Бояре один за другим опускали головы, сердито ворчали. Последние годы чудь стала тревожить западные окраины Новгородчины набегами. То на сельцо нападут и спалят дотла, то стадо угонят, то купецкий обоз разобьют. Бывало, что остановившиеся на берегах Нево-озера купцы становились их жертвой. Набеги эти были постоянны. А после того как впервой, пять лет назад, сходил Мстислав Владимирич на чудь, участились. Руси и чуди мало-помалу становилось тесно, они расселялись и, сталкиваясь, не всегда обходились без кроволитья. Чудь в большинстве своём держалась ещё дедовых богов, молилась пню и камню и жила разрозненно малыми городцами. В каждом городце был князёк со своей дружиной, и хотя чудь могла выставлять общее войско, перебить их поодиночке было не трудно.
- Так чего удумали, мужи новгородские? - поднажал Ратибор Тукиевич.
- Споможем князю или и дальше будем головами качать да убытки считать?
- Так оно война-то тоже убыток, - привычно заворчал Анисим Лукич.
- Неча судить да рядить! - Посадник привстал. - Победит князь Мстислав чудь - нам лучше. Он не токмо о себе - о нашем благе радеет. Посадничий полк я соберу.
- А я в подмогу, - тут же встрепенулся Дмитрий Завидич.
Оба посмотрели на митрополита. Преподобный Никита был уже стар, его водили под руки двое служек, но слух не потерял и был по-прежнему остёр умом.
- Владычный полк тоже будет, - пожевав губами, кивнул митрополит.
- А я сам в поход иду, - сказал Ставр. Про себя он давно всё решил, просто ждал, когда лучше будет высказаться.
Хоть и молод был сотский - тот же Дмитрий Завидич годов на десять постарше, не говоря уж об Анисиме Лукиче и посаднике, - да голос его был ясно слышен. Словно получив приказ, бояре загалдели, обсуждая поход. Иные ещё сомневались, вслух подсчитывая свои убытки, другие скрупулёзно перечисляли, кого отправят и чего лишатся, коли убьют или ранят его лучшего медовара, кожемяку, конюха или кузнеца, но многие уже мыслили широко. Тем более что идти в поход самим почти никому не приходилось - сыновья были достаточно взрослыми, чтобы в ратном деле заступить место отцов.
2
И всё-таки боярское упрямство сломить оказалось нелёгким делом, и когда Ставр выбрался из думной палаты, пот тек по его раскрасневшемуся лицу.
Был конец зимы, в воздухе уже чувствовалось приближение весны, но последние дни подморозило. Холодный воздух щипал ноздри, застывал инеем на усах. Но Ставр, остановившись на крыльце, даже распустил полы шубы, водя головой на толстой шее.
Отроки, ожидавшие в просторных сенях, вышли вслед за боярином. Меченоша подвёл коня и стоял, ожидая, пока Ставр спустится. Жеребец храпнул, перебирая копытами и вскидывая голову.
- Н-но, балуй мне! - баском прикрикнул юноша на коня.
Ставр, справившись с дыханием, запахнул полы шубы и стал тяжело спускаться по заметённым снегом ступеням. Двое больших бояр уже садились в возки, ещё двое показались на крыльце. Остальные задержались, обсуждая свои личные дела.
Меченоша придержал повод, и Ставр вскочил в седло. Юноша тут же бросился к своему коню, и всадники покинули широкий двор.
На воротах приостановились, пропуская возок Анисима Лукича. Старый боярин выглянул из-за медвежьей полости.
- А всё одно - походы сии чистое разорение, - высказался он напоследок. - И ты бы, Ставр Гордятич, не доброхотствовал князю-то так шибко. Верно сказано - волка ноги кормят, а князя походы.
- Мстислав Мономашич наш князь, - возразил Ставр. - Сами его принимали, сами вспоили-вскормили.
- Вскормил воробей кукушонка. Тоже говорил - моё, мол, детище! Ты меня слушай, Ставр Гордятич. Чует моё сердце - покажет ещё Мстислав свой норов.
- Как покажет, тогда поглядим. - Ставр натянул было повод коня, да старый боярин остановил его кивком головы.
- Дай-кося полюбуюсь на конька твоего, - сказал он. - Горяч! Одно слово - огонь!
