Страба начал волноваться заметно сильнее, хотя его не так-то легко было вывести из себя. Если этот дерзкий викинг откажется от порученного ему дела, он станет опасен и от него придется избавиться.
– Ты предлагаешь нам убить князя взамен на то, что мы сможем при этом поквитаться со своими врагами и получить значительную сумму денег.
– Это жалованье дружинника за пять лет на каждого.
– Довольно, мы сделаем это и исчезнем, но деньги ты выплатишь нам вперед.
Страба пытался протестовать, но Сигвальд ответил так, что боярин отбросил последние сомнения.
– Мы все равно убили бы этих щенков, даже если бы ты не позволил нам это сделать. А теперь, когда у нас есть возможность еще и разбогатеть, мы в любом случае договоримся.
Довольная ухмылка появилась на красном лице боярина.
– Но все должны думать, что я выгнал вас из дружины за ссору с гриднями Игоря.
– Я все понял, мы уходим на рассвете, и ты знаешь, где сможешь нас найти, только помни, боярин, не стоит играть с нами. Когда человек стоит на вершине, он силен
и ему все нипочем, но стоит только ему затеять грязную игру, он становится зависимым от тех, кого использует. Ты привык получать все, что хочешь, ты привык побеждать, но побеждать можно только тогда, когда рискуешь. Без риска нет успеха. Но рискуя можно потерять все – власть, положение, деньги и даже саму жизнь. Мы убьем князя, сделав вид, что пришли убить его охрану, но знай, теперь мы с тобой – звенья одной кольчуги, и если нашим жизням придет конец, значит и твоя будет под угрозой. Я – Сигвальд Эймундсон, мой отец был кормчим на корабле конунга Атли, я воин в седьмом поколении и мои предки ходили в вики на славян, жгли замки и дворцы франков и готов в Европе. Мой меч всегда при мне, значит, меня ждет Вальхала, а вот что ждет тебя? Ты никогда не задумывался об этом? – произнеся эти слова, бесстрашный нурман повернулся спиной к Страбе и не спеша вышел из комнаты в коридор, где его ждали Кнуд и Моди.
4
Киев гудел, словно потревоженный улей, встречая своего князя. Первые ряды всадников, миновав широкий ров, со всех сторон окружавший город, въехали в распахнутые ворота. Это была княжья гридь из младшей дружины, отборная рать Киевского князя. Следом за матерыми дружинниками ехала молодежь, за которой, громыхая оружием, шло тяжелым шагом пешее войско. Следом за дружиной шел обоз с собранной с покоренных народов данью. Здесь были туго упакованные в тюки шкуры зверей, меха и уже готовые, выделанные кожи, бочонки с медом, мешки с зерном, разнообразная глиняная и деревянная посуда, птичий пух и перо, вяленое и копченое мясо, рыба, икра осетровых и других рыбьих пород, всяческая железная утварь и, конечно же, оружие. За громыхающими по мостовой телегами и повозками молодые отроки гнали скот, в основном, быков и коров, а также рабочих лошадок и жеребят. Замыкали шествие добровольцы из славянских племен и родов, желающие пополнить ряды дружины великого киевского князя. Молодцы и удальцы в поисках богатства, а то и просто искатели приключений: радимичи, северяне, дерговичи и древляне, представители покоренных или, как еще говорят, примученных княжьей Русью народов следовали за основным войском, с любопытством поглядывая на встречающий их стольный град с его обитателями.
Киев еще не имел в ту пору высоких каменных стен, но помимо окружавшего город наполненного водой рва, переходящего в высокую насыпь, имел для защиты многорядную деревянную стену. Город, построенный полянскими племенами на правом берегу Днепра, стал для молодого развивающегося княжества политическим и культурным центром. Высокие склоны Днепра служили хорошей защитой от кочевников и других внешних врагов. Город стоял на пересечении важных торговых путей, именно поэтому Олег перенес сюда столицу своего княжества. Терема и боярские хоромы, чередующиеся с маленькими домишками простого люда, поражали новоиспеченных воинов князя своей аккуратностью и какой-то своеобразной красотой.
