- Тебя, княже, нам великий князь Всеволод младенцем сущим поставил, - слабым голосом промолвил он. - Тебя мы вскормили, ты на глазах наших возрос, с Новым Городом сроднился. Как Новгороду без тебя быть? Как пустить нам от себя своё детище? Ты наш князь.
- Святополк Изяславич тоже у вас сидел, - напомнил Мстислав. - Тоже смолоду.
- Сидел, да ушёл. Новгород ради Турова бросил.
- Туров был вотчиной его брата, Ярополка. Брат погиб, и Святополк ушёл брату наследовать.
- У тебя тоже брат погиб в бою, княже, - пробасил Добрыня Рагуилович. - Однако ж ты Новгорода не кинул ради Курска, а в Новгороде оставшись, эти земли отцу передал. Великое на малое не меняют!
Эти последние слова так понравились новгородцам, что они загалдели, повторяя их на все лады.
Мстислав покосился на епископа. Ему самому было жаль бросать город, но и ослушаться отца и великого князя он не мог. Только преподобный Никита мог сказать решительное слово, которое разом решило бы все вопросы.
Епископ сидел молча, тиская посох. С виду это был обычный человек - ни аскетичной сухости, ни излишней тучности не было в нём. На вид он казался даже молодым - длинные власы, хоть и изрядно прореженные временем, оставались также смоляно черны. Лишь кое-где мелькали в них белые нитки. Глаза горели огнём силы духовной, а руки и плечи были полны силы телесной. Преподобный ещё немного помолчал, внимательно глядя на бояр, а потом встал.
Не пришлось никому шикать на соседей и махать руками, потому что епископа Никиту, хоть и не был он новгородцем по роду-племени, любили и уважали.
- Не следует идти супротив княжьей воли, - заговорил епископ. - Ты, Мстиславе, поезжай в Киев к великому князю, поклонись ему, как старейшему в роду вашем. А вы, бояре, спросите сам Великий Новгород. Как он скажет, так и будет!
3
До Ярославова дворища долетали раскатистые удары вечевого била. Мстислав, перебравшийся сюда из Городища, внимательно прислушивался к каждому звуку. Гудел не только колокол - гудел весь город.
В прошлом году сотский Гордята Данилыч женил сына Ставра на боярышне, дочери соседа Степана Щегла. Молодые жили в дому мужа - Ставр наследовал всё добро и землю. Но хотя был он уже женатым и молодая ждала приплода, Ставр шёл с отцом на вечевую площадь молча. Даже когда пойдут у него свои дети, долго будет он молчать - покамест жив отец, нет слова сыновьям.
В толпе мелькали знакомые лица. Знатные люди поднимались на вечевую ступень, там рассаживались, расправляя складки на подолах охабеней, уставляли посохи промеж ног. Колокольный звон плыл над толпой, замершей внизу. Вече - не толпа, орущая невесть что и управляемая кучкой смутьянов. Вече - совет нарочитых мужей. Как они порешат, так и будет. А не по нраву придётся народу их решение - скинут посадника да посадничих да выкликнут новых. Сейчас на вечевой ступени собрались не только знатные новгородцы, нс и многие Князевы мужи. Гюрята Рогович и Пётр Михалкович, как знатнейшие из них, были впереди. Им первыми говорить с горожанами.
Оставшись один - Гордята Данилыч поднялся на ступень, куда как сотский имел доступ, - Ставр завертел головой, отыскивая знакомых. Вот мелькнуло вытянутое лицо Садка Степаныча, Ставрова шурина. С ним вместе был ещё один боярский сын. Вдвоём они окружили княжьего дружинника, пришедшего на вече сам за себя.
Ставр подошёл. Узнав сына сотского, дружинник кивнул ему с приязнью.
- И ты здоров будь, - ответил тот на приветствие. - Что князь?
- На Ярославовом дворище сидит. Ждёт слова от Нова Города.
- За Новгородом дело не станет, - убеждённо сказал Садко Степаныч.
- Благодарствую тебе, - вдруг сказал Ставру дружинник.
- За что? - не понял тот.
- Отцу своему поклон передай. Кабы не он, осудили бы меня за татьбу. Жизномир я, не помнишь? - добавил он, взглянув на удивлённое Лицо Ставра. - Три года назад холопку княгинину краденую купил.
