- Рабу сию признаю, - коротко глянул в сторону девушки Ольстин. - А в покраже не признаюсь. Не я крал! Не моя вина!
- А кто же? Назови того, кто продал тебе рабу.
- Евсей Олексич, - без запинки ответил Ольстин. - У него летось прикупил я товару в Плескове. Усадьбы наши тамо рядом, вот он мне по-соседски и удружил. У него купил я рабу. Десять кун отдал. Пущай вам Евсей ответ держит, не я!
- А ты что скажешь? - кивнул Гордята Велге. - Сей ли муж тебя крал да продавал?
- Продавал он, его человек, - Велга мотнула подбородком, смущаясь взглянуть на Жизномира. - А крал не он. Не его люди.
- Добро, - кивнул сотский. - Призовём на суд и Евсея Олексича. Что он скажет?
За Евсеем Олексичем пришлось ездить в Плесков, и приезда второго свода ждали три дня. Сызнова всё повторилось. Опять вперёд вытолкнули Велгу, и Гордята Данилыч вопросил, признает ли Велга обидчика. Девушка дрожала от страха и не могла вымолвить ни слова.
- Чего с сопливой девки спрашивать? - скривился купец. - Инда блаженная головой-то трясёт!
Велга схватилась за голову. Что она могла сказать? Крали чужие люди, продали помощнику купца, а самого хозяина она в глаза не видала.
- Погляди, девица, - наклонился к ней Гюрята Рогович, - открой глаза-то. Авось признаешь кого?
- Чего ей глядеть-то? - Евсей Олексич стоял гоголем. - Не виновен я. Это всё завистник мой, Ольстин, напрасно клепает! Смотри, Ольстин, как бы самому не заплакать за мои слёзы-то!
- Попался - так молчи, - крикнул из толпы Ольстин, пришедший посмотреть на позор своего соперника. Кабы присудили Евсею виру - не скоро поднялся бы купец. Добрая слава лежит, а худая бежит. Что в Плескове-городе, что в самом Новгороде языки болтливы. Прознают, что Евсей изгойством занимается (здесь - перепродажей рабов. - Прим. авт.), никто к его товарам близко не подойдёт. А Ольстину от того прибыток.
Велга тихо плакала.
- Нет, нет, - повторяла она.
- Чего скажешь теперь, Евсей Олексич? - подался вперёд Гордята Данилыч. Князево добро, за него хоть с кого - а взыщи.
- То и скажу, что напраслину возводят! Не я крал!
- Так, может, ты продавал? У кого купил сию девку?
Евсей Олексич уже собрался было ответить, но заметил, что из толпы ему подают какие-то знаки. Один из его помощников протолкался вперёд и отчаянно махал руками. Купец прищурился, вопросительно дёрнул головой. Суд это заметил.
- Чего это там? - Гюрята Рогович подался вперёд.
- Человек мой, - быстро ответил Евсей. - Из дома весть принёс.
Уже не таясь, сдёрнув шапку и поклонившись Мстиславову сотскому, помощник вышел вперёд и нагнулся к уху купца.
В это время Велга, которую оставили в покое, успела немного прийти в себя, подняла глаза и ахнула.
- Он! Он! - воскликнула девушка, тыча пальцем в Евсеева собеседника. - Его люди меня крали! Ему отдали!
- Чего она орёт? Блаженная! Уберите дуру! - воскликнул тот, отмахиваясь.
Но Ольстин замахал руками:
- Так то ж Иванок! Евсеев зять! Они на пару торгуют - один в Плескове, второй - в Нове-Городе! Небось и краденое так переправляют - тамо украл, а тут продал!
- Взять! - кивнул Гюрята Рогович.
Оба - тесть и зять - закричали дурными голосами, когда на них накинулись приставы.
Гордята Данилыч встал.
- За обиду, учинённую княгине Мстиславовой, - возвестил он, - взыскать с татей десять гривен княгине и десять гривен княжьему мужу.
- А ещё пять гривен суду, - добавил Гюрята Рогович.
Осуждённые заспорили было, но их никто не слушал.
