Спорить с княжьим человеком опасно - Русская Правда не щадит тех, кто поднял руку на дружинника. Виру запросят - последнее снимешь. Нигде нет свободы мужику! И ведь знает сам, что девка дружиннику не нужна - поиграется да бросит. Но спорить - себе дороже. Мужик уж не сопротивлялся, когда Жизномир отпустил его руку, и вполне миролюбиво произнёс:
- Чем тут стоять, пригласил бы в избу дорогих гостей!
- Чего стоишь, Милка? - окликнул хозяин дочь. - Мать зови, пущай соберёт чего... - И тихо проворчал, когда Жизномир уже ступил на порог: - Дорогие гости... ох и дорогие...
Пробудился Жизномир засветло - хоть и сладко спалось, хоть и урвал часок от торопливых жарких ласк Милуши, а князево дело надо было сполнять. Путь неблизок, время дорого.
Он навестил своего коня и отошёл к плетню, спускающемуся к речке, когда сзади послышались торопливые шаги.
- Ой, Жизномире. - Милуша подлетела, сзади обхватила руками, прижалась. - А я-то уж думала - улетел сокол, не попрощавшись.
- Али я тать какой, чтоб впотай сбегать? - урезонил дружинник, привлекая девушку к себе и целуя растрёпанные со сна волосы. - Мне стыдиться нечего.
- Ой, - слабо пискнула она и вскинула вдруг засиявшее лицо. - Жизномир, лада, не бросай меня! Сходи к батюшке, поклонись - авось согласится и отпустит!
- Ишь ты - "сходи и поклонись"! - Дружинник усмехнулся. - Война нынче - до того ли нам? Вот когда всё кончится...
- Ты вернёшься за мной?
- Да.
Девушка вздохнула, отдавшись сладким мечтам, но Жизномиру было не до того. Меньше всего на свете он сейчас думал о ней, что пригрелась на его груди. Когда поднял глаза, взгляд случайно упал на дальний берег реки, и дружинник готов был поклясться, что в предутреннем мареве что-то движется! Напрягая зрение, он смотрел.
Это был передовой разъезд чужих полков. Чужих - потому что кроме Жизномирового десятка тут не было никого, пришли они с того берега и двигались осторожно, словно выискивая место для переправы. Так и есть! Двое конных спустились к реке, остановились на покрытом снегом берегу. На белом их тени виднелись так чётко, что можно было рассмотреть под плащами кольчуги. Оружие было приторочено к сёдлам, но шлемы они надели.
- Погодь. - Жизномир отстранил Милушу. - Беги в избу. Ежели кто будет про меня прошать - не видала и не знаешь!
Она только кивнула и убежала. А дружинник, то и дело косясь на тот берег, потихоньку оседлал коня и в поводу вывел со двора. Он надеялся, что избы и клети уберегут его от посторонних глаз. Наскоро упредив своих людей, чтоб береглись, Жизномир за околицей вскочил на коня и помчался в стан Мстислава.
7
Пока дружинник добрался до маленького городца на реке Колонке, где остановился Мстислав, настал уже обед. Князь в одной рубахе сидел у стола, хлебая постные щи - по примеру отца своего, Владимира Мономаха, он старался быть неприхотлив в еде и питье, тем более в походе. Иное дело - надо ли поститься, ведь идёт война и надо сохранить силы. Осадившего усталого коня Жизномира сразу провели к князю. Мстислав поднял глаза на дружинника, выслушал его сбивчивый рассказ, помолчал, прислушиваясь к своим мыслям, и наконец спросил:
- Значит, на Клязьме видел Олеговых людей?
- На Клязьме, княже, - кивнул Жизномир. - Сельцо там есть. Задержались мы тамо. А кабы мимо прошли...
Он захрипел пересохшим горлом, и Мстислав, привстав, нацедил ему сбитня. Дружинник с благодарностью принял чашу. Дождавшись, когда он поставит её на стол, Мстислав сказал:
- Готов ещё мне послужить?
- Приказывай, княже!
- Передохнешь малость, и скачи к воеводе Твердиславу - пущай ворочается ко мне! Враг у ворот!
