- Да какая у Ивора Всеволодича дружина-то?
- Ничо! Как подрастёт, так и дружина появится. Покамест тихо всё!
- А светы с князем?
- А прежде мы много с ним советовались? Али мы сами не проживём? Али в Новгороде дума своя плоха, что нам чужим умом жить пристало? Новгород - великий город! Мы деда его, Мстислава, сами себе вскормили - не худой князь был. Али нового князя не выкормим?
Бояре с радостью подхватили клич Мирослава Гюрятинича.
- Выкормим! Выкормим! - галдели они. - Будет свой князь! Наш, природный!
- А ежели князь Мстислав супротив будет? - попробовал подать голос Ждан Анисимыч, самый молодой в думе, сын Анисима Лукича, что недавно скончался.
- А мы и ему ответим, как Святополку Изяславичу говорили: он наш князь, мы его сами вскормили, а ты от нас ушёл. И мы сами себе князя промыслили.
- Будет Ивор Всеволодич нашим князем! - вещал Никита Ядреич. - Чтоб вольности наши не умалял, чтоб за нас стоял!
- И чтоб боярскую думу во всём слушал! - добавлял Мирослав Гюрятинич.
- И чтоб нас, новгородских вятших мужей, уважал и во всём слушал! И как мы ему накажем, так и поступал! - кивал Ермил Мироныч.
- И чтоб от ворога нас оборонял, а на земли наши не зарился. Князь - он как волк, волка ноги кормят. Вот и пущай за нас воюет, добывает наш покой, а себе - славу!
- И чтоб даней себе не требовал, потому как мы его сами принимаем, а не похочет - пускай из города уходит. Князей, чай, на Руси много! Не захочет один - другой рад будет!
- И чтобы над новгородцами власти не имел в поруб бросать. Новгородцы - они только перед Новгородом ответ держать должны, а не перед Киевом.
- Верно, - заключили Саток Степаныч и молодой Анисимыч. - Новгород - сам себе голова! Не позволим, чтоб иные князья нами помыкали!
Даньслав Борисыч и Завид Дмитрии пытались спорить, но их не слушали. Тем более что посадник Борис со всем был согласен.
- А как же Князев суд? - только и смог пробиться одинокий возглас Даньслава Борисыча.
Услышав эти слова, Ставр Гордятич встал, расправив плечи, и в думной палате сразу стало тихо. После возвращения из Киева Ставр редко когда приходил в палату и ещё реже молвил слово, но к нему всегда прислушивались. И сейчас все бояре притихли, когда он, высокий, осанистый, полуседой, могучий, как медведь, повернулся к своему давнему недругу.
- Али новгородцы сами не могут суд судить? Али нет в Нове-Городе смысленых мужей? - пророкотал Ставр. - Так я напомнить могу, что ещё при Глебе Святославиче отец мой судьёй был. Да и я заместо него, покуда Мстиславу служба моя не разонравилась. А коли не веришь, что Новгород сам может суд судить, так давай - судись со мною!
Он глянул на Даньслава Борисыча, и тот съёжился под тяжёлым взглядом. И прочие княжеские доброхоты тоже молчали, признавая правоту старого сотского.
- Сместному новгородскому суду быть! - рыкнул бас Ставра Гордятича. - И не на княжьем подворье, а в самом Нове Городе! И чтоб не мы к князю на поклон ездили, а он к нам.
- Да пущай сам не ездит, а человека своего шлёт, - поддакнул Мирослав Гюрятинич. - Сами управимся!
Такое решение пришлось по душе многим. Даже Даньслав Борисыч слегка повеселел - покамест он оставался княжьим мужем, который представлял Всеволода Мстиславича там, куда князь не поспевал или не хотел ехать. А что вместо Всеволода будет Всеволодич - так не всё ли равно? При малолетнем князе можно ещё больше развернуться - младенец пока в игрушки играет да по половикам ползает, а правит только мамками да няньками.