– Гляди! Гляди! Князь едет! – раздалось из гудящей толпы.
– Слава великому князю Киевскому, славному воину и защитнику Руси!
Впереди всего войска на своем верном коне с непокрытой головой ехал тот, чья слава в ту пору гремела от холодных северных земель до жарких южных стран. От его имени вздрагивали и пока еще не покоренные славянские и угро-финские племена, и многочисленные кочевые народы, проживавшие к востоку от границ Киевского государства. За спиной князя в руках передовых дружинников развевались его флаги, а щит с изображенным на нем неизменным белым орлом был небрежно заброшен за спину великого полководца и воина, за свою мудрость и прозорливость прозванного в народе Вещим.
Навстречу войску выехал окруженный своими дружинниками княжич Игорь и сопровождавшие его знатные мужи и боярство. Многочисленная толпа расступилась.
– Здрав будь, юный Рюрикович, – поклонившись молодому наследнику, произнес Олег.
– Честь и хвала великому княжичу Игорю! – выкрикнул князь, обращаясь к окружавшей их толпе.
Народ поддержал Олега, но в толпе не было слышно прежних радости и энтузиазма. Взгляд Игоря был, как обычно, холоден.
– Мальчик еще, а в душе уже старик , – прошептал кто-то в толпе на ухо соседу.
– Холоден, как ледышка, и праздник ему не в радость, и горе ему не в грусть.
Юный княжич, не ответив на приветствие Олега, наклонился к важно восседавшему по правую руку от Игоря боярину Страбе и прошептал тому что-то на ухо.
– Молодой Рюрикович приветствует тебя и зовет в свои хоромы отметить знатным пиром твой удачный поход, и люд Киевский может посетить тот праздник и возрадоваться вместе с нами, – обращаясь к толпе, громко произнес боярин.
Толпа, поначалу слегка возмущенная хмуростью и недовольством княжича, услыхав эти слова, восторженно заревела.
– Хвала Игорю, наследнику княжьего рода! – пронеслось над широкой площадью, на которой происходила торжественная встреча.
5
Столы ломились под тяжестью блюд и сосудов с винами и хмельными медами. Дружина восхваляла Олега и Игоря, славного варяга Рюрика, лучших воинов и бояр. Особые тосты поднимались в честь славных богов, в особенности грозного и могучего Перуна. Придворная прислуга: бабы, девки, парни и мужики не имели времени на то, чтобы утереть пот, струившийся со лбов. Они бегали вокруг гостей, таскали подносы с дичью, рыбой и напитками, резали мясо, раздавали пироги и хлеба. За постройкой на улице дымили костры, где в котлах кипело ароматное варево, на углях запекались целые туши животных, ожидая своей очереди перед подачей на столы. Сам устроитель пира – Игорь, после того как были подняты первые кубки, сослался на недомогание и покинул гридницу, в которой и происходило основное веселье. Во дворе перед княжьими хоромами были выставлены столы для простого люда. Здесь веселье тоже не утихало.
В княжьей гриднице веселье прервалось, и все воины, отложив яства и кубки, уставились на вышедшего на середину зала седого старца, державшего в руках закопченные, потрескавшиеся от времени резные гусли. Старик молча опустил голову и вдруг дернулся, ударил по струнам и громко запел.
Как у Князя нашего слава славная,
Слава славная, слава добрая.
А дружина его вся удалая,
Силой сильная да хоробрая.Выйдет в поле рать, пыль летит за ней,
И гудит земля от копыт коней.
И от рати той враг бегом бежит,
И под ним опять вся земля дрожит.С ратью выйдет князь в поле чистое
Да поднимет он буйну голову,
Да посмотрит сам вдаль неистово,
Как глядеть привык с детства, смолоду.Пусть враги дрожат, когда поднят меч,
И слетают враз главы с сильных плеч.