- Из княжьих конюшен пожалован, - ответил Ставр, горяча жеребца и заставляя его плясать и выгибать шею.
- Да и сам ты добрый молодец, - продолжал Анисим Лукич. - Однова в тебе худо - вдовствуешь... Пять годков, никак? Дочки, слышь, уже подросли?
- Старшей пятнадцатый год на Масленую будет.
- Небось и жених уже сыскан! Такому-то красному товару и купец нужен не простой.
Ставр навострил уши. Когда старый боярин заговорил о дочках, он сразу понял, куда клонит Анисим Лукич.
- Так ить ишшо какой купец.
- Купец молодец, другим не уступит! А и красного товару долго искать не станет. Там не приглянется - в другое место уйдёт... Ну, прощевай, Ставр Гордятич. Вот моя улочка!
Боярин прикрикнул на кучера, сидевшего на спине упряжного конька, и возок свернул вбок, к терему, далеко видневшемуся среди более низких строений его усадьбы.
Ставр поскакал своей дорогой, подгоняя коня и почти не чувствуя бьющих по щекам порывов ледяного ветра. Вроде околичностями говорил Анисим Лукич, однако яснее ясного. У него младший сын не женат, двадцатый год парню. Женив старшего, стал Анисим Лукич близок к посаднику через невесткину родню. Высоко взлетел сотский Ставр, коли такие люди ищут с ним родства!
Жил он в новом тереме, поставленном в прошлом году, когда князь Мстислав, радея о Новгороде, приказал заложить крепостную стену, поболее первой, дабы вместить стремительно разрастающийся город. Новый терем стоял недалеко от старого, поэтому дорога была знакома.
Хоть и мало времени провёл боярин на улице, от холода успело заломить зубы, поэтому, ворвавшись в ворота своей усадьбы, Ставр в три прыжка взбежал на крыльцо, сапогом распахнул тесовую дверь и крикнул в тёмную прохладу сеней:
- Сбитня! Горячего!
Выскочил холоп, снял с хозяина шубу, и Ставр в одном опашене прошёл в покои, присел перед жарко натопленной, украшенной изразцами печью. Вошла ключница, поклонилась, подала чашу со сбитнем, таким горячим, что Ставр обжёгся, сделав глоток.
- Прикажешь подавать обед, батюшка?
- Давай, - осторожно прихлёбывая сбитень, ответил Ставр. - В Думной-то палате больше разговорами кормили. Да поведай, каково тут без меня были? Не присылали ли от судебной палаты иль от князя гонцов?
- От судебной палаты человек тебя дожидается, - степенно ответила ключница, не торопясь уходить. - А от князя никого не было.
- Ладно. Человека после приму, а потом накажи коня снарядить - сам ко князю поеду. - И, проглотив третий глоток, добавил: - Мстислав Мономашич на чудь в поход идёт.
- Ой! - Ключница вздрогнула, прижала руки к груди и быстро вышла.
Ставр остался пить сбитень. Он нарочно сказал про поход. Ключница Велга, вдова Жизномира, была не холопкой - вольной и могла уйти в любой час, да сын не пускал.
После возвращения из половецких степей пять лет назад Ставр сдержал слово - сам отвёл на двор Жизномиру его коня со всем собранным приятелем добром и сам повестил, где нашёл последний приют княжий дружинник. Не оставил он семью Жизномира и после - взял юного Валдиса себе в отроки, а мать его сделал ключницей. Через полгода после этого Жизномиричу уже пришлось хлебнуть воинской доли - Мстислав в первый раз ходил походом на соседей. Ставр водил в бой сотню. Велга прощалась с сыном, выла, как по убиенному, и не верила клятвам боярина, что он сбережёт отрока. Однако слово своё Ставр сдержал - цел и невредим Валдис вернулся к матери. Он до сих пор при боярине - уже не просто слугой, а меченошей.
В том же году Ставр овдовел. Застудившись на Масленой неделе, жена его слегла и вскоре на санях к погосту свезли её в тёплые весенние дни, когда вовсю тают снега и проглядывают первые проталины, а воробьи раскалывают воздух пронзительно-задорными криками. Привыкший к жене и по-своему её любивший, Ставр огорчился только одному - что так и не дождался сына. Отец всё понукал - женись да женись, пока молодой. Ставр был согласен с отцом, но ввести в дом новую хозяйку не спешил. Что-то удерживало от спешной женитьбы - то ли подрастающие дочери, то ли служба при князе.