На том всё и кончилось. Десять гривен Христина на радостях пожертвовала Божьему храму, куда ходила молиться. Жизномир воротился к прежней жизни, став богаче на десять серебряных монет. Купец Ольстин ходил важный, гордясь победой над соперником...
Вечером Христина была одна. Детей унесли мамки, княгиня сидела на постели, расчёсывая светлые волосы и раздумывая, придёт ли к ней Мстислав. Она любила мужа - его крепкие руки, мятно пахнущие губы, широкую грудь, сильные плечи... мысли княгини потекли в греховном направлении. А чего? Оба молоды, друг друга любят, а пост ещё далеко, успеют натешиться лаской. Задумавшись, Христина не сразу услышала странные звуки. Совсем рядом кто-то тихо всхлипывал.
Нашарив босыми ногами лёгкие ночные чёботы, княгиня выскользнула из ложницы. В углу маленькой каморки обнаружила светлое пятно - холопка. Скорчившись на полу у лавки, Велга зажимала себе рот кулаком, чтоб не разбудить госпожу плачем.
- Ты что? - Девушка так и подпрыгнула от звуков голоса. - Хвораешь ли?
Та замотала головой.
- Так что же? Отвечай мне! Иль не рада, что назад воротилась? Чем тебе тут плохо?
- Матушка, - Велга бросилась к Христине, обнимая её ноги, - матушка княгиня... Прости меня, прости! Люблю я его!
- Кого?
- Ж... Жизномира... Гюргича. Прости, матушка княгиня! Прости!
- Чем же он мил тебе? - Не ожидавшая этого, Христина уселась на лавку. Велга устроилась у её ног, всхлипывая и утирая слёзы кончиком косы.
- Он... он такой... он всех лучше, - только и вымолвила она. - Ой, матушка! Ой, прости! Я подле него себя не сберегла!
- Что? - наклонилась к ней Христина.
- Непраздна я.
- Да ты что! - Несмотря на поздний час, Христина хотела бежать к мужу, жаловаться, что причинен новый ущерб - холопка ждёт дитя. Конечно, раба должна родить детей - она потому и ценится в два раза больше раба-мужчины, - но чтобы её Велга, только-только вороченная от обидчика? Девушка вцепилась ей в подол, останавливая.
- Матушка-княгиня! - заголосила она чуть не на весь покой. - Христом-Богом заклинаю - не тронь его! Я сама! Сама к нему пришла! Сама того пожелала! Люб он мне! Не тронь его!
Выпустив подол княгини, Велга распростёрлась на полу, давясь слезами. Христина молча стояла над нею, раздумывая, что теперь делать.
Глава 3
1
Трудно заканчивался XI век. На Волыни долго не затихала усобица - изгнанный из своей волости Давыд Игоревич изо всех сил старался стравить друг с другом князей. Сперва он сумел поссорить братьев Ростиславичей со Святополком, потом, использовав половцев, разбил пришедших на помощь великому князю угров. После вернулся в свои земли и после долгой осады взял Владимир-Волынский. Но ненадолго - в течение следующего года он то терял его, то снова обретал, наводя половцев на русские города. Так продолжалось до тех пор, пока у князей не лопнуло терпение. Они собрались в Уветичах, призвали к себе Давыда и отняли у него Волынское княжество.
В этой войне Святополк Изяславич потерял сына Мстислава. Восемнадцатилетний юноша только вошёл в возраст и должен был унаследовать княжество. Заполучить Волынь хотел старший Святополков сыновец, Ярослав Ярополчич, сидевший в Киеве возле великого князя и не имевший даже самого малого удела, но у Святополка были свои виды на западную украину русской земли.
Ему не нужна была Волынь - близостью своею к Польше, к диким ятвягам, на которых русские князья то и дело ходили войной и всё никак не могли покорить, соседством с полоцкими князьями. Старый Всеслав умер в апреле прошлого года. Пока он был жив, сыновья крепко держались отца, хотя и поварчивая, ходили в его воле. А чуть не стало Всеслава Брячиславича, так и передрались. Это осиное гнездо только тронь - вовек не утихнет. Власть Киева для них ничто - и то добро, что чтут себя русскими людьми. Отдавать эти земли сыновцу, который волком смотрит на стрыя, не хотелось. Но и держать за пазухой, когда можно извлечь выгоду, негоже.