Не страшны враги добрым молодцам,
Ни Хузарины и ни Половцы.Только если вдруг на закате дней,
Полетит твоя жизнь – душа в Ирей.
Задымят костры до самих небес,
Зашумит листвой наш дубовый лес.Придут к нам волхвы, люди божие,
На других людей непохожие.
Запоют тогда гусли струнами
Да на тризне той на Перуновой.
Воины слушали песнь старца молча и у многих из них появился предательский блеск в глазах. Слишком многим из них приходилось хоронить друзей, слишком многие лишились рода-племени, и только воинское братство, ставшее всем им домом и семьей, оставалось для них тем единственным, для чего они жили и за что стоило умереть.
– Хороша твоя песнь, старик, – князь поднялся из-за стола, – только больно уж грустна. Словно беду ты на нас накликать желаешь. Не любо нам сегодня грустить да горевать. Наполняйте, други, кубки свои, давайте пить сегодня за победы наши славные, за удаль молодецкую, за мастерство ратное, без которого не видали б мы тех побед. Пусть строится и растет земля наша, пусть народы покоренные живут на сей земле в мире и согласии, а о тризне нам пока думать рано, дел пока в этом мире видимо-невидимо.
– Слава, слава князю! – в сотни глоток заорали дружинники, приветствуя своего вождя. Снова звенели кубки, вина текли рекой под смех и крики разгулявшегося воинства.
Только Страба боярин после слов князя не кричал, не веселился. Он сидел рядом с опустевшим местом покинувшего пир княжича Игоря и думал свои думы. Руки его заметно дрожали.
Радмир стоял у входа в гридницу в полном боевом снаряжении. Он тоже слушал задушевную песнь старца, а также речь князя и его дружинников, но в отличие от них он не пировал, не веселился. Сегодня ему предстояла бессонная ночь, он должен был этой ночью стеречь княжий сон у его опочивальни, как пояснил Хрипун, по повелению княжича Игоря. В двух шагах от Радмира стоял закадычный товарищ и сородич Ропша, важно поглядывая по сторонам.
6
Пир продолжался до глубокой ночи, и уже за полночь лихое воинство разбрелось по своим спальням и углам, часть пирующих, свободных от службы и не обремененных другими делами, отправилась в город на поиски приключений да плотских утех. Олег уснул крепким спокойным сном в отведенной ему слугами Игоря светлице под неусыпным надзором Ропши и Радмира, которым в эту ночь выпала почетная задача оберегать его сон. Тишину ночи нарушали только изредка доносившиеся со двора крики захмелевших ночных гуляк, да и то едва слышные. Место, где почивал князь, находилось в самом дальнем конце Игоревых хором, и звуки сюда почти не доходили.
Радмир и Ропша негромко переговаривались, изредка поглядывая в окошко, через которое в светлицу проникал мягкий лунный свет. Запалив от старой обгоревшей свечи новую, Радмир уселся на прочную дубовую лавку и положив на колени подаренный Гориком меч, прислонился спиной к стене.
– Скучаешь по Поречному? – спросил Радмир задумчивого Ропшу, который понемногу начал клевать носом. – Родичи у тебя ведь там остались.
– Да, бывает немного, – вздрогнув, ответил разбуженный страж, – а ты, я смотрю, здесь совсем освоился.
– Так ведь у меня там не осталось никого. Оба лучших друга погибли, семью тоже убили, даже коня любимого и того потерял, – юноша тяжело вздохнул.
– А Зоряна как же, не жаль ее было русу отдавать, ведь у тебя вроде с ней любовь была?
– Она сама себе жениха выбрала, да и не любовь то вовсе, а так, детские мечты, – усмехнулся Радмир и задумался, вспомнив свою бывшую зазнобу.
Вокруг трепещущего пламени горевшей свечи одиноко порхал мотылек.
– Да уж мечты, вот только сейчас ты-то, смотрю, на свейскую боярышню глаз положил, – заговорщицки подмигнув приятелю, хохотнул Ропша. – Хороша баба,
ничего не скажешь, хоть и не девка уж, постарше нас с тобой будет.