- А, - кивнул Ставр. - И как?
- Хорошо. Дите она мне родила. Сына.
Ставр хотел было спросить, как устроилась жизнь - пошёл Жизномир в холопы, женившись на робе, иль княгиня отпустила свою холопку, и та стала Жизномировой меньшицей, - да не успел. На вечевой ступени заговорили бояре, объявляя новгородскому люду волю великого князя. Площадь слушала затаив Дыхание. Кто привстал на цыпочки, разинув рот. Кто приставил к уху ладонь. Только позади, уже на выходе на улицу, какой-то старый дед надтреснувшим голосом всё переспрашивал внука, что говорят бояре. И он же первым, застучав клюкой по плашкам мостовой, закричал на всю площадь:
- Не дади-им! Наш Мстислав князь! Не пущать!
- Наш князь! Наш! - закричали со всех сторон. - Не пустим от себя! Сколь лет при нас прожил! Пущай ещё столько же проживёт!
- А ежели кто иной сунется, так мы ему рёбра пересчитаем! - со смехом выкрикнул Садко Степаныч. На него сердито заозирались - не в обычае, чтоб молодые наперёд старших высказывались.
- Рёбра не рёбра, - мрачно промолвил Жизномир, - а головы не досчитаться может.
Князев дружинник, обзаведшись семьёй - княгиня Христина сама хлопотала, покрывая венцом позор её холопки, - переменился. Маленький Валдис, свой дом и жена сделали его осторожным и осёдлым человеком. Простой дружинник живёт, как Бог да князь даст. Князь куда едет - и дружина с ним. Князь на битву - и дружина рядом бьётся. Князь на пиру - и дружина пьёт-гуляет. Князь добычу делит - и дружине кой-чего перепадёт. Князь город оставляет - и дружина его с ним. Потому многие дружинники семьи отродясь не имеют. Коли оженится, сядет на землю, то будет служить другому князю, который придёт заместо прежнего. Но Жизномир, покинувший за Мстиславом Курск, более не хотел никуда мотаться. Ему было по нраву, чтоб его князь остался на месте.
По нраву такое было и новогородцам. Шесть лет назад они уже распорядились своей судьбой, указав путь Давиду Святославичу Черниговскому. И хотели снова быть сами себе хозяевами.
Сквозь толпу осторожно пробиралось несколько всадников - боярин с небольшой дружиной. Боярин был свой, поэтому его пропускали, расступаясь. Подскакав к вечевой ступени, Добрыня Рагуилович - это был он - соскочил с коня и в три прыжка, по-молодому, взбежал на помост.
- Мужи новогородские! - крикнул он в притихшую в ожидании толпу. - Бояре старейшие и молодшие, купцы и честной вольный люд! Князь Мстислав Владимирич шлёт вам земной поклон и просит передать, чтоб молились за него в дальней дороге.
- В дороге? - заволновались те, кто стоял поблизости, - Как - в дороге! Разве уезжает князь?
- Не пущать! - взвился над толпой крик. - Не пущать Мстислава от нас! Пусть тут остаётся!
Площадь заволновалась. Крики и гам повисли пеленой. Потом толпа дрогнула, качнулась и потекла в сторону Ярославова дворища - останавливать князя.
Мстислав не собирался уезжать впотай, аки тать. Добрыню он послал с двоякой целью - напомнить горожанам о себе и подтолкнуть их к решительным действиям, а также выказать почтение не только купцам, но и простому люду, как учил отец. Мономах наставлял сына не забывать и о самых маленьких людях, ибо на них держится земля. И Мстислав учился уважать каждого - хоть порой не понимал, для чего это надо. Что ж теперь, каждому смерду в ноги кланяться? Впрочем, и лишнего чванства в молодом князе тоже не было.
На сей раз отцова наука пошла впрок. Уваженные князем, новгородцы мало не обложили его на подворье, боясь, чтобы он их не покинул. Старейшие бояре еле протолкались сквозь густую толпу и поднялись к князю.
Мстислав встретил их в палате. По шуму снаружи он обо всём догадался, но хотел услышать ещё раз своими ушами.
