Так говорили иные новгородцы, так рассуждало тороватое купечество, для которого любая лишняя усобица - разорение, так внушал молодому князю епископ. Даже Христина, прижимаясь ладным гибким телом в темноте ложницы, мило коверкая русские слова, шептала, разглаживая влажные от пота волосы мужа: "Господь так рассудил. Негоже супротив Него идти. Он всё видит и за всё воздаст. И за добрые дела, и за деяния неправедные. Будь велик, будь достоин имени деда твоего, Гаральда Храброго". И Мстислав, скрепя сердце, смирился. Он послал Олегу Святославичу письмо, призывая его примириться с Владимиром Мономахом, предлагая себя в качестве посредника и упрашивая не раздувать пожара усобицы.
Но месть за брата - желание слишком жгучее. Не раз и не два Мстислав падал на колени перед образами, не раз и не два порывался, не дожидаясь ответа Олега, напасть на него. Советники, и первыми среди них отцов боярин Добрыня Рагуилович и новгородский боярин Гюрята Рогович, не говорили ни "да" ни "нет", полагаясь прежде на волю Владимира Мономаха. А в том, что он скажет, сомневаться не приходилось.
Дело было за Олегом Черниговским. И он своё слово сказал, послав брата Ярослава Рязанского со сторожей к реке Медведице, а сам встал с полками у Ростова. Делать было нечего. Пришлось скликать рать, выслав вперёд старого опытного воеводу Добрыню Рагуиловича.
Ещё на полпути к Ростову навстречу стали попадаться ратники. Ополченцы бежали из войска Олега Святославича, не желая сражаться против Мономашича. Они поведали, что Ярослав прослышал о том, что передовой полк воеводы Добрыни Рагуиловича похватал Олеговых данников и воротился к старшему брату. Олег рванулся было вперёд Мстиславу, но распутица и затяжные осенние дожди заставили его отступить под защиту крепостных стен.
Это была удача - одним ударом покончить с мятежными князьями, восстановить мир в Залесской Руси и сполна взыскать за смерть Изяслава. Но когда Мстислав подошёл к Ростову, Олега и Ярослава Святославичей там не оказалось. Вместо них Мстислава встретило посольство из ростовских бояр с дарами. Они сказали, что город недоволен Олегом и Ярославом, что в Ростове поднялся шум, и князья, уже изготовившиеся к битве под стенами города, не надеясь на преданность горожан, ушли. Мстислав понял - Олег его боится. И двинулся дальше.
4
Олег Святославич сидел в Суздале. Запершись в княжьем тереме, отослав от себя не только жену и детей, но и младшего брата, тот один не спорил и не лез с советами, он мерил шагами светёлку, изредка подходя к окну.
Суздаль был наводнён войсками - белозерцы, остатки полка ростовчан, муромляне, рязанцы, даже мордва, - на улицах не протолкнёшься, не то что на княжьем подворье. На стенах десятники орали на мужиков, спешно подправлявших кое-где обветшавшие стены, - ни Ростов, ни Суздаль не знали набегов половцев и привыкли жить спокойно. Деловая суета царила и на дворе.
Взятые в ополчение мужики хмуро поглядывали со стен. Большинство были горожанами и ловко управлялись с топором иль рогатиной. Мечей было мало - князь должен был обеспечить мечами людей, дать коней и брони. Всего этого не было у князя-изгоя, волей Мономаха вынужденного скитаться по Руси. Да и у его брата Ярослава тоже не хватало на всех оружия.
- Слыхал, что ль, Микита? - толкал соседа в бок сосед.
- Чаво? - Микита тупо смотрел на холмы и полуголые леса, дорогу и речку вдалеке.
- Слыхал, молвлю, какая сила идёт со Мстислав-князем?
- Ага...
- Неисчислимые толпы! Тьмы и тьмы!
- Ну?
- Как думаешь, устоим?
Микита сумрачно глядел на соседа. Оба были в зипунах, за поясами торчали топоры, руки держали копья, у ног прислонены щиты. Эта часть стены была уже подправлена, но соседние участки ещё чинили, и оттуда летела крепкая ругань десятников и доносился дух свежей щепы и взрытой земли. Где-то там, в пригороде, остались семьи - Микита и сосед его, Присоха, были соседями.