Щеки Радмира слегка порозовели от этих слов.
– Куда там глаз положил, кто она, а кто я. Да такая на нас, простых воев, и глядеть не станет, вон она какая важная, братца-то ее даже боярские нурманы слушаются.
Скрип шагов за дверью, донесшийся из примыкающего коридора, заставил обоих юношей почти одновременно вскочить на ноги.
– Кто там? Может, из старших кто, караул наш проверить идут, – шепотом спросил Ропша, но он ошибался.
Дверь с треском распахнулась, и в комнатку влетели трое воинов, сжимавших в руках оружие.
– Тревога! К оружию! – заорал что есть мочи бесстрашный Ропша, встав на пути нападавших. Обнажив свой меч, Радмир сделал то же самое и схватка началась. Двое против троих. Застигнутые врасплох, охранники князя были практически обречены, и буквально на третьей атаке Кнуд, а это именно он был первым из нападавших, отбив меч Ропши своим длинным клинком, что есть мочи рубанул парня маленьким топориком, который сжимал в левой руке. Ропша, истекая кровью, медленно опустился на деревянный пол. Торжествующий нурман подскочил к нему и склонился над своей жертвой.
– Ну что, щенок, помнишь меня? Я-то, как видишь, тебя не забыл, – и комната наполнилась яростным смехом счастливого от свершенной мести убийцы.
Возможно, этот поступок скандинавского наемника спас Радмира от смерти. Пока Кнуд упивался собственным торжеством, молодой дружинник сдерживал натиск двух других нурманов. Моди, пытавшийся ткнуть Радмира в бок длинным, слегка изогнутым кинжалом, поскользнулся на липкой крови несчастного Ропши и грохнулся под ноги своей несостоявшейся жертве. Перед Радмиром остался только один противник. Суровый Сигвальд Эймундсон, бывший викинг, сражавшийся во многих землях и странах, познавший вкус крови еще тогда, когда молодой радимич бегал за мамкиной юбкой, глядел на свою будущую жертву, наслаждаясь моментом.
Но его торжество было преждевременным. В комнату стрелой влетел, сжимая в руке обнаженный меч, сам Киевский князь. Великий воин тут же оценил обстановку и, ловко орудуя мечом, принялся отражать атаки бросившихся к нему Кнуда и Моди. Все пятеро вели схватку, не проронив ни единого слова, чтобы не тратить на разговоры сил. Олег сражался, не делая лишних движений, он крутился по комнате, ловко орудуя мечом, и, казалось, небрежно отбивал яростные атаки двух своих врагов. Радмиру приходилось труднее. Противник юноши практически зажал его в угол, не оставляя шансов. Но уроки Горика и Хрипуна не прошли зря. Радмир отшвырнул ногой попавшуюся на его пути дубовую лавку и, воспользовавшись тем, что враг отвлекся, услыхав в коридоре голоса и шум, поднырнул под просвистевший над его головой меч скандинава и вонзил свое оружие в бок своего врага. Кольчуга, защищавшая Сигвальда, лопнула, как тонкий шелк, ее разрубленные звенья посыпались на пол, и грозный викинг рухнул к ногам своего неприятеля, еще не осознавшего до конца, что он сумел победить.
В тот самый миг, когда меч Радмира пробил вместе с железной рубахой ребра Сигвальда, вскрикнул от боли гигант Моди и тоже упал к ногам князя с рассеченным лицом. Увидев, что остался в одиночестве, Кнуд, зажав рукой оставленную мечом князя рану на бедре, не стал проявлять героизма, а юркнув в дверь, помчался по коридору, распугав одним своим видом спешившую на помощь князю заспанную прислугу.
7
– Говори, кто послал? – Олег всей пятерней схватил за бороду умирающего Сигвальда и несколько раз ударил его головой об пол, – говори, пес, все равно узнаю. Кто – Игорь, Страба, ведь вы его люди?
