- Да, да, и ду-ду-ра!
- И лицо у нее гадкое?!
Кокушка совсем расходился.
- Гадкое! Гадкое! У нее уши, рот, как у жайца, во-во-лоши вшегда торчат, глажа, как плошки, не видят ни кро-кро-шки!.. Она урод!!!
Барышни закатывались от смеха.
Мисс Токс вдруг выпустила руку Кокушки, быстро сдернула с себя чепчик и тирбушоны, вытерла лицо платком и голосом княжны крикнула:
- Как! Так я урод? У меня усы, рот, как у зайца? Глаза плошки?!
Кокушка отскочил, задрожал всем телом, уставился в преобразившуюся мисс Токс и несколько минут стоял, совсем как будто окаменев, выпуча глаза и ничего не понимая.
Барышни обступили его, стали всячески стыдить. Но он их не слышал: на него нашел настоящий столбняк. Наконец, мало-помалу придя в себя, он вместо того, чтобы, как ему советовали барышни, гореть от стыда, рассердился самым отчаянным образом.
- Бештыдницы, - кричал он, - бештыдницы! Ра-ра-жве так обма-ма-нывают?!
- Каково это! Еще мы же и виноваты?! - заливаясь смехом, воскликнула княжна.
- А то кто же… кто же?! - вне себя визжал Кокушка. - Я… я не виноват, вы так были похожи на наштоящую мисс Токш! Этак вшакого обмануть можно, бештыдница! То-то-лько другой раж не надуете - дудки!..
И он, вне себя от негодования, убежал…
Три дня он дулся и не показывался у Кашиных; но затем явился как ни в чем не бывало.
Когда с ним заговаривали о мисс Токс, он делал вид, что не слышит, и быстро начинал о чем-нибудь совсем постороннем.
Но так как княжна настаивала и его стыдила, он на коленях попросил у нее прощения, и они помирились. Он опять стал ее считать своей невестой и на этот раз с таким упорством, какого в нем прежде не замечалось в подобных случаях. Княжна решительно была в его вкусе. Глядя на нее или о ней думая, он, хотя и совсем бессознательно, испытывал нечто особенное, о чем до сих пор не имел понятия…
Вернувшись в Петербург, княжна рассказала отцу, между прочим, и об их забавах с Кокушкой.
Князь вдруг задумался и привел ее в необычайное изумление, спокойно и серьезно выговорив:
- А ведь это идея! Отчего бы тебе и в самом деле не женить на себе этого претендента?!
- Как, выйти замуж за Кокушку Горбатова, за идиота?! Папа, вы, конечно, шутите?!
- Нисколько не шучу! Какой же он идиот?
- Идиот самый настоящий!
- Совсем нет - никто его не признал идиотом. Он совершеннолетний, имеет все права, у него вон даже и чин есть.
Это была правда. Кокушка считался на службе в канцелярии начальника одной из тех губерний, где у Горбатовых были большие поместья. Его обязанности по письмоводству исполнял и получал его жалованье какой-то услужливый писарек. А Кокушка, зачисленный на службу после дружеского разговора между губернатором и Клавдией Николаевной, уже несколько лет тому назад, теперь, к своим двадцати трем годам, получил за отличие три чина. Он надеялся вскорости быть произведенным в титулярные советники и уже заранее заказал себе визитные карточки, на которых значилось:
"Николай Сергеевич Горбатов, т-ный советник".
Кокушка рассчитывал, что при таком сокращении он может сойти и за "тайного" советника.
Эта служба Кокушки была семейным делом и как есть никому не казалась странной, а тем менее противозаконной и предосудительной…
- Я не знаю, как он там считается, - сказала княжна, - может быть, он и может жениться, только неужели найдется ему какая-нибудь невеста!
- Отчего же нет?!
Князь совсем оживился, и рачьи глаза его так и метали искры.
- Отчего же нет, самый завидный жених! Прекрасное имя, большое богатство и при этом с таким мужем полная свобода, он стеснять не станет. Удивляюсь, как еще до сих пор в Москве не нашлось умницы, которая бы им завладела.
Княжна засмеялась.