Во все стороны помчались гонцы, спешно собирая разбредшиеся по сёлам Мстиславовы полки. Новгородцы, прослышав, что наконец будет бой, спешили изо всех сил, но всё равно припоздали. Передовые их отряды подошли к реке Колонке одновременно с полками Олега Святославича.
Мстислав готовился к бою, но Олег почему-то медлил. То ли надеялся, что племянник с малой своей дружиной дрогнет и отступит перед его полками, то ли впрямь не желал проливать лишней крови.
Хоть и был упреждён Жизномиром, Мстислав не успел выставить сторожи, и явление Олеговых ратей было неожиданно. Они явились, словно только и ждали, когда молодой новгородский князь всё узнает. Свалились как снег на голову - муромляне, рязанцы, мордва. Пришли по-хозяйски, толпой, встали, глядя издали, как суетятся Мстиславовы беспечные дружинники.
Может, и отступил бы Мстислав, кабы не знал - разбрелась его дружина по сёлам. А когда соберётся вся тут - тогда и посмотрим, кто кого. Велел всем надеть брони, приготовить оружие и ждать.
Ждали всего - и того, что вот-вот пойдёт Олег в бой, надеясь задавить противника числом, и что успеют подойти полки. Исполчившись с той и другой стороны, стояли четыре дня.
Отряды стали подходить только на второй день. Первым привёл своих людей воевода Твердислав, новгородский тысяцкий. За ним подошли псковичи, потом ещё один новгородский полк, следом ростовцы, переметнувшиеся ко Мстиславу, и белозерцы. К Олегу не шёл никто, но его полки всё равно превосходили числом.
Потом примчался гонец. Ещё когда встал под сожжённым Суздалем, послал Мстислав отцу весть - вершится то-то и то-то, како повелишь, батюшка? - и теперь пришёл ответ. В немногих словах, выцарапанных на бересте, Владимир Мономах оповещал сына, что отрядил ему в помощь младшего брата Вячеслава со своей дружиной и половецкий отряд с ханом Кунуем.
Тем же вечером они и прибыли. Шестнадцатилетний Вячеслав, жилистый рослый отрок с только-только пробившимися усами, впервые был послан отцом с поручением, смотрел на обоз, расположившихся на отдых воинов и речку Колочку широко раскрытыми от изумления глазами. Двое Мономаховых бояр и половчин Кунуй, следовавшие всюду за княжичем, оставались равнодушны - для них война не была событием.
Братья обнялись. Роста они были почти одного - разве что Мстислав казался шире в плечах и из-за брони толще.
- Рад видеть тебя, брате, - сказал он Вячеславу, коего последний раз встречал без малого два года назад, когда женился. Тогда это был мальчишка, совсем ещё юный и нескладный, как жеребёнок. Сейчас стоял стройный юноша.
- Будет битва, Мстислав? - жадно спросил он.
Князь улыбнулся горячности брата, но ему и самому надоело пустое стояние. Олег вёл себя странно - то бегал от сражения, то медлил. Может, тоже ждал подмоги?
- Как не быть битве? - ответил Мстислав. - Будет. Теперича нас двое - вот мы и выступим.
- И победим! - широко раздувая ноздри, пылко откликнулся Вячеслав.
Было это под вечер, а наутро, едва разгорелся поздний предзимний рассвет, дозорные протрубили тревогу. Устав ждать и заметив, что накануне к Мстиславу подошли свежие силы, Олег Святославич решился на приступ. Ещё не рассвело окончательно, а его полки уже пошли вперёд.
В городце, где в воеводском тереме отдыхали братья Мономашичи, повскакали, как на пожар. Уставший с дороги Вячеслав разоспался и ворвался в горницу, облачаясь на ходу, когда там уже собрались Мстислав, Добрыня Рагуилович, воевода Твердислав, половчин Кунуй и присланный Мономахом боярин Славята. Будто только и ждали младшего княжича, тотчас вышли вон и поспешили к полкам.