А у Мстислава Владимирича молодой боярин был на первом счету. Вместе с Завидом Дмитричем, Даньславом и Мирославом Гюрятиничем заседал в княжеской думе. Весь княжий суд был в его руках. Особенно близким советником Ставр стал в прошлом году, когда сумел вызнать, что случилось с княжескими конями.
В прошлом году Мстислав Владимирич, когда утвердился на Руси мир, решил по осени сходить в поход на емь и корелу - они вдруг перестали давать дань. Да нежданно-негаданно на княжеские табуны напал мор. Пока гуляли в поле, всё было хорошо. Но только встали в стойла отъедаться овсом перед походом, как - мор. В несколько дней пал почти весь табун - сотен пять голов. Пали бы и все прочие, в их числе любимый караковый жеребец самого Мстислава, отцов дар, да вовремя заметили, что в сено добавлен волчец. Душистое сено отбило запах ядовитой травы, кони и отравились. Ставр угадал, что виновен корел-конюх, захваченный в полон четыре года назад. Холопа пороли кнутом, но он так и помер под побоями, не выдав, сам ли решился на потраву или подучил его кто из бояр... Вернее, выдать-то он выдал, но князю про это знать было негоже. Были в Новгорое княжьи недоброхоты. Вредить открыто они боялись, но и сидеть сложа руки не желали.
...От мыслей о князе думки сами собой перемкнулись на предстоящий поход. В Новгороде было десять сотен - девять городских и одна княжья. Сам Ставр с памятного похода в Половецкую Степь возглавлял княжью сотню взамен Бермяты, коему в бою при Сальнице отсекли по плечо руку. Высоко взлетел сотский, не зря союза с ним ищут именитые бояре.
Вспомнив о разговоре с Анисимом Лукичом, Ставр стукнул кулаком по столу. Заглянула холопка:
- Подавать обед?
- Подавай. Да покличь Ульяницу.
Девушка явилась, когда на столе уже дымилась миска щей и холопки расставляли заедки. Встала на пороге, опустив руки вдоль тела. Спокойная, взрослая не по годам, была первой помощницей Велги в управлении хозяйством. Несколько раз её, как дочь ближнего боярина, зазывали в княжеский терем. Там она прожила в прошлом году почти всё лето, гуляя и играя в горелки с княжнами. А когда старшую, Ксению, увезли в далёкий Изяславль замуж, воротилась к отцу. Вторая княжна, Ингеборга, была слишком мала. Ей в подружки больше годилась младшая Ставрова дочка, Милена.
- Подь поближе, Ульяница, - сказал Ставр, принимаясь за щи. Посмотрел на подошедшую девушку. - Не скучно в дому-то?
- Нет, батюшка. Дел много.
- А ты бы сходила с подружками погулять. Хошь на реку, хоть на торг.
- Коль велишь, схожу.
- Велю. А то Пост вскорости, там не разгуляешься.
- Хорошо, батюшка.
- Я в поход иду - князь зовёт. - Ставр говорил, не глядя на дочь.
- А ты за хозяйку остаёшься. Велге я накажу, чтоб вы не сидели сложа руки. Пора тебе, дочь, о будущем думать. Погуляешь с подружками - и садись шить-вышивать. Шушпан пущай тебе новый справят. А я из похода к венчику узорочья привезу. И чтоб к лету всё готово было. Всё ли поняла?
- Все, батюшка.
- Ну и ступай. Подыши вольным воздухом - и за дело.
Ульяница вышла, не глядя по сторонам. Ставр не сказал ни слова прямо - сговора-то ещё не было, - но умная девушка сама должна угадать, что не просто так завёл отец разговор об обновках и вольном воздухе: отдадут замуж, так не погуляешь, как прежде.