- Да ты не смейся, матушка, не смейся, ничего тут нет смешного, я вовсе не шучу, пойми, совсем не шучу, и советую тебе, когда он приедет в Петербург, и если до тех пор его не окрутят, серьезно об этом подумать - лучшей партии ты не найдешь… И в нашем положении твой Кокушка был бы спасением и тебе, и мне, и всем нам.
- Папа!
Голос княжны вдруг дрогнул, она с испугом взглянула на отца.
Она поняла, что он не шутит.
Князь действительно не шутил. Кокушка был для него новым вдохновением, таким, какого уже давно не являлось. Не откладывая в долгий ящик, он навел все нужные справки и окончательно убедился, что Николай Сергеевич Горбатов, "т-ный" советник, вполне правоспособный человек, по закону пользующийся самостоятельностью, владеющий всем своим состоянием и имеющий право им распоряжаться. Пока официальным путем, при помощи медицинской экспертизы и так далее его не признали невменяемым, страдающим умственным расстройством, он может сделать предложение, жениться и получить в свои руки все свое наследство после деда.
Князь даже съездил в Москву, где и узнал наверное, что во всех документах, относящихся к наследству после Бориса Сергеевича Горбатова, Кокушка расписывался вместе с другими сонаследниками. Узнал он также, что по случаю смерти Клавдии Николаевны все молодые Горбатовы переезжают в Петербург.
"Это все само так в руки и идет! - решил князь. - Дурак я буду, если упущу такое дело. А Елену уломаю, да и не дура же она - поймет!"
Он вернулся в Петербург с твердой решимостью получить Кокушку и его состояние, и только об этом теперь и думал.
X. КНЯЗЬ ПОБЕДИЛ
По приезде в Петербург Кокушка чувствовал себя на седьмом небе. Правда, брат Владимир то и дело охлаждал его восторги и решительно противился осуществлению некоторых его планов.
А между тем планы были самые блестящие. Прежде всего Кокушка желал иметь маленькие сани с пристяжкой на отлете. Затем он решил было постоянно ходить не иначе, как в мундире того ведомства, откуда ожидал чина "т-ного" советника, в треуголке, шинели и с орденом Святой Нины, недавно им купленным.
В таком костюме он решил как можно чаще попадать на глаза государю, хотя бы пришлось для этого полдня торчать перед Зимним дворцом, а другие полдня в Летнем саду.
По счастью, об этих своих главнейших намерениях он сразу же проболтался Владимиру, и тот объяснил ему, что все это невозможно.
Кокушка дошел до остервенения и стал визжать, как будто его резали.
- Ка-ка-как невозможно!.. Отчего невозможно, что тут дурного… как ты можешь мне жапрещать?
- Я тебе ничего не запрещаю, но если ты вздумаешь все это проделать, то прежде всего попадешь в полицию, а раз ты попал в полицию, тогда конечно - пошлют тебя не в посольство, не в дипломаты, а вон из Петербурга, и даже не в Москву, а в деревню… неужели ты этого не понимаешь?
Кокушка не понимал, но брат говорил таким серьезным и убедительным тоном, что он не на шутку струсил, даже побледнел и растерянно стал ворочать глазами.
- Да жа-жа что же?! - прошептал он.
- А за то, что с пристяжкой ездит только обер-полицмейстер по Петербургу да брандмайор в случае пожара… Если же ты вздумаешь следить за государем, то тебя сочтут уж непременно нигилистом.
Кокушка даже вздрогнул.
- Нигилиштом?!
- Ну да, само собою.
- Ну, а му-му-ндир, что же тут дурного? Ражве и это недожволено?
- Не то что недозволено, а крайне неприлично! Когда ж ты видел, чтобы штатский, кроме особенных случаев, носил мундир да еще форменное пальто и треуголку? Ты знаешь, что у меня есть тоже мундир, а видел ты меня когда-нибудь в нем? Я надеваю его раза три-четыре в год. Ходить в мундире не принято и неприлично. А тому, кто не знает приличий, тому никогда не быть представленным государю и не попасть в дипломаты. Вот видишь, что я вовсе не хочу тебе перечить, а думаю о твоей будущности.
