Друзья, утвердительно кивнув, обреченно опустили головы. В комнате воцарилась тревожная тишина, тянувшаяся нескончаемыми мгновениями в ожидании сурового приговора.
– Ну, что ж Рошфор…
Наконец произнес кардинал, не спуская глаз с анжуйцев.
– …к завтрашнему утру, вам предстоит доставить мадемуазель Камиллу в Париж. В условленное время вы лично сопроводите её экипаж до мельницы, что возле госпиталя Шарите. Вы Кавуа…
Обратился он к капитану.
– …отпустите стражу.
Рошфор и Кавуа, скрылись за дверью. Приблизившись к молодым дворянам, Ришелье с интересом, будто увидев впервые, оглядел их.
– Смею вас заверить, господа, что заметь я в ваших глазах хоть каплю сомнения, не говоря уже об ином ответе, …вы были бы сейчас на пути в Бастилию. Но я не ошибся в вас.
Грустно улыбнувшись, он, как-то обреченно закивав головой, направился к своему излюбленному креслу.
– Вам повезло, любезные мои господа, в вашей жизни были и есть люди, которым вы можете столь беззаветно доверять. Я не берусь судить насколько это верно, не в том суть. Ведь правда это всего лишь то, что человек в данный момент считает правдой. В самое ближайшее время он может разочароваться, обнаружив обман, но те мгновения, отпущенные самой судьбой и проведенные в состоянии абсолютного счастья, пусть даже принимая ложь за истину, дарят ему наивысшее блаженство.
Оторвав задумчивый взгляд от огня, он с отеческой мягкостью воззрился на юных анжуйцев.
– Я, по доброму, завидую вам господа, дружба, это прекрасно. Быть может, при данных обстоятельствах это звучит несколько неуместно, ведь господин де Ро мертв. Поверьте, я, так же как и вы искренне сожалею об этом. А уж если принять за истину вашу бездоказательную уверенность в его безгрешности, то досадно вдвойне, потерять такую шпагу в столь тревожные времена.
Его отрешенный взгляд вновь исчез где-то средь пляшущих языков пламени, а голос становился всё тише, будто удаляясь по мере погружения кардинала, в глубокие подземелья собственных размышлений.
– Но всё это в прошлом!
Вдруг, после непродолжительной паузы, четко и громко, вымолвил Ришелье. Он вновь поднялся с кресла, и, заложив руки за спину, приблизился к анжуйцам, оставив незамеченным возвращение в кабинет капитана де Кавуа.
– Удивительное совпадение, господа. Человека, который состоял в переписке с вашим ближайшим другом, шевалье де Ро, чему свидетельством является письмо, предъявленное нам господином Бутилье, и тот за кем вам предстоит отправиться в Анжер, одно и то же лицо. Это воистину удивительная личность. Его настоящего имени не знает никто. Он весьма известен в Старом Свете лишь под прозвищем – Черный граф. Я даже не могу подобрать подходящих слов, чтобы выразить важность предприятия по поимке сего таинственного месье. Он просто призрак, господа. Сведения о нем весьма скудны. Из того, что может оказаться полезным вам, так это отсутствие мизинца на левой руке, и нынешнее место нахождения – провинция Анжу.
Уловив смятения на лицах юных дворян, Ришелье поспешил с дополнениями.
– Я разделяю ваше недоумение. Всё было бы именно так как отражено на ваших лицах, если бы ни одна существенная деталь.
Выдержав паузу, он беспристрастно произнес:
– Мадемуазель Камилла Ванбрёкелен. Сия невинная особа приходится дочерью Черному графу, которую он неистово разыскивает. Нам неизвестна причина, по которой сей месье, желает встретиться со своим чадом, но то, что он ищет встречи не вызывает сомнений.
В это время, в кабинет вошел Рошфор, кивком головы подав кардиналу знак, который несомненно был понятен Первому министру.