Умирающий, хищно оскалив рот, улыбался.
– Он. Это он должен был умереть, – нурман указал рукой в сторону все еще не пришедшего в себя Радмира.
– Что ты несешь, причем здесь он. Правду, правду говори, – Олег отпустил бороду Сигвальда, потому что у того изо рта хлынула кровь.
Умирающий захрипел.
– Небо, небо раздвигается надо мной. Я вижу их. Вот они летят – валькирии. Один, я ухожу к тебе! А вы, я, я… – последние слова, сказанные Сигвальдом, не понял никто: ни князь, ни Радмир, ни перепуганная челядь, заполнившая место недавней битвы.
– Что за чушь он нес, ты понял хотя бы смысл? Почему ты должен был умереть? – Олег грозно посмотрел на своего молодого охранника.
– Это люди боярина Страбы, ссора у нас сними недавно вышла, – и Радмир поведал князю о недавних событиях, произошедшедших на рыночной площади.
– Прости, князь, не хотели мы этого, – парень покорно склонил голову.
– Все равно не верю, а этот уж теперь точно ничего не скажет, – Олег ткнул ногой лежащий в углу труп Моди. – На князя своего руку поднять посмели. Но погоди, Страба, будет у меня к тебе серьезный разговор.
– А где тот, третий, поймали аль нет? Я ведь его, кажется, зацепил, – обратился князь к перепуганной челяди.
– Ушел он, не поймали, как ураган, пронесся, – часто кланяясь в пояс, произнес средних лет мужичонка, исполнявший при дворе Игоря обязанности привратника, – не гневайся на нас, кормилец, не взыщи.
– Ну и раззявы вы сонные, гнал бы я вас таких в шею. А ты молодец, парень, такого воя свалил. Сигвальд Эймундсон тот еще рубака был, – произнес Олег, с задором поглядывая на Радмира, – как тебя звать-то, помню я тебя, ты ведь из радимичей, Горик тебя привел?
– Так и есть, княже, из радимичей, Радмиром меня кличут.
– Как теперь считаешь, тебе тот сбежавший тоже мстить захочет аль нет?
– Не думаю я так, великий князь. Меня этот грозился убить, – юноша указал рукой на Сигвальда, – а тот, что сбежал, Ропше грозил за то, что тот о сестре его сказал слова непотребные, вот, стало быть, и поквитался.
– Вечно вы, молодые, языками трепать любите – и вот тебе результат. Ну да ладно. Этого, – князь, грозно глянув на челядь, указал рукой на тело Ропши, – похоронить с почестями, как подобает, а этих убрать с глаз моих, воняет от них падалью, – и, обратившись к Радмиру, продолжил. – Ну, будет тот третий тебе мстить или нет, не ведаю, да только думаю, что опасно теперь тебе в дружинниках Игоря ходить. Ты вот что, придешь завтра ко мне. Такие храбрецы не в хоромах должны сидеть, баб да детей боярских сторожить, бока наедать да девок дворовых щупать. Такие воины мне самому в дружине нужны для дел ратных. Пойдешь ко мне, а Игорь ничего не скажет, должок у него теперь предо мной за то, что жизнь мою чуть не сгубил, вот я тебя у него в счет того долга и забираю. Коня доброго и оружие подарю, как-никак, а все же жизнь ты мне сегодня спас. Только знай, дружина моя на печи не сидит, а все время в боях да в походах. Ну что, пойдешь ко мне служить аль напугался?
– Твои вои, князь, тех хазар побили, что дом мой сожгли, отца, мать да друзей-приятелей всех моих порезали. Так что в дружине твоей мне самое и место, – голос Радмира чуть заметно дрожал.
– Ну, молодец Горик, таких удальцов мне в дружину приводит. Любо-дорого смотреть. Да неужто мы с такими молодцами любого врага не одолеем? Придет время – до самого Царьграда дойдем, – и князь крепко обнял своего нового гридня.