- Вот и я тож мыслю, - углядев сомнение в глазах соседа, зашептал Присоха. - Как подступит под стены Мстислав-князь, порубят нас, как капусту. Дружина княжья да боярская вся в броне, им что! Даже коли попадут в полон, откупятся. А мы, мужики?
- М-да, - кивнул Микита, вспоминая жену и погодков-сыновей. - Наша доля известна...
- Так я вот что думаю, - Присоха придвинулся ближе, - уходить надо! Ко Мстислав-князю, пока не поздно! А не то подступят новогородцы под стены - и всё!
Микита воровато оглянулся по сторонам, склонил голову к уху соседа. "Ночью же и уходим", - порешили мужики.
Дозорные доносили, что войско Мстислава идёт от Ростова прямым путём, но идёт не торопясь, ибо что ни день пристают к нему люди. Не только ростовцы пополняли его дружину - но и суздальцы. Утекали мужики, взятые в ополчение, даже у бояр в дружинах недостача ратников, а иные бояре так вовсе на сторону поглядывали и ко двору который день не являлись.
Когда Ярослав наконец пробился к брату, тот стоял у окна и смотрел на спускающийся на город вечер. Солнце сошло к западу, вызолотило маковку церкви Святого Дмитрия, его косые лучи падали в узкую оконницу, заставляли сверкать и переливаться шитье на ярко-голубой княжеской рубахе. Олег стремительно обернулся на шаги Ярослава, и тот вздрогнул, поразившись перемене в лице брата. Узкое лицо его, похожее на иконы греческого письма, похудело, под глазами залегли тени, красивый рот нервно кривился. Гнев и страсть отражались в глазах, сквозили в каждом движении.
- Ты?
- Я, - с удивлением откликнулся Ярослав.
- Что слышно? Где Мономашич?
- Не ведаю...
- "Не ведаю!" - передразнил Олег. - Эдак всю обедню проспите! А Мономашич явится по наши души и... - Он прервал сам себя, горько махнул рукой и заходил по покою широкими шагами загнанного зверя.
Ярослав внимательно следил за мечущимся братом. Он пошёл за ним не только в силу кровных уз, но и из привязанности - проживший много лет за границей, Ярослав не сошёлся близко ни с кем из внуков и правнуков Ярослава Мудрого и, кабы не мятежный духом Олег, вовсе чувствовал бы себя на родине чужим.
- Ещё не поздно, - начал он.
- Что? - резко остановился Олег. - На поклон к Мономашичу пойти? Ключи от города отдать? А самим куда? Изгоями - из милости в захудалом городце век доживать? Иль вовсе - на чужой стороне счастья искать?
Ярослав покачал головой. Он был ребёнком, когда мать, Ода фон Штаде, бежала с ним после смерти отца в Германию. Родня деда, графа Леопольда фон Штаде, не жаловала мальчика. Горько было думать, что ещё раз придётся испытать то, давнее, детское.
- Но разве можем мы бороться против всей Русской земли? Великий князь Святополк...
Он меня стола в Черниговской земле лишал, из Стародуба гнал, а после грамоты слал - чтоб явился я на суд. А судить меня хотел всем народом. Это чтоб меня, князя, чернецы да смерды вонючие судили?
- Владимир Мономах...
- Он-то и есть мой первый враг! - задыхаясь от горечи и бешенства, выкрикнул Олег. - Спит и видит всю Русь под себя подмять по примеру деда Ярослава да отца своего, Всеволода. И сыны его хороши! Яблоко от яблони недалеко падает... Изяслав города мои занял, а Мстислав меня самого хочет взять? Не бывать тому! - В два прыжка он подбежал в окну, глянул невидящим оком на успокаивающийся перед сном Суздаль. - Не получишь ты ни града сего, ни меня! - крикнул в слюдяное оконце и погрозил кулаком в закат.
Ярослав напрягся. По его разумению, это значило, что Суздаль будут защищать до последней капли крови, и он недоумевал, достанет ли у суздальцев сил - бегут люди из города, напуганные силами подходящего Мстислава.