– Теперь о вас, господа. Завтра на рассвете вы отправитесь в Анжер, сопровождая госпожу Ванбрёкелен. Вы как никто пригодны для сего небезопасного предприятия. Во-первых, потому что по-прежнему не являетесь персонами, находящимися на службе короны. И, во-вторых, потому, что наблюдение и охрана сей прелестной особы, учитывая ваш юный возраст, может быть истолкована как увлечение, легкий флирт, а быть может даже серьезные намерения в отношении мадемуазель Камиллы. В сущности, для дела это не столь важно. Главное это достоверность ваших искренне дружеских отношений для сторонних наблюдателей и безопасность девицы. За неё вы отвечаете головой. Идея проста, как всё гениальное – девушка приманка, которую охраняете вы. Мы не сомневаемся, что очень скоро до Черного графа дойдут слухи о месте нахождении дочери, вот тогда Рошфор…
Кардинал метнул в графа взгляд, исполненный ледяной суровости.
– …вам представится честь захлопнуть мышеловку. Не скрою господа, граф, как и многие из наших людей, вслед за вами, отправятся в Анжу. Присутствия их вы не ощутите, но пусть вас это не беспокоит, они не на миг не выпустят вас из поля зрения. Да, и ещё, девушка ничего не знает о наших планах. Мы просто уговорили её, в сопровождении двух любезных молодых людей, галантных кавалеров, провести некоторое время в прекрасном городе Анжер, не более. Что ж, вот, пожалуй, и все. В тонкости, вас посвятит мессир де Рошфор.
Серые, холодные глаза кардинала, встретились с взорами молодых людей. И лишь определив во взгляде анжуйцев нечто необходимое, очевидно вселяющее доверие, различимое и понятное одному ему, Ришелье произнес:
– Утешьтесь господа, вы потеряли верного друга, однако обрели доброго повелителя. И запомните, я даю вам больше чем карьеру, я даю вам судьбу.
После того, как в сопровождении Рошфора, оба анжуйских дворянина покинули кабинет, Бутилье разоблачительно скривив губы, прошипел:
– Монсеньор, неужели вы доверите сие важное дело столь ненадежным людям?
Кардинал с интересом взглянул на сюритенданта.
– Месье де Бутилье, смею вас заверить, надежными людьми могут называться лишь те, кто умеет скрывать свои мысли. И хотя невозможно, найти человека более презренного для христианина, чем высказавший эту мысль, трудно не признать её справедливой.
– Я, монсеньор, к сожалению, не был знаком с шевалье де Ро, но этот де Сигиньяк, сущий дьявол! По всему видать, хитрец каких мало!
– А вы считаете хитрость пороком?
– Простите, Ваше Преосвященство, а разве вы иного мнения?
– Господин де Бутилье, у меня складывается впечатление, что мы говорим с вами о разных вещах. Что вы называете хитростью?
– Вы право ставите меня в неловкое положение, монсеньор. Неужели вы различаете каким-либо образом хитрость одного человека от хитрости другого?
– Да Бутилье, да и ещё раз да! Мне претит принимать за хитрость, обычную, вероломную глупость. Хитрость, которую, к слову, вы узрели в месье де Сигиньяке, это одна из граней ума, не иначе. Я не встречал ни одного глупого хитреца. Если дурак задумает хитрить, то от его плутовства, за туаз, разит разоблачением, я уж не говорю о том, что за сто лье можно разглядеть простоту и безысходность сего незамысловатого предприятия. По-настоящему хитрый человек обставит всё так, что оставит всех не у дел, и никто, при этом, не сумеет распознать подвоха, тем более заподозрить плута. Если вы когда-нибудь вознамеритесь кого-либо обмануть, сделайте это красиво, чтобы тому, кого вы обвели вокруг пальца, было приятно об этом вспомнить. Если же вы попадетесь – вы глупец, не иначе. Я отношусь с уважением к хитрецам, и полагаю хитрость виконта де Сигиньяка, поставленная нам на службу, несомненно, ещё принесет пользу.
