От полков вперёд были высланы гонцы - отроки боярина Чудиновича. Они наскоро переговорили с привратниками, и те беспрепятственно пропустили в город дружину Ольговича. Через другие ворота тем временем входили боярские дружины. Народ в то время шёл из церкви. Распугав стремительным наскоком горожан, вои мимо Успенского собора помчались к княжескому терему. Их отчаянный скок встревожил звонаря на колокольне, и он не придумал ничего лучшего, как начать бить в набат.
Ярослав Святославич не успел и слова вымолвить, удивлённый появлением сыновца - за все годы, что он был черниговским князем, Всеволод ни разу не навестил стрыя, - как вдруг в ворота заколотили рукоятями мечей.
- Княже, - к Ярославу кинулся сотник Вавила, - Ольгович оружным пришёл. Не вели отворять - не было бы худа!
Но было поздно - не ждавший нападения Ярослав не озаботился запереть ворот. Засов, на который их собирались закрыть, отлетел от тяжёлого удара, и конники ворвались во двор.
- К оружию! - закричал Ярослав, взбегая на крыльцо. - Враг у ворот! Двор был уже наводнён всадниками. Они теснили Ярославовых дружинников, которые горохом посыпались из молодечной избы и гридни, на ходу натягивая брони. Завязалась схватка. Черниговцы дрались отчаянно, ибо северцы с ходу кинулись убивать, не разбирая, кто перед ними.
- Князя! - загремел над шумом битвы молодой злой голос. - Князя ищите!
- Всеволод! - узнал Ярослав Святославич. Он даже подался вперёд, чтобы получше разглядеть сыновца, но тут жёсткая рука схватила за плечо. Стремительно обернувшись, князь узнал сотника Вавилу.
- Беги, князь! - выдохнул тот. - Спасайся!
На дворе негде было ступить, и Ярослав ринулся в терем. Через окно или задние двери можно было выскочить, потайной калиткой выбраться из усадьбы и положиться на удачу. Эх, коня бы где достать!
- В терем! - кричал Всеволод, спешиваясь у крыльца. - Там ищите!
На верхней ступени его встретил Вавила - с мечом и щитом, в одной рубахе, со злым оскалом в бороде. Поняв, что верный пёс до последнего вздоха будет защищать хозяина и даст ему время убежать, Всеволод всё же начал бой. Он был высок, крепок, силён и молод, кроме того, был не один и сумел оттеснить Вавилу со ступеней на широкое крыльцо. Но сотник по-прежнему загораживал дверь, и обойти его не было возможности.
Помог случай. Кто-то из спутников Ольговича метнул в сотника копьё. Вавила отбил щитом, но открыл бок, и в этот бок Всеволод со всей силы ткнул мечом. Рязанец покачнулся, поднял меч, продолжая бой, но не удержался на ногах и рухнул, заливая кровью крыльцо. Мимо него в терем ринулись дружинники...
Ярослав метался в ставшем тесным тереме. Бежать в ночь в чём был? Никогда! Князь ринулся в свои покои, вспугнул дворовую девку Марфу, которая стелила ему постель и иногда ласкала по ночам, толкнул с дороги кого-то ещё и стал торопливо рыться в сундуке. Всё добро взять невозможно, но кое-какие вещи он не мог оставить. Женино обручье, дорогой опашень на бобровом меху, гривны, кольчугу германской работы, рыцарский стилет - дар материна брата...
Он как раз набрасывал на плечи кольчугу, когда в переходах терема послышался топот ног. Ярослав встряхнулся, хватаясь за меч, ринулся вон - и налетел на младшего Торчинича.
- Князь! - гаркнул тот на весь терем. - Держи его!
Ярослав Святославич приготовился к бою. На голос Торчинича ворвалось ещё человек пять. С мечом он оборонялся довольно долго, пока его не оттеснили щитами в угол и не вынудили опустить оружие. Торчинич сам отобрал у князя меч.
Потом дружинники расступились, и на пороге появился Всеволод Ольгович. Холодно взглянул на стрыя и стянул с головы шлем, открыв красивое усталое лицо. Полные алые губы изогнулись в усмешке.
- Мой Чернигов, стрый!