- Что решил Великий Новгород? - спросил он У посадника.
- Новгород за тебя стоит, княже, - степенно ответил Мирослав, поглаживая бороду. - Ты - наш князь, а другого нам не надобно.
- Таково слово Великого Новгорода, - добавил Дмитрий Завидич. - И порешили мы слово сие донести до великого князя киевского. Ибо далеко Киев и Новгороду он не указ!
Пышно провожали Мстислава - звонили во все колокола, на папертях раздавали милостыню нищим. Иные бояре выкатывали на улицы бочки с мёдом - дескать, вот воротится домой наш князь, тогда мы не так погуляем! Гордая дружина строем рысила за серым в яблоках конём Мстислава. Конь сам гордился, гнул лебединую шею и выкатывал лиловый глаз - чуял, что за всадника везёт, и хотел показаться во всей красе. Мстислав отправлялся в путь спокойный, прямой, как стрела. Чуть прищуренные глаза смотрят вдаль, плотно сжатые губы прячутся в курчавой бороде. Дружина тоже один к одному - сотник Бермята отбирал лучших из лучших. В их числе и Жизномир. Он едет крайним в ряду, расправив плечи и подняв голову, а глаза рыскают по сторонам. Где она?
Вот! Крепко прижимая к груди мальчика двух лет, обочь дороги пробирается Велга. Она немного потускнела, краса поблекла, а в углах глаз появились первые морщинки. Не такое уж богатое и привольное за дружинником житье. Это в других городах князь своим людям и деревеньки на прокорм выделяет, и починки дарит. В Новгороде такой силы у Мстислава нет. Что город подарит - то и добро. Основной доход идёт с войн, с судебных вир да из Суздаля и Ростова, которыми князь управляет через посадников. Многие бояре и дружинники имеют там угодья. Многие, да не Жизномир. Велга знала, что муж хотел жениться на новгородке.
Поймав взгляд Велги, Жизномир кивает ей, и женщина расцветает в улыбке. Она останавливается на перекрёстке, потому что дальше её не пускает толпа, и поднимает сына над головой - хоть и не на войну идут вой, а всё же пускай отец последний раз поглядит на сына. Да и сынок, хоть ещё мал, увидит тятьку. Жизномир не удержался - развернулся в седле и махнул напоследок рукой.
А Мстислав ни разу не дрогнул ни рукой, ни глазом. Со стороны не поймёшь, горюет или нет. Княгиня Христина не вышла проститься с мужем - с высокого крыльца он сходил один. Никто не видел, как прощались супруги, как рыдала Христина, обнимая Мстислава за плечи, как исступлённо целовала жёсткие усы, как шептала слова любви и прощания. Внизу ждала дружина и бояре, а он всё медлил, боясь причинить жене лишнюю боль резким прощанием. Христина опять была непраздна. Живот её ещё не округлился, но к Святкам уже должен оттопырить платье. А в конце весны она родит. Но где появится на свет ребёнок? В Новгороде или на Волыни? Начиналась осень. Пока суд да дело у Святополка в Киеве, приспеет распутица. А там зима.
Но сейчас Мстислав не думал о жене. Киев и великий князь - вот что занимало его.
4
Сперва Мстислав заехал в Переяславль, к отцу, ибо ехал своими землями, да и не было желания спешить к Святополку Изяславичу. Хоть и не был близко знаком со стрыем, в глубине души ревновал его к великому княжению, которое могло быть у его отца. И слепили-то Василька Ростиславича в его городе! И распря меж князьями - его рук дело! Не говоря о том, что он хочет удалить Мстислава из родного Новгорода!
Владимир Мономах обрадовался приезду сына, которого видел последние годы урывками, а внуков и внучек вообще знал только по рассказам Гиты. Княгиня, погостив у сына, снова воротилась к мужу и успела родить ему сына, Андрея.
Мономах переменился - стал словно меньше ростом, резче обозначились залысины на высоком лбу, на висках и в бороде больше стало седины. Но вместе с тем переяславльский князь не утратил живости движений и блеска глаз, а руки, когда он обнял переросшего его на голову сына, были по-молодому крепки.