Анна Святославна возилась с сыном. Иворушка, смешно переваливаясь, ковылял от материнских колен до лавки, а оттуда тянулся за пузырём-погремушкой. Попытался пройти, но споткнулся и упал. Анна подхватила мальчика - тот залился пронзительным рёвом. Иворушка вообще рос плаксивым - чуть что, сразу в слёзы.
Княгиня и нянька ещё унимали орущего дитятю, когда заглянула ближняя боярыня:
- Матушка, бояре до тебя!
- Почто пришли - сказывали?
- Молвят, хотят видеть тебя и сына твоего!
Анна с тревогой взглянула на Ивора. Мальчик почти успокоился, только капризно хныкал. Зачем пришли новгородцы? Выросшая в Чернигове, где постоянно в городе был князь, Анна боялась и тосковала одна в большом тереме на Городище. Больше месяца назад уехал Всеволод, и лишь однажды прискакал гонец - мол, не печалься, всё хорошо.
Но делать нечего. Быстро поправив на голове убор, накинув на плечи поверх домашнего платья выходную душегрею и перекрестившись на образа, она взяла сына и отправилась в думную палату. Пока не родился Иворушка, Анна и сама бывала там, войдя, она оглянулась по сторонам - вдруг да придётся покидать эти стены?
В первых рядах бояр княгиня увидела Даньслава Борисыча, и это её немного успокоило. Он стоял между посадником Борисом и Ставром Гордятичем. Кроме них в посольстве были Завид Дмитрии и Мирослав Гюрятинич.
Увидев столько незнакомых людей, Иворушка захныкал и прижался к матери, из-за плеча блестя глазёнками. Анна крепче обняла сына, стараясь не выказать страха.
- Здравы будьте, мужи новгородские, - молвила с коротким поклоном. - С чем пожаловали?
- Со словом от Великого Новгорода мы, княгиня-матушка. - Вперёд выступил посадник. - Супруг твой Всеволод Мстиславич в Киев уехал, оставив нас без князя. Вот и решили мы сами себе князя промыслить, да такого, чтоб на наши вольности не замахивался и дал нам право самим суд судить да ряды рядить. Порешила дума сына твоего, Ивана Всеволодича, своим князем выбрать. С тем к тебе и пожаловали.
Анна была очень молода. Но успела узнать, что в одном городе двух князей быть не может. И коли один - князь, другой его соправитель или гость, коего кормят из милости. По словам новгородцев, выходило, что они отрекаются от Всеволода и зовут княжить его сына. Значит, коли воротится, сыну Мстислава Владимирича в Новгороде не будет места. Молодая княгиня разрывалась в выборе между мужем и сыном. Но потом выбрала - согласилась с боярами.
2
Мстислав Владимирич радостно обнял сына Всеволода, когда тот прибыл в Киев. Они не виделись со дня его свадьбы, да и это было накоротке - гуляли больше Чернигов и Новгород, чем Киев и Белгород. Мстислав даже не видел внука.
- Каков он?
- Растёт. Я уезжал, как первый шаг сделал.
- Береги его. Как меня отец сберёг, как я тебя. В нашем роду ни разу дети не умирали. А подрастёт, дам ему Новгород аль ещё куда переведу. А ты пока вместо меня будешь на севере. Там ятвяги, чудь да емь русским землям покоя не дают. Надо их крестить да русскими делать. Пущай до самого Вяряжского моря русская земля тянется. В корелу тоже - новгородцы ходят, так пусть и городцы там рубят, как на Белом море. Пройдут годы - весь Север будет нашим!
Венчание на княжение Мстислава Владимирича прошло пышно. Ради такого торжества были приглашены в Киев все союзные князья. Явился Всеволод Городенский с женой Агафьей Мономаховной. Прибыл послушный Вячеслав Ярославич Клецкий с мачехой и братом. Из Новгород-Северского прискакал Всеволод Ольгович. Были послы из Чернигова и из червенских городов от Владимирка Володаревича. Даже из Изяславля и Полоцка, где сидел Мстиславов зять Брячислав, прислали послов. Но прочие Всеславьичи даже ухом не повели.