Дружинники и простые ратники выстраивались, проверяли брони, обменивались друг с дружкой словами последнего напутствия. Появились и поплыли над рядами пеших и конных княжьи стяги - новгородский, переяславльский, ростовский, белозерский.
Пристав на стременах, Мстислав озирал речку Колонку, небольшое сельцо Пожары и берёзовую рощицу невдалеке, смотрел на крепостные стены маленького городка, который тут ещё в юности велел срубить его отец, на пока ещё далёких Олеговых людей. Решение пришло само, словно кто нашептал в ухо.
- Сотворим так. Добрыня Рагуилович, бери ростовцев и белозерцев и отходи за город, ближе к реке. Встанете там засадой. Коли нас пережмут - ударьте в спину. Брате, - повернулся к Вячеславу, - ты станешь слева. Тебе, Кунуй, - Мстислав глянул на умные прищуренные глаза половца, - отдаю всех пешцев... И стяг Мономахов тож пусть у тебя будет... Ну а ты, Твердислав Олексич, поднимай новгородцев. Вместе посредине пойдём!
Никто не спорил. Хлестнул коня, отъезжая к своим полкам, Добрыня Рагуилович. Закричал, зовя новгородцев, воевода Твердислав. Молча поклонился, прижимая руку к сердцу, хан Кунуй. Только Вячеслав хотел было возразить, но вовремя смолчал, заметив, что никто из старших мужей не спорит с Мстиславом.
Сошлись на берегу Колонки, за сельцом Пожары. Непривычные к коням новгородцы попрыгали с седел и встретили Олеговых ратников пешими. В пешем войске конница вязнет - кони напарываются на выставленные копья, спотыкаются о тела упавших, так легче подрубать жилы на ногах и стаскивать с седла окружённых всадников. Да и из лука пешему бить сподручнее. Тучей стрел встретили новгородцы первую волну рязанцев, сбили, смешали строй. А после увязла Олегова дружина в толпе, закрутился бой.
Вячеслав мигом забыл свою обиду на Мстислава - почто отдал отцов стяг некрещёному половчину? - едва впереди своей дружины ударил в правое крыло противника. Были гам в основном муромляне, пришедшие вместе с князем Ярославом Святославичем. Неистовы были вятичи в бою, только проверенная в половецких войнах Мономахова дружина не подвела.
Не дрогнула, несмотря на то, что было их меньше числом, устояла.
До той поры, пока не атаковал Кунуй. После недавней смерти на поле брани Тугоркана Степного Змея слишком много ханов захотели верховной власти. Жестокие времена наступили для степи. Великие спорят о власти, а малым приходится туго. Потому и пришёл Кунуй на Русь - не грабить, а служить. Ну и рассчитывая обогатиться в богатых русских городах. Он честно отрабатывал свою награду. Несмотря на то что ему не по нраву пришлось командование над пешцами - настоящий половец никогда не выйдет в бой без коня! - он ударил в фланг Олегу Святославичу, ломая строй урусов. Десяток самых лучших нукеров охраняли Мономахов стяг, и тот гордо реял над головами ратников. Поблескивали в лучах редкого предзимнего солнца шитые золотом перья архангелов и золотой нимб над челом Христа на полотнище.
Не всякий строй выдержит натиск половецкой конницы. Не было у рязанцев опыта, дрогнули они, прогибаясь под ударами конных сотен хана Кунуя. Заметив, что его полки подались, Олег, находившийся в первых рядах и всё пытавшийся отыскать Мстислава, обернулся и не поверил своим глазам. Точно такой же стяг видел он последний раз прошлым летом, когда пришли князья под стены Стародуба, изгонять его из города.
- Мономах!
Бывает, что ненависть и страх сливаются воедино, и стоит тогда человек перед врагом своим, как громом поражённый - ни рукой шевельнуть, ни слова вымолвить, хотя внутри всё кипит от гнева и возмущения. Так и Олег. Замер в седле, опустив руку с мечом. Мономах! Обходит его сбоку, ещё немного - и отрежет путь к спасению, окружив со всех сторон. Мономах! Он-то откуда тут взялся? Неужели сам пришёл, чтобы раз и навсегда покончить с непокорными Святославичами?
