В соседней с кельей игумена каморке, на протяжении нескольких лет сперва Сильвестр, а после его смерти учёные монахи писали "Повесть временных лет". Двенадцать лет назад Владимир Мономах сам вложил её в руки Сильвестра и подробно рассказал, что надо писать, чтобы потомки ведали, какой праведный, набожный, честный был князь Владимир Мономах и как он радел за Русь, борясь с другими князьями, что думали только о себе и расхищали то, что он собирал. Особенному поношению подвергались Святополк Изяславич Киевский и Олег Святославич Черниговский - двоюродные братья Мономаха, ибо были его соперниками в борьбе за Киев. Оба были и ленивы, и сребролюбивы, и жадны, и грабили народ, обижали сирых и убогих, и была от них Руси одна только беда. И лишь Владимир Мономах был тем князем, который нужен земле.
Мстислав в тишине переворачивал пергаментные листы, вчитываясь в тщательно выписанные строки. На некоторых листах были заметны потёртости - здесь игумен Сильвестр соскабливал написанное Нестором и делал свои записи, по-новому рассказывая о старых событиях. Многое - война с половцами, убийство послов Итларя и Китана, борьба с Олегом за Чернигов, Любечский снем и последовавшее за ним ослепление Василька Теребовльского и война на Волыни - всё это прошло мимо Мстислава, княжившего в далёком Новгороде. До него доходили слухи - не более того. И сейчас, разбирая слова, он не мог точно сказать, как оно всё было на самом деле.
- Добро, - молвил он наконец, оторвавшись от чтения. - Великий труд создан в твоей обители, отче. Но ныне я великий князь и только мне решать, как будет писаться летопись и что в ней будет прописано. О том, как умирал мой отец и какими словами благословил нас, детей своих, да то "Поучение", что он нам прочёл, да каков он был в делах, - всего этого нет. Мой отец был лучше, чем прописано тут. И посему я забираю от вас сей труд. И сам решу, как и кто будет писать его дальше!
Игумен Степан еле скрыл своё разочарование. Он понимал, что это значит - летописание испокон веков ведётся в главном монастыре, который посещает князь и который больше получает от него даров. При Святополке таким был Печерский монастырь. Потом Владимир Мономах сделал главным свей любимый Выдубицкий. А сейчас, при Мстиславе, всё снова меняется.
Но если споришь с князем, то можешь нажить себе неприятностей - лишиться даров, подношений и жалованных угодий. И игумен Степан только сокрушённо покачал головой, когда несколько дней спустя боярин Иван Захарьич с отроками отвёз "Повесть временных лет" обратно в Печерский монастырь тамошнему игумену Прохору.
3
Уже осенью, вдоволь нагостившись в Киеве, наохотившись в Вышгородских лесах на оленей и кабанов, постреляв уток и гусей и погоняв зайцев, радостный ворочался в Новгород Всеволод Мстиславич. Молодой князь был счастлив. Дома ждала его молодая жена и малютка сын, по которым он успел соскучиться, привычные повседневные дела и близкие уже походы на емь и корелу. Правда, были и тяжкие труды - бесконечные споры с боярами, сидения с думцами и разбор бесчисленных взаимных тяжб. Старые бояре, помнившие молодым ещё его отца, слишком крепко сидели на своих толстых задах, слишком по нраву пришлась им сытая, тихая жизнь, а своих сыновей, таких же молодых и горячих нравом, как сам Всеволод, они держали в узде и не выпускали до самой смерти.
Всеволод ехал не спеша, вдоль берега Днепра. Задержался на несколько дней в Смоленске у брата Ростислава. Вместе съездили на охоту на днепровские берега. А оттуда уже двинулся через верховья Волги, Западную Двину и Ловать - к Ильмень-озеру и в Новгород.
Новгород встретил проливным дождём. Осенняя дорога раскисла, кони с трудом чавкали копытами по грязи. Не заезжая в город, Всеволод сразу свернул на Городище.