- Подымай дружину, брат, - властно и холодно приказал Олег. - Уходим.
- Сейчас? - ахнул Ярослав. - В ночь?
- В ночь. Идём в Муром. Наш город, стоять за нас будет крепко.
- А Суздаль?
- Жечь! - И, обернувшись на изумлённый возглас брата, Олег зло добавил: - Чтоб не в радость была Мономашичу победа!
Город занялся с двух концов - от княжьего подворья и от ворот, через которые на рысях, похватав лишь самое ценное, выскочила дружина братьев-князей. Верные люди, оставленные в Суздале, пустили красного петуха. Они же, дождавшись, пока пламя расплеснётся по кровлям и заборам, не давали затушить, втихомолку подкидывали головешки на дворы, суетились больше всех, мешаясь под ногами. Ночную тьму прорезали золотые сполохи, заголосил набат на церкви Святого Дмитрия.
Дерево горит быстро. Невесть откуда взявшийся ветер гонял искры и хлопья пепла, раздувал огонь. Зарево разгоралось, освещая на целую версту всё вокруг.
Задержавшись на берегу реки Каменки, Олег обернулся и долго смотрел на охваченный огнём город. Уже мимо прошли его ближние дружинники и возок с сыновьями. Уже обогнал его Ярослав, миновала дружина и тянулись последние подводы обоза, при князе осталось лишь трое дружинников, а он всё стоял, глядя на зарево.
Мстислав зарева не видел - в ту пору он был слишком далеко от Суздаля, шёл берегом Нерли. Лишь вечером второго дня подошёл к городу.
Нерадостной вышла встреча. От Суздаля, славного своими теремами и собором, остались груды головешек. Сиротливо высилась обугленная, почерневшая церковь Святого Дмитрия да монастырский двор - сюда, под защиту каменных стен, бежали люди. Здесь монахи наравне с мирянами встали наперекор огню. Да, камень не дерево - пламени не по зубам. По развалинам ходили погорельцы, рылись в ещё тёплой золе, ворошили угли, пытаясь найти уцелевшее добро. Где-то раздавались плач и стон. Голосили бабы, причитая над порушенным жильём. А мелкий осенний дождь, предвестник близких зимних холодов, сеял и сеял из низкого пухлого облака.
5
Жизномир был горд Князевым поручением. Мстиславу он служил ещё в те поры, когда два года назад отец отозвал того из Новгорода, посадив в Курске. Жизномир родом был курянин, служил у боярина, но перешёл к Мономашичу, едва тот утвердился в городе. Отец был меньшим боярином, и Жизномир мечтал превзойти отца.
Не щадя коней, он продирался по раскисшим от поздних дождей дорогам, спеша нагнать Олега Святославича прежде, чем тот растворится в вятичских лесах. Хоть и победил и казнил последнего природного вятичского князя Владимир Мономах, иные из обитателей рязанских и муромских лесов до сей поры придерживаются старой веры и готовы драться со всеми, кто восстаёт против них.
Жизномиру повезло - он нагнал Олега на высоком берегу Оки в двух десятках вёрст от Мурома. Дозорные братьев-Святославичей первыми заприметили гонца и окружили, останавливая. Сгоряча чуть было не подрались. Готовые в каждом видеть вражеского наворопника (разведчика. - Прим. авт.), ратники уже схватились за мечи, но Жизномир вовремя вспомнил о грамоте князя Мстислава.
Гонца привели в маленькую изобку, где в полутьме, у грубо сколоченного стола, уставленного снедью, его встретили князья. Ярослав как сидел, так и остался сидеть, кутаясь в полушубок, а Олег порывисто шагнул навстречу. Глаза его сверкнули, как у зверя.
- Здрав будь, князь Олег Святославич с братом своим, - выговорил Жизномир и, сняв шапку, перекрестился на маленький образ в уголке за печкой.
- И ты... здрав будь, - отрывисто бросил Олег. - Кто таков, с чем пожаловал?
- Посол я от князя моего, Мстислава Владимирича Новгородского. Послан к тебе, княже, с грамотой от крестного сына твоего.
- Ишь! С грамотой, слыхал? - мигнул Олег Ярославу. - Давай.