В Софийском соборе горели свечи, плыл запах ладана, певчие ангельскими голосами пели псалмы. Митрополит Никита, старый, больной старец, последние несколько недель не покидавший своих палат из-за недугов, собрал силы и сам венчал на царство Мстислава Мономашича. Служки видели, как дрожат руки преподобного, как порой слабеет его голос, но митрополит скрепил себя и отстоял службу до конца. И лишь когда увенчанный шапкой Мономаха, венцом своего отца, Мстислав при кликах народа выступил из полумрака собора на Софийскую площадь, митрополит Никита тяжко вздохнул и, зайдя в алтарный придел, тяжело опустился на скамеечку. К нему бросились служки, но преподобный отстранил их движением руки и, крестясь дрожащими перстами, промолвил слабым голосом:
- Сподобил Господь. Явил милость Свою - венчал я на царство великого князя!..
А Мстислав Мономашич тем временем торжественно ехал во главе своих бояр и детей в княжеский терем, и Киев, ещё недавно плакавший по его отцу, Владимиру Мономаху, уже смеялся и пел, радуясь новому празднику. Распахивались настежь ворота, на улицах ставили столы, на них холопы уже выносили жареное, пареное и варёное мясо и полные блюда хлебов. На площади выкатывали бочки с мёдом и винами, хозяйки выносили на крыльцо горки свежепечёных блинов, простых и с начинкой, и оделяли всех подряд. Звонили колокола, как на Пасху, и празднично одетые горожане слонялись по улицам, ожидая начала пиршества. Не только князь - многие бояре и даже монастыри кормили в тот день народ.
Пир был и в княжьем тереме. Там ещё три дня назад, только-только отойдя от поминальной трапезы и ещё не забыв, какова на вкус кутья с ягодами, начали готовить разнообразную снедь. Когда уехал Мстислав в Софию, в тереме началась суета, она ещё продолжалась по возвращении великого князя и его гостей.
Румяная, взволнованная Агаша приветствовала венценосного супруга на крыльце. По давней привычке ей хотелось бегать и следить, чтобы всё было по чину, но она смиряла себя. Нарядная, пышная, счастливо-смущённая, она выступала столь величественно, что Мстислав как впервые посмотрел на молодую жену. До сей поры видел он в ней простую новгородку, чуть ленивую, болтливую и легкомысленную. А ныне... Ни дать ни взять - великая княгиня! Откуда что взялось! И на миг - всего на миг, ибо жизнь не давала времени на скорбь, - резанул память образ Христины. Она была бы так же величава и горда. Только горда не осознанием своего величия, а ещё и холодной северной красой.
Налетело - и схлынуло. Некогда было предаваться горьким думам. Ныне он великий князь и царь всея Руси и сегодня венчался на царство. И Мстислав приветствовал княгиню и рука об руку с нею прошёл в празднично убранные сени к накрытым столам.
Отшумели праздники, подъели угощение, выпили мёд и похмелились. Гусляры и скоморохи устали петь, полопались струны и подкованные сапожки чуть не развалились от удалых танцев. Пора было приступать к делам.
К думной палате, где прежде заседал с боярами Владимир Всеволодович Мономах, собрались Мстислав с братьями и боярами. Кроме Мономашичей присутствовали только старшие сыновья Мстислава - Всеволод, Изяслав и Ростислав. Прочих князей не звали, ибо и без того уже было говорено, что каждый держит свою отчину и на соседей не зарится. Давидичи держали Чернигов, Ольговичи - Новгород-Северскую землю, Святославичи - Муром и Рязань, у Ростиславичей были червенские города, у Всеславьичей оставался Полоцк и прилегающие волости - кроме Минска, где уже который год сидел Мономахов посадник. Мономашичи собрались на совет для того, чтобы урядиться о собственных волостях.