3
Пасха в том году была поздняя, и в поход выступили, не дожидаясь Масленой недели, рассчитывая обернуться скоро. Мстислав долго сердечно прощался с Христиной. Приласкал младших дочерей - пятилетнюю Рогнеду, восьмилетнюю Добродею, потрепал по светлым волосам сыновей Святополка и Ярополка. Сын, Изяслав, красивый коренастый юноша с тёмными волосами и орлиным взором глубоко посаженных глаз, стоял рядом с матерью и братьями. Он был горд и счастлив - шёл с отцом в поход. Его старший брат Всеволод на сей раз оставался дома. Он стоял чуть позади, в домашнем платье, и хмурил кустистые, от деда Мономаха, брови.
- Не горчись, Всеволод, - говорил Мстислав. - Ты старший мой, тебе городом править, когда я уйду. Привыкай, что Князевы дела не только в боевых походах, но и в мирных трудах. Дед твой, Владимир Мономах, тоже о мире радеет, и коль ходит на войну, то по необходимости. Сила не всегда в рати, но и в труде смерда.
Всеволод кивал головой. Отец в последние годы всё чаще заводил с ним такие разговоры, выбирая иногда неподходящий момент. Он понимал смысл говоримого и сердился лишь на одно - коль ему тут править, то он и должен знать своих данников.
Изяслава такие мысли не тяготили. Он был словно слепком со своего рано умершего стрыя - такой же порывистый и горячий, по-юношески пылкий и сильный. Разве что, живя при отце, был убережён им от многих опрометчивых поступков - не то наверняка кончил бы свои дни раньше срока. В новой броне княжич Изяслав был красив и гордился собой.
Мстислав последний раз обнял жену. Христина всхлипнула и припала к его груди, зарывая лицо в мех бобровой шубы. Ночью, в темноте и духоте изложни, ими были сказаны друг другу все слова, даны все клятвы любви и верности, но сейчас казалось, что главное-то они и забыли. И оба замерли, прижавшись друг к другу, пытаясь вспомнить это главное.
- Береги себя, - наконец прошептал Мстислав, поцеловал красные от слёз веки жены и, отстранившись, сбежал по ступеням.
Двое отроков держали под уздцы каракового жеребца, Князева любимца. Прошлогодний мор пощадил не так уж много коней, но этого уберёг. Жеребец всхрапнул, когда князь одним молодецким прыжком вскочил в седло и с места рванулся к воротам коротким намётом. Вслед за отцом поскакал сын, за ними - бояре и дружина. Поход начался.
Весна была ранняя, а Пасху ждали позднюю. Старики поговаривали, что быть весне затяжной, холодной и ненастной. А коли ненастья и заморозки продлятся до Троицы, быть неурожайному году. Но покамест зима ещё не торопилась уступить свои права.
Пока шли Новгородской землёй - вверх по льду Шелони, а после до Пскова и далее мимо Печёр и Изборска, двигались ходко. Здесь было много дорог - коли не по льду рек, то наезженных санных путей. Только за Изборском замедлили ход. Тут уже начинались земли чуди, подвластные Новгороду и обязанные платить дани. Но чудь взбунтовалась, и следовало её наказать.
Этого паренька Ставр заметил в ополчении сразу, как вышли из Пскова. Сперва тот прибился к последним рядам городских сотен, но на первом привале замешкался и остался один. Новгородцы собирались у костров артелями - соседи, родичи, товарищи. Паренёк бродил меж костров, видимо опасаясь попасть на глаза кому-то из знакомцев. Ставр и заметил его после того, как тот, услышав, очевидно, в кругу возле одного из костров знакомый голос, со смехом рассказывающий что-то, шарахнулся прочь и едва не налетел на сотского.
Ставр вместе с десятником проверял, как разместились люди, у всех ли в котлах булькает варево и нет ли захворавших. Парень врезался в идущих. Десятник Авдей схватил его за локоть:
- Что, глаза дома забыл?
Парень, к удивлению всех, не стал вырываться, а постарался встать так, чтобы десятники закрыли его от чужих взглядов.
- Никак, хоронишься от кого? - угадал Ставр.
Парень взглянул на него исподлобья и ничего не сказал. У него были большие синие глаза, мягкий, девичий рот и лишённые бороды и усов щёки. Шапка на куньем меху низко надвинута на уши. Одет добротно, не с чужого плеча. За поясом лёгкий, но опасный в бою топорик-клевец.
- Чего молчишь? - Авдей тряхнул за плечо.