- Здравствуй, здравствуй, Мстиславка, - заулыбался князь, оглядывая обветренное лицо сына и узнавая в нём юношу, которого последний раз видел мельком шесть лет назад. - Как живёте-можете?
- Твоими молитвами, на жизнь не жалуемся, - ответил Мстислав. - Дома все здоровы.
- А как Христина?
- Христя тоже здорова и шлёт тебе поклон. Сама приехать не смогла. - Мстислав замялся, не зная, говорить ли отцу о новой беременности жены.
- Ты береги её, живи в любви и согласии, - наставительно заметил Мономах. - Добрая жена - мужу краса и честь. А при худой... Но тебе-то грех жаловаться!
Он бы говорил и дальше - как-никак много лет не виделись, - но тут на крыльцо один за другим стали подниматься бояре.
- Кто это с тобой? - повернулся Мономах к гостям.
- Мужи новогородцкие, - "цокая" на новгородский лад, ответил Мстислав. - Муж нарочитый Гюрята Рогович, степенный посадский Дмитрий Завидич и с ними Никита Ядреич.
- От Великого Новгорода мы слово принесли князю киевскому Святополку, - важно, как и положено посадскому, начал Дмитрий Завидич.
- Добро, добро, - уловив важное для себя в речах и повадках бояр, ответил Владимир. - Передохните покамест, в баньку сходите, а вечером пир. На другой день в Киев отправимся. Ждёт нас Святополк!
Святополк Изяславич измаялся, ожидаючи. Он ещё в начале лета послал гонца Владимиру Мономаху, изложив свою великокняжескую волю. На хорошем коне от Киева до Переяславля скакать не более двух дней, но миновало больше месяца, прежде чем пришёл ответ - дескать, грамоту твою получил, думаю. И ещё месяц миновал, прежде чем пришло ещё одно известие - жди в Киеве с сыном. Но вот уже месяц листопад (октябрь. - Прим. авт.) перевалил за вторую половину, скоро пятая годовщина ослепления Василька Теребовльского, а никого нет.
И вот наконец - гонцы. Владимир Мономах с сыном Мстиславом и боярами въезжает в Золотые ворота.
Нерадостно было в последние годы в тереме великого князя. Сын Мстиславушка погиб во Владимире-Волынском, старший сын Ярославец как проводил сестру Сбыславу в Краков к Болеславу, так там и остался, не спешит пока на Русь. Только весть прислал, что сватается к сестре Болеслава. Жена, половчанка Тугоркановна, померла позапрошлой зимой. Осталась одна младшая дочь, Предслава, которую пора выдавать замуж. Наблюдая за другими князьями, за их детьми и внуками - у Ярославца от первой жены, венгерской княжны, сестры Ласло, детей не было, - Святополк всерьёз стал сам подумывать о новой женитьбе.
К старости князь сделался скуп, хотя говорил, что это - бережливость. Мол, половцы и княжеские усобицы только разоряют землю, всё меньше податей платит народ, вот и приходится князю, чтоб сохранить богатство, копить золото и серебро и, коли нет других доходов, делать всё, чтобы не лежало мёртвым грузом в сундуках, а росло, принося прибыль. Спасибо иудейскому старшине, Якову Иовичу, надоумил отдавать серебро в рост. А какие резы брать - про то "Русская Правда" лучше знает.
Скуп был Святополк, каждую ногату считал, и когда услышал, что Мономах и Мономашич притащили с собой целую толпу, которую надо кормить и отдаривать в ответ на их подарки, досадливо поморщился. Потом вспомнил, что "толпа" - это новгородцы, с которыми жить его сыну. И скрепя сердце сам спустился в клети, где лежало добро, и долго перебирал связки мехов и пересыпал с ладони на ладонь серебряные гривны.
Но досада досадой, а принять гостей надлежало так, чтобы даже въедливый Мономах понял - киевский князь велик и богат безмерно. Пущай не думает, что от бедности просит он Новгорода - величия ради.
Сказано - сделано. И когда Владимир Мономах с сыном и боярами поднялись по широкому красному крыльцу, оно было выложено дорогими коврами. В палатах крытые камчатой скатертью столы ломились от яств, выставленных на золотых и серебряных блюдах, а вина были выставлены самые лучшие и дорогие. Сам Святополк, высокий, худощавый, с тщательно расчёсанной бородой, в платье, отороченном соболями, встречал дорогих гостей.
