двадцать с небольшим, то ли пятьдесят. Интересно, а он улыбаться умеет, думал я, искоса глядя на его сжатые жестокие губы, сдвинутые темные брови - как будто Этельред все время хмурился. Я потихоньку расспросил Роланда о нем - но тот засмеялся.
- Ты, никак, боишься старины Этельреда? - спросил он, смеясь. - Да, он полезный вассал: отпугивает врагов и друзей за версту. Ничего, привыкай, он всегда такой. Со мной и с отцом он тоже не очень разговорчивый.
Этельред, по словам Роланда, был их наследственный кастелян, то есть управляющий замком, как у нас - сэр Овейн. Раньше кастеляном служил его отец. Особенно я невзлюбил Этельреда, когда мы все на первом же привале уселись поужинать и стали молиться перед едой. Черный Этельред один сидел неподвижно, глядя в сторону. Я уставился на него во все глаза, а он сидел, прищурившись, и не обращал внимания. Даже не перекрестился.
Я лег спать между Роландом и Рейнардом; с другой стороны от моего друга улегся этот Этельред. Я долго думал, как бы спросить так, чтобы он не услышал; наконец, когда он вроде бы уснул, я пихнул Роланда в бок и прошептал вопрос на самое ухо - почему его рыцарь не молился вместе со всеми?
- Да он, наверное, молился по-своему, - отвечал мой друг, растягивая рот зевком. - Он, понимаешь ли, не христианин. Язычник, как по ту сторону гор.
Я так и подпрыгнул в постели.
- А что ж вы его не окрестили?
- Да он не хочет, - пожал плечами Роланд. Похоже, они у себя на севере так привыкли к Этельреду, что им это не казалось чем-то ужасным. - Против воли разве окрестишь? К тому же он рыцарь хороший, верный и храбрый, и боец - дай Боже. Так что отец ему позволяет оставаться, как тому нравится.
- Язычники разве не все колдуны? - спросил я осторожно. Роланд шикнул:
- Тише ты! Такое говоришь - а он небось все слышит. У него знаешь какой слух острый? Вот вызовет тебя на бой за оскорбление, а дерется он страшно… Не хуже нашего чемпиона Райнера.
Я еще, помнится, поинтересовался, почему бы тогда не послать Этельреда на турнир против Райнера, пускай задаст ему! Но Этельред, оказывается, никогда не дрался на турнирах. Неизвестно, почему. Не дрался, и все. Откуда ж тогда известно, какой он боец, спросил я удивленно, ведь никакой войны уже давным-давно не было, где же рыцарю проверить себя… Роланд пробормотал невнятно, что на северной границе королевства всякое бывает, и отвернулся, желая спать. Я подумал, что он и сам толком не знает, как Этельред дерется. А по тому, как он двигается, и в самом деле похоже было - хороший воин.
Наутро Этельред так на меня смотрел, что я понял - он все-таки слышал ночной разговор. Он ни словом о том не обмолвился, но на лбу было написано - "колдуна" он мне не простил. Я даже думал, не подъехать ли извиниться… Но вышло бы нехорошо: вдруг все-таки Этельред ничего не слышал, а я подойду и ему все выложу? "Простите, мол, колдуном вас обозвал… Ах, вы не слышали? Тогда считайте, что не обзывал".
К моему другу Этельред обращался - лорд Роланд. Вот так! Не то что наш Овейн, всю дорогу меня попрекавший, как мальчишку под присмотром. "Эрик, не вырывайся вперед! Здесь тебе не луга возле дома", "Эрик, не думаешь ли ты, что мы с Реем должны ставить шатер без твоей помощи" и так далее. И чем дальше мы ехали вместе, тем больше я убеждался, что Этельред меня не любит. Непонятно, за что. Просто так. Может, потому что Роланд всю дорогу был рядом со мной и пел песни на мои стихи? Или подарил мне на прощание красивую красную одежду? Или жил со мной в Городе, а не с ним в замке? Может, потому что Роланд - меня любил?.. Мог ли Этельред мучиться ревностью? Не знаю. Я спросил у Роланда - и тот отвел глаза, так что я понял, что не ошибся.