Вперёд был послан отрок - доложить княгине о возвращении князя, - и Анна Святославна выбежала встречать мужа в наспех наброшенной шубейке. Капли дождя вмиг промочили её убор, стекали по щекам, висли на ресницах, и казалось, что молодая княгиня плачет. Наверное, она и в самом деле плакала от радости - голос дрожал, а губы прыгали. Выскочив под дождь, Анна цеплялась за мужнино стремя и, когда князь спешился, повисла у него на шее. Вымокший до нитки Всеволод наскоро обнял жену и вместе с нею взбежал на крыльцо, где в сенях отряхнулся по-песьи, сбросил подбежавшему холопу на руки опашень и шапку и поспешил во внутренние покои.
- Сейчас, Севушка, сейчас баньку истопим, - щебетала Анна, суетясь рядом с мужем. - Отпаришься, высушишься, отдохнёшь, а там уже в поварне пир готовят. Твоего ради возвращения!
- Сегодня вели подать что есть - я голоден, аки волк! - Всеволод стащил с плечей мокрую на рукавах и вороте рубаху, и Анна задохнулась от нежности, глядя на крепкое ладное мужнино тело. Как, оказывается, истосковалась она по нему за полгода-то! - А назавтра пущай пир горой готовят. И боярам новгородским повестить надо - мол, князь воротился. Радость пусть будет!
- Князь воротился, - повторила Анна, но радость померкла. Князем-то уже полгода как был её сынок Иворушка. К нему и к ней, как матери, обращались бояре, коли желали получить разрешение на дела. Ему несли дары, от его имени в новом суде на Житной улице заседал Даньслав Борисыч. И случись война, Иворушкины воеводы поведут полки на бой.
- Всех на пир созову, - говорил Всеволод, не замечая жениной тревоги. - Я великого князя киевского сын и наследник! Я - Всеволод Новгородский! - Он подхватил Анну на руки и закружил по горнице. - А как батюшка помрёт, я на его место сяду, а Ивора - здесь, в Новгороде, князем поставлю.
- Так Ивор уже, - заикнулась было Анна.
- Что - "уже"? В Новгороде, говоришь? Ну, так и я в Новгороде родился. Пущай привыкает. А его тут оженим - и сын тут родится!
Радость Всеволода была велика. Насвистывая, пошёл в баню. Потом сидел у огня в чистой рубахе, пил сбитень и слушал шум дождя - ливень и не думал прекращаться. Вечером прошёл крытыми переходами до домовой церкви, поставил свечу за упокой души Владимира Мономаха и за здравие Мстислава Мономашича и воротился в опочивальню к заждавшейся жене усталый, но довольный.
Но уже на другой день радость померкла, ибо бояре прознали, что Всеволод воротился на Городище. Поведал им сам Даньслав Борисыч, почувствовавший себя большим человеком при малолетнем князе. Его отрок по делам заезжал на Городище и своими глазами зрел княжий поезд. Узнал он и Всеволода. Нашлись и другие видоки.
В ту пору, когда Всеволод парился в бане, обливаясь квасом и хлеща себя веником, бояре спешно собирались на подворье у посадника. Многие знали, что случилось, другие пребывали в недоумении и лишь на пороге узнавали новость. Отовсюду неслись охи и ахи.
- Вот не было заботы - так подай! - всплёскивал руками Саток Степаныч. - И чего ему неймётся-то? Жили себе, не тужили!
- Явился не запылился, - вторил Ермил Мироныч. - А того не ведает, что нет для него уже места!
- Так не ведает же ничего! - вещал Ивор Иванкович. - Мы сие дело впотай совершили, со Всеволодом словом не перемолвились.
- Кто же знает, что он не насовсем уезжал! - плаксивым голосом вздыхал Саток Степаныч.
- А я вам говорил, говорил, бояре! - Посадник Борис стучал посохом об пол. - Неча на князей подыматься! Неча старое рушить!
- Ты бы помолчал, Всеволодов доброхот, - оборвал его Мирослав Гюрятинич. - Мы тя ставили - мы тя и скинем!