Кокушка уныло опустил голову и печально задумался. Он понял, что брат прав и что приходится расставаться с лучшими мечтами.
- Ну, а Нина? - воскликнул он. - И это неприлично?!
Владимир сразу даже и не понял.
- Какая Нина? - изумленно спросил он.
- Орден Нины, ражве и его я не мо-мо-гу ношить?
- И этого бы не советовал, потому что всякий знает, что этот орден продается, и даже очень дешево. Над тобою будут смеяться.
- Так жачем же мне ших пор не дали наштояшего ордена? Вот уж я бо-бо-льше шешти лет на шлужбе! Ведь у тебя же ешть орден, даже два це-це-лых… это… нешправедливо!
- Потерпи, может быть, и ты получишь…
- То-то вше… терпи да терпи!.. Дудки! Так я бу… буду ношить маленькую рожетку, по… подумают иноштраный орден… это то… то ведь уж мо-мо-жно?
- Можно, можно! - согласился Владимир.
Кокушка отправился к Сарра, заказал себе всякого платья. Два раза выходил он и опять возвращался в магазин, напоминая, чтобы не забыли на фраке, сюртуках и визитках прорезать петли для розетки.
От Сарра он, с необычайно важным и сосредоточенным видом, объездил еще несколько магазинов, накупил себе галстуков, перчаток, шляп, духов. Дорогой он как-то разбил один флакон, весь облился духами и распространял от себя такой сильный аромат опопонакса, что Софи, случайно оказавшаяся рядом с ним за обедом, объявила, что она не может этого выносить, что ей делается дурно, - и переменила место.
- Очень рад! - прошипел Кокушка и сейчас же робко покосился на брата.
Он хорошо помнил заключенное относительно сестры условие, но иногда его ненависть к ней невольно прорывалась.
У Кокушки был адрес княжны и он сильно стремился на Знаменскую, но решил, что в московском виде ни за что ей не покажется. Он измучил Сарра, раза два в день заезжая и спрашивая, скоро ли готово его платье.
Наконец ему принесли первую пару. Тогда он велел заложить дрожки, разрядился в пух и прах, вдел в петлю сюртука, которую Сарра не забыл проделать, огромную розетку и с торжествующим видом выехал из дому. Он заехал к Баллэ и купил хорошенькую бонбоньерку, причем так торговался, что продававшая ему француженка под конец рассердилась, несколько раз объясняя ему, что у них prix fixe .
Надо заметить, что Кокушка, несмотря на всю свою любовь к франтовству и "шику", был очень скуп и уж особенно на подарки.
Он явился в квартиру князя совсем с видом победителя. И отец и дочь были дома. Князь уже знал о приезде молодых Горбатовых и даже начинал тревожиться, находя, что Кокушка чересчур долго не показывается.
Он принял его как родного сына, нашел, что он необыкновенно похорошел с их последней встречи, объявил ему, что он еще не встречал молодого человека, который бы умел так хорошо и изящно одеваться. Расхвалил его сюртук, брюки, даже перчатки, даже сапоги. И наконец обратил внимание на розетку.
- А это что? Орден! Si jeune et si décoré!
Кокушка сиял. Но он нашел, что первый визит не должен быть продолжителен, и скоро уехал, совсем счастливый, и обещая на этих же днях вернуться.
Он сдержал свое обещание и стал появляться на Знаменской все чаще и чаще.
Но странное дело - у себя дома он в последнее время никому, даже Владимиру, не только не заикался об этих частых посещениях, но даже вдруг объявил, что "ш князем Янычевым ражшорилшя - дудки!" Дело в том, что он окончательно сблизился с князем, был уже с ним на "ты", и тот с каждым разом все больше и больше забирал его в руки.
Изучить Кокушку ему не было, конечно, трудно, и он теперь знал его наизусть. Он вооружал его против семьи и пуще всего против брата Владимира, уверяя его, что брат только притворяется, что его любит, но что, в сущности, он желает его гибели.