- Не обращай внимания, - сказал мой друг, - вовсе он тебя не ненавидит. С чего бы? Вы всего неделю как знакомы! Просто Этельред… ко мне очень привязан. Ревнует меня ко всем друзьям, знаешь, как пес - хозяина. Друзья отнимают меня у него, наверное, так ему кажется. Это все пустяки. Что тебе до него?
И правда, что мне до человека, которого я почти никогда не буду видеть? Так я тогда думал. Но в кои-то веки был рад расстаться с Роландом, когда мы доехали до нашего феода, потому что заодно расставался и с Этельредом. Впрочем, они провели у нас дома одну ночь. Это я их пригласил.
Отец был с гостями весьма любезен, спрашивал, как дела на севере, рассказывал про разбойников в нашем Опасном Лесу, что завелись у большой дороги к Городу, и кочуют вдоль тракта с севера на юг, так что никак их не поймаешь. Поутру сам встал проводить гостей. И только когда они уехали, спросил меня, что я знаю об этом Этельреде.
Я честно сказал, что он язычник. И что он - кастелян замка Орла. И еще - что мне кажется, зря они его взяли кастеляном, потому что он человек злой. Не сказал я только одного - что Этельред, кажется, меня за что-то не любит. И еще не смог ответить на вопрос, кто его отец.
Отец мне тогда ничего не объяснил, только покачал головой. А потом я и думать забыл об Этельреде, потому что радовался вакациям. Я понял тайну: дома лучше всего, когда там не живешь, а ненадолго приезжаешь отдохнуть! Тебе все так рады, не знают, чем угостить, не заставляют делать ничего скучного - мол, ты на учении и без того устал, отдыхай! Летом мы с братом много тренировались, объезжали новых коней, купались (и выяснилось, что плаваю я вовсе не хуже Рея! Даже с грузом, подвязанным к рукам и ногам, чаще я его обгонял, а не он - меня.) Я написал два коротких лэ, чтобы осенью показать Роланду, но самое главное - мы навещали сэра Руперта и часто виделись с его дочерьми.
Чем дальше, тем сильнее я влюблялся в Алису. Да и она, похоже, была мне очень рада. Она здорово скакала верхом, лучше, чем все знакомые мне девушки, и мы часто ездили с ней по краю леса кататься, к монастырю, или просто погулять, или даже наперегонки. Она обо всем расспрашивала, просила научить астрономии, сделала мне дар - на подаренной Роландом одежке по вороту вышила белые цветы. Алый и белый, это наши геральдические цвета; у Рея всегда находилась одна причина радоваться, что он не старший сын - он не должен был носить гербовых одежд. Он красный цвет не любит, скорее уж синий; вот и ходил все время в любимом синем камзоле с висячими рукавами. Синий - это цвет сэра Руперта, у него герб - белая башня на синем фоне, а девиз - "Верою крепок". Поэтому похоже было по цветам, что Рейнард - его сын или вассал. Или по меньшей мере рыцарь Марии, старшей Рупертовой дочки. Я по этому поводу много дразнил его тем летом. Впрочем, он меня в отместку дразнил вассалом и почитателем сэра Райнера, одевшимся в его цвета. Помимо всего, мы ссорились из-за Роланда.
