Давид Всеславьич подошёл к оконцам, выходившим на теремные ворота. Оба князя находились на верху терема и могли видеть толпу, которая с криками придвигалась к воротам. Дружина спешно разбегалась, вставая вдоль стен для защиты князя.
Отец и сын внимательно, затаив дыхание, следили, как на двор ступило трое бояр, предводительствуемые полоцким тысяцким Никифором. Стуча посохами, послы ввалились в горницу и поклонились князьям.
- Давид Всеславьич, - пробасил Никифор, - зовёт тебя Полоцк. Выйди к люду, покажись.
- От меня ли ждут решения? Иль уже решили всё? - Давид Всеславьич не тронулся с места.
- Княже, - Никифор шумно вздохнул, - полочане страшатся Мстиславова разорения. Решено было повестить тебе, дабы шёл ты в Киев на поклон к Мстиславу Мономашичу с домом своим и родом.
- Глаголят люди, что из-за вас, князей, терпит Кривская земля эти обиды, - добавил один из послов. - Урядились бы вы промеж собой, так и нам бы лучше жилось.
- Иди в Киев, князь, - подал голос третий боярин.
Давид Всеславьич оглянулся на оконце. Снаружи гудел полоцкий люд. Снаружи был его Полоцк, город отца и деда, город прадеда, где прабабка Рогнеда приняла позор от Владимира Святославича. Какой позор придётся претерпеть её правнуку?
- Выйди, скажи своё слово, князь, - нарушил молчание Никифор. Давид Всеславьич вздохнул. Как править землёй, которая не хочет видеть его князем? Однажды Полоцк уже выгнал его. Гонит и сейчас, откупаясь его головой за свои беды. Он знал, что согласится, но хотел оттянуть этот миг. Пока он в этой палате, он - князь Полоцка.
Сын Брячислав встретился глазами с отцом.
- Мы должны довериться Мономашичу, - сказал он. - Мстислав Киевский нам родня. Ты помнишь, как обошёлся со мной Изяслав Мстиславич. Ему я верю.
Решение сына перевесило чашу весов, но горечь и недоброе предчувствие остались. Давид Всеславьич медленно вышел на крыльцо...
Будучи старшим в роду, полоцкий князь мог приказать остальным сыновьям и внукам Всеслава Чародея, и потому вскоре все князья снялись с места и пустились в путь навстречу полкам Мстислава Киевского, взяв с собой только небольшие дружины ради достоинства. Верный Михрюта в этом походе был подле Брячислава Давидича.
Давно не собирались вместе все князья Всеславова дома. Младшие, Святослав и Ростислав, вопросительно косились на старшего Давида. Его осиротевшие сыновцы, дети Рогволода, Романа, Бориса и Глеба, смотрели волками. Они боялись, что при дележе уделов их обойдут. Ведь делить будет явно Мстислав Владимирич, а он ни за что не согласится вернуть им Минск. В иное время они бы вцепились друг другу в глотки, но сейчас их связала судьба одной верёвочкой, и Всеславьичам не оставалось ничего другого, кроме как принять свою судьбу.
Все встретились недалеко от Березины - передовые полки киян и полоцкие князья. Сперва полочан заметили дозорные, разъезжавшие во все стороны. Они доложили Изяславу и Вячеславу Туровскому, и когда князья съехались, кияне их уже ждали.
Брячислав Давидич был возле отца в первом ряду князей - как-никак Давид Всеславьич оказался старшим в роду. Из дружинников только Михрюта оказался подле него. Сотник озирался по сторонам, словно окружённый гончими волк.
- Ты чего? - окликнул его Брячислав. - Кого боишься?
- Не любо мне, княже, тут, - сквозь зубы ответил Михрюта. - Вона их сколько. И все зверями смотрят. Обложили - чисто волки! Ну да и мы не лыком шиты!
- Ты почто это? - нахмурился молодой князь. - Мы мириться с ними приехали! Куда меч из ножен тянешь?