Кокушка сначала не верил. Но князь кончил тем, что совсем убедил его. Он объяснил ему, что у Владимира самые коварные цели и что если Кокушка не вырвется из дому, не освободится, то Владимир завладеет всем его состоянием, а его засадит в сумасшедший дом. И при этом князь рассказывал ему самые ужасные истории в этом роде, какие, по его словам, случались с такими же прекрасными молодыми людьми, как Кокушка. Этими рассказами князь доводил несчастного юношу до ужаса, до панического страха.
- Я… я… не поеду домой! - визжал он.
- Этого нельзя, - говорил князь, - тебя силой заставят вернуться. Скажут: вот и видно, что сумасшедший - из дому бегает… Сейчас на тебя горячечную рубашку - и конец!..
При этом князь делал такое ужасное лицо, так наглядно представлял, как будут надевать горячечную рубашку, что Кокушку начинала бить лихорадка.
- Так что… что же… что же я бу-бу-буду делать? - плаксиво заикался он. - Так я по-поеду к нему и шкажу ему, что он мне не бра-брат!.. Я по-поеду к оберполиц-мейстеру, я-я - на него пожалуюшь!
- Боже тебя сохрани и упаси! - перебил князь. - Тебя здесь кто знает? Никто. А его все знают. Да он и не один, а это целый заговор против тебя. Ему поверят, а тебе нет - и опять горячечную рубашку…
Кокушка как угорелый заметался по комнате.
- Так что же… что… же мне де-делать? - вопил он.
- Я тебя научу, что делать: надо быть умным и провести их всех так, чтобы никто ни к чему не мог придраться… Будь дома по-прежнему, как будто ничего не знаешь, будь со всеми ласков, а пуще всего с братом. Только ничего не говори - слышишь, ничего не говори, что ты у нас часто бываешь. Хочешь ты жениться на Елене?
- Ты знаешь, что хо-хо-хо-чу, ешли ты дашь тришта тышач! А без трехшот тышач - дудки!
- Ну, хорошо, я тебе дам триста тысяч.
- Чештное шлово?!
- Честное слово.
- То-то же, шмотри, ве-ве-дь т-т-ты шкупой, княжь; у тебя я думаю, денег куры не клюют, а вон шмотри - как у тебя га-га-дко в доме!
И Кокушка показывал князю на старый ковер, на кресло с обломанной ручкой, на вылинявшие портьеры.
- Ведь я тебе сказал, что дам триста тысяч. Ну и вот, если ты будешь умен, сумеешь дома молчать и втихомолку женишься на Елене, тогда, конечно, тебя уже никто не тронет. Тогда Елена будет твоей женой, я твоим тестем - и мы тебя не дадим в обиду. А пока ты не женился - мы ничего не можем сделать. Нам скажут: чего вы вмешиваетесь? По какому праву? Вы чужие… Ну, а тогда другое дело. И мы заставим Владимира выдать тебе все твои деньги - понял?
Кокушка остановился, задумался, засопел, стал кусать ногти. Он понял.
Князь тоже понимал, что этим решительным разговором окончательно двинул дело; в том, что Кокушка не проболтается, он был уверен. Он чересчур напуган, и теперь только следует постоянно поддерживать и усиливать этот страх. Надо спешить, надо ковать железо пока горячо.
Но тут явилось нежданное препятствие: княжна, всегда покорная отцу, вдруг заупрямилась.
Она перестала выходить к Кокушке и даже просто убегала из дому, когда он являлся.
Князь, однако, ничуть не сомневался в успехе. Он пока оставлял дочь в стороне, решив, что прежде нужно закончить с Кокушкой.
Прошла еще неделя - и Кокушка был совсем готов. Дома он имел странный и растерянный вид, как-то дико на всех посматривал, всех избегал, запирался у себя.
Но сестры вообще мало на него обращали внимания, а потому ничего не заметили. Владимир был тоже очень рассеян, поглощенный своими мучительными отношениями с Груней.
Князь решил приступить к окончательному объяснению с дочерью.
Он позвал ее к себе в кабинет, запер двери и устремил на нее свой пристальный взгляд, от которого сейчас же ее стало бросать то в жар, то в холод.