- Это не по-божески! - попробовал возмутиться Ярослав. - Господь не допустит...
- Господь допустил, что ты старшинство Святославичей отдал, не стал за великое княжение бороться, - возразил Всеволод. - И нет более Святославичей. Есть Давидичи, мы, Ольговичи, и вы - Ярославичи, - скривился он. - Се - град отца моего, мне им и владеть. А ты сиди в своём Муроме да Рязани и сюда не суйся!
- Ты меня отпускаешь?
- Раскатал губы! - Ольгович сел на лавку и махнул рукой. - Увести!
К Ярославу Святославичу подступились, сорвали дорогую германскую кольчугу и верхнюю одежду, заломили руки назад и поволокли в поруб. Его посадили отдельно от немногих дружинников, которых удалось взять в плен живыми, и заковали в цепи.
В ту ночь княжеский терем содрогался от криков победителей. Дружина Всеволода Ольговича Черниговского праздновала победу своего князя. Сам он под утро забылся, хмельной, в объятиях холопки Марфы, ещё вчера ласкавшей Ярослава.
2
Отгуляв пиры, Всеволод послал в Новгород-Северский за женой и добром. Показывая, что сел в Чернигове насовсем, он по примеру отца, отдавшего Комнинам Тьмутаракань, отдал Новгород-Северский брату Святославу за то, что тот помог своей дружиной.
Рогнеде Чернигов понравился. Молодая девушка с детским изумлением ахала и всплёскивала руками. По сравнению с Новгород-Северским это был самый прекрасный город на Руси. Только Новгород Великий и Киев могли сравниться с ним. Высокие крепкие стены, добротные дома, мощёные улицы, каменные соборы и белокаменный княжеский терем, богатые усадьбы бояр, монастыри за высокими оградами, колокольный перезвон - всё завораживало и радовало молодую княгиню. И муж, встречавший на крыльце и увлёкший в палаты, где уже ждал праздничный пир, - тоже был как красивый сон.
Худо было другое - что это великолепие не навсегда. Оставшись наконец с мужем наедине в темноте ложницы, Рогнеда спросила:
- Володушка! Что же это?
- Ты о чём? - Утомлённый накануне ласками, Всеволод небрежно поглаживал маленькую грудь жены.
- Ты Чернигов заял... стрыя свово в поруб засадил...
- А чего? Отец мой тоже кандалы в Византии примерял - пущай и другие поймут, каково это...
- Со стрыем у твоего отца вражды вроде не было.
- С муромским князем у меня вражда! - завёлся Ольгович. - По лествичному праву Владимиру Мономаху он должен был наследовать. Князь Чернигова, старший Святославич! А стрый Ярослав что? Палец о палец не ударил! Наоборот - поспешил в ножки Киеву поклониться, только бы стола не лишали! Чуял, что не по чину в Чернигове сидит! Чернигов от века был второй стол на Руси. Третьим - Переяславль. Здесь сидел тот, кто сменял великого князя. Это великий город. Слабому князю его не удержать. Со стрыя и Мурома довольно. Он с мордвой совладать не мог, а туда же кинулся - княжить!.. Нет, Рогнедушка, тот, кто не смог старшинство в целом роду удержать, не должен старшим и среди ближней родни быть! Ты согласна со мной?
Всеволод приподнялся на локте, навис над женою. Рогнеда еле дышала, снизу вверх глядя тревожно-влюблёнными глазами. В них светился огонь, и Всеволод стал тихо ласкать жену, как заклинание, повторяя одно и то же:
- Ты согласна со мной? Согласна?
Теряя разум от мужниных ласк, молодая княгиня извивалась на ложе и шептала:
- Согласна! Согласна!
Получив весть о том, что сотворилось в Чернигове, Мстислав не стал медлить и послал гонцов брату Ярополку - собирать полки на Ольговича. В помощь он отправил сына Изяслава - юноша засиделся подле отца и мечтал поразмяться.