Михрюте показалось, что княжеские дружинники обоих князей что-то слишком близко придвинулись к полочанам и даже вроде оттирают их от собственной охраны. Он выдвинулся с конём вперёд, загораживая молодого князя, и наполовину обнажил меч. Киевские дружинники зашевелились, подтягиваясь.
- Это что такое? - раздался громкий голос Вячеслава Владимирича - хоть и любил Мстислав сына, но, зная его вспыльчивый свободолюбивый нрав, главное поведал именно брату, как более старшему и опытному, и Ольбегу Ратиборычу, готовому исполнить любой княжий наказ без споров.
- Почто за меч хватаешься? - напустился Вячеслав на Михрюту. - Мы-то мнили, братья-князья, вы с миром приехали, а ваши люди вона как?
- Взять их! - не выдержал Ратиборыч.
- Что творишь, князь-брат? - успел выкрикнуть Давид Всеславьич. - Мы же мира ради приехали!
- Вот и будет мир.
Киевских дружинников и впрямь оказалось слишком много. Поняв, что дело нечисто, полоцкие ратники схватились за оружие. Со всех сторон застучали мечи о щиты. Кто-то уже упал с коня.
Михрюта, зло оскалившись, крутился в седле, отбиваясь от двух врагов разом. Ему почти удалось прорваться сквозь их строй, он слышал крик Брячислава: "Скачи в Изяславль, Михрюта! Скачи!" Он уже увидел впереди просвет и пригнулся к гриве коня, но тут в спину ударило копьё, и свет померк.
Полоцкие князья не ожидали нападения, и лишь немногие смогли оказать сопротивление. Их сминали числом, выбивали оружие из рук и стаскивали с коней, чтобы тут же закрутить руки за спину и связать. Кого-то из князей уже связали, а кого-то ещё тащили наземь, ещё не все полоцкие дружинники легли мёртвыми, а от обоза уже спешили кузнецы, чтобы поковать пленных князей в железа.
Стряхнув с себя державших его людей, уже закованный, Давид Всеславьич вскинул запястья, зазвенев цепями.
- Зришь ли сие? - выкрикнул он подъехавшему Вячеславу Туровскому. - Господь тебе отомстит за нас! Попомнишь клятвопреступление!
- Я исполняю наказ пославшего меня.
- И Киев ответит! За всё ответит! Попомни!
Брячислав, которого бросили наземь далеко от отца, не сказал ни слова. Лёжа на земле и ощущая на шее холод клёпаного ошейника, от которого к запястьям тянулась цепь, он смотрел на Изяслава Мстиславича. Два года назад всё было по-другому. Мог ли кто тогда знать, как всё обернётся?
Изяслав посмотрел на шурина и отвёл взгляд.
На другой день войско разделилось. Ольбег Ратиборыч с малой дружиной повёз пленных князей в Киев. А Изяслав Мстиславич и Вячеслав Туровский с большей частью войска двинулись дальше по Кривской земле, ибо Изяславу надлежало сесть в Минске и разослать по остальным городам посадников, а также взять и доставить в Киев жён и детей полоцких князей. Мстислав велел не щадить никого.
5
Нерадостным было возвращение в Киев для Ксении Мстиславны. Вместе со свекровью, княгиней Давидовой, она приехала не гостьей, а пленницей.
Вместе с другими княгинями и их детьми Ксению везли в простом возке, непрестанно справа и слева скакали вооружённые дружинники. С собой разрешили взять добра всего ничего - ларчик с украшениями, сундук с платьем.
В дороге княгиня Давидова плакала и молилась, прося у Господа только одного - чтобы дал увидеться с мужем перед кончиной. Ей казалось, что везут на казнь, и, гладя по голове маленького внука Василька, она горестно вздыхала:
- Ох, сиротиночка! И куда ты головку-то преклонишь? Где тебе придётся жить?.. Неужто заставят по улицам милостыню просить?
- Не плачь, матушка, - пробовала утешать Ксения. - Авось всё образуется.
- Вот ведь судьбинушка горькая, - продолжала причитать княгиня. - И за что казнить невинных-то деточек! Вот нехристь! И терпит же Господь такого ирода!
- Не надо, матушка.