Это было поражение. Лезли очертя голову новгородцы, по-медвежьи давя рязанцев. Смешались муровляне под натиском переяславльцев. Отчаянно рубились половцы. А тут ещё выдвинулись со стороны речки свежие полки, и поднялся над ними золотой на алом олень Ростова Великого, города, который первым взял Олег и который первым от него откачнулся...
- Ярослав! - срывая голос, закричал Олег, зовя брата, и рванулся туда, где трепетал стяг Мурома.
До стяга почти добрались переяславльцы, уже рубились с охранявшими его отроками. Сам Ярослав бился с ними наравне и в горячке боя не сразу услышал, что кричит ему перекошенным ртом брат Олег.
- Мономах! Мономах здесь! Уходим, брат!
- Что? - опомнился наконец Ярослав.
- Здесь Мономах! Это конец! Уходим!
Схватив узду братова коня, Олег потащил его из гущи боя. Иные из рязанцев и муромлян, кто заметил бегство князей, поспешили за ними. Другие, оказавшиеся отрезанными от своих, уже сдавались.
Вскоре после полудня всё было кончено. Но ни Олега, ни Ярослава среди убитых и полонённых не было. Один из попавших в плен дружинников поведал, что князья успели бежать, и Мстислав принял решение - идти в погоню.
8
Оставленный в Муроме Ярослав уже несколько дней пребывал в тревоге. Олег запер его в городе, велев держать оборону, а сам умчался в Рязань, набирать новые дружины. Он оставил младшего брата одного, а к городу вот-вот подойдёт Мстислав Мономашич! Устоит ли Муром? Сможет ли он, Ярослав, удерживать город до подхода Олега? И вернётся ли тот?
Такие сомнения терзали Ярослава, но внешне он оставался спокоен и готовился к обороне.
Мстислав уже подошёл к Мурому, он видел с берега Оки его стены, когда дозорные донесли о гонцах из города.
Трое бояр и священник с небольшой охраной смело подъехали к новгородскому князю. Старший посольства, степенный муж в дорогой шубе на лисьем меху, спешился первым и поклонился, прижимая широкую ладонь к груди. От него исходило ощущение уверенности и силы, напомнившие Мстиславу слышанные когда-то были про муромского богатыря Илью.
- Здрав будь, княже, - прогудел бас. - Прими поклон от города Мурома.
- И вам здравствовать, мужи муромлянские, - кивнул в ответ Мстислав. - С чем пожаловали?
- Принесли мы, княже, поклон тебе от города Мурома и слово от вятших людей его, дабы не ходил ты войной на наши города и сёла, не лил кровь русских людей понапрасну, не плодил вдов и сирот.
- Мы люди русские, единого языка и единой земли дети, - добавил священник. - Нелепие творится, когда кровь христианская, аки вода, по земле течёт. Сатана, на то глядючи, ликует. Не бери греха на душу, княже, отступись.
- Не я первым войну начал, - покачал головой Мстислав. - Олег, князь Тьмутараканский, да брат его, князь Ярослав Муромский, её развязали. Вышли они супротив брата моего Изяслава, что по молодости и горячности волости чужие заял - брату моему за то Божий суд свершился. Я бы то простил - в бою всякое бывает. Но Олег не хотел миром дела завершить и пошёл сам чужие волости воевать - людей в полон гнать, а города жечь. За то его надо покарать.
- Как вы, князья, сами промеж собой решите, так тому и быть, - ответил боярин. - А токмо просим от всего Мурома - мы мира хотим, а война нам не надобна.
Мстислав оглянулся на своих воевод и бояр и улыбнулся, пряча улыбку в усах. Отец учил его, что лучшая война та, которая выиграна малой кровью иль вовсе без крови. И вот у него появилась надежда сравняться с отцом победами, выигранными не только силой дружин, но и умом и смёткой.
- Добро, мужи муромские, - сказал он. - Слово я ваше слышал и к сердцу его принял. Подите к князю своему и повестите, что ежели он мира захочет, то я согласен оставить ему Муром, только пущай он поклянётся войной не ходить, усобиц не начинать, да пущай выдаст ростовцев и суздальцев, что брат его Олег поковал в железа. То мои люди.