Переяславльский князь был уверен, что Всеволод пошлёт за половцами - так делал Олег Святославич, так должен был поступить и следующий по его стопам сын. Поэтому, едва сыновец прискакал в Переяславль с небольшой дружиной и вестью, что остальные полки вот-вот будут готовы, Ярополк сказал Изяславу:
- Поспешай-ка в Курск. Бери с собой дружину Ольбега Ратиборыча и занимай Посемье. Оттуда донские половцы чаще всего приходят на Русь. Там встаньте заслоном, а я, как только буду готов, пойду с твоим отцом на Чернигов, да и вас не забуду - пришлю подмогу.
Изяслав улыбался, с восторгом принимая поручение. Ярополку, когда он провожал сыновца, кольнула сердце горькая мысль - очень похож юный Мстиславич на своего тёзку, Изяслава Владимирича. Даже тем, что тот тоже какое-то время был князем Курска... Не приведи, Господь, повторить Мстиславичу судьбу Владимирича!
Всеволод мог быть каким угодно - влюбчивым до безрассудства, кичливым, гордым и заносчивым, себялюбивым и хитрым до двуличия, но недальновидным он никогда не был. Новый черниговский князь был уже взрослым, когда его отец вернулся отвоёвывать Чернигов, и навсегда запомнил, как отец боролся за этот город и как любил его, горько и преданно, как в Новгород-Северском хранил ему верность и завещал её своим сыновьям. Всеволод понимал, что Мстислав не останется в стороне и начнёт войну, усмиряя усобицу. Поэтому, едва до него через верных людей дошли слухи, что Киев собирает войска, он тут же послал Ивана Чудиновича и Борея в половецкую степь. Германская кольчуга стрыя Ярослава Святославича и рыцарский стилет были в числе даров, которыми должно было склонить половецких ханов к выходу на Русь.
Послы ушли в степь, и вскоре Всеволод понял, что поступил верно. Из Киева пришла весть от Мстислава - великий князь объявлял, что идёт на непокорного войной, если тот немедля не освободит Ярослава Святославича и не вернёт ему Чернигова.
- Что ж, стрыю и впрямь не место там, где он ныне обретается, - хмыкнул Ольгович, услышав из уст посла приказ. - Сегодня же князь муромский обретёт свободу!
Ярослава Святославича вытащили из поруба, вывели на двор, сбили цепи и вернули оружие и дорогую одежду. Потом привели полтора десятка дружинников - всё, что осталось от двух сотен, что служили ему прежде. Остальные были посечены или умерли от ран. Князь с растерянностью оглядывал своих людей, пытаясь найти знакомые лица и боясь угадать судьбу самых верных. Вокруг плотным кольцом стояли северцы, а сам Всеволод Ольгович взирал на стрыя с крыльца.
- Мстислав Киевский, тесть мой, - заговорил он, когда Ярослав нашёл его глазами, - просил за тебя, поэтому ты свободен, стрый Ярослав, и волен ворочаться в свой Муром. Чернигова ты лишён, и ноги твоей тут больше не будет никогда!
Ярослав Святославич покачал головой:
- Нелепие творишь, Всеволод! Я же старше тебя...
- Только летами. Старший по роду ныне я, ибо у меня - Чернигов. Се град отца моего. И я ныне его волю исполняю. А тебе в нём не сидеть, покуда я жив!
- Мстислав Мономашич не допустит этого!
- С тестем своим, - Всеволод многозначительно примолк, - я сам разберусь. А ты, ежели не хочешь, чтобы я передумал, иди своей дорогой. Коня князю муромо-рязанскому!
Толпа северцев расступилась, и коновод подвёл Ярославу Святославичу чалого мерина. Князь хотел было потребовать, чтобы вернули его вороного жеребца, но взглянул на суровые лица дружинников и раздумал. Надежда, что великий князь заступится за него, ещё оставалась. И Ярослав Святославич вскочил в седло.
3
Отозвавшись на призыв - как-никак Олег Святославич был мужем половчанки и один из его сыновей, Святослав, тоже был женат на деве степных кровей, - двое ханов, Селук и Стваш, подошли к реке Выри и остановились возле старой разрушенной крепости руссов, ещё сохранившей прежнее название - Ратиборова дубрава. Когда-то давно по берегам Сейма и впадающих в него рек Выри, Локне и другим половцы ходили так часто, что многие земли обезлюдели, и до сих пор ещё не все сёла и городки были восстановлены. Возле Ратиборовой дубравы жило всего десяток семей. Люди заранее увидели вдали пыль от конских копыт и поспешили укрыться в чащобах на берегу Выри. Одного из парней послали в глубь Курской земли со страшной вестью: "Поганые идут!"