Княжий дружинник, что скакал подле их возка, насторожился, подслушивая хулу на князя.
- Всё образуется. Вот увидишь. Я попробую повидаться с батюшкой. Он не даст нас в обиду!
- За меня, старуху, не проси. Я и в монастыре проживу. За Василька проси. Пущай хоть над ним смилостивится великий князь!
Пленных полочан провозили через боковые, Лядские, ворота. На улицы высыпали толпы народа. Всем хотелось увидеть необычный поезд. Кияне помалкивали. Они видели, что под охраной ратников едут не половецкие ханши и не иноземки, а такие же русские женщины, да многие с малыми ребятишками. Это вызывало недоумение - что происходит и в чём вина женщин и детей?
Всех отвезли в Янчин монастырь на окраине Киева и высадили в тесном, грязном дворе. Княгини с тревогой озиралйсь по сторонам. Жена и дочери Ростислава Всеславьича отшатнулись, когда к ним подковыляла согбенная старушка-монахиня и прошамкала:
- Поди, поди за мной, ягодка!
- Ой, лишенько! Ой, горе-то какое! - запричитала старшая княжна, хватаясь за голову. - Зачем ты меня, мамонька, на свет-то породила! Зачем даровала мне долю злосчастную! Не жить мне на свете белом! Умереть во цвете лет! Ой, за что же мне доля-то такая! За что поругание!
Вслед за нею испуганно заголосили остальные. Ксении самой захотелось заплакать, особенно когда от матерей стали отделять старших сыновей. Женщинам казалось, что сыновей уводят от матерей нарочно, чтобы не видеть их смертный час.
Ксения пересилила себя и, обнимая цепляющегося за неё зарёванного сына, шагнула к боярину, что возглавлял поезд.
- Я Ксения Мстиславна, дочь Мстислава Киевского, - сказала она. - Поведай батюшке, что хочу видеть его и говорить с ним.
Ольбег Ратиборыч, назначенный старшим, посмотрел на княгиню и кивнул.
Миновало несколько наполненных страхом и ожиданием дней. Княгини с детьми жили в монастыре, расселённые в тесные, убогие кельи. Старших сыновей всё-таки увели, и княгини Глебова и Борисова, лишившаяся единственного сына, проливали слёзы. Все были уверены, что жён ждёт постриг. Не меньше страшила судьба мужей, отцов и сыновей.
Ксения жила надеждой. Боярин обещал. Да и Изяслав, прощаясь с сестрой, выказал надежду, что батюшка смилостивится. Великий князь не может забыть про родную дочь. Но дни шли, а Мстислав Мономашич и сам не приезжал, и никого не присылал от своего имени.
Но наконец в один прекрасный день ворота Янчина монастыря отворились. На двор, смущая монахинь, въехали ратники, и боярин Ратиборыч велел через игуменью передать узницам, чтоб собирались. Судьба их была решена.
Тот день был и вправду прекрасен. Несколько дней лили дожди, отвечая настроениям полоцких княгинь, а тут вдруг проглянуло солнце и жарко пригрело землю. Вкусно пахло свежестью и сыростью. Щебетали птицы. Но это не радовало княгинь. Уверенные, что это - их последний день на воле, они отстояли обедню и с плачем расселись в возки.
Их снова провожал весь Киев. Люди ведали что-то, о чём не подозревали узницы. Иные прохожие бежали за возками, княгиням метали резаны и ногаты в милостыню, старухи крестились, шепча молитвы и заговоры, некоторые женщины плакали, а мужики смотрели на дружинников исподлобья.
На пристани возле Днепра ждали три ладьи. Возле них толпились дружинники, корабельщики заняли свои места. На мостках замер, расправив плечи, молодой витязь.
Борис Коломаныч был горд и счастлив. Всё детство и юность его прошли в Киеве, на женской половине дворца. Дед его, Мономах, был слишком занят делами Руси, да и мальчик был слишком мал, чтобы обращали на него внимание. А потому не осталось Мстиславу никаких распоряжений о его судьбе. Сам Мстислав тоже долгое время не замечал сестринича, пока тот не вырос и не стал путаться под ногами. Только тогда великий князь призвал его к себе.