- Что же ты, Елена, еще долго будешь ломаться?
- Как ломаться, папа? - робко прошептала она.
- Сама знаешь. С ним у меня уже все решено и улажено. Согласна ты быть госпожой Горбатовой или нет?
Княжна сжала руки так, что даже хрустнули пальцы.
- Папа, да неужели ты в самом деле решил это?
Он взглянул на нее еще пристальнее.
У нее захватило дыхание.
- А ты неужели так глупа, что могла считать это не серьезным!
- Что же я девчонка, что ли, такая, как ты и твои кузины, чтобы с ним забавляться?
Но он вдруг переменил тон, его раздраженный голос понизился, он заговорил ласково:
- Елена, пойми, мое положение безвыходно… Я бился как рыба об лед и теперь для меня нет никакого спасения, у меня больше шестидесяти тысяч долгу… денег достать как есть неоткуда… понимаешь, совсем неоткуда!.. В кармане несколько сот рублей, и это все - месяц жизни, а затем нищета!.. Пойми, нищета и скандал, больше ничего! Всю эту рухлядь опишут, все до последней нитки, и что же мне - идти милостыню просить или в кондуктора наняться!..
Он все глядел ей прямо в глаза. Она схватилась за голову.
- Папа! - простонала она. - Замуж за него? Да ведь я с ума сойду… с ним можно забавляться… но он такой… такой… противный…
Она зарыдала.
- Ах, какой ты ребенок! - воскликнул князь. - Неужели мне надо еще объяснять тебе, что если он тебе противен, так никто не станет заставлять тебя с ним и обниматься… Все это от тебя самой зависит… Пойми!..
Княжна молчала, удерживая рыдания и нервно вздрагивая.
- Да что же говорить об этом! - ухватилась она за последнюю надежду. - Если бы я даже и согласилась, его родные никогда не допустят этого.
Князь усмехнулся.
- Конечно, не допустят, еще бы они добровольно отказались от лакомого куска! Я все и без них устрою…
Она совсем побледнела.
- Так ведь на нас пальцами будут показывать, ведь это срам, позор! И меня и вас никто к себе в дом пускать не станет!..
Князь весело рассмеялся.
- Это вот теперь, когда мы нищие, нас действительно никуда пускать не станут. А раз у нас в руках будут деньги - еще как с нами начнут обниматься! То ли бывает…
И он принялся рассказывать ей всякие истории, из которых, как дважды два четыре, выходило, что все дело в деньгах, что деньги побеждают все. Он рассказывал красноречиво, убедительно и был совсем искренен. Он замечал, что слова его действуют на дочь.
Она уже не рыдала и не ломала руки. Она слушала его молча и внимательно. На щеках ее то вспыхивал, то пропадал румянец…
- Раз дело будет сделано и все устроено ловко, - говорил он, - сами же Горбатовы придут к тебе… Что ж ты думаешь, они захотят скандала? Напротив, постараются все тихо уладить… Если же ты упустишь Кокушку, представь себе свою будущность! О себе уж я не говорю… ну, нищим буду ходить по Невскому… Ну, пулю себе пущу в лоб!.. А тебя-то что ожидает - не далее как через месяц, когда выйдут эти сотни рублей, которые у меня теперь в кармане? Уедешь ты к какой-нибудь тетке с Нетти, будешь жить из милости и чувствовать, что тебе и твоей сестре в рот смотрят, не съела бы ты лишнего куска чужого хлеба… Что же ты, княжна Янычева, в гувернантки, что ли, пойдешь? Да и гувернанткой не можешь быть - диплома не имеешь… В телеграфистки? Еще если бы у тебя какой-нибудь талант был особенный… Ну, голос там большой, что ли… А то ведь, сама знаешь, талантов у тебя никаких нет… Так скажи, что ты станешь делать? Замуж - кто же тебя, нищую, возьмет?.. Или ты не знаешь нынешних женихов?
Княжна уныло молчала. Каждое слово отца резало ее как ножом.
Она понимала, что он прав.
Он продолжал все в том же тоне и замолчал только тогда, когда увидел, что произвел достаточное впечатление.