- Может, и хоронюсь, - ответил парень. Голос у него был нарочито хриплый, и Ставр решил: не более пятнадцати годов. Такому впору дома сидеть, а не в боевой поход идти. Вот коли враг под стены подойдёт, тогда - иное дело, а пока...
- Ты почто тут? Из дому сбег? - спросил Ставр.
- Нет у меня дома. Один я. - Парень отвернулся, зашмыгал носом.
- Сирота?
- Чудь у меня отца порубила и... брата, - споткнувшись на последнем слове, ответил парень. - Одни мы с матушкой остались.
- А там чего? Знакомцев встретил?
Парень кивнул. Он явно боялся, что его сочтут слабым и малым и воротят назад.
- Как звать тебя? - спросил Ставр.
- Василием.
- А который год?
- Пятнадцатый.
Ставр задумался. Не первый раз судьба вешает ему на шею сироту. Один вон уже вымахал - семнадцатый год, в рот смотрит, заместо отца почитает. Он оглянулся на меченошу Валдиса и кивнул Авдею:
- Пристрой парня со своими да накажи, чтоб не забижали слишком... Ты какого рода?
- Микулич я. Отец торговым человеком был.
- Добро. Покажешь себя в бою, подумаю - может, приму в дружину.
Василий взглянул на боярина, - видимо, о таком он не помышлял и даже мечтать не хотел. Но слова не сказал.
Через восемь дней подошли к Медвежьей Голове.
На местном наречии она называлась Оденпе, и те, кто разумел чудскую молвь, так её и называли. Медвежьей Головой звали не столько городец, наполовину сложенный из дерева, сколько высокий холм, на котором он стоял. Внизу холма раскинулось озеро, вокруг простирались леса.
По ним и пробирались. Весна вдруг заторопилась, днём было так тепло, что снег таял и мокрыми ошмётками налипал на полозья саней. Ночами же прихватывал морозец. Старики говорили, что по приметам заморозкам быть аж до Троицы.
По пути наткнулись на три погоста чуди - на малых хуторах на полянах жило по пять-шесть семей. Их не трогали - берегли время и силы. Не сдержались лишь однажды - когда чудины вздумали пускать из засады стрелы.
К Оденпе подошли на седьмой день месяца берёзозола и обложили с трёх сторон. Городец был невелик, но стены высоки.
Мстислав Владимирич, приказав разбить стан, с ближними боярами и сыном Изяславом поехал поглядеть на город вблизи. Были в бронях, но всё равно отроки держали наготове щиты - вдруг да пустят стрелу. Осаждённые знали заранее о подходе войска - ворота были заперты, на стенах толпился люд. Иногда слышались приглушённые голоса.
- Зришь, сыне, - Мстислав наклонился к Изяславу, - стены крепки, но невысоки. Сам холм им помогает. Но коли его одолеем, крепость возьмём. Да и сами стены неустроенны. Подскажи - почему?
- Заборол нету, - оглядел стену княжич. - И поверхи не срублены. Только между брёвен щели.
- Верно, - кивнул Мстислав. - Чтоб стрелу пустить, их лучник должен сам себя показать.
Они подскакали ближе, и на стене заволновались. Мелькнули шапки двух-трёх лучников, взлетели стрелы. Но лишь одна впилась в поднятый щит. Остальные достали всадников на излёте или вовсе упали, не долетев.
- Наши боевые луки бьют дальше, - назидательно молвил Мстислав. - И стрелы калёные. А у них большинство стрел на зверя да на птицу. Хорошие, конечно, есть, да берегут, пристреливаются.
Поскакали назад, на ходу обсуждая приступ. На другой день поутру пошли в бой.
Пешцы бежали со щитами и лестницами. У многих были топоры и рогатины. Настоящие копья и мечи получили лишь те, кого вооружил князь и его бояре. Дождь стрел взвился над осаждённой крепостью. Князь Мстислав сказал правду - чтобы стрелять, чудинам приходилось высовываться из-за заборол, и их сбивали русичи. Всё-таки те ухитрялись отвечать, и, ещё не добегая середины холма, среди пешцев появились первые убитые и раненые.
Но это не остановило новгородцев. Кровь товарищей только раззадорила. Люди зверели, кричали и с перекошенными лицами лезли на стены.