Мало похожий на своего отца, Борис был высок и строен, но неопределённость его положения в Киеве как бы наложила отпечаток на его облик и душу, и перед великим князем стоял обычный человек, в котором только по платью можно было распознать княжича. Мстислав рассматривал его с подозрением - доносили, что Бориса несколько раз видели вблизи княгининой светлицы. Борису едва исполнилось пятнадцать, это был как раз тот возраст, когда мальчик становится мужчиной, впервые вкусив плотских утех. И хотя сомневаться в верности Агаши пока не приходилось, но Мономашич уже чувствовал свой возраст. Ему всё меньше хотелось плотских утех, государственные заботы и недуги давали о себе знать, а Агаша молода. Она может устать ждать его каждую ночь...
- Долго ты, Борис, чужой хлеб, ел, - начал великий князь. - Кормили мы тебя, ничего не прося. Ныне ты вырос, и можно с тебя службу требовать. Скажи, желаешь ли послужить Руси?
Такое начало разговора встревожило юношу.
- Ты сомневаешься во мне, княже? - удивился он. - Али я недостаточно тебе верен?
- Это правда, что худого от тебя до сей поры не видели. Но и добра тоже было мало. Как великий князь всея Руси, порешил я, что настала тебе пора показать, любишь ли ты родину свою.
Родину? Борис родился и вырос на Руси, родным языком считал русский и крестился в православную веру. Но мать ему говорила, чей он сын. Да и многие при Мстиславовом дворе утверждали, что юноша - наследник венгерского короля. Правда, сейчас на престоле двоюродный брат Коломана, Стефан...
- Люблю, - всё же ответил Борис.
- Вот и добро. И как моему верному слуге приказываю - собирайся в далёкий путь. Нечего тебе сидеть в Киеве. По моему приказу вскорости отплывают в Царь-град полоцкие князья, коие есть Руси враги. Не желаю я видеть их в пределах своих, потому и высылаю с жёнами и чадами, дабы даже семени противного не осталось. Ты отправишься с ними - проследишь, чтоб добрались они до Византии и там остались. Император Исаак упреждён, он уверил меня, что ждёт гостей. А справишь дело - и о награде не забуду. Стефан-то уже стар...
Борис опустил голову, смущаясь. Он много думал о венгерском престоле, но терялся в догадках, как ему завоевать трон. Кто знает его в Венгрии? Большинство уверены, что Евфимия Владимировна прижила сына от любовника, но Борис предпочитал верить, что это не так.
- Я буду представлен императору Исааку? - спросил он.
- Да. Как сестринич мой и сын Коломана Венгерского, - кивнул Мстислав, и Борис обрадовался.
...И теперь он стоял у ладьи, глядя, как из возков вылезают пол очанки. Среди них были три княжны - две девушки-невесты, ещё одна девочка лет восьми-девяти. Многие были во вдовьем чёрном одеянии, княгини Глебова, Рогволодова и Борисова вообще успели обрядиться в плащи монахинь, уверенные, что жизнь их кончилась. Успев оплакать уже своих мужей, сыновей и отцов, они устали жаловаться на судьбу, но, когда увидели ладьи и корабельщиков, не сумели сдержать слёзы.
Ксения, неся на руках сына, озиралась по сторонам. Отец так и не встретился с дочерью, но она продолжала надеяться. Может быть, её нарочно держат тут до последнего, чтобы не вселять напрасной надежды в других узниц. А может быть, Мстислав Владимирович просто не знает, как вызволить дочь, не теряя лица. А может быть...
Все мысли исчезли, когда впереди послышались испуганно-радостные крики и рыдания. Рядом вскрикнула и запричитала свекровь. Ксения отвела взгляд от пристани, оглянулась - и сама чуть не закричала в голос.