Младшие братья с некоторым удивлением смотрели на старшего. Спокойно-печальный на похоронах и поминках отца, Мстислав сидел на золотом столе гордый и полный силы. И хотя в тёмных волосах и бороде его серебрились первые белые нити, но у кого их не было - тот же Вячеслав, хоть и намного моложе, был почти седой. Годы не коснулись только Андрея, и он, словно стесняясь своей молодости, забился в дальний угол. Самый младший из братьев, он был моложе даже Всеволода Мстиславича и понимал, что в дележе отцовского достояния его черёд - последний.
- Братья и дети мои, - начал Мстислав, озирая собравшихся, - постигло нас великое горе. Умер боголюбивый отец наш, Владимир Мономах. Велика скорбь в человеках - какой достойный муж ушёл от нас! Все мы - его племя, в нас его кровь. И дух его вскормил нас. Сызмальства отец учил нас, как надо беречь и преумножать свою землю. Ныне то, что собирал он столько лет, досталось нам. И надлежит нам не зарывать это в землю, не растрачивать втуне, ибо отец оставил нам богатую и обильную Русь. Нам надлежит сохранить её для наших детей и внуков.
Мстислав посмотрел на Всеволода Новгородского, и остальные князья невольно оборотились в его сторону. Одни с пониманием, другие - с завистью.
- У каждого из нас есть своя доля в отцовском наследии, - продолжал Мстислав - И каждый да будет держать отчину свою, сохраняя и передавая детям. Мне отец оставил Киев и Белгород со всеми землями, да Минск, да ещё Смоленск...
- Как - Смоленск? - не выдержал Вячеслав. - Отец меня в Смоленске посадил! Куда же я пойду?
- Наказывал мне отец отдать тебе Туров, ибо умер владелец его Ярославец Святополчич и осталось сие княжество без главы. Прочим потомкам Святополка Изяславича остались в кормление те города, где они сидят сейчас, - Вячеславу Ярославичу и брату его Юрию Клецк, меньшим Святополчичам, Изяславу и Брячиславу, - Пинск. А тебе, Вячеслав, Туров с городами и пригородами.
Хоть и стоял Смоленск на торговых путях, но был затерян в лесных дебрях и далёк от Киева.
- А в Смоленск отправляю я сына своего Ростислава.
Молодой княжич расправил плечи и свысока оглядел братьев и дядьёв.
- Всеволод воротится в Новгород, ибо как я, старший сын, сидел в нём при отце своём, так и при мне пущай сидит мой старший сын на его столе, - говорил Мстислав. - Что же до тебя, Изяслав, - он повернулся ко второму сыну, - то как брат мой Ярополк был при отце нашем, так и ты будешь при мне.
Изяслав улыбнулся. За то время, что отец его прожил князем Белгорода, успел он показать себя настоящим воином, словно в нём и впрямь воскрес дух Изяслава Владимирича, павшего совсем юным в первом в своей жизни бою.
- Ваши же вотчины, братья мои, я оставлю вам, - завершил свою речь Мстислав. - Ярополку - Переяславль, беречь окраины земли от поганых половцев. Андрею - Владимир-Волынский, ибо сумел он в бою отстоять этот город. Юрию - Залесье с городами и пригородами. И да будет так до скончания века. А на сем, братья, поцелуем крест, чтобы друг за друга стоять, а ещё крепче - за Русскую землю.
Братья горячо выказали согласие - каждый был по-своему доволен тем, что остаётся на своём столе. И только Юрий задиристо вскинул голову:
- Мстислав! А как же Киев? Если ты сидел в Новгороде наследником при отце, а Всеволод, твой сын, сядет в Новгороде как твой наследник, то выходит, что после тебя Всеволод и наследует великое княжение?
Мстислав глянул на братьев и сыновей. Лета его подходили к пятидесяти, Юрий моложе почти на двадцать лет, Андрей - так на все двадцать пять. Он смутился, но на помощь старшему брату бросился Ярополк:
- Что это ты, Гюргий, раньше времени брата хоронишь? Как время приспеет, там и будет видно, кому наследовать Киев!