- Кабы знать, где упасть, соломки бы подстелил, - сказал, как отрезал, Ставр Гордятич. - Прожили без него полгода - и далее проживём! У нас свой князь есть, Иван Всеволодич. Его мы признали, его кормим-поим, а чужие нам не надобны. Надо Всеволоду путь указать.
Хоть и порешили бояре всё давно, но многие испугались. Одно дело - решать свои дела в отсутствие князя, а совсем другое - выгонять князя, в свой дом воротившегося. Но изменились времена. Умер Владимир Мономах, а как покажет себя его сын - ещё неизвестно.
- Не случилось бы, Ставр Гордятич, как в прошлый раз, - подал голос Ждан Анисимыч. - Как бы вдругорядь не пришлось за вольности ответ держать! Как-то Мстислав Владимирич решит? Яблочко от яблони...
Дорого заплатила семья самого богатого новгородского боярина Анисима Лукича за непокорство своего родителя. Хоть и вызволили его из поруба вслед за Ставром, но пришлось большой откуп заплатить, да и довезли до Новгорода еле жива. А ещё двое бояр так и сгинули.
- Мстислава я сызмальства знаю, - успокоил Ивана Ставр. - Ещё в отроках вместе на берегу Волхова играли. Он хоть и суров бывает, а отцовой жестокости в нём мало. Мономаха отец с отрочества с поручениями посылал по всей Руси, а в шестнадцать годов ему пришлось из Киева бежать, когда там чернь взбунтовалась. Мстислав в иное время рос. Здесь, в Новгороде, ему жилось тихо и мирно. Он и привык дела миром решать. Не станет ссориться Мстислав с новгородским боярством...
- Особливо ежели жена его - новгородка! - вспомнил Завид Дмитрии. - Коли Агаше весть подать - в случае чего замолвит слово.
- Да чего мы прежде времени отходную-то запели? - прервал спор Мирослав Гюрятинич. - Сперва надо Всеволода со стола согнать, а там поглядим!
Речь старого боярина возымела действие. Кто колебался - успокоился, кто ратовал за его изгнание - ещё более воодушевился, а стоявшие за прежнего князя притихли. А вдруг и правда уйдёт Всеволод Мстиславич насовсем? И даже посадник Борис затаился.
На другой день готовился праздничный пир. Всеволод, принаряженный, в новой шёлковой рубахе с расшитым золотом воротом, важно прохаживался по терему, выходил на крыльцо, дыша свежим прохладным воздухом. Дождь утих среди ночи, выглянуло осеннее неяркое солнце, стараясь подсушить лужи. С Волхова тянуло прохладой. Усталость вчерашней дороги и бессонная ночь - молодая жена ластилась без конца, да и Всеволод истосковался - сделали своё дело. Князю не мечталось, как бывало, вскочить на коня и удалой скачкой разогнать застоявшуюся кровь - убить время до обеда. Он поскачет завтра, прикажет устроить охоту на илистых берегах Ильменя.
Пировать порешили на Ярославовом дворище, куда молодой князь только что приехал. Здесь было торжественнее и прилепее принимать именитое боярство. Здесь он и скажет о решении отца.
Привратник закричал, что видит боярский поезд. Большинство бояр ездили верхами - разве что посадник и старый Мирослав Гюрятинич в возках. Но сегодня возок был один - посадник Борис сказался хворым и затворился в тереме. Его дела взял на себя Мирослав Гюрятинич.
Заметив, что на двор въезжают бояре со своими отроками, Всеволод поспешил в палату и едва успел запрыгнуть на столец, как гости затопали следом. Все приоделись в дорогие шубы, обшитые аксамитом и бархатом, высоко несли горлатые шапки. Впереди выступали Мирослав Гюрятинич, Пётр Михалкович и Ставр Гордятич. Даньслав Борисыч и Ермил Мироныч вместе с остальными думцами держались чуть позади.
- Рад приветствовать вас, гости дорогие! Только малость поторопились вы, мужи новгородские, - улыбнулся Всеволод. - Почётный пир ещё готовится. Ещё не все столы накрыты, не все яства выставлены!
- Не на пир приехали мы, князь, - насупил седые брови Мирослав Гюрятинич, и Всеволод перестал улыбаться.