От иудеев, что первыми проведали про сребролюбие великого князя и вовсю пользовались этим, Святополк узнал, как можно получить себе выгоду, сменяв один удел на другой. Великий князь может пожаловать волость - тот князь, что примет её, становится подручником. Отдать Волынь Ростиславичам - но те вдвоём были сильны, а теперь, когда Василько слепой калека, от них никакой пользы. Сидят в Червонной Руси - и сидят, хлеб едят. Много иных князей на Руси - и умнее, и решительнее, и сильнее Ростиславичей. Получить под свою руку сильного подручника - самому стать сильнее.
И Святополк обратил внимание на Новгород. Всем привлекал он. Своим богатством, своей оборотистостью, своей вольностью. И тем, что от веку сидели в нём наследники великого князя. При Игоре - Святослав, при Святославе - Владимир, при Владимире - старший сын его Вышеслав, а после - Ярослав Мудрый. При нём - отец Святополков, Изяслав. При Святославе Ярославиче - первенец его, Глеб. Довелось живать там Святополку. Лишь после того как уехал в выморочный Туров, посадил Всеволод там только-только родившегося внука своего, Мстислава, сына Мономахова. Посадил, не нарушая традиции, но вот уже нет Всеволода, и Святополк восьмой год как великий князь, а Мстислав всё сидит - наследником. Сын Мономаха - и наследником Святополка? Когда у Святополка сын Ярослав на возрасте и сам отцом недавно стал? Да и хорошо бы самого Мстислава своим подручником сделать!
Сьятополк не сомневался, что на его месте Владимир Мономах поступил бы точно так же. Власть - она людям глаза застит. Только тот истинно велик, кто, власти вкусив, от неё добровольно откажется, и не когда хулу на него изрыгают, а когда - хвалят. Вот и переяславльский князь тоже - о Христе речи ведёт, о братней любви, о Руси и общих бедах, а как срок придёт - зубами в золотой венец вцепится. Для того и Святославичей сломал, для того и под него, Святополка, подкапывается.
Сказано - сделано.
2
Начиналось бабье лето, когда получил Мстислав весть от отца. Владимир Всеволодович был, против обыкновения, немногословен - накоротке пожелав здоровья снохе и чадам, а сыну - долгих лет и благополучил, он передавал свой княжий наказ - ехать Мстиславу немедля в Киев, к великому князю Святополку Изяславичу, оставя Новгород, и принять из его рук Волынь иль любой другой город, каковой укажут.
Снова и снова перечитывал Мстислав грамоту, узнавая и не узнавая отцов мелкий почерк. Как так - "оставя Новгород"? Град, где прошло его детство и отрочество, где он впервые почувствовал себя мужем и князем? Град, с которым сроднился и где родились его дети? И ехать - куда? На Волынь? По сравнению с тороватым, обильным Новгородом, где на причалах день-деньской толпились купецкие лодьи не только со всей Руси, а из других стран, где половина купцов знает два-три языка и без толмача договорится с греком, шведом и англичанином, где сходятся две Руси, Северная и Южная, куда приходят даже мерь и весь, откуда ватаги ушкуйников уходят на край земли, к Белому морю и дальше, осваивая нетронутые края, любая другая земля считалась захолустьем. Новгород - да ещё Киев. Новгород, вольный, шумный, смелый и упрямый, в своё время не дал Ярославу Мудрому уйти за море после поражения от Святополка Окаянного. От Новгорода и Ладоги пришёл в Киев Игорь, ведомый Олегом Вещим. В Новгороде княжил сам Владимир Красно Солнышко, креститель земли Русской. Мстислав привык думать: "Новгород - мой город". И вдруг - уйти?
Долго сидел с отцовой грамотой Мстислав. Сидел один - никого не хотел видеть. Торкнулся было холоп - так зыркнул на него князь, что парня словно ветром сдуло. Потом встал, направился к жене.
Христина возилась с маленьким Изяславом. Мальчику было около года. Он уже пробовал делать первые шаги и смешно гугукал. Остальные дети были с няньками, а пятилетний Всеволод скакал по саду с дядькой.