1 "Надежными людьми могут называться лишь люди умеющие скрывать свои мысли" Сия фраза приписывается Иуде Искариоту.
ГЛАВА 14 (108) "Встреча на улице Сент-Катарин"
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Яркое горячее солнце взошло над Парижем, оставив влажным сумеркам, до полудня, возможность скрываться в тени зданий и оград, с каждым часом отвоевывая их жалкие владения, тающие островки хмурой, ночной прохлады. Сонный город, с отступлением полумрака, наполнился цокотом копыт и грохотом экипажей, а так же голосами просыпающихся горожан, переносящимися, из тесных спален и столовых, во дворы, на улицы и площади. В этот ранний час, под сенью нависших над мостовой домов Сент-Антуан, со стороны Бастилии, по покрытому нечистотами и соломой булыжнику шел человек. Мужчина был закутан в старый выцветший плащ, и дырявую, надвинутую на глаза шляпу, не позволявшую разглядеть лица незнакомца. Добравшись до перекрестка, где за мрачной изгородью возвышались монастырские шпили, он свернул на улицу Сент-Катарин, и, замедлив шаг, направился к одному из особняков, чья черепичная крыша, видневшаяся над оградой, утопала в густой зелени фруктовых деревьев.
Добравшись до ворот украшенных парой островерхих башенок, подобных башням угрожающе торчащим над крышей дома, он осмотрелся, и, перейдя на противоположную сторону улицы, укрылся в сумраке арки, что вела в небольшой дворик. Прислонившись к жалкого вида стене из грубого камня, незнакомец, из-под обвисших полей шляпы, устремил взор на калитку в изгороди, окружавшей интересующее его здание, принадлежавшее графине де Бризе, и располагавшуюся примерно в полдюжины туазов от места нахождения наблюдателя. Безошибочный выбор столь удобной позиции для слежки, свидетельствовал о том, что мужчина явился сюда не впервые, за тем, чтобы подглядывать за особами, вознамерившимися посетить особняк графини, хотя до настоящего времени, сей короткий список составляли лишь слуги хозяйки дома, угольщик и несколько торговцев.
Время протекало неспешно, напоминая о своем движении набатом с колокольни Святой Екатерины. Улицы уже наводнились пешеходами, повозками, каретами и паланкинами, проплывающими по узкому лабиринту, отдаляя настороженный взгляд соглядатая, от интересующей его двери. Наконец звон колокола оповестил о наступлении полудня. Мужчина не двинулся с места, лишь оглядев узкое пространство улочки, что тянулась вправо и влево от калитки. Не обнаружив ничего, из того, что могло бы его заинтересовать, он достал из-за пазухи краюху черствого ржаного хлеба, разломил её на две половины, и, спрятав под полой плаща одну из них, жадно принялся за другую. Отобедав, незнакомец, глубоко вздохнув, слизал с ладони крошки, вновь погрузившись в ожидание. Прошло не многим больше часа, как человек, устремивший взгляд в толпу горожан, спешащих по улице со стороны крепостной стены, вдруг вздрогнул, и метнулся, укрывшись за углом, будто узрев кого-то, с кем встреча сулила смертельную опасность. Прерывисто дыша, он прижался к стене, казалось, размышляя над тем, как ему быть. Наконец решившись, наблюдатель, покинув укрытие, устремился навстречу офицеру, облаченному в алый плащ, кардинальского гвардейца. Разглядеть на парижской улице человека в столь пестром платье, не представляло ни малейшего труда, особенно если знаешь чего искать, поэтому наш соглядатай, не торопясь приближавшийся к гвардейцу, пристально наблюдал за ним, беспокойными зрачками отыскивая в толпе. Кардиналист, поравнявшись с калиткой, служившей всё это время объектом наблюдения нашего незнакомца, огляделся по сторонам, тут же заметив спешащего к нему молодца, закутанного в плащи, с надвинутой на глаза шляпой. Рука гвардейца скользнула под полу плаща, привычным отработанным движением нащупав рукоятку длинного стилета, а оценивающий недобрый взгляд, врезавшийся в неизвестного, будто невидимое препятствие, остановил его. Человек в плаще, приблизившийся к офицеру на расстояние нескольких шагов, сорвал с головы шляпу, поклонился и дрожащим голосом произнес:
– Мессир, прошу простить меня! Простить и выслушать, ведь вы есть ни кто иной, как Ваше Сиятельство, граф де Вард.