Муромцы обещались донести его слова до Ярослава.
На другой же день полки встали под стенами города, готовясь к осаде. На занесённых снегом заборолах Мурома тут и там мелькали шлемы дружинников, но чаще виднелись шапки простых ратников. Мстислав велел не начинать приступа - ждал вестей из города.
В Муроме Ярослав не находил себе места. При нём находилась только малая дружина да простые муромляне. Было несколько местных бояр, но на их дружинников надежда небольшая - много ли сделают два-три десятка против нескольких сотен?
И всё-таки в день, когда дозорные донесли ему о подходе Мстислава, он созвал своих бояр и приказал готовить город к обороне - первый приступ ожидался со дня на день.
Бояре помалкивали, глядя на князя из-под бровей. Не первый день знали они друг друга - два года просидел Ярослав в Муроме, и за всё время ни разу не мог усомниться в боярах. Крепки корнем вятичи, упрямы сверх меры, отважны и резвы на подъем, но сегодня, бросая в лица бояр слова об отваге, верности своему князю и призывы идти на бой, Ярослав чувствовал: слова налетают словно на стену и разбиваются в недовольном молчании.
- Что насупились? Чего молчите? - не выдержал он наконец, вскочив со стольца. - Аль измену задумали супротив князя своего?
Думцы переглянулись, словно выбирая, кому держать ответ.
- Ив мыслях у нас такого не было, княже, - наконец взял слово старший боярин Евпатий Романыч, вставая и прижимая к широкой груди крепкую ладонь. Был он муж сложения богатырского, Ярослав подле него казался отроком. - И тебе, и городу мы верны, как один. Да только выйди, у людей поспрошай - охота ли им ратиться? И так с мордвой что ни год воюем, а тут со всей Русью схлестнуться придётся. А мы тож русского языка люди.
- Так вы... меня... Мстиславу сдать хотите? - задохнулся Ярослав. - Гоните меня прочь?
- Княже, - Евпатий Романыч обернулся, и со всех сторон раздались согласные голоса, - ты Мурому люб, Мы тебя по правде принимали, потому как ты наш князь, природный Святославич, и любо нам, что у Мурома своя голова имеется. Да токмо не хотим мы лишних войн. На что они? Примирись ты со Мстиславом - авось всем будет хорошо!
- Примирись, - хмыкнул Ярослав горько, - да как же? Да восхощет ли он? Ведь пришёл - город приступом брать!
- Да ты, княже, только слово скажи, а уж мы расстараемся!.. Уж мы до Мстислава дойдём! - послышались голоса. Всех перекрыл могутный бас Евпатия Романыча.
- Не с войной князь Мстислав пришёл. И мира, коль запросишь, даст.
- А ты, - Ярослав как споткнулся, - откуда ведаешь сие? Со Мстиславом заглазно сговорился?
Он готов был выпустить на боярина весь нерастраченный пыл досады, страха и усталости, но тот стоял не дрогнув, как столетний дуб под порывами ветра. Ярослав неожиданно для себя понял, что он и есть этот ветер, который только поколеблет корявые ветви, но не сломит гордое дерево. Конечно, боярина можно было оковать в железа, но сейчас, когда враг у ворот, это было бы гибелью. Тогда боярство точно отвернётся от него, а там и людство. А вот ежели...
Ярослав сам испугался мелькнувшей мысли. А что, если не лгал боярин? Что, если возможен мир? Мир - с Мономашичем? Мир - с остальной Русью?
- Не оговаривай меня напрасно, князь, - вымолвил Евпатий Романыч, - я не ради себя - ради всей земли Муромской со Мстиславом говорил. А коль ты слово скажешь - ради тебя ещё раз в его стан поеду.
Ярослав отвернулся на затянутое цветным стеклом окошко. За пеленой морозных узоров смутно виднелись постройки княжьего терема - клети, угол дружинной избы, домовая часовенка. Страшно было лишиться всего этого. Но решаться на что-то было надо.