Жизномир откинул полу свиты - в подкладку был вшит свёрнутый в трубку лист пергамента. Олег с нарочитой неохотой принял, развернул. Он старался казаться спокойным, губы презрительно кривились. Жизномир, впервые видевший Олега, счёл его спесивым гордецом, что не желает видеть далее своего носа, но Ярослав, лучше знавший брата, понимал - внутри Олега идёт яростная душевная борьба. Он вёл войну за правое дело, но всё вокруг указывало: ошибался.
- Слышь, чего пишет крестник-то мой! - нарушил Олег молчание и зачитал вслух: - "Я есть младший тебе. Шли к отцу моему, проси мира, а дружину Изяславову, что заточил, верни, и я тебя во всём послушаю". Каково, а?
Ярослав промолчал. Жизномир тоже. Не его дело советы давать.
- Послать к Мономаху? В ножки ему поклониться, дескать, правильно ты меня угла и хлеба в Русской земле лишил, лиши же и головы заодно? Мира просить... - поймал Олег выразительный взгляд Ярослава, осёкся и обернулся на Жизномира. Глаза его потемнели.
- А что до дружинников Изяславовых... - Жизномир подался назад, прочитав в тёмных княжьих очах гнев. Вот сейчас крикнет - и влетят в изобку Олеговы люди, и придётся Мстиславову человеку отвечать задела и мысли своего князя... Но - минуло. Схлынул гнев, сменившись досадой и раздражением.
- Что до дружинников, то после решим. Недосуг мне... А ты ступай. Пожди тамо!
Жизномир сам не помнил, как выскочил вон. Едва за его спиной захлопнулась дверь, Олег выругался и швырнул грамоту на стол так, словно прислана она из ромейской (византийской. - Прим. авт.) земли и обмазана ядом.
- Что решим, брате? - подал голос Ярослав.
- Чего решать? Мира просить? У Мономаха? Даст он мира, как же! Может, и даст, двуликий полуромей, да прежде всю душу вытрясет. Его отец нас изгоями назвал, доли наследства лишил, хотя отец наш, Святослав, на золотом киевском столе сидел. Святославичи должны по окраинам перебиваться да радоваться, что дозволяют на Руси жить...
- Давид Смоленск получил, - попробовал возразить Ярослав. - Мономах дал его!
- Давид! - презрительно скривился Олег. - Давида Мономах сломал. Братец наш так переяславльского князя боится, что меня взашей вышвырнул, когда я попросил рати, чтоб на Рязань идти. Олег Черниговский никогда ничьим подручником не был и не будет! Чужой земли мне не надо, но отцово наследие из рук не выпущу!
...Жизномир вышел из изобки на негнущихся ногах, стал, ловя разинутым ртом воздух. Первые дни месяца груденя выдались студёными, на лужах похрустывал ледок, из облаков уже сыпал снег, но дружинник вдруг почувствовал, что вспотел, побывав наедине с князьями, и распахнул свиту, подставляя грудь холодному ветру.
А на другой день, сам не веря в удачу, уже гнал коня назад, отвозя Мстиславу ответ Олега.
6
Олег Черниговский, Тьмутараканский и Рязанский соглашался с предложением Мстислава и просил мира. Просил быть посредником между Владимиром Мономахом и Святославичами, вспоминая кровное и крестовое родство. Это было удивительно и не похоже на Олега. Но Мстислав поверил. Просто потому, что не верить не хотел. Но и безоглядно возвращаться в Новгород тоже не спешил. Война переменчива: а вдруг назавтра передумает Олег иль подойдут к нему на помощь половцы? Поэтому, послав отцу весть, Мстислав остановился недалеко от сгоревшего Суздаля и распустил дружину по сёлам, дожидаясь ответа из Переяславля.
Жизномиру снова повезло. Со своим десятком он решил отправиться ни много ни мало, а по своим следам, когда ездил, будучи гонцом к Олегу. По пути дружиннику случилось проехать мимо нескольких сел, обильных и людных, но тогда приходилось спешить. А сейчас, как говорится, сам Бог велел наведаться в те места. Княжьим дружинникам всюду найдётся охапка сена и дежа (мера сыпучих тел на Руси. - Прим. авт.) овса для коня, а ему самому похлёбка, пирог с рыбой, кувшин мёда да сговорчивая девка. Жизномир был ростом высок, ладен - в Курске не только девки, но и молодицы заглядывались, - и на сей раз надеялся на удачу.