- А почто тогда? - промолвил он, недоумевая.
- Привезли мы слово Великого Новгорода! - Мирослав Гюрятинич, не ломая перед князем шапки, встал, расправив плечи. - Поелику ты ушёл от нас сам, слова не сказав и не поведав, ждать тебя или нет, порешил Новгород сам себе князя промыслить. И порешили мы поставить себе князем Ивана Всеволодича, сына твово. Мать его, Анна Святославна, на то согласна. А ты нам боле не князь.
- Как так - Ивана? - ахнул Всеволод. - Он же младенец сущий! Да как он вами править-то будет?
- Что младенец - не страшно. Мы отца твоего, Мстислава Владимирича, тоже младенцем приняли, а вскормили-вспоили. И внука его вскормим не хуже. А что до правления - так мы не дети, сами себя и управим. А князь нам надобен отныне токмо полки водить да суд судить. И то - свои есть у нас судьи, сами управятся.
Ставр Гордятич вышел вперёд, кивнул. Всеволод уставился на него, не понимая.
- Вы что? - прошептал он. - Супротив отца моего? Супротив Руси идёте?
- Окстись, Всеволод Мстиславич, - вступил в разговор Даньслав Борисыч. - От отца твоего мы век обиды не видели. Да и без Руси нам туговато будет - худо наша землица родит, без низового хлеба никак.
- А хоть бы и худо! - перебил Даньслава Мирослав. - Сами себя прокормим, не дети, чай, малые!.. Нет, князь, против Руси мы не идём - понимаем, что люди русские, язык один, вера тоже... Но желаем мы своим умом жить. В Нове Городе от века свово князя не было - принимали князей со стороны. Вот и сейчас - не ты решил, что князем нашим будешь, а мы сами выбрали, кому над нами началовать.
Всеволод сидел на стольце, переводя взгляд с одного боярина на другого и не зная, верить ли ему своим ушам или нет.
- А коли я вам сына не дам? - спросил он вдруг.
- Иван Всеволодич теперь не тебе сын, а нам князь. И коли что задумаешь, то мы своего князя защищать будем.
- А посадник? - ухватился Всеволод за соломинку. - Посадник что?
- Посадник Борис хворает, - нарочито скорбно ответил Мирослав Гюрятинич. - Покуда не выздоровеет, я за него.
Молодой князь опустил голову. Он не верил, что Новгород указал ему на порог. Бояре же засобирались спокойно и уверенно, словно были у себя дома. Они и правда были у себя дома, а он... Что - он?
Стукнула дверь - заглянула ключница:
- Князюшка, вина-то для пира какие доставать?
- Для пира? - охнул Всеволод. - Для какого пира?
- Да как же, князюшка! - опешила та. - За-ради твоего возвраще...
- Пошла вон, дура! - закричал Всеволод, замахиваясь. - Не будет пира! - Ключница проворно юркнула вон, оставив задыхающегося князя одного. - Мне теперь не за возвращение - за проводы пить...
И всё-таки Всеволод не сдавался. Ездил на поклон к посаднику - Борис испугался и отказался принять князя, сказавшись умирающим. Посетил епископа Кирьяка - тот только руками разводил и вздыхал, что на всё воля Божья. Пробовал созвать вече и переговорить с боярами в думе - безрезультатно. Но лишь когда бояре созвали ополчение и несколько сотен городских дружинников во главе со Ставром Гордятичем встали станом вокруг Городища, где жила Анна с Иваном, Всеволод понял, что всё кончено. В тот же день, собравшись и не обращая внимания на зарядившие опять дожди, он отправился в обратный путь, в Киев.
4
В начале зимы, когда встал санный путь, переждав распутицу в Смоленске у брата Ростислава, Всеволод наконец явился в Киев и с порога стал жаловаться отцу на неурядицы с новгородцами.