Изяслав Мстиславич, следуя наказу отца и стрыя, целыми днями не слезал с седла. Вместе со своей дружиной, заняв Курск и выгнав посадника, он разъезжал по земле, ожидая нападения. От реки Выри до него дошла весть о подходе поганых, и молодой князь, кликнув боярина Ольбега с его полком, поспешил туда.
К Выри шли окольным путём - гонец поведал князю о половцах через вторые-третьи уста, и истина исказилась. Никто не мог сказать, сколь велика вражья сила, где именно стоят, куда пошли, если захотели.
Лето подходило к концу, стояли душные, грозовые дни зарева-месяца. Трава в степи начинала желтеть и становилась грубой, смолкали кузнечики, не было птичьих голосов. Изяслав ехал впереди своей дружины вместе с боярином Ольбегом. Про старшего сына знаменитого Ратибора говорили, что у него сердце обросло шерстью - так жесток и груб бывал он порой. Но Изяславу по нраву пришёлся суровый воин - юноша хотел стать таким же и с восторгом перенимал его привычки.
Река Локна, как и Вырь, впадала в Сейм. Она вилась меж балок, поросших лесом. Тут и там попадались перелески и луговины. Кабы не половцы, как тут хорошо было бы осенью погонять туров, оленей и диких коней! Молодые глаза Изяслава раз за разом обегали окрестности - а вдруг да встретится табунок? На многие версты окрест было тихо и спокойно, а до Выри ещё далеко. Можно себя и побаловать.
Зоркие, молодые глаза Изяслава и заметили всадников.
- Глянь-ка, Ольбег. - встрепенулся он. - Чего это там?
Старый боярин подался вперёд.
- Поганые, - выдохнул он.
- Так близко?
По тому берегу Локны, скрываясь за редколесьем, двигались десятка полтора всадников. По тому, как они шли - быстро, но уверенно, можно было понять, что это никак не разведчики - послы либо половцы, уверенные в себе.
- Перенять их надо, княже! - рыкнул Ольбег Ратиборыч. - Вот погодь - как к берегу подойдут да переправу зачнут...
Остальное нетерпеливый Мстиславич дослушивал на скаку. Он был счастлив - первый самостоятельный поход, и такая удача!
Курское Посемье было вотчиной князей Святославова дома - ещё на Любечском снеме Владимир Мономах одарил Курском Давида Святославича, а тот отдал город брату Олегу. До сей поры границы не нарушались, и лишь сейчас Мстислав решил отнять Посемье у Ольговичей - как военную добычу взамен Чернигова и для того, чтобы воспрепятствовать половцам приходить на Русь. Ничего не знавшие об этом послы хана Сакала шли по Курской земле, как по родной степи, и даже не сразу заподозрили неладное, заметив на том берегу урусов. Русский князь звал их на бой - наверное, это его передовая дружина. Опомнились же половцы только когда были взяты в плен.
Долго ждали послов из степи - ханы Селук и Стваш, ждал в Чернигове Всеволод Ольгович. Но напрасно он вглядывался вдаль - не идёт ли с востока орда. Вместо неё приехали Иван Чудинович и Борей и поведали, что половецкие послы, отправленные к Ольговичу, пропали без следа, и ханы, тревожась за участь своих батыров, увели орду назад. Но, будучи по-своему честными, они вернули часть даров.
Всеволод хмуро выслушал бояр и отпустил их взмахом руки. Ему не было жаль даров - пусть пропадут хоть все! - он уже понял, чьих это рук дело, и совсем не удивился, когда из Киева пришёл новый посол, привезя грамоту от князя Мстислава. "Что еси сделал? - писалось в ней. - Привёл еси половцев и не успел ничтоже". Презрительно-высокомерный тон грамоты словно говорил Ольговичу. "Что, взял? Забыл, кто здесь старший князь?" Мстислав уже больше не предупреждал и ничего не предлагал - он давал понять, что теперь у Ольговича нет помощников и заступников и ничто не помешает Киеву покарать его.