Деревенька стояла около речки - шесть дворов на высоком берегу, ещё два спускались к самой воде, и одна изба стояла особняком. На том берегу реки, чуть ниже по течению, угадывалась ещё одна деревня - побольше. Высилась подле церковки колокольня.
К дому на отшибе и подъехал Жизномир, покуда остальные дружинники разбрелись по деревне. Пинком распахнул ворота, въезжая на двор. Под копыта коня тут же кубарем подкатился и залился лаем кудлатый пёс.
- Кого нечистая принесла? - На пороге клети показался хозяин - мужик поперёк себя шире. Из избы выглянула баба - всплеснула руками, увидя всадника в дорогой броне.
- Дружинники княжьи, - важно объявил Жизномир, спрыгивая наземь. - Принимай на кормление, хозяин!
- Ишь ты. А какого князя будешь?
- Мстислав-Владимирича Новгородского.
- Эвон! Так Новгород-то он вон где!
- Война. - Жизномир уже шёл к избе. - Аль не чуете, чего творится?
- А с кем война-то? - Хозяин мигом переменился и рысью подбежал к дружиннику.
- Олег Святославич, - Жизномир замялся, не зная, как величать крестного отца своего князя, - ростовские вотчины заял, князя Изяслава Владимирича, Мстислав-Владимирича брата меньшого, зарубил, вот князь супротив него и вышел.
- Что на Руси деется! Что деется! - покачал головой хозяин и шикнул на жену: - Подавай чего снидать, баба-дура!
Та кинулась к печи, загремела горшками. Пахнуло духом пареной репы. Жизномир положил на образа честной крест и присел на лавку к столу.
Сбоку кто-то задвигался. Дружинник обернулся - по другую сторону печи за прялкой сидела молодая девка - должно, хозяйская дочь. Девка была в самом соку, спелая и пригожая. Жизномир подкрутил ус, мигнул весёлым глазом - та засмущалась и отвернулась. Дружинник подумал, что стоит задержаться в доме подольше.
Вторично Жизномир попал в это село несколько дней спустя, когда вместе со своим десятком объезжал окрестности. Две подводы были полны припасов - меры овса и жита, и битая дичина, и огородная овощь, и даже бочонок мёда. Пора было ворочаться назад, к князю, но дружинник просто не мог отказать себе в удовольствии навестить Милушу - так звали девушку. Даже крюк в восемь с лишком вёрст не напугал его. Ради сладкой ягодки стоило проехать и больше.
Была уже поздняя осень, началась Фомина неделя Рождественского поста. Месяц грудень (ноябрь. - Прим. авт.) доживал последние дни. Похолодало, лёд сковал реки и ручьи, иногда из туч сыпала снежная крупа. В тот день пошёл первый настоящий снегопад, укрыв мёрзлую землю белой шубой.
Дружинников заметили мальчишки и мигом разнесли весть по деревне. Когда всадники поравнялись с крайними избами, раздался разноголосый собачий лай. Жизномир, не обращая внимания на рвущегося с цепи кобеля, проехал на знакомый двор. Хозяин, коловший дрова, уронил колун и сдёрнул с головы шапку.
- Охти, вот не ждали! - воскликнул он, кланяясь. - Чего ж ты, милостивец, вдругорядь-то завернул? Никак опять на прокорм? Так мы вроде уважили тебя...
- Не данником я, а гостем, - ответствовал Жизномир, спешиваясь. И едва сделал шаг, как из хлева навстречу выскочила Милуша в простой свите, с заляпанным навозом подолом. Охнула, узнав лихого дружинника, всплеснула руками, прижимая ладони к порозовевшим щекам, и уж почти метнулась назад, но остановилась, смущённая.
- Ах ты, коза-дереза! - мгновенно понял всё отец. - Ишь, чего удумала! Вот ужо я тебя!
Он засуетился, ища вожжи, но Жизномир перехватил его руку.
- Не балуй.