Тяжело легло княжье бремя на плечи Мстислава Владимирича. Летом половцы приходили вдругорядь, но их удалось отогнать. В монастыре, надорвавшись на тяжёлой работе, умерла вторая жена Владимира Мономаха, Анастасия. В довершение всех бед почил старый патриарх Никита. Русь осталась без духовного главы, а в Константинополе случились нестроения, и ждать оттуда в скором времени помощи не приходилось. За малое время, прошедшее со дня вокняжения, Мстислав словно постарел на несколько лет, согнулся и без улыбки, сурово сжав губы, выслушал Всеволода.
Тот сидел на лавке подле отца, подавшись вперёд и отчаянно взмахивая руками в такт словам:
- Молвили - дескать, ты от нас ушёл, а мы сами себе князя промыслили!.. И говорили, что сын мой Иван им более любезен, нежели я! А я родился в Новгороде, там княжить начал! На емь и чудь оттуда ходил!..
А они меня прогнали! Отец, мы не должны этого так оставить! Ты должен их покарать! Зазнались новгородцы - думают, коль из их князей великий князь вышел, так им всё можно!
Мстислав строго смотрел на сына. Всеволод был его первенцем, плодом любви к Христине. Он был внуком Мономаха, но сейчас было видно, что ни дедовой силы, ни рассудительного спокойствия, ни житейской мудрости не воспринял. Однажды новгородцы уже восстали против него - но тогда жив был Мономах. Он сразу заметил, откуда и куда дует ветер, и сумел остудить горячие головы, заковав в железа главных крамольников. Всеволод запомнил те годы и мечтал повторить то, давнее.
- Призови их в Киев, отец! - чуть не кричал он. - Пущай на Евангелии клянутся, что останутся верны твоему роду! Эдак они к нашим врагам переметнутся!
- Не переметнутся, - сказал Мстислав. - Они себе князем выбрали моего внука. Знать, за род мой держаться будут крепко.
- А как же я? - вскрикнул Всеволод. - Куда мне прикажешь идти? Изгоем стать? Ты - великий князь, отец! Прикажи им! Дед мой Мономах - тот приказывал!
- Новгород на отца и меня крамолу тогда ковал. Сейчас иные времена. Но я подумаю, что делать.
- Подумаешь? Отец, ты ещё думать будешь? - изумился Всеволод. - Тут действовать надо! Огнём и мечом!..
- Замолчи! - в первый раз за всё время разговора вспылил Мстислав. Он даже пристукнул кулаком по резному подлокотнику стольца, и Всеволод отпрянул, ибо не помнил отца в таком гневе. - Замолчи! Ежели мы на всех, кто косо смотрит, будем с мечом ходить, не останется от земли ничего! Дед твой, Мономах, много ратных дел совершил, а больше войны ценил мир. Я сам не раз в походы ходил, моложе тебя был, когда с крестным своим, Олегом Черниговским, ратился. Он брата моего убил, а я его простил и сам просил отца, чтоб не карал Олега за эту смерть! Брата убил! А ты о родном сыне забываешь! В Новгороде Иван! Он - в Новгороде князь! Как можно на своего сына войной пойти, тем более что он младенец сущий?
- Так ведь Иван... он младенец и есть. Мало ли чего... Ни града оборонить, ни... Да и захворать может, не ровен час, - забормотал Всеволод, идя на попятную.
- Вот это уже иные речи. - Мстислав взял себя в руки, остывая. - Негоже над Новгородом младенцу началовать. Об этом и будем думать, а не о том, как новгородцев к ногтю прижать!
Мстислав промолчал о главном - хотя из писем Мирослава Гюрятинича он кое-что знал и догадывался, что иные из старых крамольников не успокоились, но по-старому дела с ними иметь было нельзя. Верно говорят - пуганая ворона и куста боится. Не призовёшь уже вятших новгородских мужей в Киев, не приведёшь ко кресту - вспомнят старое и с места не двинутся. Вместо этого начнут вооружаться, чего доброго, впрямь призовут на подмогу кого-нибудь из мятежников. А Всеславово племя только того и ждёт. Сядет тот же Рогволд Всеславьич в Новгороде - вот и раскололась Русь на две половины.
- Ступай пока, - отпустил Мстислав сына. - После поговорим. Дела сего так не оставлю.