- Вот радость-то, брате Владимир! - повторял он, обнимая невысокого коренастого Мономаха и похлопывая его по плечу. - Наконец-то свиделись!
Он радовался нарочито показно, словно двухродные братья расставались на долгие годы, хотя с момента встречи у Сакова миновало лишь два месяца. Не менее восторгов выпало и на долю Мстислава.
- А, каков витязь! - Святополк и Мстислав были почти одного роста, но младший гораздо шире старшего в плечах и здоровее телом. - Богатырь! Былины о тебе слагать, сыновче!.. Ну да мой Ярослав таков же. Жаль, далеко он - занят моими делами в Польше, при Болеславовом дворе. Но вы ещё свидитесь, непременно!
О Польше Святополк упомянул вскользь - пущай, мол, видят Мономах и Мономашич, что он так привык вершить великие дела, что уже может спокойно передоверить их сыну. Дескать, Польша мне не важна, невелика страна, и пользы от неё нету. Зато о сыне распространялся долго. Уже когда завершился обряд представления ко двору новгородских бояр и все сели за столы, Святополк долго говорил о Ярославе - при дворе Ласло Венгерского его принимают, в Кракове свой человек, а там и дальше шагнёт.
Ярослав - или, как его звали за глаза другие князья, Ярославец, был незаконным сыном Святополка. Первая княгиня умерла рано, не успев родить мужу дитя. Да он и не горевал - к времени, как та скончалась, Святополк встретил Любаву, новгородскую простую девушку, что работала на княжом дворе. Она стала его наложницей и родила четверых детей - двух сынов и двух дочерей. От второй жены, половецкой, у великого князя тоже не осталось наследников, и дети простолюдинки были поставлены вровень с другими княжичами.
За угощением сидели долго. Сам Святополк ел мало, пил и того меньше, отговариваясь на вечное своё нездоровье, но зато донимал гостей разговорами. То одному боярину, то другому приходилось отрываться от дичины, пирогов и кубков мёда, чтоб ответить на Князевы расспросы. Святополка интересовало всё - часто ли тревожат Новгород набегами ятвяги, чудь и литва, с охотой ли ходят иноземные купцы и из каких земель приплывают чаще, что везут и что увозят. Куда плавают русские купцы, какие товары меняют и на что. Велики ли доходы с боярских вотчин, не жалуются ли на недород. Доходят ли охотники до Белого моря и каковы богатства тех земель. Даже сколько лет назад горел Новгород. Всё ему надо было знать. Бояре отвечали осторожно, больше кивали: да, купцов много, да, товары берут разные и ещё больше привозят, да, земля родит... Все понимали, куда клонит великий князь.
О деле заговорили позже, после трапезы, когда перешли в другой покой, убранный столь же богато. Владимир Мономах дивился про себя - он знал скупость брата и его приверженность к простоте - не от скромности, а от жадности, частое употребление испортит дорогую вещь. Знать, неспроста так расщедрился.
- Как великий князь и всем князьям отец и брат старший, коего надлежит слушаться и чью волю выполнять, - заговорил Святополк, - порешил я исправить несправедливость, творимую на Руси. Издавна повелось, что в Новгороде сидит наместник великого князя. Ныне великий князь я, а сидит в Нове Городе сын двухродного брата моего, князя Переяславльского. И надумал я удалить его из Новгорода, взамен же дав моего сына Ярослава. Он витязь доблестный, муж смышлёный. Вскорости женится на сестре Болеслава Польского. А Мстиславу Владимиричу даю я богатую Волынь.
Мономах переглянулся с сыном. Если Мстислав сядет на Волыни, с запада его будет удерживать Польша, новый король которой, Болеслав, будет в двойном родстве с Ярославом и великим князем. С юга будут подпирать владения Ростиславичей. С севера - передравшиеся между собой Всеславичи и Литва. А с востока - Пинск и Туров, владения великого князя. Мстислав окажется в кольце. Да и получив Волынь из рук великого князя, потеряет самостоятельность. Чтобы сын Мономаха, внук греческой царевны, сын английской принцессы и супруг принцессы шведской, ходил в подручниках?