К причалу подвозили на простых подводах князей. Молодая жена Василька Святославича, вышедшая за князя этой весной, первая, расталкивая охрану, бросилась к мужу и повисла на нём, захлёбываясь от радостных рыданий. Рядом с нею уже обнимала сыновей Ивана и Василько вдова Рогволода Всеславьича. Висли на отце княжны Ростиславны. Княгиня Глебова исступлённо целовала поочерёдно всех троих сыновей.
Среди собравшихся поглазеть киян тоже послышались причитания. Князей сняли с подвод, и семьи смогли встретиться. Ксения добралась до мужа и, когда Брячислав, неловко двигая скованными руками, поднял сына, прижалась к его плечу, крепясь, чтобы не заплакать.
- Что ждёт нас? - всхлипнула она.
- Изгнание. - Брячислав смотрел на готовые к отплытию ладьи. - Не только дома и достатка, не только княжьего достоинства - самой родины лишает нас Мономашич.
Ксения вздрогнула. Она ещё верила отцу, но надежда таяла с каждым мигом. И растаяла совсем, когда все князья кривские с жёнами и детьми оказались на ладьях. При них не было даже слуг - тех, кто захотел бы разделить изгнание, не допустили даже на пристань. Более того - даже простых киян Мстиславовы дружинники не подпускали близко к берегу.
Короткое прощание - последний поклон золотым куполам, видневшимся из-под горы, - завершилось быстро. Гребцы налегли на вёсла, ладьи покачнулись, трогаясь с места. Конная дружина, которая должна была сопровождать ладьи по Днепру до Олешья, сомкнула строй - и долгий путь начался.
Ксении с семьёй выпало плыть на второй ладье. Крепко обнимая сына, она смотрела на удаляющийся берег, почти ничего не различая от заливавших глаза слёз. Брячислав стоял рядом с нею.
- Увидим ли мы ещё раз Русь? - только и промолвил.
Много воды утекло в Византии. Правивший более двадцати лет император Алексей Комнин умер и его сменил сын Исаак, ставший вторым в династии. Был он женат на русской княжне - дочери Володаря Ростиславича Перемышленского. Его младший брат Андроник тоже был тесно связан с Русью - его женой была сестра Ксении Мстиславны Добродея-Евпраксия, называемая здесь Зоей. Вопреки тому что Мстислав Владимирич говорил Борису, Исаак Комнин ничего не знал о том, что вскоре к нему прибудут русские князья с жёнами и детьми. Три ладьи свалились как снег на апельсиновые рощи, но византийский император не уронил своей чести. Все изгнанники были приняты с почётом, каждому определили приличествующее его роду содержание, дали в помощь слуг, а дабы князья не чувствовали себя изгоями, живущими из милости, многим бывшим полоцким владетелям предложили отправиться в армию. На границах империи опять было неспокойно, тревожили турки и половцы, то и дело восставали на юге покорённые племена, и русские князья, имевшие опыт войны с кочевниками, были как нельзя более кстати. Однако, отправляя князей в армию, Исаак не забыл старый, как мир, закон: "Разделяй и властвуй". Мстислав Киевский был очень силён. С ним приходилось считаться, и, ежели он решил, что император справится с ролью тюремщика, надо было оправдать доверие. Опасаясь, что изгнанники пред лицом невзгод объединятся, он послал всех князей в разные места, устроив так, чтобы не только они не могли встретиться, воюя с разными народами на разных рубежах, но и жёны и дети их тоже обитали бы в разных концах города.
Оставался ещё Борис Коломанович. В первые же дни он явился к императору, представился и был хорошо принят им. Дальновидный, как отец, Исаак сразу понял, какая удача выпала ему. Борис был русским по матери, воспитан в русской вере, которая ничем не отличалась от византийской. А король Стефан был стар и часто хворал. Других же наследников не было, ибо единственный, кто мог бы занять трон после смерти, это Бэла, сын герцога Альмоша, убитого Коломаном много лет назад. Пятилетнего мальчика ослепили на глазах матери, которую насильно упекли в монастырь. Теперь он вырос, но невозможно было представить, чтобы слепец стал королём.
Исаак Комнин обратил внимание на Бориса. Если сын Коломана станет королём при поддержке Византии, это сулит большие выгоды...