Дворянин, прищурив глаза, с ног до головы, взыскательно оглядел незнакомца. Догадавшись, что граф не признал его, несчастный вновь заговорил.
– Вы не узнаете меня? Я Гаспар, слуга господина де Сигиньяка!
– Ах, да! То-то, я смотрю знакомое лицо!
В знак доброго расположения, дворянин хлопнул слугу по плечу. Но вдруг улыбка исчезла с лица Гаспара, он, вытянув шею, как можно ближе приблизил губы, к уху де Варда, доверительно прошептав:
– Господин де Вард, у меня к вам важное дело, если вы направлялись в этот дом. Дом, который принадлежит графине де Бризе, если меня не обманули?
Граф больше с подозрением, чем удивленно, взглянул на слугу.
– Нет, не извольте беспокоиться,…я сам признаться, ужас как боюсь. Я, если вы позволите, хотел бы поведать вам одну историю,…а вы уж сами решайте, что со всем этим делать.
ГЛАВА 15 (109) "Аббатство Мобюиссон"
ФРАНЦИЯ. МОНАСТЫРЬ, БЛИЗ ГОРОДКА ПОНТУАЗ.
Близко к полудню, у ворот святой обители, цистерцианского монастыря Мобюиссон, что немногим более четырех лье к северо-западу от Парижа, остановился экипаж.
Возница, мужчина лет сорока, в темно-зеленом плаще, из тяжелой непромокаемой ткани, оглядел с высоты кучерского сиденья пустынную дорогу, что тянулась меж оградой аббатства и полоской молодого леса, после чего, кряхтя и причитая, спустившись на землю, приблизился к тяжелым монастырским воротам. Оглядевшись еще раз по сторонам, он дернул за конец грубой пеньковой веревки, привязанной к ржавому металлическому крюку, скрывавшемуся на высоте около двух туазов, в квадратное отверстие, проделанное в кладке древней каменной изгороди. Из-за ограды донесся негромкий звон колокольчика, очевидно, возвещавшего привратника о прибытии гостей, после чего за воротами, послышался едва уловимый шум, переплетающийся с приглушенными женскими голосами. Наконец раздался металлический лязг засова, предшествующий скрипу отворившегося оконца, прорезанного в толще ворот, где за мелкой решеткой появилось личико одной из "белых монахинь", как называют сестер цистерцианского ордена.
Сорвав с головы широкополую шляпу, кучер поклонился сестре-привратнице, и осипшим голосом промолвил:
– День добрый сестра.
Миловидное, будто восковое личико цистерцианки, вдруг коснулась ироничная улыбка, при виде грубого возницы, неуклюже пытающегося изобразить благочестие.
– Добрый, Слава милостивому Господу нашему.
Приветливо ответила она, перекрестившись.
– Простите Бога ради, имею просьбу к вам, от имени моего господина, которая и привела нас, двух усталых путников, в вашу Святую обитель.
Смиренно, теребя в руках старую шляпу, вымолвил мужчина. Не закрывшееся оконце, несомненно, свидетельствовавшее о неослабевающем внимании привратницы к просьбе незнакомца, заставили возницу заговорить скороговоркой.
– Видите ли, мой уважаемый хозяин, добрый католик и чуткий человек, прибыл в ваше аббатство по просьбе Его Сиятельства графа де Ля Фер, чья племянница Её Милость, виконтесса де Монтрей, мадемуазель Беатрис Мари-Луиза де Силлег, что в настоящее время, прибывает в вашем монастыре, но по случаю совершеннолетия, вскоре покинет его, слава Иисусу.