Вот так мы и жили - не много, не мало, целых четыре года. И скажу честно, это были хорошие четыре года. На вакации я приезжал домой, где порой ссорился с братом и скучал по Роланду; остальное время жил в городе и учился - не слишком-то усердно, но как уж мог. Даже успел получить звание бакалавра Изящных Искусств; до Магистра оставалось всего-то лет десять учебы (это я мрачно шучу!) На День Всех Святых и на Пасху приезжал сэр Руперт с дочерьми. Я был безмерно рад, когда Алиса сшила себе на весенний турнир алое платье, моего цвета. Я думал, что она меня наконец полюбила и так признается в своих чувствах… Но потом разглядел, что оторочка по рукавам и вороту у нее не серебряная, как мне показалось сначала, а бледно-золотая. Цветов сэра Райнера, будь он неладен! Если бы вы видели, как она переживала за него на турнире! Едва не плакала, комкала платок… Я сидел рядом, больной от злости, и даже не пошел участвовать в общей сходке, настолько ослабел от расстройства. Роланд меня потом утешал, говоря, что все девушки влюбляются в чемпионов, а выходят замуж совсем за других. Но разве это утешение? Все девушки! Разве Алиса могла быть как все? Разве могла влюбиться в кого-то только за то, что он лучше остальных дерется?..
Ну, конечно, Райнер был красивый - куда красивей меня, с такими яркими волосами и синими глазами, и здоровенный, как бык; и по высоте рода он тоже меня превосходил. Но ведь он ее не любил! Даже не замечал! В него и так были влюблены все вокруг, что ему девушка из маленькой баронии на севере, которая боялась Города и в присутствии великого Чемпиона не могла связать двух слов? Я представил ему Алису, хоть и до смерти не желал этого делать - но не мог ей отказать в просьбе. Сэр Райнер поцеловал ей руку, поболтал об общих знакомых… А на следующий день забыл, как ее зовут! Ему что-то нужно было от меня, он подошел, улыбаясь как солнце, окликнул - "Сэр Эрик, друг мой, можно вас на минутку? И - простите, не знаком еще с вашей очаровательной спутницей…"
"Еще как знаком, - сказал я змеиным голосом (если бы змеи говорили, они бы это делали именно так). - У вас дурная память, Райнер, дружище. Я вчера представил вам эту даму".
"И верно, - воззвал он, хлопая себя ладонью по лбу. - Простите, Бога ради, леди… Аделаида? Я угадал?"
Знаете, я видел лицо Алисы. У нее стали такие глаза, будто она сейчас заплачет. Это у нее-то, которая не плакала даже, упав с коня на галопе и вывихнув стопу! Мне больше всего на свете хотелось тут же вызвать сэра Райнера на суд чести за оскорбление девушки. Останавливало только то, что я точно знал: Райнер меня убьет. Чемпион проклятый.
Так я начал ненавидеть сэра Райнера. Мне было очень стыдно и тяжело ненавидеть человека, который ко мне, в общем-то, хорошо относится. Но что я мог поделать? Я провожал Алису в дом, где они с отцом остановились, и она всю дорогу говорила, что Райнер не виноват, просто у него слишком много знакомых дам, а Аделаида - весьма похожее имя… Оправдывала его, что ли. Причем не передо мной - перед собой.
Самое обидное было, что он ее даже не любил. Если бы Райнер с Алисой влюбились друг в друга, я бы, пожалуй, смог с этим справиться. Решил бы, что зато все счастливы, а я могу поступить благородно, и дружил бы с ними обоими. А тут… Если бы я явился к Райнеру с мечом наголо и закричал: "Дерись со мной, негодяй, ты отнял у меня любовь леди Алисы!" - он бы захлопал глазами: "Какой такой леди? Это что, такая рыженькая, да? Ничего я не отнимал, Эрик, друг мой… Она, наверное, сама влюбилась…"
Стереть, стереть эту самодовольную улыбку с лица Чемпиона!.. Но я не знал, как это можно сделать.
Друзья мои, я был завистником.
Хорошо еще, что у меня был Роланд. Он всегда оставался рядом - до того времени, когда умер отец, и сэр Овейн приехал забрать меня из Университета и занять управлением феодом. До весны прошлого года.