Христина выпрямилась, когда Мстислав шагнул через порог. Изяславик, оставшись без материнского пальца, не удержался на ногах, сел и разревелся от неожиданности и обиды. Тотчас к нему с двух сторон бросились мамки, подхватывая на руки и утешая. Княгиня подняла руки, готовая обнять мужа. Как ни был удручён Мстислав, он прижал жену к груди, поцеловал в лоб над венцом. Потом принял от мамок сына. Ревущий во всю глотку Изяслав от удивления замолчал, глядя на отца круглыми тёмно-серыми глазами.
Мстислав любил второго своего сына, может быть, больше, чем первенца, ибо Изяславу отдал он имя павшего в бою брата. Его не было тогда в Переяславле, он не видел, как убивалась мать, не встречал молодую Изяславову вдову, которой в пятнадцать лет было уготовано идти в монастырь. Но он видел мертво-восковое лицо брата, когда его привезли в Новгород хоронить, и сейчас радовался, замечая, что Изяслав-второй также темноволос.
Гита тоже радовалась второму внуку. В те поры, когда родился Изяслав, она жила в Новгороде и вместе с повитухами принимала младенца. Этот ребёнок появился на удивление легко, словно не начинал жизнь, а продолжал её, и обе женщины - мать и бабка - любили возиться с ним. Да и сам Мстислав, чуть выдавалась свободная минутка, спешил к детям - не столько ради Всеволода и дочерей, сколько ради Изяслава.
Но сейчас ему было не до того. Покачав сына на руке и позволив малышу немного подержаться за палец, Мстислав воротил его мамкам и отвернулся.
- Приключилось чего? - догадалась Христина.
Мстислав повёл глазами по сторонам. Угадав, что супруги хотят остаться одни, мамки унесли Изяслава.
- Грамоту получил от батюшки, - сказал Мстислав. - Великий князь Святополк Изяславич хочет забрать у меня Новгород, а взамен дать Волынь или иную какую волость.
- Забрать Новгород? - ахнула Христина. - Как это?
- Он великий князь, в его власти давать и отнимать волости.
- Забрать Новгород? - повторила Христина и обернулась по сторонам, цепляясь взглядом за стены светёлки, за оконца, отволоченные ради тепла, и видневшиеся за ними ветки высоких вишен. - Неужели?
Она оглядела покой, застыла, опустив руки, и словно превратилась в соляной столб, подобно жене Лотовой. Та женщина не была глупа и непослушна, как пытаются представить святые отцы, женский пол презирающие. И тем более она не была неправедной. Просто её сердце не выдержало расставания с родным домом, где прошли, быть может, самые лучшие годы её жизни. Она расставалась с молодостью, с жизнью, с прошлым - и не смогла жить без этого.
Мстислав обнял Христину, возвращая её в чувство, и они оба присели на лавку. Княгиня прижалась к мужу.
- Не хочу уезжать! - горячо прошептала она.
- На всё воля великого князя.
- А Новгород? Он как же?
- Новгород?..
Христина посмотрела в окно. Далеко родная Швеция, да и много лет прошло, лица отца, матери и сестры Маргарет забылись, заслонённые лицами мужа и детей. Но сердце княгини до сих пор вздрагивало, когда слышала она родную речь и видела светловолосых северных мужей, потомков викингов, приходящих в Новгород торговать и приносивших на княжой двор для дочери Швеции дары родины. Русь накрепко привязала Христину к себе, её детям она родина, о ней будут болеть их сердца, в её землю лягут их кости и успокоится здесь сама Христина. Но всё-таки... Всё-таки Новгород немного ближе к Швеции, чем Волынь.
Мстислав тоже взглянул в окно, на заборы и крыши позади сада, на еле виднеющуюся вдали серо-сизую полосу Волхова, на встающий на ним город. Сто лет назад Новгород поступил по своей воле, не пустив за море Ярослава Владимирича. Как поступит он сейчас?