Возница перекрестился, отчего, на миг, потерял нить собственной мысли.
– Да, так именно с этим связан наш приезд.
– Вы, очевидно, говорите о послушнице Марии?
– Да-да, о ней, о Беатрис Мари-Луизе де Силлег.
– И, что же это за просьба, которая заставила вашего хозяина отправиться в путь?
– Видите ли, господин де Ля Фер, добрый приятель моего хозяина, велели, непременно, передать мадемуазель де Силлег несколько слов, всего несколько слов, но это, смею заверить, очень важно.
– Что ж, если мессир де Ля Фер не удосужился лично написать послание племяннице, то я могу предоставить возможность вашему хозяину изложить пожелания графа на бумаге, и заверяю, письмо будет безотлагательно доставлено послушнице Марии.
Небритое, обрюзгшее лицо возницы искривила странная улыбка.
– Нет, сестра, это невозможно, всё, что сказал граф, мой хозяин должен лично, на словах передать мадемуазель и услышать её ответ.
– Что ж, прекрасно, в таком случае, мы устроим свидание вашему господину, с сестрой Мари. На территории монастыря находиться помещение, специально предназначенное для подобных встреч. Там ваш хозяин, под присмотром, разумеется, может встретиться с послушницей Марией и передать ей на словах всё, что пожелает, а так же получить ответ.
– Ах, сестра, это тоже не подходит, дело в том, что мой хозяин калека, у него нет ноги, а костыль, с помощью которого он имеет возможность самостоятельно передвигаться, сломался, когда мы остановились в одном из трактиров близ Монмартра, будь он неладен!
Возница в отчаянии развел руками.
– Сам я, не совладаю, не дотащу господина до вашего "домика свиданий", быть может, здесь есть кто-нибудь из мужчин, ну, кто-нибудь, кто помог бы мне?
Привратница внимательно и сочувственно глядела, на измученного долгой дорогой, жалостно вещавшего мужчину. Задумавшись на несколько мгновений, она, наморщив лоб, с сожалением произнесла.
– На территории монастыря разрешено находиться только одному мужчине – садовнику. Но сегодня воскресенье, и он отправился в Понтуаз, к семье.
Невидимая, едва уловимая улыбка скользнула по губам незнакомца.
– Ах, как жаль! Что же за напасть?! Действительно воскресенье ведь сегодня!
После возгласа отчаяния, в глазах возницы, до сего момента излучавших кротость и смирение, появилось ещё и уныние. Но не прошло и мгновения как его приободрившийся взгляд, с какой-то призрачной надеждой, устремился сквозь решетку оконца.
– Скажите, сестра, а нельзя ли, хоть на миг, выпустить мадемуазель Мари за ворота? Сжальтесь над двумя несчастными путниками, один из которых калека, совершающих паломничества по святым местам.
Взмолился мужчина, молитвенно сложив на груди руки.
– Мой господин шепнет ей всего несколько слов. К тому же, кому-то из сестер все равно придется выйти за ворота, так как мой господин, как добрый христианин, желает передать пожертвования для вашего храма, во славу Господа нашего, от него лично и от благословенного графа де Ля Фер.
Привратница на мгновение задумалась, затем, сквозь решетку, с любопытством, осмотрела громоздкую карету, стоящую не далее дюжины туазов от ворот, после чего затворила оконце. Тут же из-за ворот, до кучера донеслось довольно продолжительное бряцанье, на сей раз, тяжелых засовов. И вот, наконец, низкая дверца, едва достигающая среднего человеческого роста, отворилась, и на пороге появилась всё та же монахиня. Она строго, будто с укором, оглядела возницу, затем приблизившись к карете, громко и властно произнесла:
– Я желаю взглянуть на того, кто прибывает в салоне экипажа.