Глава 2. Этельред
Эта история началась весной, в апреле. Снег сошел еще в первые дни весны, потому что год выдался теплый, на редкость прекрасный. В такое бы время разъезжать по окрестностям Города в доброй компании, валять дурака на сельских ярмарках и ночи напролет петь под окнами прекрасных дам. Но все эти радости жизни не касаются молодого барона Пламенеющего Сердца, которым я неожиданно стал.
Я не застал отца в живых. Хотя сэр Овейн и очень торопился, мы прибыли домой на четвертый день после его смерти. Увы, даже отпели и похоронили отца без меня. Все, что я смог сделать - это заказать еще одну заупокойную службу в Святом Мартине, да почти целые сутки просидеть в холодном склепе, у плиты с надписью "Бодуин, сын Рейнарда, шестой барон Пламенеющего Сердца. Покойся с миром", прося у отца прощения. Просить прощения было нужно много за что: например, за мысль о том, что отец меня не любил.
А Рейнард, сын Бодуина, провел с отцом последние дни и за это время немного устал скорбеть. Он не сидел со мною в холодном склепе, а вместо этого с Овейном разъезжал по деревне, проникаясь тонкостями ведения хозяйства. Отец оставил мне письмо, написанное за день до смерти; там он благословлял меня, говорил, что всегда любил меня более всех и беспокоился о моей судьбе. Вот как отец написал мне своей рукой:
"Милый сын Эрик, прошу тебя молиться за упокой моей души, как я всегда молился и буду молиться о тебе. Твоя судьба волнует меня едва ли не больше, чем судьба моего второго сына, поэтому береги себя от гордыни, зависти и злобы людской. Держись сэра Руперта и не оставляй своего брата. Мое желание таково, чтобы он остался вместе с тобой совладетелем феода, хотя наследовать по праву должна твоя ветвь. Оставайся на нашей земле и не возвращайся в Город; твоей учености и разума Рейнарда достанет, чтобы хорошо управлять. Но завещаю тебе не пускать на порог рыцаря по имени Этельред, сын Этельстана. У меня есть причины считать его дурным человеком.
Да благословит тебя Господь, возлюбленный сын, как я тебя благословляю."
Вот какое письмо написал мне отец. Я первый раз видел его почерк: буквы оказались маленькими, аккуратными - таких письмен я скорее ожидал бы от магистра Сибелиуса, нежели от своего львиноподобного родителя. Письмо его я спрятал у себя в комнате под матрас и часто перечитывал перед сном.
Я спросил у Рейнарда, не знает ли тот, отчего отец невзлюбил Этельреда. Брат не знал и сказал, что, наверное, за то же, за что и все мы - зачем Этельред язычник? Теперь я вспоминал вопрос отца, что за человек родитель этого черного рыцаря, но не мог задать его Роланду. Роланд жил далеко, в Городе, и я не знал, когда его снова увижу. Я скучал ужасно! Так сильно, что был готов сорваться и в одиночку отправиться в Город, искать своего друга. Однако всякий раз мешали дела: оказалось, что у молодого владетеля феода их очень много! Хорошо хоть, мне помогал сэр Овейн. Он сопровождал меня и к герцогскому двору, когда сэр Эриберт вернулся; там я видел Роландова отца - огромного беловолосого рыцаря с белыми же бровями и громким голосом. Хотелось передать ему весточку для Роланда, но барон Орла был такой грозный и важный, что я не решился.
Очень помогал мне сэр Руперт. Он прислал своих мастеров чинить в деревне крыши на гумне, когда случился ураган; он приехал по зову Овейна, когда у двух вилланов случилась тяжба из-за волов, и помог мне всех рассудить; он посоветовал укрепить ворота и съездил с нами в лес, выбрать подходящие деревья на бревна… В общем, не знаю, что бы я делал без барона Башни. И без сэра Овейна. Вот только очень плохо было без Роланда… Вообще без друзей. Они мне то и дело снились - серьезный молчаливый Гаррис, и бешеный Герард, весь в веснушках, и толстоватый Иордан, изо всех нас самый начитанный… Но что ж тут поделаешь?