Собранные по слову князя в палаты, бояре переглядывались, силясь угадать, к чему призвал их Мстислав Владимирич. Кроме отцовых бояр - того же Добрыни Рагуиловича, первого советника и княжеского воеводы, тут были его бояре Ивор Иванкович и брат одного из Мономаховых бояр Ратибор Тукиевич. Нашлось место и новгородским. Гюрята Рогович, близкий Мономаху муж, сидел на почётном месте, уступив его только посаднику Мирославу, пришедшему со старшим сыном Яруном. На него косились, едва не смотря в рот, ещё трое новгородских бояр - Пётр Михалкович, говоривший в судах и на вече от имени князя, и именитые бояре Дмитрий Завидич и Добрыня Сдеславич. Между ними, надутый, полусонный, сидел старый боярин Ядрей Семёныч, помнивший ещё Святополкова отца, Изяслава. Переднее место досталось епископу Никите. За их спинами, обтянутыми бобровыми и медвежьими шубами с дорогой парчовой подкладкой, почти не виднелись остальные - бояре меньшие и старшие дружинники Мстислава. Всех мужей собрал в палатах князь Мстислав, никого не забыл. Даже двое купцов - Микула Ивачевич и Ольстин Петрилыч - и то были приглашены и смотрели по сторонам гордые, как петухи. Гляди-ка! И нас князь к себе зазвал!
Тревожило новгородское людство - никто не ведал, почто стольких враз собрал Мстислав. Даже епископа призвал. Видать, что-то важное затевается! Бояре шушукались, толкали друг друга локтями, перешёптывались. Новгородцы косились на Князевых мужей - авось чего расскажут. Но Гюрята Рогович и Добрыня Рагуилович, хоть и был княжьими мужами, поведать могли одно - недавно прискакал гонец из Киева. А какую грамоту привёз, да и из-за неё ли сыр-бор разгорелся, про то не ведомо.
Наконец взошёл Мстислав. Встал, принимая боярские поклоны, потом тихо опустился на столец, взмахом руки велел садиться остальным.
- Призвал я вас к себе, мужи новгородские, - заговорил, выждав тишины, - дабы объявить волю великого князя киевского Святополка Изяславича. Повелел он мне Новгород оставить и идти в ту волость, какую он мне дать желает. Посему хочу я проститься с Новгородом и спросить - пускаете ли вы меня от себя?
Бояре переглянулись. Княжьи мужи по привычке уставились на князя и набольших бояр - чего они порешат.
- Это как же так? Хочешь ты с Новым Городом проститься и уйти? - подал голос посадник, Мирослав. - А на твоё место кого же?
- На всё воля великого князя. Захочет он - пришлёт своего наместника, а захочет - и наследника. Сын его Ярослав муж смышлёный, польскому королю зять.
- Какой такой Ярославец? - привстал задиристый Добрыня Сдеславич. - Не знаем никакого Ярослава, окромя Ярослава Мудрого, твово прадеда!
- Ярославцу Святополчичу Ярослав Мудрый тоже не чужой, - попробовал возразить Мстислав.
- Всё одно! Кто он таков? Откуль явился? Почто на наш Новгород зарится?
- Ярославец Святополчич муж смышлёный и витязь отменный, - объяснил Мстислав. - Будет границы ваши беречь от ятвягов и литвы. А не его - так ещё кого поставит великий князь! В обиде не останетесь!
Бояре зашумели. Иные вставали с мест, размахивали руками.
- Это чем же мы там великому князю не потрафили-то? Княже, ты-то ему чем не угодил? Тебя-то почто? Почто бросаешь нас?
- Ты тоже витязь не хуже! И ты наши рубежи обороняешь!
- В обиду нас не даёшь!
- Суд праведный судишь! - срываясь на петушиный вопль, вылез вперёд купец Ольстин Петрилыч.
Мстислав качал головой. Что он мог сказать новгородцам!
Тут на лавке заворочался, словно просыпающийся старый медведь, боярин Ядрей Семёныч. Прокашлялся. Тихо так, но вокруг все враз притихли, обернулись к старику и зашушукали на остальных - мол, старейший из нас говорить станет. Ядрей Семёныч когда-то был посадником, да и уйдя на покой, Новгорода не оставил, и город за то его чтил. Сейчас старик, поддерживаемый своим сыном Никитой Ядреичем, поднялся, опираясь на посох, и повернулся к Мстиславу, щуря подслеповатые глаза.