- По Русской Правде поступим, - опомнившись, сказал Мстислав. - Все мы единого отца дети, единого деда внуки. Никто обижен не будет!
Он умолчал, а его братья не вспомнили, что были и другие - внуки того же деда, но отнюдь не сыновья Владимира Мономаха.
Вскоре после вокняжения Мстислава Ярополку пришлось спешно скакать в Переяславль. Половцы, прослышав о смерти Мономаха, к которому питали страх и неприязнь, решили, что Русь погружена в скорбь и уныние, у людей всё валится из рук, значит, можно прийти и забрать всё, что плохо лежит, заодно отомстив за многолетние унижения. Однако с приграничной заставы успели послать гонца в Переяславль. И хотя вся застава полегла под стрелами и саблями поганых, гонец донёс злую весть до переяславльского князя.
Ярополк собрал полки. Мстислав отправил с ним и киевскую дружину под началом сына Изяслава. Вдвоём два князя ударили на поганых, и те были вынуждены спасаться в степи.
Летом начали разъезжаться по своим уделам и остальные братья. Первым отбыл Вячеслав - ему надлежало собраться, проститься с народом и боярами и вместе с семьёй перебраться в Туров, чтобы уступить стол Ростиславу Мономашичу. Высокий, стройный, худощавый, тот казался моложе своих лет, предвкушая самостоятельное княжение, волновался и пребывал в нетерпении и не выдержал - уехал вместе с Вячеславом, чтобы пораньше вступить в права княжения. Следом за ним восвояси отправились Андрей и Юрий.
Проводив братьев, Мстислав отправился в любимый отцом Выдубицкий монастырь. Старинный друг и собеседник Мономаха игумен Сильвестр недавно умер, но сменивший его игумен Степан встретил нового киевского князя с почётом. Перед князем и его спутниками распахнули ворота на обе стороны, и игумен вышел на двор.
- Радость великая к нам случилась, - провозгласил он. - Рады видеть дорогого гостя. Входи, князь! Входи!
Первым делом Мстислав завернул к церкви, долго молился, стоял на коленях, слушая внутренний голос и любуясь на лики святых и великомучеников. Бояре сопели рядом, чуть в стороне, чтобы не смущать князя, изредка, наблюдая за ним, крестились. Немногие соблюдали истинное благочестие, и кое-кто вздохнул с облегчением, когда Мстислав наконец поднялся с колен и проследовал в келью к игумену.
На беседу сошлись после угощения. Поскольку был Петров пост, потчевали капустой и бобами. Для князя и бояр выставили монастырский мёд, но Мстислав, желая показать, что он благочестив, как отец, отказался, предпочтя простую воду.
Игумен Степан был дородный, осанистый мужчина, чей бас, когда он гневался или читал литургию, проникал в самые закоулки собора или разлетался по улице. В келье он присел у окна, привалясь к стене и отдуваясь, ибо страдал чревоугодием и даже пустую капусту ел с отменным аппетитом.
- Что привело тебя в обитель, сын мой? - начал он беседу.
- Волею Божьей ставлен я князем всея Руси, - ответил Мстислав. - И, памятуя, как отец мой любил эту землю, так и я должен её любить и беречь.
- Святые слова, сын мой, - утробно вздохнул игумен Степан. - Какой христолюбивый муж был твой отец! Монашеский и священнический чин почитал, давал всё потребное, церкви строил и украшал. За то ему великая честь и слава! Да и в мирских делах был он не последним, за что и благословил его Господь долгими летами, здоровьем и чадами добрыми! Вечная ему память!
- Аминь, - кивнул Мстислав. - Прослышал я от отца, что в твоём монастыре, отче, писалась "Повесть временных лет", к коей и отец мой руку приложил?
- Истинно так, сын мой. Игумен Сильвестр, коего я по промыслу Божьему сменил после его кончины, сам сию повесть составлял, описывая деяния знаменитого отца твоего.
- Дозволь взглянуть на сие летописание?
- Что ж, - игумен слегка крякнул, приподымая дородное тело со скамьи, - изволь, князь!