Тяжко в те дни было в Чернигове. Братья Иван и Глеб, сидевшие в Курске, прискакали с дружинами и поведали, что их выгнал оттуда Изяслав Мстиславич. Вместе с ними отъехал кое-кто из бояр, но большинство осталось - было жаль бросать угодья. Младшие княжичи пополнили черниговскую дружину своими воями, но легче от этого не стало. У великого князя было слишком много союзников, он обложил Чернигов с двух сторон и ждал, чтобы замкнуть кольцо. Вестей о подходе киян и переяславльцев ждали со дня на день.
Рогнеда мучилась вместе со всеми. Молодая княгиня разрывалась - с одной стороны, ей было жаль любимого отца, а с другой - был муж, любимый не менее. Ей нравилось быть княгиней стольного Чернигова, но не хотелось и кровопролития.
В тот день, когда прискакали младшие Ольговичи, Всеволод долго не ложился спать - сжавшись в комочек, Рогнеда сквозь стену слушала, как он ходил по горнице, шлёпая босыми ногами. Наконец княгиня не выдержала, вскочила и, как была, в одной сорочке, ринулась к мужу. С разбегу, распахнув дверь, прижалась, обхватив руками.
- Ты чего? Чего? - попробовал отцепить её руки Всеволод.
- Севушка, страшно мне! - зашептала Рогнеда. - А ну как батюшка на тебя войной пойдёт?
- Пущай идёт! Мне отец завещал Черниговом править. Мне десять лет было, когда он на Русь воротился, я помню. Теперь я князем черниговским стал - им и погибну, а назад не поворочу!
- Помирился бы ты с Киевом?
- Ни за что! Я в своём праве!
- Ой, Севушка! Ой, оставишь ты меня вдовой! - заголосила Рогнеда шёпотом, и Всеволод наконец оторвал руки жены и отпихнул её от себя:
- Неча голосить! Ещё накаркаешь! Поди к себе!
Всеволод не собирался сдаваться. На другое утро он собрал своих и братовых бояр, долго судил с ними, а после в Киев нежданно-негаданно отправилось посольство.
О гостях Мстиславу доложил боярин Семён Славятич, сын того самого Славяты, что прежде служил Святополку Изяславичу, потом переметнулся к Владимиру Мономаху и много и часто по делам ездил в Чернигов. Сестра Семёна замужем была за черниговским боярином, там была у него деревенька с погостом и бобровыми затонами. Семён провёл к великому князю троих послов - Петра Ильича, Борея и старшего Торчинича.
- Здрав будь, князь Мстислав стольнокиевский! - как старший посольства, первым заговорил Пётр Ильич. - Прими поклон от Чернигова-города!
- Что, никак Ольгович на попятную пошёл? - изумился Мстислав.
- Князь наш, Всеволод Ольгович, просил тебе передать, чтобы ты простил его и войной на его город не ходил, - степенно начал боярин. - А за то будет он тебе верен до скончания дней и руку Киева держать будет крепко и встанет за тебя на любой брани, поелику не чужой он тебе, а зять, и тестя своего уважает.
- Если уважает он меня, то почему из Чернигова не идёт? Или он изгой и нет у него Новгорода-Северского?
- Новгородом-Северским отныне владеет Святослав Ольгович, брат его младший. Всеволоду же ещё отец Чернигов завещал, как старшему сыну.
- В стольном граде должен сидеть старший в роду!
Старшим ныне Ярослав Святославич. А ваш Всеволод родства не уважает...
- У Ярослава Святославича свой удел есть - Муромо-Рязанская земля. Там его дети, там его место по родовому счету.
- А Давидичи что же?
- Они на дела Всеволода Ольговича слова не сказали. Сидят каждый в том городе, что им отец выделил, и на чужое не замахиваются.
Это было правдой. Сыновья Давида Святославича ещё при жизни отца получили в кормление маленькие города на севере и востоке Черниговской земли и, понимая свою участь изгоев, действительно не претендовали на чужое. Никто из них покамест не имел своих детей.
- Они же, коль Всеволод их позовёт, встанут за него и за Чернигов, - добавил Борей, недавно ездивший к младшему из Давидичей, Изяславу, и заручившийся его поддержкой.